Большое спасибо, эрэа
katarsis, эрэа
Convollar! 
С друидом жестоко, даже жалко стало, хоть он и урод. Не надо было ему злить богиню.
Ну, а остальных будут судить люди и собственная совесть, у кого она есть. Они (по крайней мере, те, кого показали) уже поняли, что воспользовались гнусным средством, а теперь есть шанс догадаться, что и цель никуда не годилась. Но даже если их казнят, они, конечно, легко отделались по сравнению с друидом.
Не надо было. И спекулировать на именах погибших воинов, даже не поинтересовавшись, что они сами думают на этот счет - тоже не надо было.
У остальных шанс переосмыслить свои ошибки есть. Поэтому тени им, можно сказать, только мягко советовали.
Вообще-то, Морриган кое-что говорила Карломану о будущей судьбе заговорщиков.
Да, это не тот случай, когда цель оправдывает средство. Скорее наоборот, здесь средство надругалось над целью. К тому же у друида цель была вовсе не благополучии народа Арморики, а в желании вернуть былую власть - как, впрочем, и у верховного друида. Однако считать сторонников партии меча предателями я бы не стала. Друид-отступник, да, его можно отнести к этой малопочтенной категории, но не тех, кто пытался сделать Арморику независимым государством. В данной ситуации их можно обвинить в неумении оценивать политическую обстановку, соотношение сил, нежелание думать о неизбежных последствиях, безусловно, тяжёлых. Их даже в безумии можно обвинить, но не в предательстве. Потому что, с какой стороны не посмотри, Арморика государство вассальное по отношению к Арвернии. И в Дурокортере немало людей, готовых расправится с непокорным вассалом. Начиная с короля, и не говоря уж о его матушке и таких как Ги Верденнский и орден данариев. Тут всё не так просто и не так однозначно. Сколько времени старцы в Чаор-на-Ри решали, как быть с вестями о беспорядках в столице? Разве это равноправные отношения? Это отношения вассала и сюзерена. А сюзерен мечтает о Священном походе и войне с альвами. Как мило! А людей, которые погибнут при этом, можно не считать.
Они тоже согласились, что ради восстания необходимо погубить Карломана с помощью колдовства. Пусть не по своему замыслу, пусть все придумал друид-отступник, но они были с ним. Если бы их замысел удался, это было бы уже настоящее предательство.
А так - да: ситуация неоднозначна, и "детей богини Дану", стремящихся к независимости, можно понять. Не меньше, чем, например, сварожан, стремившихся сбросить власть Орды. Только у них тут, условно говоря, своего Журавлиного Поля осуществить не получается, и приходится до сих пор действовать дипломатическими методами, как Святослав Храбрый. Впрочем, в культурном и социальном отношении Арверния и Арморика все-таки друг другу ближе, чем Сварожьи Земли и чжалаирская Орда. Но это - плод тесного сотрудничества последних нескольких поколений, а восстание грозило бы все нарушить.
А что у нас получается не настолько уж все просто, и каждую сторону, даже если она действует глупо, можно в то же время понять (даже не хваля ее) - это авторы могут зачесть себе в плюс.
Согласна. К партии меча у меня особых претензий нет, их раздражения на придурка в короне вполне понятно. Но если все умные люди говорят, что восстание лишь захлебнётся в крови - так, наверное, не без оснований. А без толку поубивать людей - это не та цель, к которой стоит стремиться.
Вот заговорщики - дело другое. Ведь не силой их в заговор втянули, и не заколдовали - сами пошли. Доделывать именно то, за что люди и разъярились на арвернов.
Шансов победить арвернских рыцарей и воинские братства в открытом противостоянии у них не много было, если были вообще.
Сами, конечно. Поверили в то, во что им легче всего было верить.
Дело ещё и в том, что умные люди свою точку зрения обычно аргументируют, приводят доказательства, обращаются к логике и разуму. Но на толпу много сильнее воздействуют эмоции, да и просто - кто громче кричит, тот и прав. Поэтому умных всегда плохо слышно, а вот вопли слышно очень хорошо. Что до фанатиков, типа друида-отступника, то если хорошенько поскрести любого обличителя чужих грехов и проповедника своей непогрешимости, то обнаружишь всё ту же жажду власти. Над чужой душой, над разумом. То есть, грубо говоря: "Я знаю, как надо жить, а потому слушайте только меня, подчиняйтесь мне, белому, пушистому и вообще светочу истины! А своей головой думать строго воспрещается".
"А бояться-то надо только того,
Кто скажет: "Я знаю, как надо".
Не верьте ему! Гоните его!
Он врет! Он не знает - как надо!"(с)А.Галич)
Высшее жречество, кстати, во все времена чаще всего, чаще светских властителей, впадало в манию властвовать над чужими судьбами, считая себя мудрейшими и непогрешимыми. Начиная еще с Таморианы (хотя тамошние Жрецы действительно имели великие заслуги в спасении человечества и части былой культуры). Последующие их наследники в разных странах, к сожалению, переняли не лучшие качества.
Глава 72. Отец и сын (начало)
Они летели следом за лебединым пером по ясному небу, невидимые, бестелесные, как проносившиеся над ними облака. Но сами видели все, и глядели на землю словно с высоты птичьего полета или с вершины очень высокой горы. Какой далекой отсюда была земля, и насколько иной! Она, казалось, превратилась в пестрый клетчатый плед "детей богини Дану", широко расстилавшийся внизу. Конечно же, темно-зеленые клетки - это леса. С высоты было не разглядеть могучих дубрав Арморики, они все сливались в исполинскую зеленокудрую шапку. А другие клетки, светло-зеленые - это, должно быть, луга, холмы и пашни. Если очень приглядеться, можно было рассмотреть внизу дома поселян и изгороди, а также фигурки людей и животных, казавшиеся с высоты не больше муравьев. А вон те, серые клетки - это, должно быть, замки вельмож и города, мощеные камнем. Мелькали и голубые клетки, - это озера и реки, притоки Леджии. А вон та голубая линия, змеившаяся внизу, обманчиво-тонкая, как жила на руке, - не иначе как сама Быстротечная, бегущая вдаль.
- Уже ради этого стоило вернуться к жизни! - воскликнул Карломан, чувствуя, как ветер свистит в ушах. - Теперь я понимаю, почему Номиноэ мало быть оборотнем-волком, и он всегда мечтал быть еще и лебедем. А ты чувствуешь, отец, как прекрасно лететь по небу?
Король Хлодеберт V дотронулся до руки вновь обретенного сына.
- Крылатые кони валькирий носят эйнхириев по небу... Но, Карломан, сейчас нас несет зачарованное перо. А для птиц полет по небу - тяжкий труд, они машут крыльями до изнеможения, ими порой жестоко играет ветер. Для человека научиться летать тоже будет нелегко, если ему суждено когда-нибудь подняться в небо.
- Пусть нелегко! Ведь только то и ценно по-настоящему, что стоит тяжких усилий, - горячо отозвался Карломан. - Зато насколько полнее и богаче будет жизнь крылатых людей!
А лебединое перо, заколдованное Номиноэ Озерным, вело отца с сыном вперед, указывало им путь серебристой звездочкой, тянуло за собой, незримой, но прочной нитью. Они летели все дальше, через всю Арморику, - на восток, вдоль течения Леджии, к арвернской столице - Дурокортеру.
- Взгляни, Карломан: вот замок Тинтагель, в котором ты родился, - сообщил ему отец, указывая вниз на некую точку в середине серой клетки, на берегу Леджии.
Карломан, разумеется, знал, где он родился. Но теперь его охватило непреодолимое желание увидеть ближе это знаменательное место. И это не было блажью. Ведь он переживал сейчас второе рождение, и ему хотелось закрепить узы, связывающие его с земной жизнью. Здесь, где он появился на свет, легче всего было замкнуть кольцо.
Лебединое перо, затрепыхавшись на ветру, стало снижаться, и Карломан с отцом последовали за ним. Скоро внизу выросли башни и шпили старинного замка, в котором, как и в Чаор-на-Ри, угадывались черты и арвернской архитектуры, и присущей "детям богини Дану". Замок, окруженный высокой стеной, стоял на возвышенности. Вокруг него, окруженный еще одной, внешней стеной, расположился целый городок. Там оживленно кипела жизнь, по улицам ходили люди, ездили повозки.
- По-моему, у них сегодня торговый день, - проговорил король Хлодеберт, спускаясь.
И он вместе с сыном, невидимые и неосязаемые, прошли вдоль торговых рядов близ замка Тинтагель. Там местные поселяне и ремесленники выставили на продажу все, что им удалось вырастить либо сделать. Мед и молоко, разнообразные овощи и плоды, местное вино, молоко и сыр, мясо, яйца, шерсть, живой скот и птица соседствовали с тканями и готовой одеждой, с поделками из дерева и глиняной посудой, с коваными изделиями местных кузнецов. Все эти вещи были не настолько хороши, чтобы украсить замок тана, владеющего Тинтагелем, но вполне годились для местных жителей и их гостей. Здесь же заезжие торговцы сбывали вещи, сделанные в чужих краях, среди которых порой попадались и более ценные.
Спустившись на землю и пройдясь по городу, Карломан остался доволен. Стоило прогуляться по узким, давно не мощеным улицам провинциального городка, послушать бойкий говор жителей, споривших за каждый локоть домотканой материи, за каждую головку сыра, чтобы почувствовать себя по-настоящему живым! Их речь, в которой причудливо и сочно сплетался говор "детей богини Дану" с арвернским, их одежды, преимущественно в клановую клетку, - все это была сама жизнь, пусть несколько приземленная, заботящаяся лишь о настоящем, мало думающая о высоких материях, но тоже необходимая часть жизни, как крепкие, глубоко ушедшие в землю корни - у роскошного дерева. Глядя на пестроокрашенные кафтаны горожан, на высокие рогатые чепцы их жен, словно шутовски подражающие нарядам знати, на веселую суету и шум у прилавков, нельзя было порой удержаться от смеха. Однако и смех, что звучит от сердца, тоже может выражать симпатию, и служит средством познания жизни.
- Хорошо, что лебединое перо привело нас к замку Тинтагель, - произнес Карломан, пользуясь тем, что их с отцом никто не видел и не слышал. - А что, отец: когда я родился здесь, все было таким же, как теперь?
- Пожалуй, город с тех пор отстроился шире, - ответил король Хлодеберт. - Тогда стояла зима, только-только начался горнунгмонат, и жители были не столь оживлены. Основные полевые заботы и связанные с ними осенние торги закончились, народ сидел по домам, занимались своими обычными хлопотами. Да и гости в эту пору бывают редко.
Он взглянул на сына ясным, несмотря на окутавшую его прозрачную дымку, взором. События сорокавосьмилетней давности отпечатались в памяти эйнхирия, спустившегося из Асгарда, в точности, как все, что было по-настоящему дорого при жизни.
- Когда мы приехали в замок Тинтагель, повсюду лежал снег. Он шел весь день и ночь, и наши сани катились по мягким рыхлым сугробам. Во дворе замка стоял еще другой замок, из снега, в точности повторяющий настоящий. Дети тинтагельского тана и их городские приятели продолжали работать над ним, даже слепили снежных воинов вокруг замка...
Он показал Карломану на верхнее окошко главной башни, под красной черепичной крышей.
- Вон там, в лучшей комнате хозяйских покоев, ты и родился, мальчик мой! Тинтагельский тан и его жена и слышать не хотели, чтобы сама королева Арморики родила ребенка в покоях для гостей. Ведь мы вынуждены были остановиться здесь именно потому, что у твоей матери начались роды. Не успели вовремя доставить ее в Чаор-на-Ри.
Карломану не раз рассказывали об обстоятельствах его рождения, но еще никогда он не спрашивал об этом отца. При его жизни такое просто не приходило в голову, и лишь теперь у них появилась возможность поговорить о самом сокровенном, лежащем на дне каждого сердца, будь то человек или ши, король или простолюдин.
- Матушка столько раз рассказывала мне, как ты сопровождал тогда ее в Арморику, вместе с прадедушкой Брохвайлом и бароном Номиноэ. И еще она говорила, что ты очень радовался моему рождению, хотя у тебя уже были двое сыновей.
- И это верно, - изменившимся, дрогнувшим голосом проговорил Хлодеберт, не сводя глаз с башен замка Тинтагель. - У твоей матери к тому времени рос Хлодион, а у Радегунды Аллеманской, моей законной супруги - Хлодеберт. И все равно, твое рождение показалось мне настоящим чудом! Я ждал тогда вместе с Брохвайлом и Номиноэ, когда Гвиневера подарит мне второго сына. К счастью, роды прошли легко. Номиноэ говорил, что так всегда бывает, когда мать и ребенок - оба бисклавре. Оборотням ведь не присущи большинство болезней, что отравляют жизнь людям. Но я все равно тревожился. И очень обрадовался, когда родился сын. Я взял тебя на руки, чтобы наречь имя. У тебя уже тогда глаза были ясные, цветом в точности как у Гвиневеры. И я держал тебя на руках и благодарил богов за еще одно живое чудо, что связывало меня с Гвиневерой, вопреки всему!
- Потому что вам с матушкой приходилось расстаться, верно? - уточнил Карломан, припомнив семейную историю.
Его отец угрюмо кивнул.
- В то время я был лишь средним из арвернских принцев. Еще жив был мой отец, и они со старшим братом надавили, чтобы я вернулся к своей жене. Все-таки она была принцессой Аллемании, не следовало вызывать ее недовольство, ибо за нее могли вступиться могущественные родственники. А она ни за что не позволила бы, чтобы что-то ущемляло интересы ее сына. Будь у меня от Гвиневеры дочери, она, должно быть, смирилась бы. Но уже был Хлодион, и должен быть, по всем признакам и знамениям, родиться второй сын. Она же в то время имела всего одного. И боялась, что сыновья Гвиневеры со временем станут соперниками ее мальчику. Вот почему от меня потребовали отпустить твою мать в Арморику под предлогом ее срочных обязанностей в вассальном королевстве... Все, что я мог - это проводить ее, что должна была подарить мне второго сына, в Арморику! Да, Карломан: твое рождение стало концом нашего счастья, - голос Хлодеберта был исполнен горечи, даже по сию пору.
Карломан помолчал. В детстве, пока он рос в Арморике, ему было обидно, как мог его отец расстаться с матерью, прекраснейшей и лучшей из женщин. Но, когда он повзрослел, это чувство полностью развеялось.
- Так судили боги, отец, - по его интонациям видно было, что он думал об этом не раз. - Возможно, им угодно было, чтобы твой род, волею Норн ставший королевским, распространился шире?
Жесткие губы короля Хлодеберта саркастично дрогнули, словно он желал напомнить сыну, что именно по вине одного из потомков сам Карломан чудом не погиб, - а ведь это вряд ли было бы возможно, будь у него, Хлодеберта, сыновья и внуки только от Гвиневеры. Однако он не сказал этого. Лишь проговорил со светлой грустью:
- Так все и произошло тогда... Я примирился со своей женой, насколько можно было, а Гвиневера с детьми поселилась в Арморике. Через несколько лет она стала женой моего кузена Теодеберта, тогда как раз овдовевшего. Я знал, что она не вышла бы замуж без любви, и постарался порадоваться за них.
- Матушка и мой названый отец много раз говорили, как тронул их твой подарок им на свадьбу, - задумчиво проговорил Карломан. - Но, по твоему рассказу, меня удивляет одно: как это вы дали мне имя величайшего из пращуров? Побочному сыну, которого отправили расти к "детям богини Дану"...
Лицо Хлодеберта Жестокого озарила горделивая улыбка.
- Это имя нарек тебе мой отец, а твой дед, в правление которого ты родился. Он был уже тогда смертельно болен, но обладал даром видеть суть вещей и людей, а болезнь даже усиливала его проницательность. Когда твоя беременная мать пришла к нему проститься, он объявил: "Сына, которого носишь, назови Карломаном, ибо он будет достоин славы величайшего из предков!" Никто не ждал такого требования. Своих законных внуков - сына Хильдеберта Строителя и моего, - король нарек нашими именами, как бы намекая, что они будут достойны своих отцов, но не пойдут особенно далеко. А тут вдруг - Карломан! Но, конечно, для меня было честью дать тебе это имя. Мой отец умер в тот же год, всего через несколько месяцев после твоего рождения. Но с тех пор и я, и другие много раз вспоминали его слова и убеждались, что он был прав!
- Прежде я не слышал этой истории, - удивился Карломан.
- Ее скрывали от тебя, чтобы ты не возомнил себя избранником, коему все дозволено от рождения, а стремился стать лучшим из лучших, - признался его отец. - Вот почему я в годы твоего ученичества был к тебе строже, чем к твоим братьям и кузенам. Требовал от тебя большего, ибо ты был способен на большее.
- Я всегда это понимал, отец. И не считал тебя несправедливым, - тихо проговорил Карломан, пожимая руку отцу.
Заговоренное перо лебедя вновь позвало их в дорогу. И они, взмыв, закружились, легкие, как тени, над башнями замка Тинтагель. Его мощный фундамент был заложен больше тысячи лет назад "детьми богини Дану". Затем явившиеся сюда арверны сожгли и разрушили замок до самых ключевых камней, а со временем отстроили на его месте нечто свое, уже в собственном стиле. Следующие поколения владетелей добавляли все новые надстройки.
- Здесь я родился, - проговорил Карломан, заглядывая в витражное окно. - Пожалуй, на этой земле мне больше всего подойдет быть погребенным, когда придет мое время. Между Арвернией и Арморикой, которым я равно принадлежу всю жизнь, и кровью, и сердцем. Пожалуй, надо будет заранее выстроить здесь для себя гробницу, чтобы приучить к тому родных.
Даже король Хлодеберт, казалось, удивился решению сына, глаза его широко распахнулись.
- Мои потомки - упрямые люди, - проговорил он скорее с одобрением. - У них наверняка уже приготовлена для тебя роскошная гробница в главном храме Кенабума. Им будет трудно понять, если граф Кенабумский, Почти Король, завещает похоронить себя в другом месте.
- Лишь бы они не уложили меня туда прежде времени, - усмехнулся Карломан в тон отцу. - А, коль у меня будет время, я сумею их переупрямить. Во всяком случае, мне вполне пойдет замок Тинтагель, чтобы здесь замкнуть круг жизни.
Сейчас ему, еще не вполне вернувшемуся в мир живых, лишенному своего тела, как нельзя лучше соответствовало общество отца, спустившегося к нему из Асгарда. Любой живой человек испугался бы слов Карломана, умолял бы его не думать о смерти, стал бы молить богов. Но умерший король сознавал, что смерть тела, раньше или позже - неотъемлемая часть вечного круговорота, и реагировал иначе, чем знавшие только одну жизнь. Отец и сын понимали сейчас друг друга, как никогда прежде.
Они летели вперед в облачном небе, и на душе у них была тишина.
Автор
Тема: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - IV (Прочитано 12705 раз)