Печать

[Convollar]

Понять можно многое, но простить - это не всем дано. Люди не ангелы, а детские обиды часто остаются с человеком на всю жизнь.Прячутся где-то в подсознании, но не уходят.

- Нет, сын! Обет есть обет, его нельзя просто так взять назад. Когда ты болел в детстве, мы с матерью поклялись посвятить тебя в жрецы, если выздоровеешь.

Обет родителей Герберта спас ему жизнь, но тот же обет убил его.

[Артанис]

Благодарю за ваши прекрасные отзывы, эрэа katarsis, эрэа Convollar!

Печальная история. Может не надо было давать тот обет? Но, кто знает, вдруг ребёнок только благодаря обету и выжил. И не проверишь. А дали - надо выполнять. Но он-то обета не давал!
Но почему он не видел никого из родных с самого отъезда в храм и до 17? Неужели там совсем нельзя ни с кем видеться? Ведь это очень тяжело, тем более, детям.
Что-то мне кажется, Бересвинда сильно рискует, делая ставку на такого человека, как Герберт. Ненависть, да ещё замешанная на любви, обиде и ревности - это вообще может куда угодно привести, к совершенно непредсказуемым последствиям. Теперь понятно, почему он такое письмо написал. Да он не боится, что это кто-то увидит, он, похоже, только рад будет, если все узнают, как он их ненавидит! Нет, сдаётся мне, управляемый союзник - это, явно, не то, что Бересвинда получит. А что она получит, даже предсказать не берусь.

Как жрец, он должен понимать, что означают такие обеты. И постараться понять своих родителей.
По словам эрэа Менестрель, родные все же навещали Герберта в святилище, только жрецы не позволили им показываться открыто, чтобы он мог привыкнуть к своей новой жизни, не рвался бы назад. Мать наблюдала за ним издалека, а старший брат, возможно, изредка навещал и открыто. Собственно, про "не виделись много лет" относилось к Карломану и Альпаиде.
На что способен Герберт, наверное, до конца не понимает и он сам, а тем более - Бересвинда. "Ненависть, замешанная на любви" - прекрасный образ, и очень точно.

Понять можно многое, но простить - это не всем дано. Люди не ангелы, а детские обиды часто остаются с человеком на всю жизнь.Прячутся где-то в подсознании, но не уходят.

- Нет, сын! Обет есть обет, его нельзя просто так взять назад. Когда ты болел в детстве, мы с матерью поклялись посвятить тебя в жрецы, если выздоровеешь.

Обет родителей Герберта спас ему жизнь, но тот же обет убил его.

К сожалению, Герберт свои детские комплексы так и не изжил!
Но будем надеяться, что в нем еще уцелели человеческие чувства.

Глава 81. Разделённый дом(продолжение)
Герберт вместе с Турольдом подошли ближе. Старый жрец уважительно кивнул, став так, чтобы Дагоберт сам заметил его, подняв глаза.

- Приветствую тебя, доблестный коннетабль, а также твою дочь, мудрую графиню Кенабумскую, - проговорил старец негромко, тоном, исполненным искреннего сострадания.

Дагоберт тяжело вздохнул и кивнул Турольду. За его спиной заметил своего младшего сына, который стоял молча, как бы выжидая. Рядом с отцом выпрямилась на скамейке Альпаида. На людях она старалась держаться с достоинством, как бы больно ей ни было.

- И я приветствую тебя, Турольд! - произнес Дагоберт, демонстративно не замечая сына. - Мы с дочерью вспоминаем Карломана, которого скоро уже не будет с нами!

При этих исполненных печали словах своего отца Альпаида на мгновение закрыла глаза, преодолевая страшную внутреннюю боль...

Отец и дочь пришли сюда ради встречи с Гербертом, и теперь всем видом выражали свою скорбь о Карломане, как подобало. Но им не приходилось ради этого притворяться, хоть Варох и обнадежил их, ибо тоска и страх продолжали их терзать. Барону-оборотню пришлось несколько раз повторить Альпаиде, что Карломан будет жить, и ее еще ожидает величайшая радость. Поэтому Альпаида стремилась до конца оставаться верной и стойкой, достойной своего доблестного супруга. Она и сама чувствовала сердцем, что совершилось чудо, и Турольд подтвердил ей, что живая вода начала действовать. Но ведь сама графиня Кенабумская и ее отец не видели вернувшешося Карломана, и им было трудно поверить, что он спасен. К тому же, двух седьмиц отчаяния и горя не сбросишь с себя так легко. И сейчас, взглянув на Дагоберта и его дочь, никто не усомнился бы, что они горько оплакивают умирающего.

Исполненный сочувствия, Турольд обратился к ним:

- Всей душой сострадаю вам, близким доблестного графа Кенабумского! Не скажу вам: не скорбите, ибо скорбь облегчает душу. Увы, людям не дано менять влияния судеб, остается лишь принять их и выдержать мужественно. Боги никому не посылают испытания не по силам.

Словно вынырнув из пучины тоски, Дагоберт скользнул взглядом по Турольду и Герберту. Тем временем он продолжал гладить неподвижно застывшую дочь по волосам. Герберт заметил седину у корней волос своей сестры. А его отец, по-прежнему делая вид, что не замечает сына, ответил Турольду:

- Благодарю тебя за поддержку, мудрый Турольд! Увы, мне опять выпало худшее испытание для родителей - пережить своих детей. Если бы кто дал мне шанс спасти моего названого сына, я, не задумываясь, пожертвовал бы всем! И не важно, какая судьба ждет его после. Сын всегда останется сыном! - при этих словах он, наконец, взглянул на Герберта пронзительным, острым взором.

Сперва Герберт внутренне затрепетал, слушая, что говорит отец, думая, что он имеет в виду лишь Карломана. Но последние слова заставили жреца прислушаться, и он не мог уже испытывать только раздражения. Ему почудилось, что и речь отца, и его взор обращены только к нему, Герберту, что в них звучит родительская любовь. "Сын всегда останется сыном". Но правда ли это? На мгновение в сердце Герберта ожила былая надежда. Все эти годы, от юности до зрелости, он воспитывал в себе ненависть к своим родным. Но ведь известно, что ненависть часто скрывает, как плащ, свою противоположность!

Сбитый с толку, не знающий, что ему думать, Герберт молча стоял рядом с Турольдом, не сводя глаз со своих отца и сестры.

Графиня Кенабумская, с тревогой и надеждой размышляющая о своем супруге, сочувственно поглядела на брата. Уже много лет его судьба лежала черным пятном на роду Дагоберта. Если сейчас случится чудо, и Карломан выздоровеет, вся их семья будет счастлива, и хотелось верить, что тогда уже не будет знать горя. Но подумав о враждебной отчужденности младшего брата, она мысленно вздохнула. Как жаль, что он не разделяет чувств своих родственников! Порой ей казалось, что Герберт так и остался обиженным мальчиком, отчужденным от родительского дома. А ведь среди жрецов он имел большие заслуги, проявлял себя как талантливый политик, хорошо разбирался в освещенных временем законах жрецов. Но он преображался, когда дело затрагивало уязвимого места - родной семьи.

Вот почему Турольд привел своего преемника сегодня к его отцу и сестре. Конечно, следовало задержать Герберта, чтобы он не вмешался на стороне королевы-матери. Но вместе с тем родные еще надеялись на примирение. Они продумали каждый жест, каждое слово, чтобы Герберт мог задуматься, понять самого себя, переосмыслить свои мотивы. Близкие люди верили, что в душе Герберт не таков, как королева-мать, что боролась за власть, не выбирая средств. Для Бересвинды Адуатукийской власть означала жизнь. Но о Герберте нельзя было такого сказать, хотя он заботился не столько о службе богам, сколько о личной карьере среди жрецов. Однако до недавних пор он держался в стороне от придворных распрей. Если он мог, иногда осторожно вредил своим родным. Альпаида давно выяснила, что Герберт был одним из тех, кто доносил Паучихе на ее младшего сына Аделарда, когда тот вместе с виконтом Гизельхером воспевал королеву Кримхильду. Однако до сих пор ее младший брат не стремился играть в интригах главную роль. Собственное влияние среди жрецов было для Герберта важнее политики. Все это давало родным надежду, хоть слабую и ненадежную, что отношения между ними могут еще измениться к лучшему, и удастся помириться с Гербертом. На то была рассчитана беседа Дагоберта с Турольдом, предпринятая в попытке достучаться до лучших чувств Герберта.

Теперь отец и сын встретились взглядами. Дагоберт приобнял за плечи Альпаиду, как бы показывая: вот место преданных детей!

Турольд отступил на шаг, не мешая встрече родных.

Герберт испытывал двойственные чувства, воочию наблюдая за страданиями своих родных. С одной стороны, злорадство приносило ему жестокое удовлетворение. Он не раз мечтал, особенно по ночам, когда приступы жгучей ненависти не давали ему уснуть, увидеть их несчастными. Но наблюдая теперь, как сильно они изменились, он подумал, что наяву наблюдать за страданиями людей вовсе не радует и не утешает. В сущности, младший сын Дагоберта не желал зла Карломану, который отнял у него наследство и любовь отца. Как жрец, Герберт был осведомлен о заслугах кузена перед Арвернией и, не любя его лично, уважал, как одного из самых полезных для королевства людей.

И еще кое-что пришлось Герберту переосмыслить для себя в годы жреческого служения, так что он теперь мог признать, что в словах отца: "Сын всегда останется сыном", есть свой резон. Пройдя окончательное посвящение, он гораздо больше узнал о клятвах и о последствиях их нарушения. Истории клятвопреступников, различные, но всегда печальные, нарочно рассказывали в храмовых летописях. Доводилось ему за эти годы и самому посвящать таких же мальчиков, отданных для служения богам, каким сам был когда-то. Одни уходили в святилища, будучи младшими сыновьями в семье, другие - во исполнение обетов или ради искупления какой-либо вины своих родителей. И самые мудрейшие жрецы единогласно признавали, что обет, раз уж дан, должен быть исполнен, а нарушение его чревато тяжкими последствиями.

Но полностью смириться Герберт не мог все равно. На него никак не снисходил посланный богами покой, он не был рожден для веры, как истинные жрецы. Все эти годы его преследовал призрак иной жизни, что могла быть, останься он наследником своего отца. Герберт не знал, как сложилась бы в этом случае его судьба, но он уверен был, что гораздо лучше нынешней.

Поэтому он мог еще простить Альпаиду и Карломана, и даже соболезновать горю своей сестры, особенно сейчас, увидев ее изможденный облик. Вся ненависть его, прошедшая испытание временем, сосредоточилась на родном отце, который предал его, дважды отказавшись от него.

И вот, теперь Дагоберт и его младший сын пристально глядели в глаза друг другу. И коннетабль искал такие слова, чтобы достучаться до чувствительного сердца его мальчика, скрытого под окостеневшей оболочкой.

- Итак, ты достиг должности жреца-законоговорителя, как я желал тебе много лет назад! Но жаль, что ты выбрал для своей цели не самые достойные средства, Герберт!

Тот горделиво вскинул голову и язвительно усмехнулся в лицо своему отцу.

- Ты считаешь - недостойные, а я думаю, наоборот! Королева-мать - сильный союзник, и, если не станет Карломана, твоего любимого названого сына, Арверния останется в ее руках. Конечно, государыня Бересвинда постарается отодвинуть тебя от власти, а я сделаю все, чтобы помочь ей. Не обессудь, отец: я много лет назад предупредил тебя, что не стану вас щадить, если окажусь в противоположной партии. Ты выполняешь свои обещания, я - свои!

Дагоберт прикрыл глаза на мгновение, чтобы ответить сыну, как подобает. Упреки Герберта жгли, как крапива. Но старый воин не привык уступать, хотя не ожидал, что ему придется бороться с собственным сыном. И он снова пристально взглянул в глаза Герберту и отвечал не менее остро, чем тот:

- Да, сын мой, ты выполнил свое обещание! Только мне жаль, что мудрые жрецы так и не объяснили, ради чего мы с твоей бедной матерью дали свое. Пусть будет ее душа спокойна в селениях добрых людей: я почти рад теперь, что боги милосердно унесли ее в Черный Год, и она не видит, как ты, ее любимый сын, радуешься бедам нашей семьи, сжигаешь свою душу бесполезной враждой! Видеть тебя таким было бы ей хуже ножа в сердце. Тогда, много лет назад, только безумный страх за твою жизнь заставил ее согласиться отдать тебя в святилище. Когда ты был болен, она три дня и три ночи не отходила от твоей постели, не смыкала глаз, боясь, что ты умрешь, как умер маленький Норберт.

Он не сводил глаз с лица сына. И заметил, как, вопреки всем усилиям держать себя в руках, губы Герберта задрожали, и он прикусил нижнюю губу, вызывая в себе ярость. С вызовом бросил отцу, немного повысив голос:

- У нас учат судить о людях по их поступкам, а не по словам! Моя мать предала меня, как и ты. Будь она жива, сейчас оплакивала бы Карломана вместе с вами, а на меня и не взглянула бы.

При имени Карломана, Альпаида вздрогнула, как от озноба, - это вышло очень естественно. Дагоберт взял за руку дочь и сурово обратился к сыну:

- Говори, что хочешь, мне, но не касайся героя, отдавшего жизнь за короля и Арвернию, когда он еще не умер! Поглядим, как будет твоя царственная покровительница оберегать безопасность королевства. Как бы не заставили тебя одуматься полки междугорцев, что вторгнутся в Арвернию, если наши войска под началом твоего брата Хродеберга не смогут сдержать их натиск...

Поглядев на видневшуюся позади зарослей башню замка, где ныне лежал Карломан, Герберт потупил взор. Он ответил отцу тише, понизив тон, словно устыдился:

- Неужели ты желаешь Арвернии поражения, если король станет слушать советы своей царственной матери?

- Я только говорю, что своими мерами управления Бересвинда Адуатукийская неминуемо приведет Арвернию к краху, - с полной уверенностью произнес Дагоберт. - Подумай как следует, к каким последствиям вы толкаете королевство! Ты ведь жрец, и один из самых образованных, ты в полной мере раскрыл настоящий талант разбираться в отношениях между людьми и государствами! Так неужели ты не способен продумать отдаленных последствий политики королевы-матери, как и она сама? Но она ослеплена властью, а что затмевает разум тебе? Задумайся, Герберт!

Своим разговором с сыном, трудным для них обоих, Дагоберт нарочно затягивал время, чтобы Герберт задержался здесь, и не помешал Аделарду произнести речь перед королем и всем двором. И коннетабль добился своего: по крайней мере, новый жрец-законоговоритель задумчиво стоял перед ним, нервно теребя свою золотую цепь на шее, и, казалось, не собирался идти в замок.

Собственно, Герберт мог бы бросить в лицо отцу, что ему затмевает разум давняя, закоренелая ненависть к нему. Но сказать так - значило признать, что он действительно недооценил последствия правления королевы-матери, а Герберт изрядно гордился своими талантами политика... которые, как выяснилось, отец все же признавал за ним, и даже следил за его судьбой!

И вообще, эта встреча, беседа с отцом были очень трудны для Герберта. Он словно раздвоился: из тени знающего и влиятельного жреца проявился девятилетний мальчик, испуганный и разобиженный на родителей, что оставили его. Ему ясно вспоминались события детства. Смерть младшего брата Норберта, с которым он был дружен, стала первым жестоким горем в его короткой жизни. В дни, когда вся семья Дагоберта готовилась к похоронам мальчика, и после, во время траура, все притихли. Родители поглощены были скорбью, и Герберту казалось, что о нем все забыли. Хотя старшие брат и сестра пытались его утешить, но ему не хватало внимания. А затем навалилась собственная жестокая болезнь, когда все тело горело как в огне, и по коже шли красные пятна. Все эти события, следовавшие одно за другим, потрясли сына принца крови, считавшего себя в полной безопасности. Страх, тоска, одиночество поселились в его сердце.

Ну а потом к ним приехал Карломан, в силу важных политических причин, о которых Герберт узнал лишь много позднее (в тот год погибли два его старших кузена - Хильдеберт, в хрониках нареченный Потерянным Принцем, и Хлодион). И к Карломану обратилось внимание всей семьи. Отец не отпускал его от себя, хоть и был к нему очень требователен. Альпаида с Хродебергом проводили с ним все время. И Герберт ошибочно решил, что о нем все забыли, когда позже против воли отправили в святилище. И спустя много лет ничего не изменилось: ему было так же отказано в наследстве.

И вот, теперь новый жрец-законоговоритель, облаченный в одежды своего сана, угрюмо молчал, стоя перед сидевшим на скамейке отцом. Вся беседа шла между ними двумя, Альпаида и Турольд внимательно слушали, но не вмешивались, до поры.

[Convollar]

Всё-таки и родители Герберта и все остальные родственники могли бы что-то объяснить мальчику. Дагоберт считал, что сын сам всё поймёт со временем, но, похоже, он своё дитя совсем не знал. И не считал нужным узнать, что собой представляет Герберт. Обет обетом, но дети очень остро чувствуют отсутствие родительской любви, даже если внешне это никак не выражается. А тут ощё и этот обет.

[katarsis]

Разговор им, конечно, необходим и вообще-то давно. Сколько бы ещё тянули, если бы жизнь не припёрла? Но ненависть, воспитываемая в себе годами, так просто за один разговор не погаснет. Но если Герберт, хотя бы, начнёт сомневаться в правильности своей позиции, уже будет неплохо. Ну, или, хотя бы, в правоте Бересвинды.

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Всё-таки и родители Герберта и все остальные родственники могли бы что-то объяснить мальчику. Дагоберт считал, что сын сам всё поймёт со временем, но, похоже, он своё дитя совсем не знал. И не считал нужным узнать, что собой представляет Герберт. Обет обетом, но дети очень остро чувствуют отсутствие родительской любви, даже если внешне это никак не выражается. А тут ощё и этот обет.

В девять лет он, возможно, и не понял бы всего. А потом жрецы ему объяснят лучше, чем родители - так предполагалось. Но объяснить ему, что по-прежнему его любят, может быть, и было в то время возможно. Дагоберт себя тоже винит, как дальше увидим.

Разговор им, конечно, необходим и вообще-то давно. Сколько бы ещё тянули, если бы жизнь не припёрла? Но ненависть, воспитываемая в себе годами, так просто за один разговор не погаснет. Но если Герберт, хотя бы, начнёт сомневаться в правильности своей позиции, уже будет неплохо. Ну, или, хотя бы, в правоте Бересвинды.

Да, чудо так легко не совершится. Если Герберт и может при каких-либо обстоятельствах изменить свои чувства к родным, то для этого должны произойти поистине экстраординарные события. И как бы не оказалось тогда уже слишком поздно для примирения.
Даже если он начнет сомневаться в правоте Бересвинды (он, вообще-то, не глуп и не слеп), может все равно остаться на ее стороне, потому что считает, что она победит.

Глава 81. Разделённый дом (окончание)
Герберту было о чем поразмыслить. Все-таки он действительно был наделен незаурядным талантом политика, благодаря чему сумел в сорок два года занять одну из самых важных жреческих должностей. Правда, он понимал, что одной из причин, почему королева-мать ввела его в состав Совета, было его родство. Бересвинда Адуатукийская любила разделять и властвовать, она умело разжигала распри между кровными родичами и всегда радовалась, если у ее противников находился ненавидящий их родственник. И сейчас он был нужен, чтобы противостоять своему отцу и семье Карломана. Герберт хорошо это понимал.

И все же, над словами отца ему следовало призадуматься. Политика королевы-матери предвещала Арвернии новое возвышение братства Донара и новый Священный Поход против альвов, который возглавит сам король. Но Герберт достаточно хорошо знал донарианцев, которые насаждали добро заговоренными мечами и копьями, и в своей борьбе за мир для людей готовы были пролить реки крови, как альвской, так и человеческой. Да и с самими альвами дело обстояло не настолько просто. Герберт все же многому научился в святилище. Среди них были как потомки Имира, враждебные богам и людям, так и светлые альвы, сотворенные богами на заре мироздания для помощи, и природные духи, Хранители земли. А для братства Донара такого разделения не существовало. Ослепленные ненавистью к альвам и одурманенные предрассудками, они во всех Других Народах видели злобных и коварных чудовищ. И Герберт опасался, что в случае Священного Похода даже светлые альвы, до сих пор дружественные людям, восстанут против них в ответ на действия братства Донара. А вот по-настоящему враждебным потомкам Имира ссора людей со светлыми альвами будет только на руку, их некому станет сдерживать. А значит, в конечном итоге, новый Священный Поход приблизит Рагнарёк.

Кроме того, если Арверния увязнет во вражде с альвами, жестокой и непредсказуемой, ибо противник станет использовать свое естественное преимущество - магию, тут и междугорцы воспользуются удобным моментом. В этом его отец тоже прав, Герберт, хорошо разбираясь в политике, вынужден был мысленно согласиться с ним.

Но он также понимал и могущество королевы-матери, безграничное теперь, когда она лишилась фактических соправителей, и ее царственный сын слушался только ее. Герберт не имел права отказаться от нового назначения. Ибо королева-мать умела награждать своих верных соратников, но могла и жестоко карать тех, кто пойдет против ее воли. Ее безжалостность и изобретательность в мести были известны всему двору. Никому на свете Герберт не пожелал бы стать врагом королевы Бересвинды - даже Альпаиде с Карломаном. Впрочем, Карломан, когда находился в здравии, и не противостоял Паучихе открыто, а умело поддерживал равновесие между придворными партиями. Альпаида же лишь иногда, с разрешения мужа, оказывала негласную поддержку королеве Кримхильде. И только теперь, погруженная в отчаяние из-за неминуемой, как все думали, скорой гибели мужа, выполняя его волю, священную для нее, несчастная женщина решилась открыто поддерживать молодую королеву в борьбе против ее всемогущей свекрови.

Нет, Герберт не собирался подражать своей сестре! Он, ради собственного блага, предпочел поддержать королеву-мать, ибо так было просто безопаснее. И такие соображения перевешивали в нем советы отца, тем более что он уже давно шел своим путем.

Герберт долгое время молчал, сосредоточенно размышляя о делах политических, религиозных и семейных. И никто сейчас не взялся бы угадать, кто в его душе одержит победу - знающий, рассудительный жрец-законоговоритель или девятилетний мальчик, что некогда был отвергнут своей семьей?..

Пока он размышлял, Дагоберт пристально наблюдал за своим младшим (из уцелевших) сыном, стараясь понять по выражению его лица все движения души. Он очень хотел понять, за какие ниточки еще можно потянуть, чтобы открыть глаза сыну на то, кому он собирается служить. И, может быть, ему еще удастся соединить вновь некогда разделившуюся семью? Ибо наступило такое время, когда выбор политический и семейный тесно смыкались, и старик думал, что, выбрав в одном, его сын будет вынужден определиться раз и навсегда.

Все это время, пока отец с сыном вели безмолвный, но от того не менее наряженный поединок, Турольд внимательно наблюдал за Альпаидой. Ее буквально вернуло к жизни известие, что Карломан будет спасен. Старый жрец видел, какой отчаянной надеждой светились глаза Альпаиды, когда и он, и Варох убедили ее, что дар вейл подействовал. И любящее сердце женщины твердило, что ее муж здесь, и скоро вернется. Но все-таки, Альпаида боялась прежде времени давать волю надежде, которая способна подвести. И Турольд понимал, почему. Он видел, что графиня Кенабумская находится на пределе телесных и душевных сил. Слишком тяжело обошлись ей эти шестнадцать дней, что минули после трагедии на ристалище. Но самым большим испытанием для Альпаиды стали последние сутки. Не только ей, но и всем окружающим казалось, что за это время прошло много жизней. Сперва она проводила своего младшего сына в братство Циу, с мудростью истинной матери приняв его выбор. Затем выпила снотворное и встретила своего супруга во сне, после которого ее едва смогли пробудить. После этого Альпаида провела ночь без сна, блуждая по замку, терзаясь отчаянием и надеясь все-таки найти ту, в чьих руках было средство, способное спасти Карломана. И, наконец, когда после долгих поисков живая вода попала к ней - король запретил всем входит к Карломану!.. И даже сейчас, когда им удалось совершить чудо, и оставалось лишь ждать исцеления ее супруга, Альпаида не смела радоваться, предельное напряжение никак не отпускало ее. Да и мудрено ли? Ведь и сейчас ее борьба еще отнюдь не закончилась. И Альпаида не отдыхала тут, на садовой скамейке, а исполняла часть замысла, созданного Варохом и одобренного Ангерраном. Они умудрились быстрее молнии продумать, как ослабить позиции королевы-матери и ее единомышленников. И разве могла графиня Кенабумская отдыхать, когда ее старший сын готовился вести жестокую борьбу в Королевском Совете, а младший в эти самые мгновения объявлял опасную правду перед королем и всем двором?

Турольд чувствовал сердцем, какое напряжение испытывала Альпаида. Неудивительно, что у нее все чаще не выдерживали нервы, и она стала срываться - сперва в предельной откровенности при разговоре с Матильдой Окситанской, затем в святилище, когда едва не лишилась чувств, и этим утром, когда ударила по лицу Жоффруа де Геклена, исполнявшего свой долг. У каждого человека есть свой предел прочности, и большинство женщин достигли бы его гораздо раньше, чем Альпаида, урожденная принцесса крови. Чувствуя, как ей трудно, старый жрец старался поддерживать ее теплым взглядом, мысленно убеждал, что все будет хорошо, что живая вода уже начала исцелять Карломана.

Тревоги Турольда были не напрасны. Графиня Кенабумская действительно находилась на грани нового нервного срыва. Когда Герберт заявил, что поддержит в придворной борьбе Паучиху, Альпаиде очень захотелось высказать все, что думает о его царственной покровительнице, в которой, в конце концов, разочаровался даже их брат Хродеберг, отдавший ей всю жизнь. Имя Бересвинды Адуатукийской, что разрушила их с Карломаном жизнь, обожгло женщину, как удар плетью. Она вздрогнула, как будто впрямь ощутила внезапную боль. Турольд, видя ее состояние, покачал головой, взглядом прося успокоиться.

Дагоберт, почувствовав ее движение, по наитию обнял дочь за плечи, стараясь рассеять охвативший ее порыв. Он понимал ее чувства, особенно после того, что узнал о Паучихе, прочтя архив Карломана. И он тоже мог бы многое поведать младшему сыну о том, какой повелительнице он собирается служить. Например, о том, что Паучиха, хоть и косвенно, виновата в смерти его матери, ибо по ее неосторожности в королевский дворец проникла оспа, унесшая много жизней, в том числе и принцессы Герберги... Однако такая осведомленность могла насторожить Бересвинду, если Герберт расскажет ей о беседе с родными. Да и у самого сына, пожалуй, вызовет раздражение, если перегнуть палку в напоминаниях о семье... Словом, Дагоберт решил не говорить ему лишнего. Того, что уже сказано, вполне достаточно, чтобы задуматься разумному человеку, верный ли путь он выбрал.

Но Альпаида уже не могла выдержать. Обжигая своего брата пронизывающим взором, она воскликнула, прервав его размышления, высоким голосом, похожим скорее на клич хищной птицы, чем на голос женщины:

- Так вот как: мой брат продался Паучихе за должность жреца-законоговорителя! Мне и присниться не могло, что такое возможно... Ну что ж, для меня ты отныне - предатель нашей семьи, приспешник той, на чьих руках кровь Карломана! Ибо это королева-мать, которой ты служишь, разожгла безумие в своем царственном сыне, так что моему мужу пришлось остановить его ценой своей жизни! Трижды подумай, братец, в каких целях тебя собирается использовать твоя госпожа! И, если, подумав, ты все же поддержишь ее, я положу все силы на борьбу с ней и с тобой! Прислужник Паучихи не брат мне!

Выкрикнув так, она покачнулась на скамейке и вновь уткнулась в плечо отцу, который, тяжело вздохнув, опять погладил дочь по голове и плечам, как в момент появления Турольда с Гербертом. Печально глядя на сына, он ничего не сказал ни ему, ни Альпаиде, ибо понимал, насколько ей тяжело.

Но зато Герберт не был готов отнестись с пониманием к состоянию сестры. Ее упреки и попытки отца утешить ее, помогли ему определиться, но, к сожалению, он сделал не лучший выбор. Одинокий и отвергнутый девятилетний мальчик  переборол в нем жреца и политика. Он сильно покраснел, губы и глаза у него задергались, и, не сумев справиться с захлестнувшим его мутным потоком чувств, Герберт закричал, так же горячо, как его сестра, обращаясь к ней и не видя, как она сникла без того:

- На самом деле я уже давно перестал быть для тебя братом! Также как и сыном для твоего отца, что так трогательно тебя утешает! Все очевидно: любимых детей гладят по голове, их во всем поддерживают, а нелюбимых сплавляют в чужие руки! Нет уж, Альпаида, я давно ничем не обязан вашей семье! Думала ли ты сама обо мне, когда меня отдавали в святилище? Нет, ты больше хотела целоваться с Карломаном! А когда вы с ним получили право на наследство отца, ты обо мне вспоминала?..

- Герберт! - закричал его отец, словно хотел достучаться до глухого. Голос его прозвучал так повелительно, что жрец умолк, глядя исподлобья и кусая губы. А Дагоберт проговорил уже совсем иным тоном, негромко, но четко, разделяя каждое слово: - К твоему сведению, когда мы с твоей матерью приезжали в святилище, чтобы хоть издалека поглядеть на тебя, Альпаида каждый раз хотела сопровождать нас. Но твои наставники запретили встречи, чтобы не расстраивать тебя. И ни Альпаида, ни Карломан не хотели принимать моего наследства, это я настоял на своем. Если уж тебе надо кого-то обвинять, то во всем виноват я один. А вообще - не думал, что тебе хватит подлости винить сестру, когда она вне себя от горя, и не может отвечать за свои слова.

Герберт стоял перед отцом, тяжело дыша и сверля его взглядом. Все его сомнения иссякли, он больше не колебался в своем выборе. Он выступит на стороне королевы-матери, могущественнейшей из правителей Арвернии. А его милым родичам скоро останется лишь справлять тризну по Карломану.

- Ну что ж! - проговорил он, подцепив пальцами свою золотую цепь, знак священного сана, увенчанную изображением Священного Древа. - По крайней мере, поговорили начистоту и разобрались во всем!

Дагоберт покачал головой, как бы желая сказать: не скоро ты теперь разберешься во всем!

И тут из замка донесся могучий трубный звук фанфар.

- Это объявляют о собрании всего двора по призыву короля! - встрепенулся Турольд. - Нам пора идти! Мы и так упустили много времени!

Он на прощание кивнул Дагоберту и зашагал по тропинке вместе с Гербертом. Несмотря на преклонные годы, старец был еще бодр и не отставал от молодого мужчины. Своими последними словами: "Мы упустили много времени", он дал понять, что дело сделано: Герберта задержали надолго, и королева-мать лишилась его поддержки в споре с Аделардом. А, кивнув головой, Турольд подал знак, что после собрания двора пойдет опять к Карломану, в покои которого по-прежнему не пускали даже самых близких.

Их замысел пока развивался вполне успешно. И все же, разговор с младшим сыном произвел на Дагоберта тягостное впечатление. Его Герберт, некогда умный и ласковый мальчик, так и остался орудием в руках Паучихи, ненавидящим своих близких. В том, как сложилась жизнь его сына, должно быть, главная вина на нем, отце: не объяснил ему вовремя, что значит быть жрецом, думая, что мальчик еще мал, не дал понять, что по-прежнему любит сына, где бы тот ни был. А теперь уже поздно объяснять!

Тяжело вздохнув, Дагоберт помог Альпаиде подняться со скамейки. Графиня Кенабумская уже успокоилась, только лицо ее было бледно, как мел.

- Пойдем, дочка! Мы не можем пропустить, как король объявит дату церемонии вложения меча, - произнес коннетабль, беря свою дочь под руку.

И как раз в это время из отворенных настежь ворот королевского замка второй раз долетел звучный призыв фанфар. И Дагоберт с Альпаидой прибавили шагу, чтобы встретить лицом к лицу новое испытание. Сейчас король, что своей рукой почти насмерть сразил Карломана мечом, назовет дату печальной церемонии в его честь. А королева-мать станет торжествовать, даже если ее власть удастся немного пошатнуть. И один из их собственной семьи также станет радоваться несчастью своих близких!

[Convollar]

Герберт прекрасно понимает, к чему может привести политика Бересвинды, и, тем не менее, становится на её сторону. То есть - все эти разговоры о благе Арвернии для него лишь красивая упаковка, в которую вложено желание собственных благ, в его понимании. А что же жрецы, которые по идее заменили мальчику семью? Они что, слепые? Не понимали, или не хотели понимать кто тут среди них растёт?

[katarsis]

Ну, что ж. По крайней мере, задержали, как и хотели. Главная цель достигнута - та, для которой собрались здесь и сейчас.  А вот помириться не удалось
Время, конечно, ещё есть - теперь они при дворе будут часто встречаться, по крайней мере, Альпаида. Но неизвестно, есть ли перспективы.
Имхо, зря жрецы не допускали свиданий. Ребёнку важно знать, что его успехи радуют родителей, первые годы он только ради них и учится. Будущая карьера - это где-то далеко. Правда, Герберт всё равно выучился, и даже отлично. Подозреваю, для того и учился, чтобы отец когда-нибудь всё-таки узнал и понял свою ошибку. Жрецы, видимо, хотели, чтобы ученик думал не о родителях, а о богах. Но он не может думать ни о чём другом, пока не прояснит свои отношения с семьёй, а он их не прояснил, хотя и уверен, что всё правильно понимает. Имхо, даже карьера для него на втором месте, а на первом - Дагоберт. Что уж говорить о каких-то богах, они там даже в очереди не стоят.

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar (с Днем Рождения , эрэа katarsis!

Герберт прекрасно понимает, к чему может привести политика Бересвинды, и, тем не менее, становится на её сторону. То есть - все эти разговоры о благе Арвернии для него лишь красивая упаковка, в которую вложено желание собственных благ, в его понимании. А что же жрецы, которые по идее заменили мальчику семью? Они что, слепые? Не понимали, или не хотели понимать кто тут среди них растёт?

Не самый принципиальный человек, да. А жрецы видели внешнюю сторону: что он хорошо образован и превосходно разбирается в политике, - почему же его не повысить? Можно предположить, что по-настоящему близких отношений у него не было даже со своими наставниками, он не стремился кому-то доверять снова.

Ну, что ж. По крайней мере, задержали, как и хотели. Главная цель достигнута - та, для которой собрались здесь и сейчас.  А вот помириться не удалось
Время, конечно, ещё есть - теперь они при дворе будут часто встречаться, по крайней мере, Альпаида. Но неизвестно, есть ли перспективы.
Имхо, зря жрецы не допускали свиданий. Ребёнку важно знать, что его успехи радуют родителей, первые годы он только ради них и учится. Будущая карьера - это где-то далеко. Правда, Герберт всё равно выучился, и даже отлично. Подозреваю, для того и учился, чтобы отец когда-нибудь всё-таки узнал и понял свою ошибку. Жрецы, видимо, хотели, чтобы ученик думал не о родителях, а о богах. Но он не может думать ни о чём другом, пока не прояснит свои отношения с семьёй, а он их не прояснил, хотя и уверен, что всё правильно понимает. Имхо, даже карьера для него на втором месте, а на первом - Дагоберт. Что уж говорить о каких-то богах, они там даже в очереди не стоят.

Огромное, как мамонт, спасибо Вам от обеих авторов за столь глубокое проникновение в психологию наших героев!
Вы даете нам богатую пищу для ума! Ну а мы, хочется верить, еще не раз напишем такое, над чем Вам приятно будет призадуматься.
Пересекаться при дворе Герберт наверняка теперь будет со своими родственниками часто. Но вот как будут складываться их отношения? Думаю, тут возможны разнообразные повороты.
А что он учился и делал карьеру, именно чтобы отец оценил, он сам говорил.

Глава 82. Блуждающие огоньки (начало)
В то время как король в сопровождении свиты шел через анфилады комнат, где еще не встретил свою мать, а Турольд в саду уже встретился с Гербертом, в кабинете майордома тоже шла своя напряженная жизнь. Там близкие к Карломану Кенабумскому люди пытались разгадать важную загадку.

Ангерран сидел в кресле майордома, что так неожиданно досталось ему, но вскоре, по замыслу королевы-матери, должно было от него уйти. Сейчас он был очень напряжен и бледен. Сын Карломана, не отрываясь, смотрел на Ираиду Моравскую, сидевшую напротив него. На столе перед ними лежали два разноцветных плетеных браслета, с помощью которых Альбрехт Бёрнландский передавал сведения своим связным. Спускавшиеся с плетеных нитей узелки разной формы и цветов как будто бросали вызов человеческому разуму, смеялись над попытками их разгадать.

Барон Варох Синезубый сидел на своем месте, в кресле второго сенешаля, сбоку от Иды, и так же внимательно наблюдал за ней, как и молодой майордом.

В стороне, возле распахнутого настежь окна, стоял Магнахар Сломи Копье. Он застыл, как скала, боясь невольно помешать Ираиде. Сильнее всего Магнахар сейчас чувствовал удивление, что ответ на разгадку оказался так близко от них. Он-то ломал голову, пытаясь понять шифр, которым пользовались междугорцы, а все оказалось так просто! Впрочем, зачастую так поступал и Карломан. Он говорил, что не надо слишком мудрить. Зачастую самый простой план оказывается и самым надежным.

Впрочем, радоваться было еще рано: ведь они одержали только первую победу. Ираиде предстояло еще вспомнить значение узелков. А им всем - молиться, чтобы Альбрехт Бёрнландский действительно позаимствовал шифр у своей норландской родни, и Ида смогла бы его разгадать. И еще было множество моментов, от которых зависел успех их миссии. Гворемор должен был проследить за Альбрехтом, чтобы узнать, какие узелки тот примется теребить, когда занервничает, как самые важные в его шифре. Кроме того, им следовало еще добиться, чтобы граф Бёрнландский ухватился за свое узелковое письмо. А королева Кримхильда в это самое время старалась заручиться поддержкой Дитриха Молоторукого из Нибелунгии и Гундахара Лося из Шварцвальда. Рыцарям предстояло отвлечь Альбрехта во время предстоящей службы в храме. Никто не сомневался, что на этот раз междугорский посол дождется связного, чтобы передать браслет-шифр. И станет внимательно следить за алтарем...

Ираида взяла в руки один из плетеных браслетов и тяжело вздохнула. Как много сейчас зависит от нее, от воспоминаний далекого детства! Цена ее памяти - война или мир для Арвернии, а значит - и для соплеменников ее мужа, для ее семьи и новой родины. Как многого нынче хотят от нее боги! Ираида предпочла бы не брать на себя такой ответственности. Но у каждого своя судьба, и значит, она обязана сделать все, что в ее силах.

И она взяла в руки один из браслетов и начала напевать песню-считалку на арвернском языке, которой некогда научил ее Карломан, одновременно начиная сплетать на браслете новые узелки:

- Когда в лесу я заблужусь в вечернюю пору, и средь чащоб глухих домой дорогу не найду, я не заплачу, я найду, кто мне укажет путь.

Едва услышав слова песни, Варох с Ангерраном переглянулись между собой и одновременно подались вперед. Ибо им было хорошо известно, что это не простая песенка.

А Ираида не просто пела, но пыталась вспомнить, как сплетаются узелки особой формы, какой из них соответствует каждому слову песни.

Сперва получалось с трудом, она чувствовала себя, как слепой человек, пытающийся на ощупь двигаться в незнакомой обстановке. Ида напрягала память, прилагая все усилия, чтобы вспомнить все, как было. Она даже покраснела от напряжения. И, наконец, завеса памяти поддалась усилию воли, и она увидела все, как было, целиком, словно момент многолетней давности повторился заново. Увидела Карломана, сплетающего цветные узелки, и себя, еще маленькую девочку, пытающуюся подражать движениям его ловких пальцев.

- Вот этот, тройной узел, зеленый, означает лес. Розовый... вот так... нет, вот так, с лепестками, похожими на пламя - это закат, вечер. Теперь потеря, поиск. Берутся три нити, переплетаются черная с белой. Теперь серая, поверх них, и снова белая - путеводная звезда...

И под пальцами женщины рождались таинственные знаки людей из-за моря. Три нити - три узелка разной формы. Странным образом, каждый узелок напоминал то, что означал: зеленый похож был на раскидистую крону дерева, розовый горел как закат, а обозначавший поиск говорил о таинственных перекрестках дорог, ведущих как к добру, так и ко злу...

Трое мужчин замерли, не отводя горящих глаз от причудливых узелков, рождавшихся в руках Ираиды. Постороннему они могли бы показаться просто разновидностью искусства, на свой лад не хуже, чем самая изящная вышивка. Однако как много зависело сейчас от разгадки этих узелков, в который непосвященный вряд ли заподозрил бы какой-либо тайный смысл! И для тех, кто напряженно следил за работой герцогини Земли Всадников, важнее всего показалось, что ее узелки явно напоминают шифр графа Бёрнландского. Конечно, они все разные, ведь у каждого свое значение. Но можно было надеяться, что Ираида, вспомнив уроки Карломана, разберется и в остальных узелках.

Слыша ее пение, Магнахар кивал в такт движениям рук женщины. Ангерран быстро записывал песню и зарисовывал узлы вместе со значением каждого. Варох же насторожился. Ведь эта была та самая песня, которую он напевал лежащему в беспамятстве Карломану, призывая его из тьмы обратно к жизни. Но что заставило его в свое время научить девочку из чужой страны именно этой песне?!

Но он пока молчал, не мешая Иде продолжать. А та продолжала следующие куплеты, сплетая все новые узлы.

- Сплетаю я из трав густых цветные узелки. То, будто искры пропадут, а то запляшут, создадут из многого одно.

Нежно-зеленый двойной узелок обозначал траву. Белый, трижды обернутый вокруг своей оси - собственно, сами узлы, таинственные знаки. Ярко-золотистый, сверкающий - искры, свет.

- Я позову к себе друзей - блуждающих огней. Вперед, друзья! Светите мне сквозь мрак ночных ветвей!

Знак дружбы состоял из трех нитей - алой, золотой и серебряной. Этот узел, похожий на обнявшуюся пару, был очень сложен, и Ираиде пришлось трижды переплетать его, пока не получился в точности таким, как некогда ее учил Карломан. Теперь она удивлялась, как ей в детстве удавалось все делать правильно. Впрочем, может быть, в этом сила детства, которое не думает о возможных препятствиях, пока не столкнется с ними.

Высокий, яростно-красный с золотом узел означал огонь. Черный с синим, похожий по форме на кричащий рот - тревожный призыв.

- Бегом быстрей я побегу за рыжим огоньком, что послан сохранить меня от дома далеко. С ним не страшусь я ничего, лечу, как птица, вдаль.

Бег - серый, как дорожная пыль, узел, с вплетением белой нити - путеводной звезды. Хранитель - глубокий синий цвет, сам узел похож на звезду. Птица - распахнутые ввысь черно-белые крылья. После того, как каждый знак появлялся под руками женщины, всем казалось, что иначе они выглядеть и не могли.

- Пусть мрак смыкается вокруг - меня хранит в ночи искра от пламени богов, что мне укажет путь.

Черный маленький узел, как бы сжатый в самом себе - мрак. За ним - узел, обозначающий пламя, и вновь путеводная звезда.

Когда она закончила петь и сплетать узелки, все трое мужчин облегченно выдохнули. Доказательство ее искусства лежало перед ними: новые причудливой формы разноцветные узелки украсили плетеный браслет, как строки из песни. Ангерран нагнулся к Ираиде и уважительно поцеловал ее руки, проделавшие сейчас такую важную работу.

- Ты оказала нам всем огромную услугу, благородная герцогиня! Благодарю тебя не только от своего имени, но от всей Арвернии.

Ираида робко кивнула, все еще боясь поверить, что ее попытка увенчалась успехом. Магнахар также хотел похвалить ее, но не решился, боясь ненароком сглазить. Ведь ей еще предстояло разгадать совсем другие узлы, междугорские!

А вот Вароха больше всего заинтересовала песня, которой научил Иду Карломан.

- Возможно, твое искусство плетения узелков спасет Арвернию! - проговорил он с чувством. - Да будет благословен тот день, когда Карломан вздумал научить тебя плести их! Но меня удивляет, для чего он научил тебя арвернской песне.

- Я же рассказывала: мне с трудом давались иностранные языки, и Карломан помог мне, обучая в игре. Так было проще: видя плетеные знаки, по ним запоминаешь песню. После этого я, изучая языки, всегда вспоминала его считалку, узелки, и у меня стали лучше получаться уроки.

- Но почему он выбрал именно эту песню? - упорно настаивал Варох, переглянувшись с Ангерраном. - Это очень древняя песня, прежде она входила в свод заклятий, какими люди призывали на помощь Хранителей в случае беды. Должно было случиться что-то важное, чтобы Карломан счел нужным научить тебя. Постарайся вспомнить! Это важно для того дела, в котором мы стараемся разобраться.

Ираида побледнела, припоминая события детства, которые, как она думала, ни для кого не представляли интереса. Наконец, ей удалось восстановить в памяти последовательность событий, и она проговорила:

- Да, верно... Я очень испугалась тогда, и старалась забыть об этом. Как раз в те дни, уже после отъезда норландских купцов с их узелками, я заблудилась в лесу. Гуляя вместе с братьями и сестрами, отбилась от остальных и потерялась. Сколько ни кричала, никого не было вокруг, и все стороны света были одинаковы. Куда бы я ни бросилась, кругом была только лесная чаща... Потом мне сказали, что я была в лесу одна около часа, но мне казалось, что прошла целая жизнь. Весь двор моего отца пустился на поиски. Только Карломан с моим братом Ростиславом с утра уехали по важному поручению князя и ничего не знали. В конце концов, меня нашел спящей возле Круга Фей один из советников отца. Он хорошо знал лес, и имел с ним особые отношения, почти как Карломан...

Варох кивнул, не сомневаясь, что советник моравского князя был оборотнем или их потомком.

- И что случилось потом, когда тебя спасли? - поинтересовался он у Ираиды.

- Мои родители перепугались: я ведь была младшей дочерью, и запретили мне покидать замок. И вот, пока мои братья и сестры гуляли на свободе, я сидела у очага и пыталась учить иностранные языки, страшно ненавидя их при этом. Видимо, Карломан пожалел меня и решил развлечь.

- Заодно он помог, чтобы твои родные больше не боялись отпускать тебя, - добавил Варох. - Эта песня служит для призыва блуждающих огоньков, которые указывают путь. Того, кто правильно споет заклинание и сумеет подружиться с ними, они никогда не станут сбивать с дороги, как поступают с недобрыми людьми, а, напротив, проводят домой в самую темную ночь, уберегут от всех опасностей. Там поется об узелках, которые нужно сплести, призывая их. Вот, должно быть, почему Карломан соединил эту песню со своим новым умением.

- Блуждающие огоньки... - протянул Ангерран. - Каждому слову в песне соответствует свой узел, не похожий ни на какой другой. Эти узелки ныне указывают нам путь!

Магнахар, не отводивший глаз от причудливого плетения в руках женщины, горячо молился про себя, чтобы эти "огни" указали им верный путь, а не увели подальше от дороги. Глядя на браслеты Альбрехта, он подумал, что искусство плетения узлов должно быть сложно и многообразно, и что в стране краснокожих людей ему, верно, обучаются годами. Но у норландских купцов, один из которых лишился языка, было время. Как, вероятно, и у графа Бёрнландского - ведь неизвестно, сколько времени, если, конечно, его шифр - тот же самый, он провел в обществе тех купцов, прежде чем поставить обретенное умение на службу междугорской короне. Что касается Карломана, то его способности были существенно выше, чем у обычного человека. И, к счастью, тогда еще маленькая Ираида оказалась хорошей ученицей, и в нужный момент вспомнила все, как земля, в которую посеяно семя, выращивает росток, в свою пору.

Герцогиня Бро-Виромандуи залюбовалась своей работой. Кажется, она смогла верно сплести узелки, которым учил ее Карломан. Значит, можно надеяться, что припомнит и значения остальных, которыми пользуются междугорцы.

- Да, блуждающие огоньки, - повторила она задумчиво. - Все наши поиски похожи на блуждание по ночному лесу за этими огоньками, не зная даже, куда они приведут: вправду ли в домашнее тепло и уют, или же в болото. А может быть, огонек погаснет, так никуда и не приведя, и путник вновь окажется одинок в темноте?

- Нет, Ида! Ты не должна так говорить, не должна сомневаться в себе и в умении, что передал тебе Карломан, - настойчиво, но не повышая голос, проговорил Варох. - Поверь, блуждающие огоньки всегда выручают тех, кто достоин. Доверься им и не бойся. Ты уже очень сильно помогла нам, осталось продолжить так же хорошо.

И барон-оборотень подумал, что, верно, и самому Карломану, возвращающемуся к жизни, приятно было следовать за песней своего детства. А стало быть, и им плетеные узелки, подобно блуждающим огням, укажут верный путь!

[Convollar]

Даже не сознавая, зачем ему это знание, когда оно может пригодиться в жизни, ребёнок запоминает нечто очень важное. Человеческий мозг всё-таки очень сложная система, до конца не изученная даже в нашем веке.

[katarsis]

М-да. Письменность далёкой-далёкой страны, которую знают всего несколько купцов, совершенно случайно и против воли туда попавших. Эти купцы, возможно, и в Арвернии-то никогда не были... И всё равно нашлись те, кто могут её разгадать. Альбрехт, когда узнает, будет в шоке!  Всё же, обычные шифры надёжней.

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Даже не сознавая, зачем ему это знание, когда оно может пригодиться в жизни, ребёнок запоминает нечто очень важное. Человеческий мозг всё-таки очень сложная система, до конца не изученная даже в нашем веке.

У Ираиды, видимо, просто феноменальная память. И, к счастью, для нее нашлось полезное применение. Впрочем, и в нашем мире, и в том, о котором пишем мы, способности человека гораздо больше, чем он обычно сознает. Все, что могут таморианские жрецы и разные чародеи, если они чисто людского рода, а не потомки альвов - вполне в пределах достижимого, этому может научиться каждый. Только мало кто это делает. А Карломан, видимо, помог Ираиде развить часть природных способностей.

М-да. Письменность далёкой-далёкой страны, которую знают всего несколько купцов, совершенно случайно и против воли туда попавших. Эти купцы, возможно, и в Арвернии-то никогда не были... И всё равно нашлись те, кто могут её разгадать. Альбрехт, когда узнает, будет в шоке!  Всё же, обычные шифры надёжней.

Ага: нужно же было, чтобы Карломан оказался в Моравии одновременно с этими купцами, и не только сам выучился узелковому письму, но и додумался ему научить маленькую девочку. И чтобы эта девочка его вспомнила через много лет, и чтобы оказалась в это время со своим мужем именно в нужном месте, где требуется разгадка шифра...
Такое стечение удачных обстоятельств - скорее всего, никакое не стечение обстоятельств, а воля Высших Сил! Об этом и наши герои говорят.
Обычный шифр кто-нибудь разгадал бы еще быстрее.

Глава 82. Блуждающие огоньки (окончание)
Когда Ираида немного отдохнула от напряженных умственных усилий, Ангерран подвинул к ней второй плетеный браслет.

- Прошу тебя, рассмотри его как следует, постарайся припомнить значения узелков.

Ида внимательно разглядывала браслет, изучала каждый узелок, напряженно вспоминая его значение. От усиленной умственной работы между рыжевато-золотистых бровей женщины прорезалась глубокая морщинка.

Она погрузилась в детские воспоминания, когда Карломан, приходя к ней в покои, которые она делила с сестрами, выбирая время, чтобы она осталась одна со своими уроками, развлекал ее. Он играл с ней и одновременно учил, с помощью разноцветных плетеных узелков.

- Карломан начинал всегда с того, что сплетал узелки-имена, свое и мое, - припомнила Ида. - Он говорил, что любое имя, любое слово, можно обозначить узелком.  Надо лишь задуматься о значении каждого имени. Его знак будет твоей подписью среди узелков.

- Попробуй теперь сплести свое имя, - недоверчиво предложил Ангерран, все еще с трудом представляя подпись-узел; уж очень непохожи они были на обычную письменность.

Ида собрала синюю, красную и золотистую нити, так, чтобы они многократно переплетались, образуя веер.

- Как вам известно, у меня агайское имя, с родины моей матери. Оно означает "Потомок Геры", богини домашнего очага, супруги Зевса. Символом Геры был павлин, и вот, я создаю узел, похожий на хвост павлина!

Она показала свою работу, и трое мужчин удивленно ахнули: получился пышный, разноцветный узел, говорящий о себе.

- Чудеса! - покачал головой Магнахар, глядя со своего места возле окна.

- Знак Карломана, конечно, волк, - Ида ловко сплела черную с серебром нити, и получился узел в виде волчьей головы. Тем, кто увидел его, привиделось даже сходство с Карломаном.

Варох быстро переглянулся с Ангерраном.

- Есть ли на втором браслете такой же узел? Волк?

Ида немного помолчала, разглядывая браслет, и, наконец, показала на точно такой же, как у нее, узел.

- Да, вот он! Волк... стая... луна... лес...

Ангерран кивнул, понимая, что они далеко продвинулись вперед.

- Ты - не потомок Геры, мудрая герцогиня, ты - потомок всезнающей Мнемосины, Памяти, матери Муз! - восхищенно произнес он. - Да благословят боги твою превосходную память!

- Не хвали меня прежде времени, сын Карломана, - попросила женщина, слабо улыбнувшись. - Еще слишком много предстоит вспомнить, и я не ручаюсь, пока дело не закончено...

- А ты не спеши, вспоминай, пока Гворемор не вернулся, - подбодрил ее Варох. - Например, какой узел обозначает войну?

Ираида напряженно нахмурилась, припоминая.

- Я не уверена... - прошептала она сомневающимся голосом. - Кажется... кажется, он был вот такой: острый, как наконечник копья. Но из каких цветов?

- Подумай, Ида, из чего состоит война, - произнес Варох. - Борьба, кровь, смерть, оружие, огонь...

- Так, так... - кивала герцогиня своей пышной прической. - Значит, красный цвет - кровь, жизнь, огонь. Черный - мрак, смерть. Серебряный - оружие, сталь, холод... Теперь я вспомнила его!

И она быстро сплела из трех нитей черно-красное копье с серебристым наконечником.

- Это прекрасно, Ираида! - признал Ангерран. - Но скажи: какими узелками, если, конечно, это они, Альбрехт передает сведения о нас?

- Какими узелками он обозначит каждое имя? - уточнил Варох. - Так, Карломан - это волк? А Дагоберт? Как бы ты на месте Альбрехта обозначила, что королева-мать готова лишить его должности коннетабля?

- Сейчас... - Ида начала сплетать золотую нить с белой. - Дагоберт - Лис... хитрость... осторожность... рассудок. Рядом с ним - узел-копье, знак военачальника.

- Если так рассуждать, то королеву-мать обозначает паук? - уточнил долго до этого молчавший Магнахар.

- Именно, - деловито кивнула Ида, ловко сплетая черно-коричневый узел, в самом деле напоминавший паука, и тесно прижавшийся к нему алый с белым узелок. - Это - знак матери. В детстве я плела такие в подарок моей матушке. Королева-мать, Паучиха.

И вновь всем, кто видел получившуюся строчку узелков, показалось поразительным, как узелки передали самую суть тех, кого обозначали: паук и материнское сердце - настоящий портрет Бересвинды Адуатукийской!

- Но как ты передашь отставку, которой она собирается подвергнуть Дагоберта?

Женщина растерялась, теребя разноцветные кончики нитей.

- Вот этого я не знаю.... Не помню, говорил ли мне Карломан о таких узелках. Если даже говорил, я давно забыла...

Ангерран тяжело вздохнул, обменялся разочарованными взорами с Магнахаром.

- Прошу тебя, Ида, постарайся вспомнить, какими узелками можно это "записать". Отставка... уход, путь...

- Недобровольная отставка - угроза, заставляющая оправиться в путь, - предположил Варох, глядя на Иду. - Так можно обозначать, по правилам плетения узлов?

Герцогиня Земли Всадников потерла пальцами лоб.

- Думаю, что да... Значит, вот так, - через несколько мгновений рядом с серым, как дорожная пыль, знаком пути вырос черно-красный узел угрозы.

Все почувствовали облегчение: их работа двигалась вперед, и получившиеся узелки явно напоминали плетение междугорского посла.

- А как обозначить узелком короля Арвернии? - поинтересовался Магнахар. - Ведь у него нет характерного прозвища.

- В этом случае берутся свойства, характеризующие человека, - пояснила Ида.

- Король-берсерк... яростный дух медведя, - подсказал Варох.

Ида кивнула и быстро сплела из бурой и алой нитей узел, в котором явственно угадывалось сходство с медведем, поднявшимся на задние лапы. Рядом - золотой узелок, означающий власть и успех, богатство, а в данном случае - корону.

- Мы, конечно, не можем знать, как бы обозначали эти понятия люди из-за океана, но можем вывести закономерности самостоятельно, - проговорила она.

- А как будет выглядеть в узелковом письме Арверния? - задумчиво спросил Ангерран. - Как ее герб - ирис? Есть такой узел?

- Найдем! - Ираида ловко сплела из синих нитей цветок ириса, увенчанный золотой короной.

- Междугорье - Белые Горы, - предположил Варох, и браслет украсился новым узлом, белым с серебром, как заснеженная вершина горы.

Так, при помощи троих мужей совета, Ираида Моравская вспоминала значения узлов, которым учил ее Карломан.  Конечно, за давностью лет что-то ускользало из ее памяти, чего-то она просто не знала или вспоминала с трудом. И тогда трое ее собеседников по очереди предлагали свои версии, подсказывали, помогали вспомнить. И работа Ираиды постепенно продвигалась, все больше понятий обретали свое выражение в мире цветных узелков.

Наконец, в кабинет майордома вошел герцог Гворемор. По его лицу, исполненному воодушевления, сразу ясно было, что он успешно выполнил свое поручение. Переглянувшись с Ангерраном, он ответил на его молчаливый вопрос.

- Новости при дворе творятся такие, что граф Бёрнландский чуть не оборвал часть узелков со своего браслета! Видно было, что ему не терпится поскорее передать своим связным важные сведения.

- Хвала Всеотцу Вотану! - выдохнул Ангерран. - А ты запомнил, какие узелки он теребил больше всего? Узнаешь их? - он показал герцогу оба плетеных браслета.

Тот разглядел все узлы и решительно указал на те, что заметил у Альбрехта.

- Вот эти, - он прижал их пальцем, словно узлы могли убежать.

- Ты уверен? - уточнил Ангерран.

- Точно! Что там они обозначают, конечно, не скажу, а что Альбрехт хватался именно за них, разглядел ясно.

- Благодарю тебя! - с чувством проговорил сын Карломана, перерисовывая показанные Гворемором узелки. - А смысл этого шифра нам уже помогла разгадать твоя мудрая супруга!

Гворемор порывисто обернулся к Иде, отметив, что она выглядит усталой.

- Значит, получилось? Ты все вспомнила об этих узлах? - воскликнул он, почему-то понизив голос.

Ираида слабо кивнула.

- Надеюсь, что получилось вспомнить все, чему меня учил Карломан!

И, пока она изучала узелки, о которых сказал ее муж, Варох тонко улыбнулся, поглядев на герцога Земли Всадников.

- У тебя замечательная жена!

- Я об этом догадался давным-давно! - усмехнулся Гворемор, крепко обнимая за плечи сидящую в кресле жену. Та, отложив плетеный браслет, прикрыла глаза, откинула голову, блаженно отдыхая после сильнейшего умственного напряжения, меж тем как огромные руки Гворемора бережно разминали ей затекшие плечи и спину.

Трое мужчин глядели на семейную чету с пониманием, не меньше их радуясь разгадке междугорского шифра.

- Нам посчастливилось: узлы, что вспомнила Ираида, в самом деле встречаются и на браслетах графа Бёрнландского, - Ангерран облегченно вздохнул. - Значит, можно надеяться, что его узелки в самом деле того же происхождения, что и у моего отца с Ираидой. И тогда мы сможем не только разгадать шифр междугорцев, но и сами посылать им ложные сведения. Благодарю тебя, герцогиня: ты оказала Арвернии неоценимую услугу!

Ираида бледно улыбнулась, подумав, что прежде всего это заслуга Карломана, который ничего не делал зазря.

- Благодарите богов, что помогли мне все вспомнить! - сказала она.

- Если все пройдет как следует, я первым пошлю в Храм Всех Богов благодарственный дар! - с чувством произнес Магнахар. И, обратившись к Гворемору, он добавил: - Не правда ли, поразительно, до чего ловко все устроилось! Мы по всему Дурокортеру искали знатока шифров, который сумел бы разгадать эти узелки, а разгадка все это время была рядом с нами, только руку протянуть!

Гворемор ласково коснулся пышных локонов жены, которая прильнула к нему, наслаждаясь прикосновениями.

- Если уж боги дали это знание моей Ираиде, и позволили ей в нужное время находиться в нужном месте, то, вероятно, они желали помочь нам. И это дает надежду Арвернии и нам, "детям богини Дану". Можно ли говорить о чуде, когда за ним явно стоит воля богов, чьи пути неисповедимы?

И все трое мужей совета понадеялись про себя, что он не ошибается, и эта погоня за блуждающими огоньками поможет им переиграть междугорцев.

Варох, переглянувшись с Ангерраном, обеспокоенно произнес:

- Теперь важно, чтобы королева Кримхильда добилась помощи от Дитриха и Гундахара. Они - чужеземцы, не обязаны помогать нам, но она, как принцесса Нибелунгии, а по матери - из Шварцвальда, может повлиять на них.

- Я не сомневаюсь: молодая королева будет очень убедительна, - ответил Ангерран. - Ведь она обещала ради благодарности моему отцу за защиту сделать все для помощи нам!

При этих словах Магнахар, единственный, кто еще не осмеливался полностью поверить в скорое возвращение Карломана, сразу сник, ссутулил широкие плечи.

- Будь сейчас мой брат в здравии, нам бы не пришлось действовать окольными путями, мучить герцогиню! И большинство нынешних забот он решил бы гораздо легче! - в голосе маршала востока прозвучала несокрушимая вера в Карломана.

Тогда Варох позволил себе успокоить брата Карломана:

- Скоро все вернется на круги своя! Боги не зря послали надежду на спасение!

Магнахар встрепенулся, горящим взглядом пытаясь прочесть по непроницаемому лицу Вароха его мысли. Неужто друг Карломана имеет в виду, что живая вода подействовала, и граф Кенабумский скоро вернется к жизни?..

Но задать этот вопрос Магнахар не успел. Ибо в этот миг в тронном зале первый раз пропели фанфары. Величественный трубный звук заполнил весь Дурокортерский замок, отдался тихим звоном от стен.

Трое мужей совета и герцог Земли Всадников со своей супругой выразительно переглянулись между собой. Все они прекрасно знали роли, что предстояло сыграть сегодня при дворе.

Магнахар собирался выйти первым. Но, уходя, обернулся к Вароху. Ему вспомнилось, как тот в юности, после битвы на Равнине Столбов, пел Карломану, четверо суток пролежавшему в беспамятстве, песню о блуждающих огоньках. Наверное, пел он ее и теперь.

- А не эту ли песню, что послужила ключом к шифру, ты пел Карломану этой ночью?

Барон-оборотень стыдливо улыбнулся, будто уличенный в проявлении самых откровенных чувств.

- Я надеялся... Ведь затерявшийся в междумирье человек все равно что заблудившийся в лесу... Пусть блуждающие огоньки из песни укажут Карломану путь домой, - проговорил он неловко.

И все четверо понадеялись, что им все же удалось разгадать междугорский шифр, и что Карломан, выбрав правильный путь из междумирья, скоро вернется к жизни.

[Menectrel]

М-да. Письменность далёкой-далёкой страны, которую знают всего несколько купцов, совершенно случайно и против воли туда попавших. Эти купцы, возможно, и в Арвернии-то никогда не были... И всё равно нашлись те, кто могут её разгадать. Альбрехт, когда узнает, будет в шоке!  Всё же, обычные шифры надёжней.

"Что ты опять задумал, Карломан?" - мысленно обратился Альбрехт, как на Совете, когда сделался "гостем" Дурокортера, по воле другого сына Карломана. Он был уверен, что за нынешним внезапным поворотом по-прежнему стоит граф Кенабумский, хотя бы даже из Вальхаллы. А там, где участвует Карломан, все становится возможным, и все события равно непредсказуемы.


"Ничего в природе не может произойти случайно; всё следует определённым законам; эти законы являются лишь необходимой связью определённых следствий с их причинами... "
Поль-Анри Гольбах

"Случайности не случайны"
Чжуан-Цзы, великий китайский мыслитель, IV век до н. э.

"Случайными кажутся события, причины которых мы не знаем"
Демокрит

"Раз — это случайность, два — совпадение, а три — это уже закономерность"

1. Викинги "случайно" попали в Центральную Америку - обрели тайну Узелкового Письма.
Их кто-то надоумил отправиться в Поход.
Буря, что выбросила их в открытый океан и Старец (что явился им) были не простым совпадением.
Викинг, что стал впоследствии немым купцом, уже закономерно подсмотрел сакральные ритуалы....

2. Ида Моравская "случайно" потерялась в лесу - обрела тайну Узелкового Письма.
Кто-то посоветовал воспитателям княжеских детей вывести их на прогулку в лес.
Не простое совпадение, что Духи Леса заманили к себе (в Круг Фей) именно Иду Моравскую (девочку с феноменальной памятью! т.е. запоминает все в мгновение ока и она бы при других обстоятельствах смогла бы выбраться самостоятельно) + Отсутствие местных оборотней и Карломана (которым лес - дом родной)
И уже закономерность, что Иду "заперли" в покоях и что от пережитого стресса она стала "плохо учиться"... + Добродушный и Проницательный Карломан (чувствующий, что все резкие повороты в его жизни - судьбоносные) решил помочь Ираиде Моравской.... 

[Menectrel]

29 Июня. Шестнадцать дней после Трагедии на Ристалище
Столица Арвернии, Дурокортер и Холм Вейл, что вблизи него.
 
События в главах Параллельны.

73. Вейла и Бисклаврэ – Утро
\Карломан, Морганетта, Варох, Фредегонда\
74. Ради Блага – Утро
75. Верность и Бесчестие – Утро, Полдень
76. Тенета (Паучья Сеть) – Утро, Полдень
77. Долгожданная Встреча – Утро
\Карломан, Варох, Фредегонда\
78. Узы Крови – Полдень
\Гуго, Ода, Матильда\
79. Быстрее Молнии – Утро, Полдень
\Варох, Магнахар, Гворемор, Ида, дети\
80. Король и Его Свита – Полдень, День
\Хильдеберт, Паучиха, Аделард, Альбрехт, Хродеберг, Гворемор, Гуго, Роберт, Жрецы\
81. Разделенный Дом – Полдень, День
\Дагоберт, Альпаида, Герберт, Турольд\
82. Блуждающие Огоньки – Полдень, День
\Ида-Ираида Моравская, Варох Синезубый, Ангерран Кенабумский, Магнахар Сломи Копье, Гворемор Ярость Бури\
83. Прекрасная Дама и Её Рыцари  – Полдень, День
\Кримхильда, Дитрих, Гундахар, Матильда, Ротруда, Фредегонда\ 

[Convollar]

Будем надеяться, что труды Иды и её единомышленников не пропадут даром.

разгадка все это время была рядом с нами, только руку протянуть!

Это при дворе уже постоянно!

[Карса]

Игра началась. Королева-мать неприятно удивлена, но пока считает, что контролирует ситуацию. Герберт так себе жрец-законоговоритель. Если он поддерживает Бересвинду только потому, что считает её победительницей, то как поступит, если она проиграет? Не совсем понятно, почему ребёнку девяти лет не смогли ничего объяснить, уж не настолько он маленький. Такое впечатление, что особо и не пытались. Как-то нескладно всё вышло. Впрочем, качества, которые он сейчас показывает, говорят о том, что марионетка из него так себе, слишком непредсказуем.