Печать

[Артанис]

Эрэа Эйлин, благодарю, что хоть Вы одна прочитали!

Какая непростая история у  отца Влады, да и   недруги сильные. Нелегко девушке одной будет, и в покое  её, думается, её не  оставят. Спасибо за продолжение, эреа Артанис!

Никто не говорил, что будет легко! Правда, лес, где живет Влада, защищен самопожертвованием ее отца, но трудно ей будет отгородиться на всю жизнь. Да и всегда ли она будет прятаться?

Глава 4. Замыслы Жрецов
За проливом, отделявшим Приморское княжество от лежавшего напротив полуострова, лежала чужая земля. Хоть такая же щедрая и привольная, а все-таки слишком уж далекая. Когда-то здесь пасли свои стада кочевники-скилы, позднее построили города прибывшие на кораблях агайцы и хеллены. Их города стояли до сих пор, но владеть всем полуостровом они не пытались никогда. До сих пор большая его часть была так же дика и пустынна, как в седой древности. На берегу Полуденного моря стояли города, в степях, точно в старину, пасли стада уже новые племена кочевников. В прежние времена, когда сражались со степняками, и кое-кому из былых князей Родославичей случалось, преследуя врага, приводить войско на полуостров, напоминавший формой бычью голову. Но надолго не задерживались в чужом краю, совсем уж далеком от родной земли. И горы, и леса поодаль от моря по-прежнему оставались необитаемы.
Правда, люди верили, что в пещерах, часто встречающихся среди скал, водится какая-то нечисть. Толком, как это обычно бывает, никто ничего не знал, но были случаи, когда люди пропадали в пещерах навсегда. Местным детям было строжайше запрещено лазить в пещеры, а неслухов родители пороли ивовым прутом, навсегда отбивая ненужную тягу к риску. Взрослые же сами избегали черных провалов среди камней, ведущих неизвестно насколько глубоко под землю.
Но никто из местных жителей не подозревал, что на самом деле разветвленная сеть пещер пронизывает весь полуостров, что все они соединены, и образуют настоящий подземный город. И, если бы кто-нибудь все-таки решился проникнуть по-настоящему глубоко, обнаружил бы там множество чудес, как естественных, так и сотворенных явно по чьему-то разумному замыслу. Здесь встречались пещеры со спускающимися с потолка радужными сталагмитами и поднимающимися им навстречу, как лезвия мечей, сталактитами. Пещеры с подземными озерами, в которых плавали слепые рыбы, и источники минеральной воды в расщелинах скал. Зеленый светящийся мох и выступающие прямо на стенах жилы драгоценных камней. Залы со стенами настолько гладкими, будто их вырезали искусные каменотесы, и залы, где сталактиты причудливой формы казались изделием человеческих рук. В некоторых частях лабиринта было жарко от близости подземного огня, в других царила вечная зима, и просачивающиеся сквозь потолок капли воды выпадали здесь в виде снега. Где-то кружили под сводами гнездящиеся здесь летучие мыши, а где-то бродили иные существа, куда более зловещие. Настоящие подземные дворцы, подобных которым не представить и агайскому царю, соседствовали с непроходимыми удушливыми подземельями, где не выжить ничему живому.
Подлинные хозяева этого подземного города создали его в соответствии со своими вкусами и привычками, расширив и украсив природные пещеры, соединив их запутанной системой переходов.
В самом сердце лабиринта, в зале со стенами, облицованными черным мрамором, было гладкое каменное углубление в полу. Не то маленькое идеально круглое озеро, не то огромная чаша, доверху наполненная чистой прозрачной водой. Пламя высоких белых свечей, озарявшее пещеру, отражалось от неподвижного зеркала воды. 
Вокруг чаши стояло двенадцать каменных кресел. Они выглядели тяжелыми и грубыми, не совсем подходили к изысканной обстановке зала, как будто были сделаны задолго до того, как эта пещера обрела свой нынешний вид. Кресла казались пустыми, лишь приглядевшись, можно было заметить в глубине некоторых из них неподвижные темные фигуры.
В зеркало вод, не отрываясь, глядела женщина, сидевшая в одном из кресел. По ее обличью трудно было определить возраст. Лицо выглядело чистым, только лоб прорезало несколько морщин, быть может, вызванных полным сосредоточением. Волосы, не то седые, не то пепельные, были аккуратно уложены и сколоты на макушке серебряным полумесяцем. Простое серое одеяние скрывало фигуру, но все же она никак не выглядела дряхлой. Но, кто взглянул бы в глаза этой женщине, бездонные, как лунное небо, - не усомнился бы: она невероятно стара, ей больше лет, чем может даже представить обычный человек.
Не отрывая глаз от воды, женщина заговорила, неведомо к кому обращаясь. Голос у нее был тихий, но глубокий, и в нем слышалась бесконечная усталость:
- Я помню все... Я видела, как жители Острова, которого теперь нет, возомнили, будто знают и умеют не меньше Богов. Им было мало того, что они придумали множество средств улучшать свою жизнь, они еще хотели, чтобы магия помогала им мгновенно побеждать любых врагов. И страна, которой не было равных, сгинула под морскими волнами. Это я увидела в храме Богини Луны, что так будет, и поспешила предупредить других... Зачем ты, Коатл, просишь меня смотреть снова?
Темная фигура в глубине кресла рядом с женщиной шевельнулась, выпрямилась и обернулась величественным старцем, одетым в черное. Если бы ведунья Влада мысленно дотянулась сюда, сразу узнала бы Верховного Жреца, что некогда звал ее с собой. Теперь он отвечал невозмутимо:
- Я очень ценю твой дар и твою мудрость, Селена! Именно потому и прошу тебя взглянуть, как живут люди. И нашим собратьям будет полезно узнать. В своих странствиях, мысленных и во плоти, мы видим многое, но этого все же может не хватить для принятия нужных решений. Ибо наша цель...
- ...Была в каждом рождении одна и та же: забота о благе людей, чтобы они в своем невежестве и легкомыслии не погубили себя, как это произошло на Погибшей Земле. Вот твои подлинные слова, в точности до последнего! - проговорил маленький человечек с закрытым красно-зеленой маской лицом, подражая голосу Коатла. Вдобавок, при этой выходке он сидел на спинке своего кресла, свесив ноги вниз, а не на сидении, как полагалось.
Впрочем, Верховный Жрец ничуть не был оскорблен, да и не удивился.
- Благодарю, Схульд, ты уже высказался за меня, - язвительно отвечал он. - Но наши цели действительно не менялись никогда. Вспомним, собратья, кк потомки жителей Погибшей Земли расселились по всем странам и континентам при нашей помощи...
При этих словах еще несколько сидевших в креслах фигур оживились, в зале послышались неясные шорохи.
- Я дал тем несчастным переселенцам сильных царей и вождей, научил достойных брать власть в свои руки и вести за собой других! - гордо произнес светловолосый красавец в блистающем одеянии, увенчанный золотой тиарой.
- А я научила тайным знаниям их жрецов, пророков и шаманов, что заменили ученых, - это вкрадчиво проговорила смуглая черноволосая женщина, тоже с короной на голове, выполненной в виде змеи. - Я не позволила им окончательно выродиться и вымереть от различных болезней, научила смешивать лекарства и произносить заклинания. Во многих краях маги и ведьмы до сих пор почитают меня...
- И как много людей с тех пор перетравили твоими ядами, а, Ренунт? - иронично поинтересовался у нее Схульд, насмешник в двухцветной маске.
Улыбнувшись с выражением сытой пантеры, Ренунт ничего не ответила.
В этот момент в зал вошел еще один мужчина, совершенно не похожий на других Жрецов. На нем не было никаких доспехов, лишь за плечом виднелась рукоять скрытого ножнами меча. Однако в каждом движении его чувствовалось, что это воин, какому, быть может, не рождалось равных на свете. Высокий и крепкий, черноволосый... Он вошел так стремительно, что при движении его испуганно замерцали свечи.
- Я в те годы выиграл много битв для людских племен, чтобы дети Погибшей Земли могли расселиться свободно, - произнес он сильным и звучным голосом. - Я очистил землю от диких племен и древних чудовищ. Право, в то время мне жилось гораздо интереснее.
Коатл проигнорировал этот выпад, зато сидевший поодаль Жрец, ничем не примечательного облика, пожилой, в простом сером балахоне, поднял глаза от пергамента, в котором что-то записывал, и кивнул воину:
- Никто не сможет отрицать твоих заслуг, Гарран. История, которую я пишу, помнит твои победы, хоть новые поколения людей и забыли. Я подарил им письменность - искусственную память, с которой они могут узнавать о событиях давно минувших дней...
- И врать в своих летописях, как это делают твои ученики, - хихикнул Схульд.
- Кроме того, - возвысил голос Жрец в сером, - я также сделал все, чтобы люди жили в мире и не портили себе жизнь войнами и раздорами... хотя бы поменьше, чем прежде. Я нашел неэффективным рабство и заменил его вольнонаемным трудом. Рабу нечего терять, и потому он склонен к неповиновению и опасен. Я создал новый образ - не раба, а работника, получающего оплату за свой труд...
В это мгновение корона-змея на голове Ренунт вдруг ожила, ее янтарные глаза ярко блеснули, а раздвоенный язык неожиданно проговорил совершенно человеческим голосом:
- Ты добился этого с моей помощью. Только ради моего золота люди, сколько их есть, согласятся работать добровольно.
- С твоей помощью, Иссат, ты прав, - кивнул Жрец в сером и продолжил далее: - Разве образ свободного труда не сделал людей счастливее? Но этого мало: я создал образ государства, не нуждающегося в строгой власти, так как все жители работают добровольно, и будут управлять собой сами. Быть может, пока этот образ еще не готов, но в будущем, я уверен, именно он станет определять основу жизни людей. К тому времени царям и сильным вождям, которых так любит наш Медер, придется потесниться, - последние слова были обращены к сияющему красавцу в тиаре.
Тот усмехнулся, взглянув на собрата, являвшего ему полную противоположность во внешнем облике и в целях.
- Строй свои образы, Кратий! Я же говорю: при их помощи появятся тысячи унылых писцов и болтливых ораторов, но ни одного подлинно значительного человека. Еще посмотрим, чей замысел одержит верх!
Слушая споры своих собратьев, Верховный Жрец Коатл горделиво улыбался, видя, что они готовы действовать заодно, стремиться к общей цели, хоть и разными методами.

[Convollar]

Похоже, мы имеем дело с богами древней Атлантиды? Или я ошибаюсь? Но мне не нравится эта компания - благие намерения частенько ведут совсем не в благое место. Впрочем, посмотрим.
А уведомления почему-то не идут, хоть и отметила.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

Похоже, мы имеем дело с богами древней Атлантиды? Или я ошибаюсь? Но мне не нравится эта компания - благие намерения частенько ведут совсем не в благое место. Впрочем, посмотрим.
А уведомления почему-то не идут, хоть и отметила.

Ну нет, они, конечно, не боги. Так же как и Влада - совсем не богиня, как выясняется. Хотя способностями действительно обладают нехилыми, да и гордыня некоторым из них позволяет много о себе мнить. А впрочем, с ними должно быть не все так уж однозначно. Посмотрим, что получится...
А уведомлять я лучше сама буду, личными сообщениями. Так оно надежнее.

- Трудно переоценить ваши заслуги, друзья мои, - проговорил он бархатным голосом. - Но мы собрались не ради воспоминаний. Не случайно я назначил встречу именно здесь. Кстати, благодарю тебя, Крэй: ты прекрасно обустроил наш пещерный город... Крэй, покажись же!
При этих словах в зале послышался треск, будто своды пещеры содрогнулись при землетрясении. Затем одна из опорных колонн шевельнулась, на глазах меняя форму, и обернулась могучим человеком в плотной кожаной одежде, похожим внешне на обычного мастерового. Лицо его было грубым и резким, словно так и не проявилось окончательно из каменной толщи, а руки - огромными и сильными.
- Я слушал море и камень, - произнес он без всякого приветствия. - Они способны поведать очень много тому, кто умеет слышать. Зачем ты отвлек меня, Коатл?
И этот бесцеремонный ответ не вызвал недовольства Верховного Жреца. Он вежливо кивнул собрату, приглашая его сесть в одно из каменных кресел.
- Приветствую тебя, Крэй, великий строитель! И ты, хоть и не гордишься своими заслугами, сделал для человечества очень много. Благодаря тебе удалось сохранить хоть часть былого мастерства, передать людям ремесла и искусства, чтобы они не одичали вовсе... Но взгляни сюда, Крэй, это как раз касается тебя. Что ты видишь в чаше?
- Вижу крепость на морском берегу, окруженную стеной из белого камня, - проговорил Мастер-Жрец, вглядевшись в чашу, куда уже смотрела Селена. - Хорошая крепость: построена на узком мысе, вдающемся далеко в море. В осаду ее не возьмешь, голод тоже не страшен: в море ловится рыба, а внутри есть родник или колодец. Стены, я вижу, восстановлены недавно. Чем же тебя беспокоит этот город?
- Не меня. Но по ту сторону Полуденного моря, да и здесь тоже, многие люди опасаются тех, кто живет там. Скажи теперь, Селена: что ты видишь?
Старая жрица с трудом разомкнула пересохшие губы и заговорила надтреснутым, скрипучим голосом:
- Напротив белой крепости, по ту сторону Полуденного моря, лежит великое царство. Его обитатели богаты и могущественны с давних времен, но они боятся, что их благополучие может быть легко нарушено. Боятся тех, из белой крепости. Им выгоден был поблизости слабый сосед и разрушающиеся стены. Сейчас в белую крепость пришел настоящий князь, и за морем не знают, чего от него ждать. Тот, кто захватил власть, пойдя против своих родных, может нацелиться и дальше...
При этих словах Жрец-воин, которого собратья называли Гарраном, не выдержал и поднялся со своего места.
- Им бы следовало радоваться! - горячо воскликнул он. - Только в состязании с доблестным противником можно испытать свои силы. К чему бояться заранее? Быть может, князь из белой крепости вовсе и не собирается начинать войну, а если начнет - неужто агайцы совсем разучились сражаться? - Гаррану не сиделось на месте; мысленно он уже рвался в бой.
Верховный Жрец окинул его хмурым взглядом.
- Сядь, Гарран! У тебя на уме одни сражения, а ведь наша общая цель - сделать жизнь людей более мирной и спокойной. Теперь агайцам приходится готовиться к войне, но они действуют не твоими методами. Сядь и не перебивай больше. А ты продолжай, Селена, даже если тебе будет тяжело.
Оскорбленный Гарран сел в кресло, сжимая и разжимая кулаки. А Жрица Луны вновь начала вещать:
- Я вижу: в агайских городах строят баллисты и катапульты, поражающие противника на расстоянии. Там куют цепи, чтобы под водой преградить путь вражеским кораблям, и варят смесь, способную сжечь что угодно, как удар молнии. О, Боги Погибшей Земли, неужели катастрофа опять повторится?! Ими сейчас владеет образ страха, только он способен заставлять людей создавать все новое и все более разрушительное оружие! - с последними словами Селена закрыла глаза и откинулась назад в кресло, лицо ее враз постарело, на нем отчетливо проступила печать прожитых лет.
Усадив потерявшую сознание Жрицу удобнее, Коатл скорбно кивнул головой.
- Она говорит правду. Страх толкает людей на тот же путь, что некогда погубил нашу с вами родину. Конечно, оружие, что изобретают мастера Агайи, еще далеко не столь разрушительно, чтобы уничтожать целые народы и континенты. Но мы знаем, что образ рукотворной смерти, созданной, чтобы ограничивать смерть, раз появившись, уже не останавливается, пока не дойдет до предела. А Агайское царство сейчас одно из сильнейших на свете. На Востоке ныне зреют новые силы, но пока еще там царит затишье, и мы не позволим сорваться крышке этого кипящего котла. Народы пустынь слишком заняты, открывая новых Богов. Позже поглядим, нельзя ли приспособить образы новых религий... Племена дальнего юга слишком примитивны, чтобы обращать на них внимание, а северяне, хотя воинственны и честолюбивы, живут по заветам нашего дорогого Гаррана, им ни к чему оружие сложнее меча и топора. За потомками жителей Погибшей Земли, которых мы расселили по ту сторону океана, я присмотрю сам; пока еще они меня почитают. Таким образом, берега Полуденного моря сейчас - самая болезненная точка, нуждающаяся в нашем контроле. Поэтому лучше нам пока задержаться здесь.
- А мне казалось, что есть и еще одна причина, - вмешалась молчавшая до сих пор рыжеволосая женщина в легкой тунике, искоса взглянув на последнее кресло в кругу двенадцати, так и оставшееся пустым.
- Это тоже имеет значение, Наджара, но о ней после, - уточнил Коатл. - Наш первый вопрос сегодня - Агайя. Они готовы на все, чтобы обезопасить себя от страха. Их приморские провинции готовятся к возможной войне, а тем временем в Белгород Приморский направлен посол с чрезвычайными полномочиями.
При этих словах Кратий быстро сделал какую-то пометку на своем пергаменте, и неодобрительно усмехнулся.
- Так уж сразу и чрезвычайными? А я был о людях лучшего мнения... Вот для чего им даны разум и речь, если они так редко пользуются ими? Неужто нельзя попробовать договориться?
- О, конечно, посол со своими спутниками сперва выяснят цели приморского князя. Им поручено попытаться сделать его своим союзником. Отблеск богатств Агайского царства многим кружит голову, а возможность приобщиться к царской власти влечет чуть ли не каждого честолюбивого правителя. Если приморский князь захочет поучиться у более преуспевающего соседа, - у него появятся сильные союзники. Быть может, тогда нам имеет смысл даже присмотреться к нему поближе, сделать его нашей рукой на его родных землях. Ну а если нет...
- Ты думаешь, что будет "нет", - полуутвердительно произнесла последняя из одиннадцати, белокурая женщина, закутанная в серебристые меха.
- Ты права, Лиара, как всегда, - кивнул Верховный Жрец. - И, независимо от выбора князя, агайцы не смогут ему доверять. Если не он сам, то его будущие потомки могут скопить на границе такую силу, что Золотое Царство падет к их ногам. А потому агайцы будут и впредь готовиться к возможной войне, изобретать все более опасные виды оружия. Мы не можем этого допустить. А потому, я думаю, лучше позволить им убрать со своих границ возможную угрозу. Реальную или мнимую - все равно. Без этого князя все развалится. Я предлагаю на голосование вопрос: позволить ли агайцам устранить его?
Возле его кресла стояла мраморная урна, испещренная письменами Погибшей Земли. Вокруг нее были выложены в два ряда камни: круг черных, круг белых. Коатл первым бросил в урну один камень - черный. Тот гулко ударился о дно.
- Селена, сделай свой выбор! - пригласил Верховный Жрец.
Видящая все еще дрожала, заново переживая катастрофу своей родины, о которой так живо напомнили агайские приготовления к войне. Однако она взяла белый камень.
- Слишком много мы вмешиваемся в жизнь людей, - глухо проговорила она. - Быть может, они и смогут договориться самостоятельно, зачем же нам посылать агайцам образ преступления? Мы ведь даже не даем им возможности... Я понимаю, мы слишком много прошли вместе, чтобы теперь свернуть в сторону. Говоря честно, у нас не осталось ничего, кроме нашей миссии; без нее мы превратимся в ничто. Но все-таки я голосую против.
- Мы вмешиваемся ради их же блага, - назидательно напомнил Коатл. - Ладно, твое мнение будет учтено. Медер?
- Я бы сперва пригляделся к этому князю, может быть, и помог бы получить престол повыше нынешнего, - солнечный диск в короне Жреца Солнца слегка качнулся. - Но, раз общее благо требует жертвы, пусть будет так.
Черный камень, пущенный рукой в золотых браслетах, нырнул в урну - как будто солнце погасло.
- Кратий, - продолжал опрашивать Верховный Жрец.
- В кои-то веки я согласен с Медером, - тонко улыбнулся тот, бросив еще один черный камень. - Я не полагаюсь на приморского князя. Такие, как он, все делают по-своему, и вносят в жизнь элемент случайности, тогда как мы стремимся все упорядочить. И я не ошибусь, если мы уже встречали его в прошлые времена, хотя сам он этого, конечно, не помнит, как все короткомыслящие.
- Гарран?
Жрец-воин неожиданно бросил белый камень с таким стуком, что удивительно было, как мраморная урна не раскололась.
- Я против, - решительно произнес он, снова поднявшись с кресла. - По-моему, совсем ни к чему ублажать трусливых агайцев, подталкивать их к еще худшим подлостям. Пусть бы немножко порастрясли жирок, им пойдет на пользу. Не знаю, думает ли о войне приморский князь, но я видел, что он-то воевать умеет и не боится. Если ты хочешь, Коатл, я сам вызову его на поединок и убью, разумеется, под видом какого-нибудь пришлого искателя приключений. Но в открытом бою, а не за пиршественным столом. Хотя, по мне, лучше бы его сохранить. На свете почти перевелись настоящие воины, и вот, одного из них хотят устранить просто так, "на всякий случай"!
- Стыдись, Гарран, - перебил его Коатл укоризненным тоном, так что гнев пылкого воина мгновенно утих, и он вернулся в кресло, кусая губы. - Не дело Жрецу, сыну Погибшей Земли, опускаться до простого убийства... Наджара, твое мнение?
- Я никогда не хотела лишних смертей, - рыжеволосая красавица томно потянулась. - С вашего позволения, я устрою ему собственное испытание. И, если он отвергнет мой дар... ну тогда мне нет дела, что с ним будет, - и она аккуратно опустила черный камень.
- Ренунт?
Еще один черный камень был ответом, а сама Жрица выразительно пожала смуглыми изящными плечами.
- Общее благо требует жертв - что может быть естественнее? - отвечала она.
- А ты что скажешь, Крэй? - Коатл пристально взглянул на того, предчувствуя, что самый несговорчивый из его собратьев способен проголосовать против просто назло ему.
Именно так и вышло. Крэй мощным броском швырнул третий белый камень, присоединяясь к Гаррану и Селене.
- Я пока что не вижу смысла в убийстве, - проворчал он. - Море и камень не сообщают мне, чтобы крайняя мера была необходима. И лучше я пойду к ним, так как здесь, видимо, и без меня все решено, - с этими словами он отступил прочь и вновь скрылся в вырубленной в толще скалы колонне.
Верховный Жрец нахмурился, не скрывая досады. Крэй с каждым новым воплощением все больше приобретал свойства своих излюбленных стихий - бурного моря и надежной, но и разрушительной земной тверди. Впрочем, сам по себе его голос ничего не мог решить.
- Иссат, я жду тебя. И, будь добр, появись, наконец, в человеческом облике!
Один из черных камней в своем круге вдруг подпрыгнул, обернулся золотой монетой и полетел прямо в урну. В следующий миг в одном из кресел появился человек. Он был бы вполне обыкновенной, ничем не примечательной внешности, - среднего роста, худощавый, не молодой и не старый, - если бы не глаза дракона из легенд. Большие, глубокие, цвета расплавленного золота, с вертикальным зрачком, - они не могли глядеть с лица человека, и все же глядели.
- Мой облик, Коатл? Когда я проявляюсь в частицах земных богатств - это и есть наиболее человеческий облик! Ведь человек, и только человек, редко может устоять перед притягательной силой сокровищ. И я уже выбрал, - Жрец с глазами дракона злорадно усмехнулся.
- Я не сомневался в тебе, Иссат, - кивнул Коатл и продолжал: - Лиара!
Женщина в мехах шевельнулась, словно очнувшись от сна. Красивое бледное лицо осталось невозмутимым.
- Мне нет дела до приморского князя, как и до любого из людей. Делайте с ним что угодно.
- Благодарю тебя, Лиара, - подытожил Коатл. - Итак, большинством голосов...
- Минуточку! - прозвучал давно молчавший голос, и Схульд взобрался с ногами на сидение кресла. При этом его двухцветная маска вздрагивала от еле сдерживаемого смеха. - А обо мне, Забывшем Богов, что же, все забыли? Я тоже могу голосовать! - с этими словами он бросил в урну белый камень.
- Ах да! - спохватился Верховный Жрец. - Я упустил тебя из виду, Схульд: ты был слишком навязчив поначалу, но куда-то пропал, когда речь шла о важных делах. Ты имеешь право голоса, но ведь твой камень в любом случае ничего не изменит. Пусть агайцы устранят опасного соперника и отменят приготовления к войне. Наше дело - указать им правильный путь...
- Ведь, чтобы вести баранов, нужны козлы! - смеясь, перебил его Схульд. - Клянусь Богами, которых забыл: меня забавляет эта шутка! Эта крепость и ее князь, о которых так много думают и Жрецы, и короткомыслящие. Потому-то я и бросил белый камень, что хотел бы продлить ее еще немного. В этом мире так редко встречается достойное внимания, а мы теперь сами лишаем себя всех развлечений! - Жрец в маске даже притворно всхлипнул.
Некоторые из присутствующих при этом открыто усмехались. Схульд всегда умел развлечь их, хотя никто, даже другие Жрецы, не знали, взаправду ли смеется он сам.
Наконец, когда все успокоились, Коатл пересчитал камни.  Впрочем, в этом не было необходимости.
- Четыре голоса против семи, - подвел он итог. - Значит, Приморская земля скоро останется без князя... Даже будь сегодня последний голос подан в его пользу, все равно ничего не изменил бы.
При этих словах все по очереди взглянули в сторону двенадцатого кресла, единственного, что оставалось пустым все время совещания.
- Борнаха больше нет но его дочь достойна быть Жрицей, - произнес Медер. - Найди поскорее способ вернуть ее, Коатл, пора вновь замкнуть круг!
- Я не меньше тебя размышляю над этим, - внутренне улыбнулся Верховный Жрец горячности создателя образа верховной власти. - Но самопожертвование Борнаха навсегда замкнуло нам путь в его владения. Если Влада сама покинет их, если она захочет их покинуть, мы сможем действовать. Но сейчас ни у кого из нас нет над ней власти. Придется подождать. Это нетрудно нам, помнящим Погибшую Землю.
Все замолчали, обратив взгляды к западу, туда, где на протяжении многих людских поколений только морские волны катились над некогда процветающей страной, погубившей себя собственным неразумием. Смягчалось в такие минуты лицо сурового Гаррана, глубокой тоской светились глаза Селены, и даже Кратий, предавшись воспоминаниям, создавал легенды, пробуждавшие мечту в душах многих людей.
А непреклонный Коатл мысленно повторял давнюю клятву: не допустить, чтобы еще какая-нибудь страна на свете разделила судьбу Погибшей Земли. Пусть им, Жрецам, придется снова и снова возрождаться в новых телах лишь затем, чтобы вечно опекать людей, как несмышленых детей. Пусть.
Кому же принимать жертвы от людей, как не тем, кто пожертвовал всем?
Догорали свечи. Последние отблески вспыхивали, отражаясь от мраморных стен, и на миг освещали погрузившийся в задумчивое молчание зал. Слабо светилась в темноте гладкая, как зеркало, поверхность воды в каменной чаше.

[Convollar]

Не знаю, что сказать. Неисповедимы пути по которым пойдут люди. Но и жрецы эти мне подозрительны.

[Эйлин]

Одиннадцать доверия не внушают. И пусть они не боги, но они явно мнят себя избранными и  единственно правыми,  способными решать судьбы других. Опасно и  неприятно сие! А отец Влады оказывается был одним из них, но порвал с этим  порочным кругом. Но над героями сгущаются  тучи -  князю, и девушке предстоит бороться за свою жизнь и свободу. Но полагаю,  трудные испытания приведут их друг  к другу.
Спасибо за продолжение, эреа Артанис!

[Артанис]

Эрэа Convollar, эрэа Эйлин, огромное спасибо вам!
Вы меня немного успокоили относительно Жрецов. А то я, признаться, сомневалась, насколько удачна эта идея...

Одиннадцать доверия не внушают. И пусть они не боги, но они явно мнят себя избранными и  единственно правыми,  способными решать судьбы других. Опасно и  неприятно сие! А отец Влады оказывается был одним из них, но порвал с этим  порочным кругом. Но над героями сгущаются  тучи -  князю, и девушке предстоит бороться за свою жизнь и свободу. Но полагаю,  трудные испытания приведут их друг  к другу.

Да, отец Влады был одним из Жрецов, а все-таки сумел найти свой путь в жизни. Но посмотрим пока, что произойдет с остальными. Они, конечно, на многое способны, но не все в мире идет, как им бы того хотелось. А князю и девушке, уж точно, придется пережить немало. И хорошо еще, если пережить...

Глава 5. Агайские гости
Море мягко плескалось о причал. Тянущий к берегу бриз приносил запах соли, свежести и чего-то огромного, лежавшего за пределами воображения человека. Словно ворота в другой мир, где не действовали знакомые каждому с детства понятия Яви, Прави и Нави...
Горели факелы, заливая весь причал ярким, почти дневным светом. В их праздничном сиянии был хорошо виден кусок моря с пробегающей по волнам мелкой зыбью. В ней отражались отблески огней, убегали вдаль и пропадали впереди, в непроглядно-огромной черноте. А у причала стояла на якоре ладья, выкрашенная алыми и золотыми полосами, и на парусе ее был вышит золотой лев.
Оставив коней поодаль, князь Ростислав и его свита стояли на причале, встречая гостей из Благословенной Богами Агайи. Усилием воли князь принял радушный вид, хотя его мысли все еще витали далеко отсюда, в лесу, где ему явилось видение прекрасной неизвестной девушки. Но ведь агайцы не виноваты, явившись не вовремя, к тому же они - гости, прибывшие к празднику, и их следовало принять как подобает. Жаль, что при них будет не до поисков девушки, похожей на Богиню Весны...
По дороге к морю дружинники, заметив, что князь невесел, старались развеселить его и развлекались его, высказывая самые невероятные предположения о приезде неожиданных гостей.
- Не иначе, приехали поглядеть, какие стены мы отстроили! Пусть любуются, пусть знают, за что так зовется Белгород Приморский, - первым подал пример подчиненным сотник Ярец.
- Да нет, они прослышали, как весело мы встречаем весну, и приехали поглядеть! У них таких хороводов водить не умеют, - тут же отозвался кто-то.
- Или унюхали через море запах здешних блинов.
- А я говорю: спутали берега агайцы! Их плохо учили в школе, они думают, что оба берега Полуденного моря принадлежат им, - криво усмехнулся воевода Улеб, сын старшего боярина Вышеслава. - Сейчас объявят: жалуем, мол, тебя, светлый князь Ростислав Будимирич, званием царского наместника в собственном княжестве, и золотой цепью на шею впридачу!
При этих словах иные кмети, уже не скрываясь, расхохотались, так что кони под седлом вскидывались, испуганно прядая ушами. Они знали своего князя, а он знал их, и теперь тоже усмехнулся, хоть и более сдержанно.
Сквозь общий хохот донесся голос десятника Волосожара, самого отчаянного и в бою, и в веселье:
- Лучше бы нам и не слышать от них таких предложений! Показать бы им сразу: мол, гости дорогие, я вас люблю и уважаю, беру за хвост и провожаю! Только прикажи, княже, за нами дело не станет.
Под новый дружный громовой хохот Волосожар подъехал ближе к хасинке-воительнице Куаре, которая в сегодняшней охоте показала себя не хуже мужчин. Если соплеменники знали ее давно, то приморян, говоря по правде, удивляла девица, что не хуже любого кметя скакала на коне и стреляла из лука, не говоря уж о мастерском владении саблей. Поначалу гордая воительница готова была вызвать кого угодно на поединок, пока Эреджиб Черный Беркут не поговорил наедине с названой сестрой; после этого она заметно смирилась. А Волосожар с того дня, как потерпел от горянки поражение, стал ходить за ней хвостом, хотя Куару ничуть не привлекали его ухаживания. Вот и сейчас она проехали мимо, обогнав его, и обернулась, блеснув в темноте белыми зубами:
- Ты не первый, кто потерял шлем в поединке со мной. Легко потерять - вернуть трудно, - проговорила она с гортанным горским выговором.
Рыжеволосый десятник завертелся волчком на своем соловом коне, от огорчения враз забыв все шутки. Но тут как раз дорога пошла под уклон, спускаясь к морю, и все сразу притихли. Приморянская вольница, отчаянные рубаки и зубоскалы, с самим князем державшиеся запросто, когда надо, умели вести себя вполне чинно и церемонно.
Агайская ладья называлась "Южная красавица", и ее вид вполне отвечал этому названию. Сразу понятно было, что на ней прибыли не простые люди.
Как только спустили сходни, по ним сошел на берег в сопровождении нескольких писцов и слуг изысканно одетый мужчина. Несмотря на некоторую бледность, не то от волнения, не то после путешествия по морю, он держался горделиво. При виде завитых и надушенных каштановых локонов посла, его начисто выбритого лица некоторые из приморян не могли сдержать усмешки, кое-кто даже быстро оглянулся - посмотреть, не отвязался ли конь.
- Наместник Гермонасса, благородный Леонид Аргирид, с государственным визитом к архонту Приморскому! - произнес один из сопровождающих посла.
Тот вежливо кивнул, найдя взглядом Ростислава. Молодой князь озорно подумал: даже к лучшему, что он приехал встречать агайца, как был, прямо с лова, в одежде из кожи, пахнущий дымом и пылью. Не дело состязаться с этим агайским вельможей на его поле. Впрочем, протянув ему руку, Ростислав убедился, что ладонь у посла твердая, а хватка его изящных пальцев неожиданно цепкая. Князь приветливо улыбнулся. В ближайшие дни ему предстояло важное и непростое дело, это поможет отвлечься от таинственного видения...
- Ты прибыл как раз вовремя, господин посол! У нас нынче праздник Весеннего Равноденствия, и ты увидишь, как мы принимаем желанных гостей.
Улыбка посла была не менее благодушной.
- Я уверен, что мы сможем заключить новый союзнический договор, для чего меня послал царь Константин Третий и его двор.
- Договор мы заключим, - кивнул Ростислав. - Но сперва мы должны узнать друг друга получше. У нас говорится: друг узнается в битве и на пиру. Битв, чтобы сразиться вместе бок о бок, сейчас не обещаю, зато пиров ныне хватит на все Приморье!
По знаку князя, привели оседланного серого в яблоках коня.
- Ветерок теперь твой, - сказал агайцу Ростислав. - Езди на нем, пока будешь в Приморье, а понравится - можешь и с собой увезти. Пусть и в Агайе разведется порода наших коней.
- Такой конь годится и для царской конюшни, - принимая подарок, Аргирид искоса, но внимательно наблюдал за приморским князем: намекает ли на что-то, говоря о приморских конях на полях Агайи, или вправду говорит, что думает?
Следовало отдать должное, наездником Аргирид оказался отличным. Даже самые недоверчивые приморяне заметно оттаяли, увидев, как ловко он взлетел в седло, будто дикий кот по стволу дерева. Рядом с гораздо большим трудом взбирались на лошадей его спутники. Впрочем, посол тут же спешился и вернулся к ладье, протянув руку кому-то, спускавшемуся с борта. Когда они вошли в круг света, стало видно, что Аргирид ведет за руку женщину. Невысокого роста, но удивительно красиво сложенную, с тонкой талией и высокой грудью. Легкий хитон из красного и голубого шелка и такое же покрывало нисколько не скрывали даже при свете факелов ее мягкого и вместе с тем женственного очарования.
- Моя хорошая подруга, госпожа Феофано, любезно пожелала повидать страну, где живут такие доблестные и непобедимые воины, как твоя милость, - представил женщину Леонид Аргирид, довольно сносно обращаясь к приморянам на их языке.
Красавица, похоже, не поняла чужой речи, но, уловив, что говорят о ней, откинула покрывало, открыв великолепные черные волосы, лицо цвета лепестков яблони и сверкающие, точно южные звезды, темные глаза.
Уяснив из намеренной обмолвки Аргирида, что гостья не является его женой или постоянной подругой, княжеские дружинники глядели на нее, уже не скрывая своего восхищения. Только сам Ростислав, хоть и не мог не заметить ее красоты, поглядел поверх головы приезжей и мысленно вздохнул: "Не она..." Агайянка была прекрасна, но не могла вытеснить белокурых волос и ясных глаз лесного видения.
- Приветствую твою красоту на Приморской земле, госпожа Феофано, - учтиво произнес князь, сделав знак привести для женщины одну из присланных из города коней.
К его удивлению, нежная красавица, которой, казалось, больше подошло бы всю жизнь путешествовать лишь в носилках, оказалась также хорошей наездницей. Освоилась на лошади сразу, даже помощь Аргирида, подсадившего ее в седло, выглядела скорее знаком внимания.
Устроившись в седле, она оглянулась на приморского князя, как бы проверяя, по душе ли ему ее ловкость и смелость. В ее темных глазах отражались огненные языки факелов. Лукаво усмехнувшись, она проговорила нараспев строки величайшего из поэтов своей родины:

"Сядь и поведай мне имя величеством дивного мужа:
Кто сей, пред ратью ахейскою, муж и великий и мощный?
Выше его головой меж ахеями есть и другие,
Но толико прекрасного очи мои не видали,
Ни толико почтенного: мужу царю он подобен!"*

- Феофано - не только прекраснейшая женщина в Агайском царстве, но и одна из самых образованных, - пояснил Аргирид. - Даже знатные люди охотно посещают ее дом ради общения с ней и мудрого совета из ее прекрасных уст.
- У нас тоже ценят советы мудрых женщин, - согласился князь, и тут же добавил по-агайски:

"Нет, осуждать невозможно, что Трои сыны и ахейцы
Брань за такую жену и беды столь долгие терпят:
Истинно, вечным богиням она красотою подобна!"**

Света факелов было вполне достаточно, чтобы увидеть округлившиеся от изумления глаза агайского посла. Похоже было, что вряд ли ему когда-нибудь случалось настолько сильно удивляться, как в эту минуту. Не ожидал, чтобы варвар-приморянин, хотя бы и князь, знал их язык и читал их поэтов!
Среди приморян лишь немногие настолько хорошо знали агайскую речь, чтобы понять, о чем шла речь, но все же поняли, что их князь сумел сильно удивить приезжих, и теперь были исполнены гордости.
Помолчав немного, Леонид Аргирид склонил голову перед Ростиславом.
- Я буду рад узнать тебя лучше, князь приморянский, - проговорил он с чувством.
И они поехали дальше, по направлению к городу.

* Гомер, "Илиада".
** Гомер, "Илиада".

[Эйлин]

Хорошо написано, ярко  и образно! Но что-то эта госпожа меня настораживает. Неспроста  её появление чуется.
Спасибо за продолжение, эреа Артанис!

[Convollar]

Госпожа "хорошая подруга" вполне может быть гетерой из очень хорошей школы. Девочек ведь начинали обучать лет с семи и плату брали немалую. Старшая сестра императрицы Феодоры была отдана в такую школу, а вот на младшую у родителей денег не хватило. Но Феодора, прислуживая сестре и сама пробилась в жизни - неплохо так пробилась.

[lady_may]

Эрэа Артанис, извините, что так долго шла к Вашей теме, работа не отпускала Но читала я всё, и могу сказать, что история получается очень интересная!
Очень симпатичен князь - умный правитель и сильный воин, это очень хорошее сочетание. Хотя ведунья, конечно, знатно ему голову вскружила, один лишь раз показавшись на глаза! )) Влада, безусловно, очень интересный персонаж, думается мне, что жрецы ещё пожалеют, что решили переманить её к себе!
Вообще, общее впечатление от жрецов - что-то очень нехорошее ждёт и князя, и Владу Хочется надеяться, что они оба сумеют как-то выпутаться из их сетей.
А пока очень боязно за Ростислава - жрецы ведь проголосовали... И ещё большие опасения мне внушает Феофано, почему-то мне кажется, что она связана со жрецами...
Поэтому, дорогая эрэа Артанис, пожалуйста, не томите с продолжением!

[Артанис]

Эрэа Эйлин, эрэа Convollar, эрэа lady_may, огромное спасибо вам!
Вчера не смогла написать, но сегодня постараюсь продолжить.

Госпожа "хорошая подруга" вполне может быть гетерой из очень хорошей школы. Девочек ведь начинали обучать лет с семи и плату брали немалую. Старшая сестра императрицы Феодоры была отдана в такую школу, а вот на младшую у родителей денег не хватило. Но Феодора, прислуживая сестре и сама пробилась в жизни - неплохо так пробилась.

Вы верно угадали! Она и есть гетера, дальше это становится понятно. Но посмотрим, чего Феофано сумеет добиться в гостях у приморян. Здесь ведь люди не такие, с какими она привыкла обычно иметь дело.

Эрэа Артанис, извините, что так долго шла к Вашей теме, работа не отпускала Но читала я всё, и могу сказать, что история получается очень интересная!

Это Вам с моей стороны огромное спасибо, что взялись читать мое скромное произведение, и заметно подняли его оценку в моих собственных глазах!
Рада, что Вам нравятся мои герои! Влада, конечно, Ростиславу голову вскружила, но согласитесь, что она заслуживает такого внимания? Пока что, правда, не видно никакого мостика между ними, но мало ли, что будет дальше...
Насчет Жрецов, честно говоря, я уже усомнилась, удачная ли идея их вписать в сюжет. Но, кажется, менять их на что-то другое уже поздно, читатели все равно их запомнили, да и где возьмешь не менее внушительного противника? Впрочем, они не все такие уж однозначные враги. О человечестве заботятся, не хотят лишних войн. Да и при голосовании четверо белых камней все-таки были поданы.
А Феофано со Жрецами не связана, по крайней мере, сознательно. Она о них даже не знает, но кто знает, какой образ руководит ей и ее спутниками? Образы правят миром...

Вот уже пять дней провели агайцы в Белгороде Приморском. Вроде бы, видели и слышали достаточно, чтобы Леониду Аргириду принять решение и отчитаться перед пославшими его. Но посол медлил, ему трудно было разобраться, что думать о беспокойных и непредсказуемых северных соседях. Как коршун, кружащий над мышиной норкой, жадно ловил каждое слово князя Ростислава и его приближенных, чтобы понять их истинные намерения.
Самым удивительным было, что приморяне словно бы и не скрывали от агайцев ничего. В первое же утро, едва Аргирид со спутниками отдохнули после морского плавания, сам князь с гордостью показал ему восстановленные городские стены. Сразу видно было, где они сложены заново: чистый белый камень ослепительно сиял в лучах утреннего солнца. Оценил агайец и само расположение города: хорошо построен, в удобном месте. Если его защитники не предадут и не зазеваются, не страшно нападение ни с моря, ни с тыла. Все это ему было позволено увидеть и оценить. Попробовал бы какой-нибудь иностранец так изучать любую из агайских крепостей! Но сложнее городских стен было разглядеть людские души. Как бы узнать, доволен ли честолюбивый приморский князь завоеванным уделом? Не захочет ли со своим буйным войском попытать счастья на том берегу, в землях Агайского царства?
Аргириду не приходилось учиться входить в доверие, он давно освоил это искусство, иначе бы и не добился сколько-нибудь значительного положения. Но в общении с Ростиславом все дипломатические ухищрения отчего-то теряли силу. Он, казалось, охотно отвечал на самые каверзные вопросы, так открыто и чистосердечно, словно перед ним был один из его приморянских друзей, а не посол чужой державы. Так что Аргириду приходилось лишь удивляться: вправду ли молодой князь так легкомыслен и самоуверен, или это новая форма обмана, за которой неизвестно что кроется? И все-таки, несмотря на всю дипломатическую опытность, временами он почти готов был доверять Ростиславу, забыть осторожность и с чистым сердцем вместе с приморянами праздновать приход весны, как настоящий друг.
Праздничные весенние гулянья и так порой затягивались на целую седьмицу, а тут еще к приезду гостей приморяне постарались показать все, на что способны. Днем агайцы осматривали город и окрестности, ездили на ловы с князем и его дружинниками, смотрели воинские состязания. Прекрасная Феофано охотно разделяла общество мужчин, и там, где она была, множество взоров оборачивалось к ней. Вечерами она царила в пиршественной зале княжьего терема, развлекая собравшихся не только своей красотой, но и остроумной беседой, конечно, для тех, кто говорил по-агайски. Однако она не только рассказывала желающим о древних легендах своей родины и о нынешней ее истории и обычаях, но и живо стремилась узнать новое о крае, куда приехала в гости. Если Аргирид, как полагалось мужчине, интересовался больше войной и политикой, то Феофано интересно было все: узоры вышивки на рубашках или резные наличники на окнах. Правда, все отметили, что свое любопытство она проявляла в основном в присутствии Ростислава; но ведь он мог говорить с красавицей на ее языке.
Увидев на противоположном от княжеского двора берегу Светлицы деревянное строение в виде огромной птицы, сидевшей со сложенными резными крыльями, с грозным крючковатым клювом, и искусно выточенными из золотистого янтаря глазами, Феофано даже захлопала в ладоши от удивления.
- Что это за фигура? Дивная работа; я вижу, ваши мастера великолепно вырезали каждое перо птицы, чтобы была как живая. Но почему я вижу в ее боку дверь, а в голове отверстие?
Ростислав тихо рассмеялся над ее недоумением.
- Это же баня! Ее всегда ставят поодаль от жилья, чтобы Банник не вредил людям. Когда ее топят, в это отверстие выходит дым. Подожди, госпожа, сегодня прикажу ее истопить, и ты увидишь сама.
Тонкие, в виде черных стрелок брови агайянки высоко взлетели.
- Баня? Как удивительно... Но почему именно в виде птицы? Зачем возводить такую сложную постройку?
- Это сокол, древний знак князей Родославичей, - охотно стал объяснять Ростислав. - В его облике мы почитаем нашего пращура, покровительству которого поручены от рождения. В банях ведь не только моются. В них женщины рожают детей, чтобы сразу входили в род. А в древние времена у нас водилось - да и сейчас кое-где встречается, где род не расселяется, держится вместе, - что мальчишки при посвящении в мужчины должны были войти в чрево родового символа, чтобы выйти обратно уже взрослыми. А взрослые обновляют таким образом связь с духом рода. Мы, приморяне, хоть и отселенцы, собраны с бору по сосенке, но стародавние обычаи помним.
Феофано внимательно выслушала, затем проговорила:
- Расскажи мне еще о ваших обычаях, светлый князь. Они помогают нам лучше понять друг друга. Если верить древним агайским историкам, у наших предков тоже был раньше обычай посвящения в мужчины и другие странные порядки, теперь считающиеся варварскими. Мы просто ушли вперед, но это не мешает нам протянуть руку другим народам.
С этими словами она сама протянула руку князю. А тот, на мгновение коснувшись пахнущих нарциссом пальчиков агайянки, пообещал себе не возражать женщине, да еще гостье, насчет путей развития различных народов.
Но все-таки Феофано не теряла надежды в успех своей миссии. А вот ее спутнику, наместнику Гермонасса, приходилось куда сложнее. Никак ему не удавалось поговорить с приморским князем наедине, навести его на более откровенную беседу, чем обычно. Наконец, Ростислав, видно, и сам понял, чего ищет агайец, и однажды на конной прогулке подальше от города велел сопровождавшим их кметям держаться подальше.
Теперь князь и его гость поехали бок о бок небыстрой рысью, никуда не спеша. Серый в яблоках Ветерок уверенно держался рядом с рыжим Огоньком, а тот время от времени поворачивал голову, грозя укусить - не привык, чтобы кто-то смел идти наравне с ним, княжьим конем.
- Хороша Приморская земля, нет красивей ее, особенно по весне! - с чувством проговорил Ростислав, заметив, как с пригорка, расцветающего красными маками, вспорхнула стая стрепетов.
Аргирид взглянул на него из-под ресниц. Ну что ж, вот и повод для откровенного разговора...
- Вправду ли ты доволен, княже, тем, что имеешь? - обратился он к князю на его родном языке. - Ведь твой отец был старшим из братьев, и ты мог бы унаследовать удел гораздо больше и богаче этого. Не чувствуешь ли себя обойденным судьбой?
Ростислав встряхнул головой, так что светлые волосы выбились из-под синей с золотой шелковой головной повязки, подаренной агайцами на днях.
- Есть у нас басня про человека, которому досталась от Богов злосчастная Недоля: за какое дело не возьмись - ни в чем не везет. Так он свою Недолю ухватил однажды за шиворот, свернул в бараний рог, да и высек вожжами, и заставил с того дня работать лучше иной счастливой Доли! Вот и я так же. В чем меня родичи обошли, то я себе вернул, хоть и против их воли.
И снова Леонида Аргирида раздирали противоречивые чувства: одна половина невольно чувствовала уважение к приморскому князю, так легко говорившему о своих успехах. Вторая не могла сдержать сомнений: очень уж многозначительно можно было истолковать его слова...
- Мне поручено передать тебе, княже, - проговорил вкрадчивым шепотом, - Агайя поддержит тебя, если надумаешь вернуть себе отцовский престол. Нам известно, что не все поддерживают твоих родичей. Старший твой дядя, Келагаст Всеволодич, великий князь ясногорский, как доводилось слышать, скуп и жаден не в меру, даже его воины далеко не все станут на его защиту, если кто захочет его изгнать... Да и у Градислава Всеволодича, князя червлянского, врагов немало, а тебя в его владениях хорошо помнят...
Ростислав обернулся с таким лицом, что агайский посол сразу прикусил язык. Направил коня прямо на него, так что тому пришлось попятить своего.
- Все-то вам известно, - усмехнулся он, усилием воли сдерживая гнев. - Но я не хочу новых распрей между родичами. Князь Градислав Всеволодич, верно, и так думает, что это я причинил ему огорчения, но тогда я просто возвращал свое, а не зарился на чужое. И ведь меня все-таки признали князем приморским, зачем же я сделаю им зло?
Подождав, пока князь успокоится после гневной отповеди, агайец осведомился уже осторожнее:
- А ты точно ли уверен в своих родственниках? Не захотят ли они изгнать тебя из Приморья?
- О том не думаю, и не боюсь никого, -  беззаботно отозвался Ростислав. - Они знают: я просто так им не уступлю. Буду сопротивляться, а Белгород Приморский взять нелегко, - он оглянулся туда, где вдалеке белела городская стена. - К тому же, все знают, что я смогу охранять Приморское княжество лучше, чем мой двоюродный брат Борис Градиславич или еще кто из князей. Так что лучше нам жить в мире.
- И ты не хотел бы править другим княжеством, большим, богатым, издавна процветающим? - агайец даже задержал дыхание: вот теперь был задан главный вопрос!
На этот раз Ростислав не разозлился. Поглядел в глаза послу открытым взглядом:
- Нет, не хотел бы. Приморяне привыкли ко мне, и я люблю этот край, не то, что другие князья. А что я буду делать с лишними владениями? Жадный человек жалок. Кто пытается съесть больше, чем осилит, выглядит мерзко, и осмеивается всеми. Кто хочет получить много женщин, не создаст семьи ни с одной, и к старости останется одиноким. А тот, кто непомерно расширяет свою власть, считается великим властелином? Для меня в этом нет чести.
И снова Леонид Аргирид на мгновение позавидовал приморскому князю, который мог себе позволить не опасаться никого, не поддаваться ни обиде, ни жадности, был всецело уверен в своей силе и преданности своих людей. Неудивительно, что они его любили. На мгновение кольнуло острое желание отказаться от своей службы в Агайе, примкнуть к Ростиславу, добиться его дружбы и не искать подвоха. Но въевшаяся с юности привычка не доверять никому снова одержала верх.
- Благодарю тебя за честный ответ, княже, - агайец почтительно склонил голову. - Вернувшись домой, я скажу: князь Ростислав Приморский - не только храбрый воин, но также честный муж и надежный союзник, которому Царство может доверять без опаски. Я понимаю людей, что следуют за тобой. Вот даже дикие хасы, покоренные тобой, стали твоими друзьями.
- Я принял их как друзей, и они стали мне друзьями, - объяснил Ростислав. - Видишь ли: в древности, когда каждый род жил сам по себе, люди верили, что, стоит выйти за околицу - начнутся уже чужие земли, и, быть может, вражеские. Тогда думали, что, если долго идти все в одну сторону, никуда не сворачивая, рано или поздно придешь прямиком на тот свет. И на людей других племен косились при встрече: а точно ли это такие же люди, не нечисть ли какая, человеком притворяющаяся, под какими Богами ходят? Те времена давно прошли, каждый знает теперь и другие народы, помимо своего, а все же не совсем забылось. Мы вот, приморяне - племя новое: предки местных жителей сюда переселились из разных родов, а другие вовсе пришлые, как я. Так про нас в старых землях тоже шепчутся: мол, приморяне - "при Моране". На самый край света забрались, за которым и земли нет - куда это годится? - князь осадил коня на вершине холм, показал собеседнику на синеющую далеко впереди полоску моря. - Ну а нам, если так, старых опасений держаться незачем. Для нас не важно, где человек родился, главное, чтобы был не трус и заслуживал доверия. Если бы ты задержался у нас подольше, тоже стал бы приморянином не хуже любого из моих! - князь положил руку на плечо Аргириду.
Тот побледнел, будто услышал не выражение дружбы, а смертельное оскорбление. Неужто этот приблудный варварский князь подслушал его самые сокровенные мысли, которые гнал от самого себя, да еще смеет высказывать их ему? Недавняя симпатия к Ростиславу исчезла без следа, ей на смену хлынула едкая волна черной ненависти. Но ответил Аргирид мягко, с сожалением:
- Увы... Я обязан как можно скорее отплыть домой, доложить об успехе своего поручения. Да и злоупотреблять твоим гостеприимством не годится... Быть может, когда-нибудь потом...
- Пусть так. Вот завтра устроим вам прощальный пир - и отплывайте с попутным ветром, - пожелал ему Ростислав.
На этом окончился разговор. Но, видно, что-то из него все-таки уловили ехавшие позади дружинники, потому что после поездки, на конюшне, Эреджиб Черный Беркут попросил князя задержаться. Спросил просто, как подобало союзнику:
- Чего хотел от тебя этот надушенный павлин? О чем был такой долгий разговор?
- Охотился за моей душой, пытался ее понять, как его учили, - Ростислав улыбнулся ненависти, звучавшей в интонациях непримиримого горца.
Тот и в самом деле грозно нахмурился.
- Будь моя воля, я бы ни на волос не доверял этому "охотнику за душами", да и его спутникам, кстати, тоже.
- Перестань, Эреджиб. По мне, благородный Аргирид не так уж плох, и, будь у нас побольше времени, я сделал бы из него настоящего воина. Жаль смотреть, когда человека довели до того, что он не верит ни единому слову. Но, по крайней мере, нас агайцам не в чем будет упрекнуть, когда вернутся домой.
- Будь осторожней с этим Аргиридом, - снова посоветовал вождь хасов.
Но князь лишь отмахнулся.
- Чего мне опасаться? Не зверь же он, чтобы вцепиться мне в горло.
Горец недоверчиво покачал головой.
- Человек бывает опаснее зверя. И я, и многие твои воины успокоятся, только когда агайская ладья уйдет подальше в море.
- Остался всего один день, и конец вашим тревогам! Хотя о красоте госпожи Феофано, пожалуй, будут вздыхать многие кмети, - при этих словах князь сам подавил вздох, но не об агайянке: приезд послов отвлек его от воспоминаний о лесном видении, но вовсе не оттеснил его.
Стальные глаза хаса блеснули презрением.
- Эта женщина нарочно смущает воинов, красуется перед ними днем и вечером, так что они делаются похожи на слюнявых щенков! Сегодня двое моих парней подрались, споря, кто первым поднесет ей скамейку, когда ей вздумалось выйти в сад. Я лишил обоих пояса на месяц. Она обещала на прощальном пиру показать нечто особенное, мне сказал воевода Улеб.
- Это был бы досадный случай, если бы она захотела остаться подольше. Но она уедет через день, так что нам не о чем беспокоиться. Пусть покажет напоследок, на что она способна. На то ей и заплатили, чтобы согласилась приехать к "отсталым варварам".
- Так она...
- "Подруга разных" - по-агайски то и другое слово звучат одинаково: "гетера". Ее хорошо учили, чтобы могла не только угождать мужчинам, но и развлекать их. Но это не страшно: ведь она скоро вернется туда, где таких, как она, ценят зрелые мужи, а не "слюнявые щенки". Впрочем, меня не волнуют обычаи агайцев. Дружба с ними может быть полезна. Соседа всегда лучше иметь другом, а не врагом.

[Эйлин]

Князь умен, честен, прям и благороден, он сумел победить искушение, дал достойный ответ, но почему-то кается, что он напрасно думает, что эта парочка уедет и беспокоиться не очень. Эреджиб более верно  оценивает  агайцев.
Спасибо за продолжение, эреа Артанис!

[Convollar]

Мне тоже показалось, что князь недооценивает опасность своих гостей. Эреджиб прав - агайские послы вполне способны на предательство и, кстати, могут при случае, сговориться со Жрецами.

[Артанис]

Эрэа Эйлин, эрэа Convollar, огромное спасибо вам!

Князь умен, честен, прям и благороден, он сумел победить искушение, дал достойный ответ, но почему-то кается, что он напрасно думает, что эта парочка уедет и беспокоиться не очень. Эреджиб более верно  оценивает  агайцев.

Ростислав все-таки преувеличивает свою способность завоевывать симпатии людей, хотя ему и вправду это неплохо удается. Что поделать, у каждого свои недостатки, он не может еще и всегда быть рассудительным. Эреджиб мыслит реальнее.

Мне тоже показалось, что князь недооценивает опасность своих гостей. Эреджиб прав - агайские послы вполне способны на предательство и, кстати, могут при случае, сговориться со Жрецами.

Да не знают они ни о каких Жрецах! И тем не нужно, чтобы с ними сговаривались, агайские послы и так сейчас делают то, чего хотят они. У них одна и та же цель - не допустить возможной войны.

Глава 6. Прощальный пир
На прощальный пир собрался весь Белгород Приморский вместе с лежащими поблизости весями. Еще на рассвете княжеские гонцы оповестили всех, приглашая в город - встретить весну, проводить дорогих гостей. И теперь приморяне в самых нарядных одеждах рекой текли к княжьему двору - кто пешком, иные, побогаче - на лошади, а живущие подальше - на телегах. Только старики и дети, да еще больные, оставались дома, а из прочих никто в этот день не усидел спокойно.
Двери княжеского терема отворили настежь, во двор, где тоже составлены были столы из уложенных на козлы досок, для тех, кто не мог разместиться в зале. Было по-весеннему тепло и ясно, а праздник - и под открытым небом праздник. Вот уже на столах стоят заздравные чаши, вносятся на деревянных подносах румяные свежеиспеченные хлебы, медовые караваи и пряники. Здесь и мясо всех видов и приготовлений, и еще больше - рыбы, еще прошлой ночью плескавшейся в море или в Светлице. Каждый найдет себе угощение на свой вкус! Приморье - обильный край, не скудеющий земными благами.
Гуляй же, приморская вольница! Нет на свете князя щедрее и гостеприимнее Ростислава, никто и среди более богатых князей не собирал столько народу за своим столом. Неудивительно, что первую чашу на пиру все подняли за долгую жизнь и процветание их радушного хозяина. От громогласных здравиц и прочих пожеланий, раздающихся под крышей и на открытом воздухе, можно было оглохнуть.
Сам князь Ростислав сидел во главе стола со счастливым и гордым видом. Золотистые волосы ниспадали из-под шелковой агайской повязки, рубашка из тончайшего льна была богато вышита знаками солнца и громового колеса, летящими птицами и волнами - символом приморянского племени. Пояс турьей кожи, перехвативший талию, был украшен золотыми бляшками. Высокое резное кресло, в котором сидел князь, все устилала длинная и широкая алая мантия - подарок отъезжающих назавтра агайских послов. В самом начале пира Леонид Аргирид прилюдно передал ее Ростиславу, приглашая всех полюбоваться роскошной вещью. Но князь лишь на мгновение надел мантию, весь окутавшись алыми складками, а потом повесил ее на кресло.
- Благодарю тебя, благородный посол, но эта вещь слишком хороша для застолья. Вот в бою была бы кстати: на красном незаметна кровь, - весело ответил он, в свою очередь передав послу золотую чашу, из которой тот только что пил.
Всем своим видом выражая признательность за ответный дар, Аргирид при этих словах так и впился взглядом в лицо Ростислава: что это - мимоходом брошенная застольная шутка или наконец-то высказанное намерение самозваного приморского князя? Как это получилось, что он, Леонид Аргирид, не глупейший из агайских вельмож, так и не смог разгадать противника? Может, проклятый приморянин владеет колдовством, затмевающим разум? Скорее всего так, ведь внушил же ему накануне мысли, неуместные для царского посла, исполняющего свой долг!
Отведя взгляд от князя, Аргирид внимательно оглядел собравшихся вокруг, за главным столом. Вот они - лучшие люди Приморского княжества, а он  за прошедшие дни так и не сумел найти подход ни к кому из них. Среди них мало пожилых и всего два седобородых старца - бояре Вышеслав и Твердила, те, что два года назад не пожалели своих богатств ради рискованного дела - возвести Ростислава на приморский престол. Теперь оба старика сидели рядом с князем, по правую руку. Большинство же присутствующих были куда моложе - воины, проделавшие с князем Ростиславом весь путь, делившие вместе и изгнание, и победу, и коренные приморяне, выдвинувшиеся уже здесь. По левую руку от князя возвышалась могучая фигура Эреджиба Черного Беркута, также принарядившегося сегодня, как и его воины. В длинном черном с золотыми пуговицами шерстяном кафтане, украшенном алыми вставками, горец смотрелся равным среди приморянских бояр. На нем взгляд Аргирида задержался подольше, и новая волна ненависти охватила агайца.
"Этих-то он чем приворожил? - думал посол о Ростиславе и горцах. - Ведь сам же недавно воевал с другими родами хасов, и принудил их платить дань. Одно разбойничье племя усмирил, другое с собой за стол сажает... А что если все не так?! Кто знает, может, они давно сговорились за нашей спиной нанести удар? Будь здесь и вправду всего сто пятьдесят воинов-хасов, их вожак не красовался бы рядом с князем, как равный. Наверняка это они для вида, а в нарочный час с гор спустятся и остальные шайки..."
Убедив себя, что так и есть, Аргирид мысленно порадовался, что вовремя разгадал коварные замыслы приморского князя, не поддался притяжению, что так влияло на других. Одно он уяснил за эти дни точно: Ростислав больше, чем это возможно для других правителей, был не только главой своего княжества, но и душой всего этого пестрого сборища, что сейчас охотно пировало за его столом, но так же охотно по приказу князя могло бы взяться за меч. Если бы его не стало, агайским городам стало бы некого опасаться, Приморье вновь сделалось бы слабым.
Сидя напротив князя, Аргирид видел Феофано - она оживленно беседовала по-агайски с боярином Вышеславом и его сыном Улебом, знавшими этот язык. Разговор зашел о сходстве Скотьего Бога Велеса, которого часто изображали с бычьей головой, с древним легендарным быкоголовым Минотавром. Красавица сама указала на видимое сходство, а затем поспешила опровергнуть только что высказанное предположение:
- И все же, вряд ли такому сходству, сугубо внешнему, следует придавать большое значение! У многих народов в древности было принято представлять Богов со звериными головами и другими частями тела, чтобы подчеркнуть те или иные их качества и склонности. Будь в самом деле у Велеса бычья голова, ему пришлось бы носить кольцо в носу.
Но, кажется, приморянам ее шутка не пришлась по душе. Боярин Вышеслав хмурил седые брови: до чего распоясались эти агайцы, ничего святого для них не осталось! Старик знал, что ни один, даже самый беспутный приморянин, или человек другого близкого по крови племени, не осмелится смеяться над Богами. И не из страха, что разгневаются, а просто не придет такое в голову, как не придет, даже спьяну, подпалить подол родной матери, схватить за бороду почтенного старца. Это нужно уж вовсе забыть все обычаи. Агайцы, мнящие себя самым развитым народом, выродились, впали в детство, и лучше бы Ростиславу не связываться с ними вовсе... Но когда сидевший рядом Улеб повернулся к женщине, собираясь, кажется, ответить ей гневно и резко, отец незаметно потянул его за рукав. Не дело ссориться с гостями, тем более когда те уезжают, слава Всегрозному Перуну!
Услышав через общий гомон, о чем говорила его спутница, Аргирид недовольно поморщился. Надо же учитывать, как преданны своим Богам эти варвары! Не многого Феофано добьется среди приморян, если не уяснит, что здесь ей не агайские вельможи и богачи, с которыми привыкла иметь дело. Впрочем, вероятно, ей все-таки придется покинуть Приморье вместе с ним: полагаться на успех ее замысла слишком ненадежно...
А вокруг веселились люди, не затронутые агайскими заботами. Хрустели на зубах ломти пшеничного и ржаного хлеба, хрустели разгрызаемые кости, шипели хмельные меды, лились в кубки разные вина. Голоса пирующих гремели все громче, так что удивительно было, как кто-то слышит друг друга. Но вот со двора донеслось гудение струны - словно пролетел большой жук. Однако к ней присоединились новые, и в наступившей тишине приятный мужской голос запел новое сказание. О том, как земля Приморская, будто запертая в тереме красавица, долго высматривала в окошко славного витязя. И вот, наконец, дождалась такого, как ей мечталось - ясного сокола, светлого князя Ростислава Будимирича, на долгое счастье всем собравшимся...
У князя, когда он слушал эту песню, затуманились глаза: не от похвалы - перед ним вновь встала, как живая, увиденная в лесу девушка, исчезнувшая, будто видение. Возможно ли, что ему и вправду явилась в ее облике сама душа Приморского княжества? Но если так, значит, он никогда не встретит ее - такую, как видел тогда. Неужели судьба решила над ним посмеяться?
Но никто не заметил его мимолетной грусти. Многие люди, и в зале, и снаружи под эту песню пустились в пляс. Иные проливали недопитые чаши на землю,  в жертву Богам, чтобы не оставляли своей милостью Приморье. Десятник Волосожар сгоряча так хватил себя по лбу расписной керамической чашей, что от той брызнули осколки, и на пол потек мед вместе с кровью. Увидев это, хасинка Куара, одетая сегодня в женское платье своей родины, необычно красивая и яркая в сочетании белого, черного, красного цветов, усмехнулась:
- Даже воину следует иногда беречь голову. От слишком частых ударов она умнее не становится.
Десять ее соплеменников, отобранных Эреджибом, показали приморянам горские пляски, да так, что дубовые половицы в пиршественном зале чуть не треснули. По крайней мере, топот стоял, как будто там бил копытами целый табун коней, а за стремительными движениями танцоров трудно было уследить. Они вертелись волчком, а на последнем прыжке, как могли поклясться многие зрители, все десятеро разом перекувыркнулись в воздухе, а затем приземлились точно на ноги. Князь Ростислав тут же надел каждому из них золотую гривну на шею.
Наконец, когда смолк гул голосов, потрясенных зрелищем, красавица Феофано поднялась со своего места и подошла к князю.
- Я восхищена умениями твоих воинов, но хочу попросить тебя, князь: позволь и мне продемонстрировать мои способности. Меня немного учили танцевать, и я хочу показать, что и слабая женщина способна устоять среди яростной пляски мечей.
Когда она объяснила князю, чего именно хочет, тот удивленно поднял брови, а затем нахмурился.
- Но это опасно для тебя, прекрасная гостья! Я не хочу, чтобы ты подвергала угрозе свою жизнь и красоту.
Феофано сладко улыбнулась, чувствуя себя как никогда близкой к победе.
- Я пойду с мыслью, что ты считаешь меня прекрасной. Не отговаривай меня, князь. Я справлюсь с этим танцем. Ведь нам предстоит проститься, и, скорее всего, навсегда. Я хочу, чтобы у тебя и твоих друзей, по крайней мере, осталась память обо мне...
Ростислав окинул взглядом своих воинов, выбрал среди них двоих, на чью твердость и верную руку полагался вполне. Одним из них был его давний друг, сотник Ярец, вторым - простой кметь по прозвищу Кремень, тридцатипятилетний густобородый приморянин, всегда хладнокровный и невозмутимый. Сообщил им, что именно от них требуется. Те вышли и через некоторое время вернулись в полном вооружении, в кольчугах и шлемах, с обнаженными мечами, но без щитов. Окружающие, еще не совсем понимая, что к чему, потеснились, освобождая воинам место в дальнем краю зала. В двери тоже теснились люди. Самые любопытные успели уже обежать терем и теперь заглядывали в окна, благо, сквозь стекло все было прекрасно видно.
Феофано, одетая в шелковый золотистый хитон, шагнула навстречу бойцам как раз в тот момент, когда они скрестили мечи. Легким, плавным движением перешагнула опустившиеся вниз лезвия, оказавшись по другую сторону. Воины, склонившись перед ней, вновь подступили друг к другу ближе. Как на тренировке, только там под руку воинам не суются посторонние, да еще женщины. Феофано же не просто "совалась" - она порхала меж скрещивающихся лезвий в удивительном, исполненном смертельного риска танце. То обходила одного из поединщиков, едва не касаясь рукой стальной кольчуги, то кружила вокруг другого, а то вновь вихрем бросалась под мечи, которые, казалось, должны были вот-вот поразить ее. В самом деле, нужна была поразительная выдержка, чтобы не ошибиться в этой невероятной пляске, причем еще неизвестно, кому приходилось сложнее! Со стороны зрителей несколько раз слышались испуганные крики. Но на лице Феофано, когда она оборачивалась к ним, играла улыбка, а Ярец с Кремнем продолжали биться.
Продолжая двигаться все быстрее под железную музыку мечей, агайянка сбросила с себя покрывало, и оно порхнуло прямо между сражающимися и тут же было изрублено на куски, а сама женщина в то же мгновение проскользнула под ними. Она подкрадывалась, как пантера, извивалась, как змея, раскидывала руки, как птица, собирающася взлететь. Метнулась к Ярцу, когда меч Кремня коснулся его плеча, затем к Кремню - и меч Ярца замер на волосок от ее обнаженной груди. Феофано ловко выпуталась из складок хитона и, совершенно обнаженная, снова бросилась между бойцов, которые едва успели отдернуть мечи, пораженные увиденным.
- Благодарю вас за помощь, друзья мои! - весело проговорила она, стоя меж двух одетых в броню воинов. На ее чистой белоснежной коже не было ни единой капли крови, и даже пот не выступил на ней.
А зрители неистовствовали. Единый многоголосый вопль, не смолкая, прокатывался по залу княжеского терема, выплескивался во двор, где тоже видели небывалый танец красавицы-агайянки. И сложно было понять, чего больше в этом вопле - восхищения ее красотой или облегчения, что она осталась жива и невредима. Многие дышали шумно, как быки, не сводя с гостьи глаз, их лица раскраснелись. Зато женщины, которых тоже собралось немало, презрительно фыркали, втихомолку обсуждая гости приезжей: мало того, что ведет себя бесстыдно, еще и тоща, как палка. Тоже нашла, что выставить напоказ: ни груди, ни бедер, как у девчонки! Вдобавок, видно, не знает, как заведено жить женщине: ни дома, ни семьи - одно бесстыдство! Некоторые даже вышли из зала, чтобы между собой перемыть косточки агайянке. Но на них теперь никто не обратил внимания.
Ярец с Кремнем, сняв шлемы, отерли пот со лба, и совсем не от жары или усталости - оба сражались и не в таких условиях. Но сегодняшнее испытание было для них поистине новым.
- Ты - удивительная женщина, госпожа! - сказал Ярец, когда оба поклонились ей в пояс, как княгине. - Но прошу тебя, не требуй от мужчин выходить против тебя с мечом!
Вслед за ним красавицу приветствовали и другие приморяне, так как всех без исключения поразил ее танец. Но Феофано лишь обвела их благодарным взглядом и остановила его, уже не отводя, на князе Ростиславе. Тот поднялся с кресла навстречу ей.
В этот момент Аргирид подал своей соотечественнице сброшенный хитон. Помог прикрыть наготу и, как бы невзначай, надел ей на палец перстень с крупным прозрачным камнем. Увидев его, Феофано, не дрогнувшая в пляске под мечами, тихо охнула. Но Аргирид кивнул ей, подтверждая без слов, что означает этот знак. И гетера снова стала глядеть на Ростислава.
Тот подал ей нарочно взятый с собой деревянный ларец, расписанный причудливыми птицами. Открыв его, протянул женщине золотую цепь, украшенную крупной восьмиконечной звездой с бархатно-зеленым смарагдом.
- Я не самый богатый князь, но все же могу одарить почетную гостью и прекрасную женщину, даже помимо тех чудес, что она только что совершила перед нами. Носи эту звезду, прекрасная Феофано, на память о гостеприимстве приморян, - и он сам застегнул цепочку на шее женщины.
Только что бледное лицо Феофано окрасилось алой зарей, а сердце радостно забилось в груди, и ей овладели такие мысли, при которых данное Аргиридом кольцо показалось совершенно лишним.

[Эйлин]

Танец Феофано, конечно, прекрасен и опасен, но все же  обычаев она не знает тех земель, на которые прибыла, и это ей аукнется еще. Но перстень, данный ей Арджентом почему-то меня тревожит. Вряд ли это подарок, это явно какой-то знак.
 Написано очень хорошо! Спасибо, эреа Артанис!

[Convollar]

Приморье не Агайя! Исполнять стриптиз среди зала, среди народа, который к такому зрелищу не готов - неразумно. Я не понимаю, почему умная, хорошо образованная гетера решилась на такой номер. Её вообще спасло только то, что она прибыла в составе посольства. Могла бы и пострадать за такие танцы.