Печать

[Артанис]

Обычно я отвечаю читателям, только когда пишу ответ, но сегодня ответа не получится, а комментарии ждут внимания сейчас, так что отойду от своей привычки.
Эрэа Эйлин, эрэа Convollar, большое спасибо вам!

Танец Феофано, конечно, прекрасен и опасен, но все же  обычаев она не знает тех земель, на которые прибыла, и это ей аукнется еще. Но перстень, данный ей Арджентом почему-то меня тревожит. Вряд ли это подарок, это явно какой-то знак.

Это и в истории часто бывало, что представители более цивилизованных народов, приходя к менее цивилизованным, не учитывали их обычаев. К тому же, ей ради красоты все простится. По крайней мере, она в этом уверена.
А перстень - знак, конечно, а какой - скоро станет ясно.

Приморье не Агайя! Исполнять стриптиз среди зала, среди народа, который к такому зрелищу не готов - неразумно. Я не понимаю, почему умная, хорошо образованная гетера решилась на такой номер. Её вообще спасло только то, что она прибыла в составе посольства. Могла бы и пострадать за такие танцы.

В каком смысле - пострадать? Пляска среди мечей, конечно, рискованное дело, но ей хватило ловкости выйти целой и невредимой. А так, люди на нее полюбовались. Многие даже восхитились не только ее красотой, но и мужеством. За что же им ее наказывать, если Вы это имеете в виду? Хоть здесь и не совсем тот круг, с которым она привыкла иметь дело, но оценили все равно.

[Артанис]

До поздней ночи в княжеском тереме продолжался пир. Наконец, когда не столах остались в основном пустых блюда и чаши, гости, усталые и захмелевшие, охрипшие от славословий, стали расходиться. Одни, жившие при тереме - к себе, другие остались отдыхать прямо в зале или во дворе. Кто не мог идти сам, тех укладывала на лавки челядь, явившаяся после пира убрать зал. Но большинство гостей все-таки ушли своими ногами: до беспамятства добирается лишь горький пьяница, а княжеским кметям и гостям ни к чему терять лицо.
Когда пир закончился, ушел и князь Ростислав в свои покои. Следовало отдохнуть хоть немного; встать придется рано, чтобы проводить отплывающих агайских послов. Хорошо, что им удалось договориться, и теперь агайцы смогут торговать свободно, и в остальном станут надежными союзниками. А этот их приезд надолго запомнится всему Приморью. Особенно прощальный танец прекрасной Феофано...
Пламя свечи, которой князь освещал себе путь в темном переходе, вдруг затрепетало, как от внезапного порыва ветра. Навстречу показалась темная фигура. Перед ним стояла Феофано, точно его последняя мысль вызвала ее. Ростислав едва сдержал удивленное восклицание.
За спиной гетеры была открыта дверь отведенных ей покоев, в двурогом подсвечнике на табурете горели свечи. Можно было разглядеть раскрытый ларь с вещами красавицы, еще не уложенные наряды, спящая девушка-служанка возле разобранной постели.
- Почему ты не отдыхаешь перед отъездом? - удивленно спросил князь, и тут же пожалел о ненужном любопытстве.
Легким движением прирожденной танцовщицы Феофано обошла его, как в своем невероятном танце обходила одетых в броню воинов, и теперь Ростислав был ближе к ее покоям, чем она. Из раскрытых дверей пахло нарциссом и еще какой-то сладко-ароматной смолой.
- Я хотела повидать тебя наедине, мой князь, - при этих словах женщина запнулась на миг, но договорила: - Я прошу тебя: позволь мне остаться в твоих владениях.
- Ты хочешь остаться в Приморье? - вот уж чего точно не могло придти в голову князю. - Но ведь у тебя, как я понимаю, есть на родине все: деньги и почет, заслуженное восхищение людей, слава, достойная твоей красоты и дара. А здесь ты даже поговорить с большинством приморян не сможешь.
- Это не имеет значения. Ведь с тобой-то я смогу поговорить всегда, - женщина протянула к князю обе руки ладонями вверх, в знак просьбы. - Ты умен и образован не хуже любого агайского вельможи. Если ты только захочешь,  станешь первым из ваших князей. А я помогу тебе украсить твое правление блеском издавна цивилизованной державы. Я жила во многих агайских городах, знаю все благородные обычаи. Я пригласила бы к твоему двору всех лучших людей нашего времени: знаменитых ваятелей, художников, поэтов, чтобы сделать твой город прекрасным. А в дальнейшем... Если пожелаешь, мое слово даст тебе сильных союзников в политике и войне. И мы с тобой создадим великое и блистательное княжество... или даже царство, достойное твоей отваги и моей красоты.
Такие откровение агайянки удивляли Ростислава еще больше, чем ее танец под мечами.
- Вон ты куда метишь! - наконец, нашелся он с ответом. - Только мои приморяне - народ скромный, им ни к чему блеск, как в Агайте, и чужих творений они не поймут. Прости, Феофано, но ты не приживешься здесь. Красота - язык, понятный каждому. Но ты соскучишься у нас прежде, чем найдешь желающих рядиться в агайские одеяния.
Женщина подошла к нему ближе, так что он ощущал тепло ее тела. Сейчас ее темные глаза метали молнии. Молодой князь уже видел в ней это невероятное, пьянящее сочетание - огня и железной выдержки, откровенности и гордости, что выше понятий о стыде. Он снова вспомнил ее обнаженной, как она показалась в эту ночь в пиршественном зале. Захочет - снова увидит такой...
- Ты получишь все, что только пожелаешь... - послышался хриплый шепот женщины у него над ухом.
Эти слова сразу привели Ростислава в чувство. Искушения будто не бывало. Да, стоявшая перед ним женщина была прекрасна, но тем менее возможно ей доверять.
- Я и так получил... почти все, - твердо ответил он.
И при этих словах он ясно увидел над головой Феофано силуэт другой женщины. Широко расставленные голубые глаза - будто вода в роднике, пышные белокурые волосы, ничем не скрепленные, золотятся от пламени свечи. Русые брови нахмурились чуть тревожно, губы приоткрыты, но не для поцелуя - для предупреждения. Казалось, она обращается к нему: "Выбирай, как тебе лучше, светлый князь. Только смотри: выберешь ее - значит, прощай, не видать тебе меня больше. Рядом с агайянкой мне места нет, не ужиться белой лебеди вместе с заморской жар-птицей, не вдохновлять мне на победные походы великого царя-князя".
Лишь на мгновение явилась она, но этого было достаточно. Кем бы она ни была - вправду ли воплотившаяся душа Приморья, или сама Богиня Весны, или пусть даже лесное видение, но Ростислав не мог расстаться с надеждой встретить ее вновь. Он снова взял свечу, не глядя больше на Феофано.
А ее лицо на мгновение исказила внутренняя борьба, глаза зловеще блеснули. Однако, успокоившись, женщина потянула князя за вышитый рукав рубашки.
- Ну что ж, если так... Прости меня, светлый князь! Я свое место знаю, и не прошу тебя более ни о чем. Но мне хотелось бы расстаться с тобой дружески. У нас есть обычай: двое расстающихся навсегда или надолго должны выпить вместе вино из одной чаши.
- А у нас говорят: кто допьет чашу за другом, тот узнает его мысли, - согласился Ростислав.
Агайянка вынула со дна ларя кожаную фляжку и серебряную чашу, всю покрытую изящной гравировкой. Поставила на табурет и налила почти до краев густого, очень темного вина.
- Пью за вечную дружбу между Агайским царством и Приморьем, - отпив несколько глотков, она передала чашу князю. При этом на мгновение задержала над чашей руку, звякнув о край перстнем, что ей передал Аргирид.
- За нашу дружбу и за твою красоту, Феофано, - улыбнулся Ростислав и осушил чашу до дна, хотя приправленное смолой вино горчило.
Она смотрела, не отрывая глаз, как он пил, и лицо ее становилось все бледнее. Наконец, тихо вздохнула:
- Мне и вправду нужно хоть немного отдохнуть. Доброй ночи тебе, князь!
И он ушел, не оглянувшись ни разу. Горький вкус смолы все продолжал ощущаться. Чего только не придумают эти агайцы, пресытившись обычными ощущениями! В вино добавляют смолу, посылают женщин за плату вводить свои порядки...
Наутро провожать агайских гостей собрались все, кто смог после пира подняться на рассвете. У причала было не протолкнуться. "Южная красавица", еще более блестящая в розовом свете зари, покачивалась на волнах, готовая поймать попутный ветер. Все подарки новым союзникам были уже аккуратно уложены.
Не оглядываясь ни на кого, Феофано поднялась по сходням, чувствуя спиной взгляды приморян, провожавших женщину, что танцевала среди мечей. По пути встретила пристальный взгляд Леонида Аргирида - тот задержался еще на мгновение, чтобы проститься с князем Ростиславом. Женщина утвердительно кивнула, и посол заметно расслабился.
- Счастья и долгой жизни тебе, храбрый Ростислав, - пожелал он, открывая князю объятия.
Тот охотно ответил ему не менее крепкими объятиями. Со стороны ни у кого не нашлось бы сомнений, что агайское посольство завершилось наилучшим для обеих сторон образом.
Парус с золотым львом быстро развернулся навстречу ветру, и вскоре агайская ладья исчезла из виду.
Когда приморский берег растаял вдали, прекрасная Феофано, сидевшая на маленьком пуфике на корме, швырнула в море серебряную чашу, которую рассеянно крутила в руках.
- Ростиславу конец, - проговорила она со злобным торжеством. - Он мог бы стать великим, но сам выбрал свою судьбу...
- "Седьмица покаяния" даст ему время поразмыслить об упущенном, - криво усмехнулся Аргирид. - От этого яда умирают в ясной памяти, что бы ни испытывали перед тем... Но мы совершили меньшее из зол, и Боги простят нам. Устранить возможного врага окончательно надежнее, чем пытаться приручить, как хотела ты.
Услышав в интонации своего спутника нотки самооправдания, Феофано тяжело вздохнула.
- Я знаю, что ты прав, о мудрейший из послов... Но, признаться, мне все-таки жаль. Это путешествие навеяло мне удивительные  мысли. Здешние люди легкомысленны и непосредственны, как дети, и в самом деле кажутся моложе нас, издавна цивилизованных людей. Среди них мне казалось, что я снова молодая девушка, и впереди другая жизнь, не такая, к какой я привыкла...
Ее собеседнику снова припомнились чувства, что он испытывал, когда князь Ростислав показывал ему свои владения: молодость и кипучая энергия приморского племени, их сплоченность, преданность князю и общему делу. Вспомнил свое задавленное желание присоединиться к ним...
- Я хорошо понимаю тебя, Феофано, - глухо бросил он и отвернулся.
Но спустя несколько дней, когда "Южная красавица" при попутном ветре вошла в ближайший из агайских портов, Аргирид спустился на берег с видом таинственным и гордым. Окинул взглядом строящиеся прибрежные укрепления.
- В этом больше нет нужды, - изрек он с пророческим видом. - Я привез покой Агайскому царству. Нарушитель мира и благоденствия, приморский завоеватель умрет спустя четыре дня, начиная от сегодняшнего, - скрестив руки на груди, он надменно глядел на отшатнувшихся от неожиданной новости горожан.
Услуга, оказанная Агайскому царству, не принесла пользы самозваному "предсказателю". Когда о преступлении Аргирида прошел слух, царь и его сановники откупились головами виновных. Поклявшийся, что действовал по собственному почину, Леонид Аргирид был лишен всех званий и титулов, а затем казнен через обезглавливание. Сопровождавших его писцов и слуг, как людей незнатных, повесили. Прекрасной Феофано ее пол спас жизнь, но не красоту и положение в обществе. Лишенная всего имущества, с наголо обритой головой, гетера был изгнана на все четыре стороны, и, в конце концов, присоединилась к торговому каравану, где расплачивалась за приют и безопасность собственным телом. О дальнейшей ее судьбе так и не узнал никто из бывших знакомых, да и не очень интересовались ею. Судьба преступников, поверженных в прах, редко кого-то волнует.

[Эйлин]

Мда, коварен оказался посол и подл, его помощница не далеко от него ушла. Печально, что князь оказался столь доверчив.  :'(Но полагаю, найдется средство, которое спасен Ростислава, или найдется та, у  которой есть это средство.
Спасибо за продолжение, эреа Артанис!

[Convollar]

Доверчивость князя породила предательство. Жаль! Но, возможно, здесь сказалась разница в традициях двух народов. Однако и среди соплеменников Ростислава частенько травили ближних своих. Молод князь и не было рядом опытного и верного советника.

[Артанис]

Эрэа Эйлин, эрэа Convollar, огромное спасибо вам!

Мда, коварен оказался посол и подл, его помощница не далеко от него ушла. Печально, что князь оказался столь доверчив.  :'(Но полагаю, найдется средство, которое спасен Ростислава, или найдется та, у  которой есть это средство.

Справедливости ради, они с Феофано ведь пили из одной чаши; уж тут, казалось бы, трудно ждать подвоха.
Ну а о дальнейшем развитии событий пока что помолчу. Но хорошо, что у фэнтези широкие возможности. А то, будь здесь исторический роман, пожалуй, пришлось бы его здесь и закончить...

Доверчивость князя породила предательство. Жаль! Но, возможно, здесь сказалась разница в традициях двух народов. Однако и среди соплеменников Ростислава частенько травили ближних своих. Молод князь и не было рядом опытного и верного советника.

И в реальной истории ведь бывало всякое. А если бы Ростислав ожидал от людей такого, это бы уже не он был. Ну а если кому-то из его соплеменников и случалось пользоваться ядом, то его они в такие тайны, уж наверное, не посвящали.

Глава 7. Между жизнью и смертью
Проводив агайцев, князь Ростислав готов был вздохнуть спокойно, сбросив с плеч это нелегкое бремя. Но почему-то не получалось. Он весь день чувствовал странное беспокойство, бродил по терему и по двору, не находя себе места. Слушая отчет тиуна Чурилы о расходах на прошедший пир, князь с трудом заставил себя сосредоточиться. В ушах звенело, любой голос отдавался в голове странным гулом, так что он старался ни с кем не говорить.
Едва дождался наступления вечера, чтобы пойти отдыхать. За весь день так и не заставил себя съесть ни кусочка.  При одном взгляде на еду к горлу подкатывала тошнота, зато мучила постоянная жажда.
У дверей княжеских покоев, как всегда, стояли на страже двое кметей. Их лица почему-то расплывались перед князем, как в тумане. Ах да, конечно, это Злат, а второй, тоже молодой, но уже с багровым шрамом на щеке - тот, кого Ярец нарек Остророгом. Юноши, похоже, о чем-то хотели спросить князя, но ему не хотелось говорить, и он молча закрыл за собой дверь. Потом закрыл и ставни на окне, потому что свет едва склонившегося к закату солнца нестерпимо резал глаза.
Оказавшись в полной темноте, Ростислав, наконец, блаженно вздохнул. Не раздеваясь, лишь скинув хасинские сапоги из мягкой кожи, улегся на постель, накрытую пятнистой шкурой барса. Закрыл глаза, пытаясь заснуть. Завтра поутру он проснется вновь здоровым и крепким, примется за дела. Слишком много было в последние дни пиров и развлечений, слишком мало занятий, достойных мужчин, вот он и размяк, изнежился, точно купеческий балованный сынок. Но впредь такого не будет. Завтра же он устроит смотр своей дружине, проверит силы и умение каждого кметя, лично сойдется в бою и на мечах, и на копьях. Пусть с конских боков сойдет пот, а с людских - жир и лень. Войско можно сохранить, лишь держа готовым к бою, даже когда войны не предвидится...
А еще - он наконец-то поедет в Ясную Дубраву, туда, где видел образ прекрасной девушки. Быть может, она появится снова, а если нет - он хотя бы получит знак, где ее найти. И тогда она придет к нему. Непременно. Пусть только пройдет противная смолистая горечь, и перестанет лежать тяжелый камень в боку...
Наконец, князь забылся сном, но прерывистым и неглубоким, он часто просыпался и глухо стонал.
Вдруг резкая жгучая боль выдернула его из сна. Словно невидимый меч вонзился ему в живот. Но раны не было, а боль становилась все сильнее, в горле тоже нестерпимо жгло. Ростислав громко закричал и тут же, корчась от боли, упал с постели на дубовый пол. Изо рта его текла сгустками кровь.
На крик князя вбежали кмети, выломав дверь. Их вопль и треск дерева были услышаны многими, и покои мгновенно заполнились людьми. Все с ужасом глядели на корчащегося в муках князя, и никто ничего не понимал. Ноги будто примерзали к полу, иные даже забывали дышать.
Когда Злат с Остророгом бережно уложили князя в постель, он открыл глаза и увидел собравшихся. Боль понемногу отступила, затаившись в самых глубоких тайниках, но он чувствовал, что она не ушла окончательно, и скоро вновь явится терзать, жечь и мучить его. А еще было стыдно, что люди видят его таким. Откуда-то из невероятной дали к нему склонялись лица дядьки Вышеслава, Улеба, Ярца, Волосожара, Эреджиба и многих других. На всех лицах виднелись страх и отчаяние, у многих на глазах показались слезы. Ростиславу хотелось хоть чем-то ободрить их, но к горлу снова подкатывала тошнота, и он сказал лишь то, о чем никто не знал, и подумали, что он бредит:
- Вот... почему кукушка не прокуковала ни разу!
Потом ему давали пить то молоко, то горькие отвары трав. Но они вызывали только новые приступы боли. В промежутках между ними же Ростислав лежал, согнувшись, как больной ребенок, и пытался найти воспаленными глазами ее, свою деву-видение. Ему казалось - если она придет, значит, все будет хорошо.
А вокруг тем временем бушевала буря людская. Весь терем был поднят на уши страшным известием о тяжелой болезни князя Ростислава. Все заметались, как муравьи на пожаре. Никто толком не знал, что делать, но все мгновенно предвидели перемены, и к худшему. А из терема волна гнева и отчаяния перехлестнула и в город. Приморяне, только-только в последнее время ставшие на ноги, привыкшие себя считать полноценным племенем не хуже других, были испуганы еще больше княжьих людей. Они так гордились, что у них теперь есть князь, какому может завидовать любой народ! Вот от вражьей зависти, должно быть, и пришла беда. Как же иначе объяснить, если только накануне весь город видел князя Ростислава на пиру, здоровым и веселым, как всегда? Кому, как не агайским послам, нужно было вновь лишить Приморье настоящего князя?
Полетели в огонь все привезенные агайцами вещи. Поодаль от княжьего терема развели костер, куда побросали их подарки. Проволокли предварительно по грязи дорогие ткани, изрубили топорами украшения, кубки и все, что не могло сгореть сразу - и тоже в огонь. Вокруг костра уже прыгали, ревели по-медвежьи, волхвы - жрецы Велеса в мохнатых шубах, творили волшебство, чтобы развеять чужую порчу.
- Пусть с этими вещами обратятся в прах все замыслы врагов наших!
Услышав, в чем обвиняют агайских послов, многие жившие в Белгороде агайцы торопились к кораблям, не торгуясь, договаривались с кормчими, готовыми увезти беглецов. Все боялись, что приморяне могут отомстить им, не разбирая, если князь Ростислав умрет. Люди бежали целыми семьями, бросив нажитое добро, купцы бросали склады, а ремесленники - мастерские. Кое-где над крышами уже вздымалось пламя, слышались злобные вопли обезумевших приморян.
К дому ученого врача-агайца Клеандра Мегара, прожившего в Белгороде двадцать лет, прискакали пятеро кметей. Дверь им открыл сам хозяин, не спешивший спасаться бегством, как другие его соотечественники.
- Пойдешь с нами! - свирепо зарычал на него воевода Улеб Вышеславич, взявшийся теперь распоряжаться в городе. - Спасешь князя - не только жизнь себе и своим сородичам выкупишь, но и жить станешь как знатный боярин, не простой лекарь... На тебя вся надежда, ты ведь знаешь тайны вашего племени отравителей.
Врач, уже немолодой, но и не дряхлый старик, выпрямился с достоинством перед кипящими яростью воинами.
- Я пошел бы и так: князь Ростислав всегда был милостив к нам, приезжим людям. Мне очень жаль, если вправду мои соотечественники сотворили зло, хоть я давно покинул Агайю. Но не в моей власти ручаться за исцеление: полностью его тайны ведомы лишь Богам, и не от всех ядов существуют средства.
Увидев князя, изможденного, пожелтевшего, с высохшей пергаментной кожей, врач даже вздрогнул: настолько жуткой была перемена в его облике. Ростислав стонал от боли, когда старик осматривал его, время от времени хватал за руки, когда прикосновения были особенно болезненными. Но, когда агайец, помрачнев, хотел отойти к ожидавших его слов боярам, князь открыл глаза и проговорил твердо:
- Говори при мне... все, как есть... Я умираю?
И врач не посмел ослушаться, не отвел взгляд от затуманенных болью глаз Ростислава.
- Да, княже... От "седьмицы покаяния" нет противоядия. Этот яд называется так, потому что от него умирают лишь на восьмой день, и считается, что и худшему на свете преступнику хватит времени искупить свою вину раскаянием и предсмертными страданиями, - Мегар с трудом сглотнул, уже ощущая спиной нацеленные на него копья дружинников, но все же договорил: - Мне приходилось дважды видеть людей, умиравших от "седьмицы покаяния". Этот яд не выводится из тела, пока сам организм не будет полностью разрушен, - врач по привычке выразился по-ученому витиевато, но все и так его поняли.
На лбу и висках Ростислава выступил холодный пот, и он невольно содрогнулся, как от озноба. Но, преодолевая вновь подступавшую дурноту, крепко пожал Мегару руку.
- Благодарю за честность. Я верю, ты сделал, что мог. Своей услугой ты спас свою жизнь и других приморских агайцев. Вы слышите: никого не трогать, они невиновны! - князь хотел приподняться на постели, но новая болезненная судорога в животе и в горле согнула его кольцом.
В ужасе и отчаянии глядели на него дружинники, что были рядом всю жизнь, вместе прокладывали путь к победе, и приморяне, что влились в княжью дружину уже здесь. Каждый из них представлял прежде, что князь Ростислав будет предводительствовать ими много-много лет, пока они не состарятся так, что не удержат меча в руках. А теперь, видя, как страшно изменился князь, его воины чувствовали, что и в них умирает навсегда что-то важное, чего, может быть, не восполнить уже ничем: свобода, молодость, дух товарищества и радость победы. Дрожащие руки тянулись к мечам, ища себе дела, но рубить было некого: совершивших черную измену не догнать даже на самой быстрой ладье. Кто-то, кажется Волосожар, предложил первым собираться в поход на Агайю, отомстить за князя Ростислава. Его было поддержали, но вскоре смолкли. Некому было отдать приказ и снарядить войско, некому вести его в поход. Те, кто мог приказывать, не отходили далеко от больного князя, и у них бесполезно было просить дозволения. Да и самые отчаянные смутьяны в те черные дни чувствовали, как их удача тает вместе с жизнью князя Ростислава, и у всех опускались руки. Та же жажда мести, что толкала людей к опрометчивым поступкам, одновременно обессиливала. В глубине души каждый понимал, что месть ничего не принесет и не изменит в их будущем. И воины целыми днями, не находя никакого дела, шатались по переходам терема, не находя себе места, будто сами одурели от яда. При встрече даже самые суровые вояки не скрывали слез.
Будто черная туча сгустилась над Белгородом Приморским. Люди продолжали, вопреки всему, надеяться на исцеления князя. Принесли в жертву в святилищах Богов сто лучших быков и пятьдесят коней, лишь бы помогли. Ответ служителя Перуна, испившего крови жертвенных животных, был таков: Боги не отказывают в помощи, но не являются с громом и молнией творить свою волю, они посылают людей совершить нужное. Между тем, времени становилось все меньше, а никакой помощи не появлялось.
А на конюшне тоскливо ржал рыжегривый Огонек, скучающий по любимому хозяину. И, если не произойдет чуда, спустя несколько дней его заколют для погребального костра князя Ростислава.

[Convollar]

Очень надеюсь, что помощь придёт от Влады!

[Эйлин]

И я надеюсь на Владу! Кто как не она сможет справится с таким коварным  ядом?

[Артанис]

Эрэа Convollar, эрэа Эйлин, премного благодарна вам!

Очень надеюсь, что помощь придёт от Влады!

И я надеюсь на Владу! Кто как не она сможет справится с таким коварным  ядом?

Вот, к сожалению, наши герои о Владе пока что не знают. Да и позвать ее могут, разве что когда уж вовсе не останется никакой надежды. От княжеского терема до избушки в лесу долгий путь, ничего не поделать. Так что в этой главе придется Ростиславу еще помучиться, хоть и писать такое клавиатура не поворачивается. Я, конечно, бываю садисткой по отношению к любимым героям, но это... Как бы кошмары сниться не начали.

Пять долгих, томительных и напряженных дней прошли над Приморьем. Все эти дни люди ждали известий: выживет ли князь Ростислав или погибнет на исходе недели?
У самого князя уже не оставалось сил сопротивляться болезни. Каждый день приносил лишь новые мучения. Он ничего не ел и почти не мог заснуть, а стоило забыться ненадолго, как новый приступ боли заставлял прийти в себя. Болезнь иссушила его плоть, и он превратился в живой скелет, обтянутый желтой высохшей кожей, непонятно каким чудом еще способный шевелиться и говорить.
Окружавшие его люди все еще пытались сделать все возможное. Пригласили жреца Перуна, и тот, не взяв подношений, провел заговоренной секирой над головой Ростислава, творя знак огненного колеса. Но и покровительство сразу обоих божественных братьев, Перуна и Даждьбога, не приносило исцеления. Кмети таскали больного князя в жарко натопленную резную баню-птицу, надеясь, что дух сокола вдохнет новые силы в своего потомка. Принесли домой еле дышащего, залитого липким потом, но черную силу яда баня изгнать не могла.
Ростислав смотрел на своих воинов с благодарностью, какой не выразить словами.  Ему казалось, что он никогда еще не любил их так сильно, как теперь, когда приходилось навсегда покинуть. Безропотно принимал их заботы, не ради себя, а чтобы они могли, по крайней мере, в будущем утешаться, что сделали все возможное для него. Его поили отварами трав, что не могли подействовать, если и обладали силой, потому что, стоило их выпить, как его вновь скручивала боль, и лекарства выплескивались обратно вместе с кровью и желчью. И у тех, кто слышал в эти дни стоны больного князя, волосы вставали дыбом, а дрожащие руки не могли сжаться в кулаки.
Не желая, чтобы запомнили его таким, Ростислав отсылал от себя всех. Но теперь они его не слушались: постоянно несколько кметей находились в его покоях, ухаживая за ним вместе со слугами. А за закрытыми дверями постоянно слышались шаги; болезненно обострившийся слух Ростислава улавливал их. И против воли на душе становилось теплее. Даже сейчас, когда дни его были сочтены, дружина продолжала почитать его князем...
"Седьмица покаяния" действительно должна была принести смерть лишь на восьмой день. Но Ростиславу порой хотелось избавиться от мучений раньше. Увы, ему сейчас не хватило бы сил дотянуться до своего меча, висевшего на соседней стене, да и удержать его в руках не смог бы тоже. Просить же кого-то из своих друзей оказать ему последнюю услугу князь считал малодушием. И без того не оправдал надежд, что на него возлагала его дружина и народ приморский, теперь оставляет их не вовремя...
Любовь к жизни все еще кипела в его сердце. Сейчас, как никогда, дороги были все прежние радости: стремительная летящая скачка на быстром коне по расцветающей весенней степи, дружный смех кметей за столом или у походного костра, радость победы в учебном бою, когда после трудного поединка победитель торжествует вместе с побежденным. И то ни с чем не сравнимое чувство, что бывает, когда за твоей спиной разворачивается войско, живущее одной с тобой целью, и ты, еще не обнажив меча, уже знаешь, что победил. А еще - глоток ледяной ключевой воды, что слаще всех заморских вин. И, наконец, среди весенней зелени и солнечных лучей - она, его лесная дева! Была ли она взаправду или померещилась? Неважно теперь, раз это видение он унесет с собой в Ирий...
Смерти молодой князь не боялся, но не хотелось умирать вот так. Если бы можно было погибнуть в бою, от оружия достойного противника, или хотя бы на ловах, быть задранным медведем или кабаном, поднятым на рога могучим туром либо лосем... Но что доведется умереть, корчась от яда, как пес - такого ему и в голову никогда не могло придти. Чем же он провинился перед Богами, что они уготовили ему именно такую смерть?.. Нет, вздор! Он не виновнее других людей, а людям дозволено действовать и против Их воли, хоть такое ослушание не доводит до добра... Воистину "седьмица покаяния": когда, точно под пыткой, железные крючья раздирают твои внутренности, обвинишь себя в чем угодно...
Погруженный в мрачный поток своих мыслей, Ростислав почувствовал, как кто-то вытер ему лоб мягким полотном, затем осторожно укрыл барсовой шкурой. Тяжелые веки не поднимались, чтобы поглядеть, кто перед ним, и он лишь слабо прошептал: "Спасибо".
А между тем, среди приморян, испуганных и будто пришибленных болезнью князя, все чаще звучал вопрос: "Что будет дальше?" Пока еще шепотом передавали его люди из уст в уста, торопясь очертить знак от зла, а еще больше таили неприятные мысли от всех, но не думать об этом было нельзя. Князю Ростиславу становилось все хуже. До рокового исхода оставалось всего два дня, а что станет потом с Приморьем и осиротевшей дружиной? Кто же сможет заменить для них Ростислава? Горожане только отмахивались, слыша имя того или иного из младших князей, кого не жаль поселить в приморскую глушь. Быть им снова отрезанным ломтем среди потомков Сварога-Неба. Хуже нет - жить на окраине, да не иметь твердой власти.
Ростиславовым кметям было еще хуже. Большинство из них были в Приморской земле пришлыми, от отеческих очагов оторвались еще с отроческих лет, и теперь менять меч на плуг или молот было поздно. Значит, придется идти на поклон к другому князю, а к кому? Кто возьмет на службу дружину, не уберегшую князя, хотя бы и на пиру, не в бою? А и возьмет - разве скоро окажет им доверие? Еще, чего доброго, захочет разделить их по разным тысячам и сотням, перемешать со своими воинами. "Изгои? С Ростиславом сбежали в Приморье против воли великого князя? Ну так не ждите приязни". Лишь несколько бояр были достаточно богаты, чтобы прожить безбедно где угодно. Но и им было жаль умирающего Ростислава.
Не менее приморян мрачны были и хасы, хоть и недолго входили в княжескую дружину. Их, принадлежавших к племени исконных врагов, вряд ли какой другой князь принял бы в Приморье, да и не ужились бы с другим. Что же - вновь уходить куда глаз глядят, наниматься за плату в чужие края, где не видно даже издалека священной Харамы-горы? А ведь как хорошо устроились было здесь, при Ростиславе...
На пятый день один из хасинских воинов, по имени Лау, пришел с тайным разговором к Эреджибу.
- Все говорят, что князю осталось жить всего два дня, - начал он тихо, доверительным тоном. - Значит, пора нам позаботиться о себе. Все думали, что Черный Беркут будет долгие годы парить в ясном небе вместе с золотым приморским соколом. Но сокола оставила удача, он обречен. Мы уже не нужны ему, зачем же задерживаться в несчастливом крае? Мир широк, и мы можем выбрать другую дорогу.
Эреджиб, неподвижно сидевший на скамье, вдруг яростно вскочил, перевернув ее.
- Смолкни, мерзкий шакал! - зарычал он в лицо Лау. - Я дал клятву перед Богами быть союзником приморскому князю, и, пока в нем остается хоть капля жизни, я никуда не уйду отсюда. Или ты ждешь, когда чужеземные владыки сделают нас своими слугами, если не рабами? Ты уберешься из Приморья один! Сегодня же! - и Эреджиб ударил воина в лицо, так что тот, оглушенный, повалился на пол.
Перешагнув через поверженного, подхватил со стола кувшин с водой и, выйдя во двор, вылил его себе на голову, так что закапало с мокрых черных волос и усов.
К названому брату подошла Куара, тоже печальная и молчаливая в эти дни, как все. Положил руку ему на плечо свободным мужским жестом. Черный Беркут вздрогнул от неожиданности.
- Как дела? - спросил коротко, но она сразу поняла, о чем.
- Все так же, - глухо отвечала она. - Осталось всего два дня... Оторвать бы голову тому, кто изобрел этот проклятый яд! - ее глаза прищурились, крылья длинного носа хищно раздувались.
- Ты была привязана к Ростиславу? - спросил у нее Эреджиб.
Воительница-горянка чуть заметно пожала плечами.
- Привязана как к доблестному и щедрому союзнику, за то, что он принял без сомнений и вас, и меня. И потому, что он бился с тобой на равных, а это кое-что значит... Возможно, могла бы привязаться иначе, если бы он хоть раз взглянул на меня по-другому... Трудно не любить его. Мне казалось, что даже этих агайских отродий змей и скорпионов к нему тянуло, - при этих словах Куара схватилась за висевший на поясе кинжал, как бы мысленно нанося кому-то удар.
Эреджиб Черный Беркут тяжело вздохнул и обнял за плечи названую сестру...
На пятый день, когда все уже потеряли надежду спасти князя Ростислава, неясная возможность вдруг забрезжила путеводной звездочкой. Началось с того, что ключница Любуша, пожилая вольноотпущенница, вернулась из деревни, где навещала замужнюю дочь. Как и вся теремная челядь, она заплакала, увидев умирающего Ростислава. Хоть и служила при тереме задолго до его прихода, но считала его добрым хозяином, и теперь не скрывала слез.
- Правду говорят: кого любят Боги, тот умирает молодым, - всхлипывала она, утирая глаза краем вдовьего убруса. - Разве что живая вода теперь вернет нам тебя, светлый князь, а на земле не найти такого средства... Разве что... - ключница осеклась, вспомнив о чем-то: - Слышала я, гостя у дочки, что за Лесной живет одна в бору девка-ведунья. Будто она умеет врачевать все раны и все болезни, от своего батюшки покойного выучилась. Тамошние жители о ней прямо чудеса рассказывают: будто ездит она по лесу на здоровущем медведе, летает по небу на чудесных птицах, и огненный цветок папоротника у нее есть, и родник с живой водой...
Никто поначалу не придал значения причитаниям Любуши. Только когда она сказала о живой воде, воины, хмуро толпившиеся у закрытых княжеских покоев, оживились, кое-кто было вскинул голову. Видно было, что им и хочется поверить, и не удается. Но вот сотник Ярец вскинулся первым, подскочил к ключнице.
- Ведунья, говоришь? С живой водой? Так чего ж ты молчала, старая сова? - воскликнул он сгоряча, но тут же оговорился: - Скажи, матушка Любуша, где найти твою ведунью? Если не она - никто не спасет нам князя...
- В бору за Лесной она живет, сказывали, - повторила ключница, будто не веря, что это поможет. - Но я там не бывала, точно не скажу. Говорили еще - к ней в самый лес никому не пройти, ни конному, ни пешему.
- Мои гонцы пройдут! - загорелся последней надеждой Ярец. - Эй, Злат, Волосожар, Мал! Скачите скорей в Лесную, привезите эту ведунью, захочет она ехать или нет! Обещайте ей хоть полкняжества, уговаривайте, грозите! Помните: это последняя надежд для нас и для князя.
Как бы подтверждая его слова, из-за заново повешенных на петли дверей послышался болезненный стон Ростислава.
Но воинов и не требовалось подгонять. Поверили они или нет в способности таинственной лесной ведуньи, но готовы были, как за соломинку, ухватиться за последнюю надежду. Спустя очень короткое время по улицам притихшего Белгорода проскакали бешеным галопом три всадника. Горожане проводили их взглядами, вздыхая и дивясь, куда они так спешат.

[Артанис]

Глава 8. По воле Богов
Белка стремительно прыгнула с ветки сосны, изгибая в воздухе пушистый хвост - прямо в руки Владе. Пробежала до плеча девушки, на мгновение задержалась там, усевшись столбиком с гордым видом, затем вернулась ей на ладонь и сплюнула в подставленную горсть пару лесных орешков, припасенных за щеками.
- Ты хочешь меня угостить? - засмеялась девушка. - Спасибо тебе, рыжая сестрица! Ты только все не отдавай, тебе еще пригодятся запасы, когда появятся бельчата.
Вместо ответа белка лишь застрекотала и принялась трепать одну из кос девушки, отброшенных за спину, будто тянула за нее, как за веревку. Влада поняла, что животное хочет ее куда-то отвести, и послушно последовала к большой сосне, покрытой бугристой от старости корой. Там, в углублении под большой веткой, было дупло. Белка, метнувшись туда, принесла девушке еще несколько орехов. Тогда Влада сама вытащила из дупла горсть отличных, лишь слегка подсохших за зиму орехов, и стала их грызть и угощать ими проворную помощницу-белку.
- Спасибо тебе, моя хорошая, заботливая хозяюшка, - снова поблагодарила девушка зверька. - Весна расцветает, тебе с семьей теперь всюду довольно пищи, можно бы и забыть о старых орехах, а ты угощаешь меня!
Откуда-то появилась вторая белка, видимо самец, и принялся носиться вместе со своей подругой по стволу и ветвям старой сосны, так что казалось, будто там резвятся не две, а целая дюжина белок. По всему видать, будет у них здесь гнездо. И Влада радовалась вместе с ними, глядя, как два рыжих зверька стремительно перелетают с ветки на ветку, точно языки пламени.
Лесная ведунья привыкла делить с обитателями леса их жизнь, хлопотную и опасную, порой очень трудную, но временами и исполненную радости,  вот как сейчас. С ними она никогда не бывала одинокой, и внимание своих четвероногих друзей принимала как должное, хоть и каждый раз искренне их благодарила. А что еще нужно было ей, с рождения быть другом всему живому?
В последнее время, правда, она чересчур увлеклась, подглядывая, как живут другие люди, кроме тех, кого знала в ближайших селениях. Даже перестаралась, нечаянно показавшись одному человеку. Князю приморскому, нынешнему владетелю и тех земель, где жила сама Влада. Но князья и их дела ведунью сроду не интересовали, и сейчас не его звание впечатлило ее. Внимание привлекло другое. Он не взял легкую добычу, позволил косуле с ее детенышем уйти живыми, проявил милосердие, какого она не ожидала, зная, что он приехал в лес на ловы. Ей захотелось к нему присмотреться. Вот и показалась, желая получше узнать человека, в котором неожиданно сочеталась удаль, переходящая в жестокость, с заботой о слабых. Так хищные птицы, бесстрашные охотники, бьющие дичь на лету, около своих гнезд не трогают мелких птиц, даже защищают от чужих посягательств...
Появившись перед ним, она не подумала, что этот человек ее не знает, и устыдилась сама, тут же поспешив исчезнуть. Ей показалось, что он не понял, сон перед ним или явь. С тех пор Владе часто вспоминалась эта встреча, но больше она ни за что не решилась бы показаться князю. При одной мысли об этом становилось жарко, лицо горело, как будто не она подглядывала непрошенно за чужим человеком, а сама выставляла себя напоказ. Нет-нет, никогда она не сделает такого, чего следовало бы стыдиться! Хотя самой Владе князь скорее все-таки понравился, чем нет. Она увидела в нем способность к необычным для других людей поступкам. Но и просто поглядеть на него было приятно: настоящий удалой витязь, каким и должен быть тот, кто ведет за собой людей, с мечом в руках защищает рубежи. Она, Влада, дочь Борнаха - не наивная простушка, хоть и живет в лесу. Ей известно, почему людям еще чаще, чем зверям, приходится сражаться, чтобы жить...
Отрывистый, предупреждающий крик ворона прервал ее мысли. В тот же миг обе белки юркнули в свое дупло, будто их никогда и не было здесь. Из кустов вылетела, тревожно пища, пара зарянок. В траве прошуршала, как змея, гибкая ласка. И лишь после них всех недоумевающая Влада услышала и сама топот бешеной скачки.
После гибели ее отца ни зло, ни праздное чужое любопытство не могли найти дороги к ее лесному дому. Влада настолько не была готова к появлению незваных гостей, что не успела скрыться или приготовиться к защите, как все живое вокруг. Ей в руку ткнулась лобастая голова волка-вожака, а позади него шевелились кусты, выдавая присутствие остальной стаи. Чуть подальше послышался глухой, как из-под земли, рокочущий рык спешащей навстречу медведицы. А на поляну уже вылетели на взмыленных конях трое всадников. Один из них вел на поводу еще одного коня, оседланного, но без седока.
Влада подняла руку и приказала негромко, но значимо:
- Стойте! - и звери замерли, повинуясь, но никуда не уходили и продолжали недоверчиво глядеть на людей.
Во всадниках не было ничего такого, что следовало опасаться дочери Борнаха. Это она почувствовала сразу. Просто люди, в кожаных поддоспешных одеждах, но с луками и копьями за спиной. Значит, воины. Впервые она видела посторонних людей так близко. Впрочем, они мало чем отличались от простых приморян. Если бы не одежда и не ставший привычным запах металла и конского пота, были бы обычные парни или молодые мужчины, как в Лесной и других окрестных селах. Младший из тех, еще безбородый, с целой шапкой золотых кудрей, так, верно, и был таким еще недавно...
Какая же сила привела их сюда?!
Оказавшись в окружении диких зверей, воины-приморяне сумели быстро справиться с испуганными конями, не дали им понести. В их глазах Влада увидел нескрываемое удивление и даже затаенную опаску - такое выражение и прежде иногда встречалось ей у сельчан. Но в то же мгновение один из воинов, рыжеволосый, прыгнул с коня, упал перед ней на колени, не обращая внимания на большого волка рядом.
- Ты и впрямь великая ведунья, одаренная Богами! Только ты можешь спасти князя нашего, Ростислава Будимирича, отравленного врагами!..
- Князя приморского! - не веря своим ушам. воскликнула Влада.
Она вновь вспомнила, каким видела его тогда в лесу - сильным, красивым и смелым. Неужели в такое короткое время что-то могло ему повредить? Ведунья мысленно рванулась, отыскивая его, и вздрогнула, как от ожога. Ей показалось, что она нырнула в кипящий омут, где среди яростной, непрекращающейся ни на миг боли растворялось и пропадало навсегда все, что было на свете для этого человека, и что могло бы еще быть. Владе привиделось даже, что среди этих лихорадочных, гаснущих образов она узнает и собственное свое видение в Ясной Дубраве...
Она выпрямилась, тяжело дыша, оперлась на косматую спину медведицы, которая вышла к ней, не глядя на людей. Рядом крутились волки: чувствуя, что ведунье не по себе, они поддерживали ее своим присутствием. Но ей сейчас было не до них. Снова став собой, она слушала, что еще скажут воины, стоявшие перед ней теперь пешими, низко опустив головы, будто виноватые.
- Только на тебя осталась последняя надежда, государыня ведунья! - снова горячо воскликнул Волосожар. - Осталось меньше двух дней... Не могут ведь Боги желать гибели нашего князя!..
- Не могут, - повторила Влада, пораженная новой мыслью. Она воочию увидела, как эти трое всадников ищут ее в лесу, руководствуясь последней надеждой. И лесные тропы не петляли перед ними, уводя в глушь, ничто не могло отвлечь их от цели. Потому что их, простых воинов, не владеющих никакими особыми способностями, вела куда более могущественная сила, чем та, что скрыла от посторонних этот лес.
- Я поеду с вами, - ответила она. - Так хотят Боги.
Она собиралась недолго. Лишь столько, сколько нужно было времени, чтобы собрать травы, что сейчас, по весне, имели наибольшую силу. Окунувшись в сознание больного, она осмыслила, что и в каком составе способно еще изгнать из его тела злую силу яда.
Воины наблюдали за ней молча, не вмешиваясь. Лишь раз, когда Влада зачерпнула расписным кувшином воды из родника, Злат полюбопытствовал:
- Так это и есть живая вода, госпожа ведунья?
Она не сразу поняла вопрос. Но, вспомнив, как говорили о ней деревенские жители, слабо улыбнулась:
- Если Боги захотят, она станет живой.
Хоть и не знали воины Ростислава, не обманет ли их последняя надежда, а все-таки сделали все возможное для ее осуществления. Даже привели четвертого коня, для ведуньи. Влада, хоть и не держала лошадей, сразу поладила с ним, как и с любым животным. И впервые покинула свои родные места, наскоро попрощавшись со своими зверями. За время пути она не разговаривала, сосредоточивая в себе всю силу духа, что, она знала, потребуется сейчас.
Ни город, где она никогда не бывала наяву, ни княжеский терем сейчас не могли произвести на Владу впечатления. Лишь краем мысли она замечала вокруг людей, разных по внешнему облику и одежде, но объединенных общим выражением: отчаяния, тоски и едва забрезжившей надежды. Она прошла за своими провожатыми среди людей, как по живому коридору. Хоть и надела, выходя на люди, поверх рубашки понёву, как обычная приморянка, и заплела волосы в две косы, кк положено незамужней девушке, но всем, видно, было уже известно, кто она такая. Одни тихо шептали ей добрые пожелания, другие глядели недоверчиво, похоже, удивляясь молодости знаменитой ведуньи. Очень долгим показался ей путь до княжеских покоев.
Там было темно, потому что глаза больного не выносили света. Сквозь ароматный дым курящихся восточных смол пробивался кислый запах болезни.
- Мы привели тебе избавительницу, княже! - воскликнул Злат, на которого тут же по-змеиному зашипели старшие.
Ростислав не знал, куда ездили его воины, его уже не трогала новая надежда. Он ничего уже не чувствовал, кроме палившего его внутреннего жара, кроме новых волн боли, сменяющих друг друга, и хотел лишь одного - чтобы все скорее закончилось, так или иначе. Но, когда открылась дверь, он, не поворачивая головы, услышал, что одни шаги принадлежат женщине. Чувство стыда еще было живо в нем, и он не хотел, чтобы неизвестная женщина видела его сейчас. Потянул непослушными руками покрывало из барсовой шкуры, пытаясь укрыться им. Но снова в изнеможении откинулся на подушки.
Когда ее глаза привыкли к темноте, Влада задрожала от ужаса, увидев его. Ничего, ничего не осталось в нем от блестящего князя, которым она втайне залюбовалась в лесу! Казалось невероятным, как в этом изболевшемся теле еще теплится жизнь. Заострившееся лицо с сине-черными кругами под глазами выражало всю боль и муку, что довелось ему перенести в эти дни. Но, когда Влада сделала к его ложу несколько непослушных шагов, Ростислав открыл глаза и увидел ее.
Это показалось невероятным всем, собравшимся рядом, но князь вдруг широко улыбнулся ведунье, с таким видом, будто страдания отпустили его. Даже приподнялся на локте, но девушка обхватила его за плечи и уложила на постель.
- Это ты! Я видел тебя во сне, я вспоминал тебя все время! - прошептал Ростислав обрадованно. - Благодарю Богов, что дали мне тебя увидеть! Ты пришла, чтобы подарить мне смерть?
Она снова вздрогнула, осознавая, почему он говорит о смерти. Но, преодолев себя, положила ладонь на лоб князю и взглянула ему в глаза:
- Нет, я пришла, чтобы подарить тебе жизнь.

[Эйлин]

Вот и пришло избавление! вот и пришло спасение! Верю - Влада  исцелит князя!
Спасибо за продолжение, эреа Артанис!

[Convollar]

Замечательно, эрэа Артанис. Повествование потихоньку расцветает!

[Артанис]

Эрэа Эйлин, эрэа Convollar, огромное спасибо вам!

Вот и пришло избавление! вот и пришло спасение! Верю - Влада  исцелит князя!

Да, не умею я заинтриговать читателей: сразу всем понятно, что будет дальше. Но надо ведь еще написать, как это будет.

Замечательно, эрэа Артанис. Повествование потихоньку расцветает!

Спасибо! Надеюсь, оно все-таки не настолько цветистое, чтобы читателям было непонятно?

Когда над очагом в поварне сварилось в котле зелье из привезенных Владой целебных трав, она влила туда "живой воды" и перемешала деревянной ложкой. Все готово. Все, чтобы избавить князя Ростислава от медленно умерщвлявшего его яда.
Зачерпнув отвар в простую берестяную чашку, ведунья подошла к князю. Тот полулежал на подушках, как усадили его челядинцы. При виде девушки он вновь попытался улыбнуться, и движение его запекшихся, искусанных до крови губ больно резануло ей сердце. Подойдя ближе, она проговорила строго, сдерживая внутреннюю дрожь:
- Выпей это, княже. Оно выведет яд, но тебе придется это выдержать. Вдохни его аромат. Здесь весенние травы и чистая вода, весенний лес и ясное солнце. Все это скоро к тебе вернется. Боги привели меня, чтобы ты жил.
И, пока она это говорила, присутствующие в покоях люди ощущали наяву все, о чем она говорила, будто вправду оказались в цветущем лесу вместо мрачной комнаты, где царствовала смерть. И у самого Ростислава на глазах показались слезы. Что за злая насмешка судьбы - встретить ее, когда он не может даже заключить ее в объятия, сделался похож на больное животное, внушающее лишь жалость... Хоть бы Боги дали ему еще одну возможность...
- Давай зелье. Из твоих рук я выпью что угодно, - вслух проговорил он.
Вкуса зелья князь не почувствовал, он уже не помнил, когда ощущал что-либо, кроме все разъедающей горечи. Но вскоре за тем новая мучительная судорога скрутила все мышцы живота, вытягивая внутренности, как мокрые веревки. Изо рта его текла в подставленный таз черная жидкость, маслянистая и скользкая, точно жабья слизь. Она плескалась целыми сгустками, вытягивалась нитками, и казалось, этому не будет конца. Наконец, он совершенно уверился, что, кроме этой черной слизи, в нем ничего не осталось, и, когда она закончилась, почувствовал себя совершенно пустым и легким...
Влада бережно уложила обратно на подушки потерявшего сознание Ростислава, умыла "живой водой" обросшее золотистой бородой лицо.
- Дышит ли? - подозрительно спросил Улеб Вышеславич, коснувшись руки князя. Рука была теплой, и под самой кожей билась голубая жилка.
- Дышит, - рассеянно, будто издалека, отозвалась Влада. - Но сделана пока лишь половина дела...
Да, половина, и притом ей предстояла более трудная часть. Она заставила яд покинуть тело больного, но нужно было еще исцелить причиненные им разрушения. Иначе, она знала, они превратятся в очаги будущих неизлечимых болезней, а хворый воин и вождь никому не нужен, и меньше всех - самому себе. Но сейчас Ростислав ничего не чувствовал, погрузившись в забытье, а ей предстояло лишь взяться за дело.
Когда еще Влада была ребенком, отец учил ее, как можно спасти даже безнадежно больного, объединив его сознание со своим и передав часть жизненной силы. Но Борнах предостерегал дочь, что это трудное и опасное дело, и многие целители умирали при этом сами, не рассчитав силы. Это крайний случай, когда у умирающего не остается собственных сил, чтобы подтолкнуть их, как соки в застывшем дереве.  Владе еще никогда не приходилось совершать такого. Да и ее отец как-то признался, что, не гляди на него тогда с мольбой и обожанием Милана, вряд ли удалось бы помочь ее брату.
Девушка медленно распустила волосы, и они упали светлой волной ей на плечи и спину. Сейчас Владе требовалась вся ее сила, и распущенные волосы открывали ей свободный ход. Глубоко вдохнув, подняла голову к потолку, за которым увидела ясное высокое небо, затем - к полу, вглубь плодоносящей земли. Сложила ладони чашей.
- Отец-Небо, Мать-Земля Всеприносящая: дайте мне силу исцелить этого человека, если я правильно поняла вашу волю!
Вроде бы, ничего не изменилось. Лишь сквозь закрытый ставень пробился лучик света: колесница Даждьбога, двигаясь по небу, находилась как раз над теремом.
Девушка склонилась над спящим князем, так что ее волосы упали ему на лицо и грудь. Несколько раз с силой провела ладонями по воздуху над его телом, как бы убирая что-то и стряхивая с отвращением, точно кошка прилипшую к лапе грязь. Потом ополоснула руки из прихваченного с собой кувшина с водой.
Все это происходило в полной тишине. С самого начала из покоев вытолкали всех, кроме бояр, да самых верных кметей, что отказались уходить. Дверь была заперта изнутри на засов, и любопытствующим приходилось ждать известий снаружи. А теперь и те, что остались, замерли у стены молча, чувствовали, что на их глазах происходит нечто важное, но не могли этого объяснить. То, что делала Влада, не похоже было на ворожбу других волшебников, жрецов и ведунов. Она не произносила никаких заклинаний, ни молитв, кроме той, в самом начале.
Сама же Влада вновь окунулась в сознание Ростислава. Примерно так, как делала, дотягиваясь до людей издалека, но тогда она наблюдала со стороны, а теперь ей предстояло вмешаться. Хоть уже знала, что увидит, слившись с ним, все равно мороз пробежал по коже, когда почувствовала разрушительную силу яда. Сейчас они с Ростиславом сделались единым целым, и она разделяла с ним последствия действия отравы, которых, по правде говоря, хватило бы и на пятерых.  Некой отделившейся частичкой сознания, что осталась принадлежать ей одной, Влада отметила со стороны, что дыхание больного выровнялось, а провалившиеся щеки чуть-чуть порозовели: это ее жизненная сила сейчас тянула их обоих.
Достигнув высшего сосредоточения, она создала сгусток силы, такой, что стало жарко, как в самый знойный полдень, и послала его вперед, в недра их общего тела. Теперь ведунья видела точно, что происходит, хоть и не так, как смотрят обычным зрением. Будто черные стрелы пронизывали его изнутри, расходясь в разные стороны, целый веер черных стрел, несущих болезнь и смерть. Но при этом ни одна стрела не поднималась вверх. С ужасом Влада поняла, что это значит: этот яд не должен был затронуть сердце, легкие, мозг, чтобы не позволить жертве умереть слишком быстро. Кто-то очень изощренный постарался, изобретая его. Девушка снова сглотнула с трудом, преодолевая приступ тошноты.
Она направила свой горячий сгусток энергии, выжигая следы черной скверны, словно настоящим факелом. Сила огня и сила жизни - союзники, и первая из них очищает и исцеляет, чтобы затем могла придти вторая. Влада сознательно вызывала в себе огонь, не задумываясь сейчас, сможет ли справиться или сама сгорит в нем. И видела, как плавятся, будто воск, страшные черные стрелы, нехотя уступают ее усилиям!
Потом, все еще не разъединяя их сознание и мысли, она взяла свои ладони когда-то сильные, а сейчас высохшие руки спящего князя и послала ему образ его собственного тела, такого же здорового и крепкого, как прежде, благополучно избывшего немощь. Так будет очень скоро, и не останется ни малейшего ущерба, ни телесного, ни душевного. Девушка так увлеклась, что, несмотря на обстоятельства, невольно залюбовалась получившимся образом, в который, правду говоря, добавила много от их прошлой встречи в лесу. Ведь она не зря так щедро делилась с ним жизненной энергией, неудивительно, что его судьба сделалась ей небезразлична!
- Вот... Теперь нужно только время, чтобы восстановиться, - хриплым, каким-то чужим голосом произнесла девушка, с трудом поднявшись на ноги. Но голова сделалась совсем чужой, внутри все похолодело. Она снова упала на пол, и ее стошнило.
Никто не понял сразу, что произошло с ведуньей, могущество которой они только что наблюдали своими глазами. То исцеляет умирающего, а то сама падает без чувств... Кто-то плескал ей в лицо холодной водой, хотели унести...
- Дураки вы, не воины! Не видите, сколько сил вложила девка, да еще, небось, сама впитала остаток отравы! - рявкнул на кметей боярин Вышеслав.
- Положите ее, пока не уморили, здесь, рядом с князем! Если и вправду сотворила чудо, во всем княжестве не сыщется ей достойной награды...
- Да! Это чудо! - признавали очевидцы. - Только вдохновленная Богами ведунья могла совершить такое...
Рядом со спящим Ростиславом положили на княжеское ложе Владу, сейчас почти такую же бледную, как он. Но зато впервые за пять дней открыли окна княжеских покоев, и свежий ветер ворвался туда, принося ароматы весны.
Те, кто видел своими глазами исцеление Ростислава, не расположены были много об этом говорить. Они мало поняли о том, что, собственно, произошло, но сама их радость была не такого свойства, чтобы кричать о ней всему миру. Так бывает, когда видишь заповедный человеку край, поражающий красотой, потому что создан Богами для себя: и душа замирает, а хочется не петь, а молчать, потому что не найти подходящих слов. Даже самые отпетые болтуны сегодня были непривычно задумчивы. Но, видно, кое-что пришлось все-таки объяснить ожидавшим за дверью, а те уж поспешили поделиться радостным известием. Во всяком случае, скоро и весь Белгород Приморский был оповещен, что князь Ростислав останется жить, что его исцелила посланная Богами ведунья. И вряд ли кто-то в городе, кроме самого князя и Влады, спал в эту ночь. До утра слышались на улицах радостные вопли приморян. Но кто бы стал их осуждать, раз уж Боги сотворили для них чудо?
Влада проснулась на следующий день. Никто не спрашивал ее и не предлагал остаться, но все поняли как само собой разумеющееся, что она задержится здесь до выздоровления князя. Он и вправду был еще слаб, и ведунья первые несколько дней поила его снотворным, чтобы дать время отдохнуть от пережитого и восстановиться спокойно. Ей прежде приходилось видеть, как после долгого, спокойного сна исцелялись тяжело больные животные, да и люди тоже, вырвавшись из страшного круга непреходящей боли и ужаса. Она сама осторожно поила его молоком и травяными отварами - единственным, что ему пока можно было принимать, и охотно приняла обязанности сиделки. Судьба приморского князя не могла остаться безразличной той, кто так много сделала для его спасения.
"Как только буду твердо уверена, что он выздоравливает, тут же уйду домой", - сказала себе Влада. А сама втайне мечтала: хорошо бы как-нибудь попозже хоть одним глазком увидеть его таким, как застала в тот раз, возле лесного ручья.
Наконец, пришел день, когда Ростислав проснулся и открыл глаза. Все предыдущие события, должно быть, перемешались в его памяти, и он глубоко вздохнул, удивляясь, что больше не чувствует боли. Затем открыл глаза и увидел сидящую на скамье у его ложа Владу. Радостно вскрикнул:
- Значит, мне не привиделось! И тогда, в лесу, и здесь - это была ты... Ты спасла меня. Я слышал во сне, как ты молишь за меня Богов.
Влада улыбнулась. Она совсем не задумывалась, как будет говорить с князем, а между тем, этот момент пришел раньше, чем выросшая в лесу девушка успела подготовиться.
- Да, это я, княже. Помолчи пока что. Тебе нельзя много разговаривать.
Он снова вздохнул, медленно приподнял руку, ощупал себя.
- Ничего больше не болит. Посиди со мной хоть немного. Все равно не будет покоя, пока не встану с постели.
Тонкие русые брови Влады вдруг нахмурились почти сурово.
- И не думай сейчас об этом, княже! Тебе еще лечиться и лечиться, не скоро сможешь встать. Твое счастье: Боги любят тебя, раз послали мне целительную силу. И твои люди тоже: они нашли меня в лесу.
На лице Ростислава, все еще очень бледном, мелькнула слабая улыбка.
- Боги послали мне тебя, лучшего подарка мне не найти. Но почему ты заплела волосы? Распусти их, я хочу видеть их снова, как тогда.
Но девушка лишь перебросила косы за спину. В глазах ее метнулся испуг.
- Ты не мог видеть их распущенными, ты был слишком болен!
- Тебя бы я увидел даже без глаз, - заверил ее князь.
У девушки отчего-то тревожно забилось сердце, краска прихлынула к лицу, и она стыдливо отвернулась. Если бы не мысленное напоминание, что разговаривает с больным, едва начавшим возвращаться к жизни, она уже поспешила бы сбежать, как самая пугливая из лесных ланей.
- Подожди немного, княже... Мы поговорим после, - произнесла она непослушными губами. - Вот, лучше выпей молока.
Она приподняла его голову, помогая пить, и Ростислав не возражал, хотя бы так наслаждаясь ее прикосновениями.
- Благодарю тебя, моя спасительница... А ты так и не сказала, как тебя зовут.
Она, наконец-то, осмелилась встретиться с ним взглядом.
- Влада, дочь Борнаха. Из бора близ деревни Лесной.

[Convollar]

Сколько сил отдала Влада для исцеления Ростислава! Много ли осталось ей самой? Но какое-то время они были единым целым, это, нверно отзовётся в их жизни и в продолжении истории. Спасибо, эрэа Артанис!

[Артанис]

Эрэа Convollar, благодарю, что продолжаете читать!

Сколько сил отдала Влада для исцеления Ростислава! Много ли осталось ей самой? Но какое-то время они были единым целым, это, нверно отзовётся в их жизни и в продолжении истории. Спасибо, эрэа Артанис!

Ну, Влада-то восстановится! При ее способностях, она наверняка умеет восстанавливать жизненную энергию лучше обычных людей.
А Вы отметили очень важный момент. Да, это, конечно, подействует на них обоих, вопрос еще, на ком скажется сильнее.

Глава 9. Живая память
Прошло еще несколько дней. Князь Ростислав постепенно выздоравливал. Заботы Влады восстанавливали его силы быстрее, чем она сама могла ожидать. Браться за дела княжества ему пока что было еще рано, и большую часть времени он проводил вместе с ведуньей, которую ни за что не хотел отпускать от себя.
Сама же Влада никак не могла разобраться в себе. Ее ничуть не трогало, что все обитатели княжеского терема теперь склонялись перед ней, спасительницей их князя. Ей было уже известно, что людей поражает все, чего они не могут объяснить, и знатные воины и бояре в этом не намного отличались от простых селян. Она так и не приняла от них никакой награды, условившись подождать выздоровления князя. Но точно знала, что ничего не попросит и у него. Драгоценности и золотые гривны в лесу ни к чему, а земли, кроме той, где родилась и выросла, ей не нужно. Как только она поймет окончательно, что ей тут не место, исчезнет из Белгорода Приморского навсегда, без лошади и провожатых. Но почему-то она медлила с уходом. Каждое утро говорила себе, что князь еще очень слаб, и ему нужна ее забота больше, чем лесным жителям, и что уйти, не прощаясь, было бы невежливо. И она оставалась еще на день, твердя себе, что он будет последним.
Однажды днем они сидели с Ростиславом на скамейке в саду, под тенью большой раскидистой липы. Князь только что сумел дойти сюда вполне самостоятельно, и теперь велел сопровождающим оставить их с Владой одних. Улыбнулся, глубоко вдыхая свежий воздух.
- Никогда раньше не видел такой весны... Как будто освежающий дождь смыл со всего пыль, и каждый предмет сделался светлее и ярче, чем был. Вот эта липа, ландыши там, в тени, даже солнечный свет теперь видятся иначе.
- Ты же почти что вернулся из мертвых, - вырвалось у девушки. - Понятно, что для тебя сейчас все ожило заново вместе с тобой. Удивляет и такое, чего прежде не замечал глаз...
- Да. И еще - потому что ты рядом, Влада, - он произнес ее имя с таким выражением, что девушка будто примерзла к скамье, где стояла. В голове билась только одна мысль: "Уйти! Завтра же уйти, на рассвете, пока никто не хватится!"
Вслух же проговорила с почти материнской строгостью:
- Незачем тебе говорить мне такое, князь. У тебя - все Приморье, у меня - мой лес. Чего же ты от меня хочешь? - и все-таки она выбирала слова осторожно, не могла решиться произнести такие, что, она знала, навсегда развели бы их пути в разные стороны.
Он тяжело вздохнул, терпя ее холодность. Будь он сейчас в полной силе, вел бы себя смелее, давно бы все выяснил раз и навсегда. Теперь же не был уверен, сможет ли вообще его спасительница когда-нибудь поглядеть на него иначе как с жалостью, в которой он больше не нуждался.
- В моем княжестве той, что спасла меня, будет принадлежать все! Народ и так уже видит в тебе Богиню, и вполне справедливо. Да, и не зови меня князем!
- А как мне тебя звать?
- По имени. Кто же имеет на это больше прав, чем ты?
Она тихо, одними губами прошептала его имя, будто пробуя на вкус. В нем ей почувствовалась свежесть весеннего утра и горьковатая нотка полыни, стремительный ветер и прохлада родниковой воды. Это имя означало молодость, только еще начинающую подъем, и в то же время было древнее времени, в котором они жили сейчас. Недаром его имя привело князя Ростислава сюда, в Приморскую Землю, похожую на кипящий еще нерастраченной жизненной силой котел. Не ко времени оно было в давно обжитых краях, довольных сытостью и покоем.
- Хорошо, Ростислав. Пусть так, но тебе все равно придется со мной расстаться.
Он стремительно обернулся к ней, так что голова закружилась. Злясь на себя за все еще не отступающую слабость, воскликнул громко, почти закричал:
- Да почему, Влада?! Кто помешает князю приморянскому оставить рядом свою избавительницу, хотя бы и жениться на ней, если пожелает? Какая женщина могла бы сделать больше? Никто не посмеет мне мешать, а если и посмеет - меня не волнует их мнение! Только от тебя зависит, согласиться или нет! - Ростислав вдруг сник, провел ладонью по вспотевшему лбу. - Если ты не хочешь - другое дело. Может быть, ты любишь другого?
Ему только сейчас пришло в голову, что он ведь ничего не знает о Владе. Быть может, у нее вправду есть возлюбленный в каком-нибудь селе поблизости от леса? При мысли, что какой-нибудь деревенский увалень, обычный пахарь или пастух, может оказаться счастливее него, князю становилось горько, но тут уж ничего не сделаешь. Иные князья и бояре, случалось, уводили к себе понравившихся девушек, не спрашивая их желания, но это никогда не доводило до добра. Так поступают лишь те, кто неспособен любить по-настоящему. К тому же, Влада - не простая деревенская девчонка, попавшаяся на глаза в праздничном хороводе, не могло быть и речи, чтобы оскорбить ее.
- Нет, я не любила еще никого, - ответила ведунья, и он сразу воспрянул. - А ты почему до сих пор остаешься неженатым?
Он пожал плечами.
- В основном, дело случая. Родители не успели найти мне невесту - умерли, когда мне было одиннадцать. Дяде, у которого я вырос, нужен был от меня лишь еще один меч. А здесь, в Приморье, пока не было случая приглядеться. Или, вернее, Боги не препятствовали моей встрече с тобой... Ну, Влада же! - он хотел ее обнять, но девушка проворно вскочила на ноги.
- Не проси меня! Ты - князь, я - ведунья, не пара тебе. Если я... помогла, это ничего не значит. Я пришла бы к любому, в княжеский терем или в простую избу. Ты мне ничем не обязан.
Ростислав вскочил на ноги и тут же побледнел как смерть, уцепился за липовую ветку.
- Я что, противен тебе? - спросил он девушку. - Может, все вспоминаешь меня больным? Вы, лекари, людей не очень-то уважаете. Помню, в Червлянске при дружине состоял один лекарь, так он каждого, кто в учебном бою вылетит из седла или поранится, отчитывал, как нашкодивших щенят, будто мы сами виноваты.
Влада улыбнулась уголками губ его шутке.
- Не в том дело. И я желаю тебе только добра. Но не могу остаться с тобой. У меня есть лес и мои друзья звери. Я не должна покидать их надолго, мне необходимо быть там.
Ей не хотелось никому рассказывать, почему  она может быть в безопасности только в лесу. Тем более, нельзя было втягивать в это Ростислава. И она постаралась объяснить так, чтобы он принял все как должное, но не допытывался до первопричин.
Кажется, он поверил. Во всяком случае, сел обратно на скамью, что-то обдумывая. В любви как на войне: если не можешь опрокинуть вражеский строй прямым натиском, можно отступить и перегруппировать войско, чтобы зайти сбоку.
- Хорошо, пусть так. Я не прошу тебя покинуть лес. Может быть, ты - вила, лесная дева, или русалка, и не можешь долго оставаться среди людей? - предположил он. - А мне ты позволишь бывать у тебя в лесу? Я обещаю никому не открывать твоих тайн. Так мы сможем видеться часто, если захочешь.
В этот раз Влада позволила взять себя за руку, и отметила, что рука князя, постепенно обретающая плоть, была горячей. Но сама ничего не ответила на его движение.
- Я еще мало тебя знаю, Ростислав, чтобы связать жизнь с тобой.
Это было правдой, хотя, пожив немного в Белгороде Приморском, успела поглядеть и людей, и их князя. Впрочем, что приморяне его любили, было ясно сразу, еще по тем трем кметям, что приезжали за ней. Стало быть, он был достоин их любви. Он был настойчив и отважен в бою, иначе не сделался бы князем приморским, был щедр к своим друзьям и союзникам и милостив к слабым - последнее она видела сама. И все-таки этого было для нее недостаточно, чтобы решиться. Ведунья, как никто, знала, что не следует совершать неосмысленных поступков, не задумываясь об их последствиях. Пока что ей было приятно видеть князя Ростислава, потому что она исцелила его от яда, и потому что во время исцеления она сделалась с ним единым целым. То мгновение, когда у них было единое сознание и общая кровеносная система, не прошла бесследно для них обоих. Теперь, в разговоре с Ростиславом, ведунья порой почти узнавала сквозь черты его лица другого человека, словно некогда дорогое, но бесконечно далекое воспоминание. А может, и не другого - это было еще не вполне ясно ей, и требовалось время, чтобы окончательно все прояснить.
А для приморского князя это вовсе не было проблемой. Он улыбнулся ей, и девушку, вопреки всем сомнениям, порадовала эта улыбка на его живом лице.
- Так узнаешь еще! Теперь у нас с тобой впереди вся жизнь, Влада, а может, и гораздо больше, чем одна жизнь. Знаешь, мне кажется, я когда-то очень давно уже знал тебя. Наверное, потому меня так поразило твое явление в лесу... Ты веришь мне или думаешь, что я сошел с ума?
Он был словно опьянен ее присутствием, весной и возвращающейся жизненной силой, и пользовался этим состоянием, чтобы высказать Владе все свои потаенные мысли. А у нее при этом тревожно забилось сердце. Как много он сумел понять?!
- Такое бывает, - не стала она отрицать. - Может быть, очень давно, в другой жизни, мы и знали друг друга. Мало кто знает об этом точно, лишь во сне иногда приходят воспоминания, но смутные, как и все сновидения.
- Я видел сон, когда ты меня лечила, - припомнил Ростислав. - Там был морской берег, гавань, полная кораблей и людей, но точно не в Приморье, и вообще ни в одном из известных мне мест. Все спешили скорее взойти на ладьи и отплыть, и я спешил тоже, потому что под ногами дрожала земля, и ветер едва не сдувал нас в море. А как только корабли отошли подальше от берега, поднялась огромная волна, что могла бы, кажется, захлестнуть самую высокую гору, и скрыла от глаз ту землю. Это тоже был сон?
Влада даже вздрогнула от удивления. Не ожидала, что он и это почерпнет из ее сознания! Но вместе с тем подумалось с жутковатым весельем: может, хорошо, что он знает и это? Зря обычных людей зовут "имеющими короткую память": сколько из них могли бы знать не меньше посвященных, будь им известно о мире сверх известного всем... А может быть, его возвращающаяся память - знак, что Боги и впрямь не зря устроили им встречу? Если, конечно, она правильно понимает Их волю...
- Мне рассказывал отец, что когда-то очень давно в далеких морях лежала земля, которой теперь нет. Она утонула, но ее жители спаслись и расселились по разным странам, и передали потомкам легенды о своей родине, - она постаралась передать в нескольких словах общую суть, не вникая в подробности, потому что пришлось бы объяснять слишком многое.
Ростислав кивнул ей, будто ожидал примерно такого ответа.
- Я понял! Ты сама - из рода жителей той земли. Вот откуда твой дар и твоя сила, неведомая прочим людям. Ведь я угадал?
И, не ожидая, пока оторопевшая девушка ответит ему, принялся целовать ее, жадно и горячо, сколько им обоим хватало дыхания. И девушка, уже понимая, что ей не сбежать вновь в свое лесное одиночество от этого человека, почерпнувшего слишком много из ее памяти, уже не возражала против ее ласк. Если уж он завладел ее тайнами, которых она по своей воле не открыла бы ни одному человеку на свете, то хорошо, что он, по крайней мере, был рядом. Впервые после гибели родителей лесная ведунья вынуждена была признать, что ей сделался нужен другой человек.

[Convollar]

Вот и  интрига завязывается. и не только интрига, но у нас есть ещё Жрецы - как они отнесутся к спасению Ростислава? Однако, похоже, они оба , и Влада и Ростислав имеют общие корни. Ждём, что дальше? Спасибо, эрэа Артанис!