Печать

[Артанис]

Простите, пожалуйста, что вчера не смогли написать!
Вот начало новой главы, последней в этой части. После нее предполагаем написать еще несколько рассказов для "Скрытых страниц", чтобы затем опять вернуться к основному произведению. Очень надеемся, что все получится!

Было бы хорошо, если бы Бересвинда после этого хоть что-то поняла. Но надежды мало

Поживем - увидим!
Зато надежды других наших героев, наконец, готовы сбыться.

Глава 30. Зов сердец (начало)

На следующее утро в покоях графини Кенабумской творилось оживление, насколько можно было об этом говорить в нынешних трудных обстоятельствах. Сегодняшний день сулил надежду семье Карломана.

Альпаида была уже одета в платье, которое раньше надевала, встречая мужа из дальних поездок. Оно всегда приносило ей долгожданную встречу с Карломаном, и она горячо надеялась, что поможет и сегодня. Платье было скромным. но красивого и элегантного покроя. Темно-зеленого бархата, цветом и на ощупь - как мох, растущий под темными сводами лесов. Впервые со дня, когда ранили ее супруга, Альпаида не надела более мрачного, почти траурного платья. Она была исполнена надежды.

Платье все еще хорошо сидело на ней. Графиня Кенабумская сохранила фигуру своей молодости, а в последнее время, к тому же, сильно исхудала, и без труда смогла надеть его.

Волосы Альпаиды удерживал прекрасный резной гребень из слоновой кости. Некогда Карломан привез еще жене из Венетийской Лиги, где был послом. Сегодня она с особенным чувством надевала вещи, связанные с ее возлюбленным супругом, воплощавшие память о нем.

Гребень держал ее волосы, спускавшиеся густым каскадом на плечи и ниже. Карломан любил, когда ее волосы ниспадали свободно. Пусть нынче они потускнели и поседели, но графиня все еще готова была встретить своего супруга такой, как он любил ее.

Она стояла возле убранной постели. Рядом со свекровью ожидала Луитберга, вся во внимании. И они тихо беседовали о том, кто был дороже всех их семье.

- Этой ночью мне приснилось, будто я снова танцую с Карломаном на речном лугу, у нас в Кенабуме, там, где цветет жасмин, - тихо поделилась Альпаида с невесткой, и глядя у нее блестели, как звезды. - Знаешь, Луитберга: на нашем первом свидании Карломан сплел мне диадему из жасминовых веток, с полевыми цветами, и я носила ее с большей радостью, чем королева - свою корону. Мне до сих пор чудится аромат цветов жасмина, похожих на белоснежные звезды.

Луитберга кивнула, втайне опасаясь необычной восторженности в голосе всегда невозмутимой графини Кенабумской. Это удивило ее еще сильнее, чем жестокое отчаяние прежних дней. И жена Ангеррана осторожно проговорила:

- Теперь я понимаю, матушка, почему это место на берегу Леджии так украшено! Не у каждой семьи бывает такая прекрасная история любви. Я верю, что вы с батюшкой Карломаном еще не раз побываете у своего жасмина, дерева любви. Только ты выдержи все, что произойдет сегодня, матушка! Я верю, что все будет хорошо, и ты скоро обнимешь своего супруга. Но для этого необходимо выдержать все, что должно произойти сегодня.

Альпаида глубоко вздохнула, возвращаясь мыслями к сегодняшнему дню.

- Ты права, Луитберга! Что ж, посмотрим, какие вести принесет Ангерран...

В этот миг дверь отворилась, и вошел Ангерран. Он, как и обе дамы, был сегодня не в трауре, но в строгом светло-сером одеянии, и, повзрослевший за эти седьмицы, как никогда походил на своего отца, и лицом, и статью. Альпаида, мать, загляделась на своего первенца.

- Здравствуй, сын мой! - тепло кивнула она.

Подойдя к матери и жене, Ангерран поцеловал в щеку сперва одну, затем другую, и улыбнулся, давая понять, что пришел с добрыми вестями.

Луитберга с волнением проговорила:

- Здравствуй, милый муж мой! Какие вести ты сообщишь нам?

- Благоприятные, - интонации Ангеррана тоже очень напоминали отцовские, но Альпаиде показалось, что он на мгновение замялся. - Нашей семье позволено побыть возле отца сегодня, накануне церемонии вложения меча! По велению короля, Жоффруа де Геклен пропустит нас.

Лицо Альпаиды озарилось надеждой. Она улыбнулась сыну, взглядом выражая свою любовь. Ей и больно, и светло было замечать его все усиливающееся с годами сходство с отцом.

- Как хорошо, мой дорогой сын, что тебе удалось этого добиться! На призыв родных людей, на зов любящих сердец Карломан скорее отзовется!

На лицах Ангеррана и Луитберги, как в зеркале, отразилась та же неистовая надежда, что согревала всех родных Карломана с самого черного дня трагедии на ристалище.

И первенец Карломана и Альпаиды горячо проговорил, непохоже на его привычную сдержанность:

- Я тоже верю всем сердцем, что сегодня отец откроет глаза! И все наши родные, кто сейчас в Дурокортере, и кого нет здесь. Только надежда на возвращение отца помогла бабушке Гвиневере и моему брату Дунстану склонить Совет беспокойных Кланов к миру. Мы будем звать отца. и вернем его к жизни!

Голос Ангеррана был исполнен воодушевления, и его горячая вера передавалась обеим дамам. Он видел улыбку матери, тем не менее, разглядел также и грусть в ее глазах. Но это было понятно, и за ее потаенную печаль он, пожалуй, еще больше любил мать и был ей благодарен. Ведь она тревожилась сильнее, чем все они, о том, что только еще должно было сбыться, но отнюдь еще не сбылось, и само по себе казалось почти невероятным. Время чистой радости еще отнюдь не пришло, и в том, что чувствовали они все, было пока больше томительного ожидания. А, если матушка видела отца в его облике, для Ангеррана это было высокой честью.

Луитберга подошла к супругу и ласково коснулась его руки.

- Благодарю тебя за все, чего ты добился у своего царственного кузена!

Глядя на сына с невесткой, стоявших рядом - молодую, красивую и дружную пару, - Альпаида как бы заново видела со стороны себя с Карломаном. Ведь Ангерран, их первенец, так походил на отца! Разве что глаза взял от нее. И, как многие дети, выросшие в счастливых семьях, он позаботился устроить собственную семью по образцу родительской. Как и его отец, Ангерран ценил в женщине не только красоту, но также ум и способность понять его. В Луитберге он счастливо обрел сочетание того и другого, и Альпаида радовалась, наблюдая за ними. Она знала, что и Карломан радовался за семью старшего сына. И ему тоже, без сомнения, будет приятно увидеть Ангеррана с Луитбергой вместе, как только он придет в себя!

Альпаида вновь сумела улыбнуться им, хотя губы ее немного дрожали.

- Счастья вам, дети! Постараемся сегодня все вместе добиться его для нашей семьи! И пусть боги арвернов и "детей богини Дану" помогут нам спасти Карломана!

***

В этот миг в покоях принца Дагоберта тоже готовились ко встрече с Карломаном, хотя прочие обитатели Дурокортерского замка ожидали прощания с ним. Здесь сам Старый Лис беседовал с сыном Хродебергом о войне и о политике. Два коннетабля Арвернии, бывший и нынешний, сидели в креслах напротив друг друга. Как и все родные Карломана, они сегодня оделись строго и просто, без внешней роскоши, но не в те мрачные, почти траурные одеяния, что носили последнее время. Не сговариваясь, в семье графа Кенабумского чувствовали, что в такой день не бывает мелочей. Даже одежда их могла, казалось, выразить, как сильно они ждут возвращения Карломана к жизни, а могла повергнуть в отчаяние.

Было еще рано, и отец с сыном нарочито деловитым тоном обсудили будущие военные вопросы. Хоть Дагоберт и передал жезл коннетабля Хродебергу, но ему все еще было что сказать сыну. а тот охотно прислушивался к советам своего отца. Оба старались отвлечься и не тревожиться о Карломане, встречу с которым им обещал король накануне церемонии вложения меча в руки отходящему в Вальхаллу. И Дагоберт, и Хродеберг надеялись всей душой, что до церемонии вовсе не дойдет! Но сейчас, собрав все свое самообладание, они старательно обсуждали другие государственные вопросы. Хотя мыслями то и дело непроизвольно возвращались к Карломану, а порой и вслух.

- Следи всегда, чтобы высшие военные должности были заняты достойными людьми! Если с одним из военачальников что-то случится, пусть всегда будет под рукой и заранее назначен тот, кто его заменит. Это уменьшит опасность интриг за командные должности.

Хродеберг согласно кивнул.

- Я знаю, отец! Потому и назначил Магнахара своим заместителем, сразу и недвусмысленно.

- Да, на Магнахара ты можешь положиться всецело; недаром он вырос вместе с Карломаном и Хлодионом, как их родной брат, - с гордостью проговорил старик. - Я не сомневаюсь и в Жартилине Смелом, маршале севера, хоть в его жилах течет кровь "детей богини Дану"...

Сделав паузу, бывший коннетабль нахмурился и продолжал совсем иным тоном, задумчиво и сурово:

- Вот кто не внушает мне доверия - так это маршал юга, Норберт Амьемский. И не только мне: сам Карломан после Окситанской войны признавал, что военные дарования Норберта можно использовать во благо Арвернии, только держа его под надежным присмотром. Об этом я и хочу предупредить тебя, Хродеберг! Держи Норберта при себе или поручай Магнахару наблюдать за ним. Но не позволяй ему действовать самостоятельно, не поручай ему ни авангарда, ни арьергарда, где над ним не будет высшей власти! И Карломан, и я были еще тогда уверены, что карательные рейды Одиллона Каменного проводились с позволения Норберта Амьемского. Ну, Одиллона теперь в войсках нет! Однако подобные ему "псы войны", считающие жестокость наиболее целесообразной, всегда находятся; это неизбежное зло в любом войске. Гораздо хуже - если кто-то использует их, такими, как есть, ради славы и власти.

Хродеберг долго молчал, не находя слов. Ему вспомнилось воочию, что творилось во время затянувшейся Окситанской войны, сколько тысяч людей погибли, сколько были обездолены, когда война разгорелась заново, когда нибелунги бросились мстить арвернам за убийство наследного принца Теодориха и его жены, что, по иронии судьбы, были родителями нынешней королевы. Сыну Дагоберта всегда было больно от того, что это совершили его товарищи по оружию, что кровь вероломно истребленных пятнала знамя Арвернии. К тому же, устроенное Одиллоном побоище было бессмысленным: ведь к тому времени Нибелунгия готова была заключить с Арвернией мир! Но при мысли о том, что один из знатнейших вельмож Арвернии намеренно затягивал войну, считая кровь тысяч людей приемлемой ценой для личного благополучия, Хродеберга бросало в дрожь, которую он, впрочем, мужественно постарался не выдать отцу.

- Но ведь никто не смог доказать, что Одиллон действовал по воле Норберта Амьемского, маршала юга, - осторожно заметил он. - Даже Карломан ничего не выяснил в точности.

Дагоберт усмехнулся уголками рта.

- Доказательства... Без железных доказательств мудрено обвинить такую особу, как сын Бертрама Затворника, одного из знатнейших и влиятельнейших принцев крови! Если нам каким-то чудом не попадет в руки письменный приказ от Норберта Одиллону напасть на резиденцию принца Теодориха и всех уничтожить, с его несомненной подписью и печатью, мы не вправе обвинить маршала юга. Но, если такой приказ и был, то, верно, давно уничтожен, ведь прошло пять лет! Таким образом, мы вынуждены терпеть Норберта Амьемского, однако должны держаться осторожно. На войне не забывай о нем, Хродеберг, однако и не думай больше, чем следует. Твое главное дело - разбить междугорцев и тюрингенцев. Разоблачить маршала юга давно хотел и Карломан. Надеюсь, у него еще будет такая возможность! Война сама может предоставить способ подстроить Норберту ловушку или использовать его очередной замысел против него самого. Я говорю тебе лишь к тому, чтобы ты был осторожен.

- Благодарю, отец! - с глубокой признательностью ответил Хродеберг. - Я буду осторожен вдвойне, как подобает на поле боя. "Устремившись вперед и вступив в ожесточенную схватку с сильным противником, умей ощущать затылком и всей кожей противников, оставшихся сзади", - процитировал он Турнирный Кодекс.

Дагоберт улыбнулся сыну, сидящему напротив него.

- Я знаю, мой Хродеберг, что ты не оплошаешь просто так, ибо в тебе сочетаются решительность и осторожность! Ты знаешь войну, ее жестокую, прихотливую стихию, знаешь наших врагов и союзников. Конечно, и самого хладнокровного человека способны погубить непредвиденные обстоятельства. Вот, Карломан...

Старик умолк, глубоко вздохнув. А сын протянул ему руку, успокаивая:

- Батюшка, ты же знаешь, Карломан будет жить! И сегодня, когда все решится, мы должны особенно верить в лучшее, не допуская никаких сомнений.

Дагоберт кивнул, справившись с тревогой.

- Ты прав, сын! Просто мне не верится, что всего через несколько часов все будет ясно. Если, конечно, живая вода в самом деле достаточно восстановила его силы...

- Так говорит Варох. А он разбирается в тайных силах лучше, чем мы с тобой, - напомнил Хродеберг.

- Это правда! - согласился его отец. - Что ж, теперь можно нам всем подождать несколько часов, если ждали полмесяца! Поговорим пока еще о будущей войне... Учти, Хродеберг: люди решают все! Какому человеку ты дашь ответственное поручение, так у тебя и пойдет дело. У каждого свои цели, свой взгляд на свои обязанности, и они действуют соответственно им. Если не хочешь, чтобы важное дело загубили, полагайся лишь на самых надежных, кто мыслит наилучшим образом.

Старый Лис говорил о военачальниках в будущих битвах, а мысленно видел перед собой Королевский Совет и ставленников Паучихи. Догадавшись по горькой усмешке отца, о чем он думает, Хродеберг вновь ободряюще улыбнулся.

- Теперь боги помогут нам, чтобы у власти по-прежнему оставались достойные люди.

- Это правда! - старик сразу приободрился. - Еще не все потеряно, и Карломан, вернувшись к жизни, многое расставит по местам. И возможно даже, нам удастся исправить и ту несправедливость, над которой до сих пор ни у кого не было власти...

Хродеберг кивнул, давая знать, что понял, о чем речь.

Так и говорили отец с сыном о войне и о политике, о государственных заботах. Но, о чем бы ни шла речь, за чем виделся образ Карломана, о котором они оба сегодня думали неотступно.

[Карса]

Интриги, интриги... Бересвинда, привыкшая вертеть своим сыном, видно, считает, что за каждым мужчиной-политиком стоит женщина-кукловод. Может, было бы разумнее Альпаиде сказаться больной, и дело не дошло бы до яда? Или всё же дошло бы? Странный всё же образ мыслей у королевы-матери - Дагоберт безопасен, поскольку уже не коннетабль,  а титул, связи и влияние без должности ничего не значат. 

[katarsis]

События выходят на финишную прямую. Я уже и сама жду-не дождусь, когда Карломан очнётся.
Интересные подробности про Норберта Амьемского. Точнее подозрения, но очень правдоподобные. Получается, Одиллон не самодеятельностью занимался? Интересно, но правду уже не выяснить, разве что тот самый приказ неожиданно обнаружится в футлярчике Фульрада или в другом таком же неподходящем для него месте. Ну, а что? Норны могли пошутить.

[Артанис]

Эрэа Карса, эрэа katarsis, оба соавтора благодарят вас от всей души!

Интриги, интриги... Бересвинда, привыкшая вертеть своим сыном, видно, считает, что за каждым мужчиной-политиком стоит женщина-кукловод. Может, было бы разумнее Альпаиде сказаться больной, и дело не дошло бы до яда? Или всё же дошло бы? Странный всё же образ мыслей у королевы-матери - Дагоберт безопасен, поскольку уже не коннетабль,  а титул, связи и влияние без должности ничего не значат.

По крайней мере, Бересвинда считает, что женщины хитрее и изощреннее мужчин.
Альпаида тоже уперлась: нет, она ради Карломана и своих родных не будет прятаться. Возможно, и было бы лучше.
Вообще, конечно, принцы крови имеют большое значение (хоть некоторым, вроде Норберта Амьемского, хотелось бы сделать его еще больше). Но Бересвинда недооценивает Дагоберта. Тем более, он-то как раз сумел схитрить, показавшись ей слабее, чем есть.

События выходят на финишную прямую. Я уже и сама жду-не дождусь, когда Карломан очнётся.
Интересные подробности про Норберта Амьемского. Точнее подозрения, но очень правдоподобные. Получается, Одиллон не самодеятельностью занимался? Интересно, но правду уже не выяснить, разве что тот самый приказ неожиданно обнаружится в футлярчике Фульрада или в другом таком же неподходящем для него месте. Ну, а что? Норны могли пошутить.

Мы тоже ждем не дождемся!
Да, Одиллон действовал, как годится для него, но такие чрезвычайные меры были кое-кому выгодны.
Кто знает! Все может выясниться (это по поводу футлярчика Фульрада).

Глава 30. Зов сердец (продолжение)

Младший сын Карломана и Альпаиды, Аделард, тоже собирался во дворец, чтобы вместе со всей семьей увидеть отца. Он, как и вся семья графа Кенабумского, горячо надеялся, что сегодня отец возвратится к жизни.

И сейчас Аделард стоял возле алтаря Циу, рядом со своим наставником, жрецом Нитхардом. Они тихо беседовали о том, что должно произойти.

- Каков бы ни был итог сегодняшнего дня, Аделард, ты должен это выдержать, - проговорил Нитхард. - Судьбу принимают как должно сами боги. Придет время - и Всеотец Вотан погибнет в битве с волком Фенриром, наш покровитель Циу - с Гармом, псом Хель, а Донар Громовержец - с Мировым Змеем.  Они готовы встретить свою судьбу, без страха и без протеста. Подобает ли людям противиться, даже если им придется лишиться самых родных на свете?

Аделард глубоко вздохнул.

- Нет, наставник! Я не собираюсь спорить с судьбой. Пусть сбудется, как ведомо богам и всеведущим норнам... Но все-таки, нам пока еще неведома воля Высших Сил! - Аделард намекнул наставнику на ожидание, что поддерживало их семью с самого начала, и особенно - после того, как добыли живую воду для Карломана.

Нитхард глубоко вздохнул, словно пробуя на вкус воздух, сосредоточенно пытаясь уловить новые веяния. Поглядел на мраморный лик Циу. И жрецу привиделось, что бог войны загадочно усмехнулся, словно ему хотелось что-то сказать, однако сдерживался, ибо время еще не пришло...

- В дыме жертвоприношений на алтаре мне видится, что должно произойти нечто, неожиданное для многих, - осторожно проговорил Нитхард. - Я и сам чувствую. как что-то начинает меняться. Со временем ты, Аделард, наверняка научишься ощущать изменения в ткани мироздания. Это носится в воздухе, как напряжение перед грозой. Если у тебя есть хоть некоторая способность тонко чувствовать, ты научишься.

Аделард кивнул, воодушевившись.

- Есть еще на свете сила, способная многое изменить!

Нитхард поглядел на изваяние бога войны за алтарем, и снова обернулся к юноше, загадочно приложив палец к устам.

- Будем надеяться, что жребий норн еще сулит счастье семье графа Кенабумского! Лик судьбы причудлив и удивителен, и трудно бывает распознать его заранее. Жребий норн порой исполняется непредсказуемыми путями. Ему могут содействовать такие силы, о которых люди не всегда имеют понятие... Но все же, прошу тебя и твоих родных быть осторожными! - добавил Нитхард. - Не стану призывать к вражде с тайными силами, как жрецы Донара, но всего лишь к осторожности, даже если сегодня они помогают вам! Только когда вы убедитесь, что все закончится хорошо, радуйтесь победе, но не раньше. Не думай, что я угрожаю тебе, Аделард! Я всего лишь стараюсь тебя утешить, чтобы твои надежды не потерпели крах.

Аделард вздохнул и с благодарностью взглянул в глаза наставнику.

- Пусть боги благословят тебя!

***

В это время богов просила о помощи и королева Кримхильда. Она тоже знала, что должно сегодня произойти, и тоже всем сердцем надеялась, что сегодня граф Кенабумский вернется к жизни. Об этом она молилась сегодня у алтаря Фригг в дворцовом святилище.

Но и не только об этом. Пожалуй, еще горячее молодая королева просила Госпожу Асгарда о любви своего царственного супруга, о семейном счастье, о детях. Возложив на алтарь золотой браслет и цветы, она мысленно беседовала с богиней, зная, что мысль, исходящая от всего сердца, долетит до Высшего Неба, точно на крыльях синих птиц.

"Великая Госпожа, супруга Всеотца Вотана, упроси своего всесильного супруга защитить нас, ваш народ, арвернов! Пусть сохранит жизнь графу Карломану Кенабумскому, не забирает его в Вальхаллу! Граф Кенабумский слишком нужен нам всем - своей семье, родным, моему царственному супругу, который не сможет спокойно жить, имея на своих руках кровь любимого дяди. Рано еще графу Кенабумскому присоединяться к павшим героям! Его жизнь нужна Арвернии и Королевскому Совету. Сберегите, о всемогущие боги, жизнь майордома! А затем, если вы заботитесь о сотворенных вами людях, подарите хоть немного счастья и мне с моим царственным супругом! Помогите мне стать настоящей женой моего Хильдеберта! Пусть он любит только меня, не тревожимый никакими призраками прошлого! Помоги мне, мудрая Фригг, супруга Всеотца Вотана! Ведь если бы Он тебя покинул, был бы рядом с тобой, но не вместе, то и ты страдала бы от одиночества, как я сейчас! Я, королева Арвернии, прошу тебя и других богов о помощи, во имя нашего народа, детей ваших!"

Долго, горячо, истово молилась Кримхильда, простирая ладони к алтарю Владычицы Асгарда. Лицо ее выражало горячую надежду, синие глаза Нибелунгской Валькирии ярко блестели.

Жрица Теоделинда, стоявшая чуть поодаль, наблюдала за женой своего брата, полной молитвенного вдохновения. Она всем сердцем сочувствовала Кримхильде и своему царственному брату, и желала им счастья. Однако понимала, что следует действовать очень осторожно.

Закончив молитву, Кримхильда с привычной решимостью обратилась к жрице:

- Теоделинда, когда будет готово любовное зелье?

Принцесса-жрица отвела глаза под настойчивым взглядом Кримхильды, не в силах возражать ей.

- Зелье готовится, но для него нужно время, государыня-сестра! Оно зреет. Но еще не для всех компонентов пришел должный срок. Когда зелье обретет полную силу, я сообщу тебе.

- Сообщи мне, Теоделинда! - потребовала молодая королева порывисто. - Будь хранительницей нашего счастья, помоги нам с Хильдебертом обрести любовь!

Жрица мягко улыбнулась, сочувствуя невестке и брату.

- Я обещаю тебе, Кримхильда!

Теоделинда понимала невестку, может быть, гораздо лучше, чем кто-либо при арвернском дворе. Ведь жрица и сама была всю жизнь чужой в собственной семье, не знала ни преданности кровной родни, ни мужского прикосновения. Однако Теоделинда родилась для такого предназначения и не знала никакой иной судьбы, воспитанная жрицами ради служения. Она никогда не была так горяча, как Кримхильда, не томилась ожиданием непознанной любви, не стремилась к семейным радостям, что были ей запрещены. Но молодой королеве, напротив, были необходимы семья и любовь, она всем сердцем желала того, что было дозволено ей, и даже прямо-таки вменялось в необходимость. Если Кримхильда могла обрести любовь мужа только с помощью приворотного зелья, значит, ей стоило помочь!

И вновь принцессе-жрице вспомнилось ее тревожное видение в огне: о недолгом счастья брата с Кримхильдой и об одиноком, безутешном Хильдеберте впоследствии.

Так что же: ей помочь Кримхильде, даже зная, что ей грозит гибель?.. Быть может, их семейное счастье в самом деле продлится недолго. Но все-таки, в том видении у них родилась дочь. Значит, и это краткое время будет послано богами не зря! Значит, помочь им обрести счастье хотя бы ненадолго будет добрым делом! Ибо сейчас, когда Хильдеберт и Кримхильда тосковали поодиночке, как чужие, было больно даже глядеть на них.

По крайней мере, Теоделинда сочла себя вправе помочь им, как просила Кримхильда.

- Будет тебе любовное зелье, моя царственная сестра! Подожди еще немного, - пообещала жрица молодой королеве.

Лицо Кримхидьды просветлело от радости.

***

Пока одни готовились к предполагаемой церемонии вложения меча в руки Карломану, а другие с тревогой и надеждой ожидали его возвращения к жизни, по-своему готовилась и юная Фредегонда. Она не считалась близкой родственницей майордома, и не могла открыто заявить о своих заслугах, признанных его семьей. А потому ей предстояло оставаться в стороне, и не показывать, какие важные события должны произойти благодаря ей.

И вот, внучка вейлы спустилась в сад, подошла к Западной башне, где находились покои графа Кенабумского. Она приблизилась к дубу и поглядела вверх, в распахнутое окно, пытаясь угадать, что происходит там, где лежит сейчас раненый Карломан.

Ее ласточка кружила вокруг дуба. Она, конечно, могла узнать гораздо больше, чем девочка, ожидавшая внизу.

Ворон, сидевший, как всегда, на своем посту, хрипло каркнул, приветствуя приятельницу-ласточку.

- Привет тебе, легкокрылая щебетунья! Сегодня состоится знаменательное событие! - торжественно произнес он.

Ласточка ответила ему, стремительно порхая вокруг:

- Здравствуй, чернокрылый вещун, посланец богов! Давно уже ждали мы возвращения коронованного бисклавре! И сегодня все решится! - звонко щебетала ласточка, ликующе порхая вокруг дуба и перед раскрытым окном башни.

Фредегонда расслышала беседу птиц, поняла и сильно обрадовалась, веря, что все будет хорошо. Карломан Кенабумский оживет сегодня, и произойдет это благодаря ей, наследнице вейл!

В покоях возле окна стоял старый жрец Турольд. Он увидел ворона и порхающую ласточку. Хоть и не понял, в отличие от Фредегонды, их слов, но почувствовал, что это не простые птицы, и в их речах есть смысл.

Поглядев вниз, жрец заметил стоявшую внизу Фредегонду. В первый миг он разглядел лишь необыкновенную красоту юной девушки, почти ребенка. Но вслед за тем своим опытным чутьем знающего жреца он почувствовал, что это - непростая девушка, что ей многое дано, и в ней была некая чародейская, волшебная кровь. Силу, которую он ощутил в ней, Турольд не ожидал встретить больше на своем веку.

Задумавшись, старец не оглядывался назад, прекрасно зная, что увидит - жрецов и лекарей, столпившихся у постели Карломана, пока еще лежавшего без чувств. Там пока еще ничего не изменилось. Во всяком случае, с виду. Но Турольд ждал перемен, и верил, что они наступят.

Между тем, жрецы с лекарями стали удивленно переговариваться, разглядывая простертого перед ними майордома.

- Пощупайте: кажется, рука графа Кенабумского стала немного теплее!..

- Точно-точно! Его кожа также сделалась теплой на ощупь. Да и лицо его розовеет, обретает живые краски!

- И в самом деле! Что же это! Боги ли решили сотворить чудо? Или это лишь временные, предсмертные изменения? - удивленно перешептывались ученые мужи, проверяя состояние Карломана и удостоверяясь, что с ним вправду происходят перемены.

Турольд слышал все это, но не оборачивался. Он знал, что увидит: яркий, совсем воплотившийся силуэт черного волка, сидевшего над Карломаном. Зверь выглядел совсем живым. А значит, он передавал жизненную силу и своему побратиму-человеку!

И старый жрец молча кивнул, слушая все это и глядя в окно, на стоявшую внизу Фредегонду.

***

Медленно, но неукоснительно приближалось время встречи с Карломаном для его родных. Не теряя ни минуты лишней, Дагоберт Старый Лис со своим сыном Хродебергом направились в покои к Альпаиде. Беседуя между собой, два полководца собирались встретиться со своей семьей, ибо там, как известно, кроме Альпаиды, находились также Ангерран и Луитберга.

- Теперь я подожду самых точных сведений нашей разведки из Междугорья, - вполголоса пообещал Хродеберг.

Дагоберт коснулся рукой локтя сына, давая понять, что ценит его заботы о будущем войске. Ему ли было не знать, как много значит разведка на войне!

По дороге они встретили Вароха и Магнахара. Те выглядели, как и все родные Карломана сейчас, тревожными и воодушевленными, с горящими глазами.

- Здравствуйте! - приветствовал Дагоберт кузенов своего зятя.

- Здравствуй, почтенный Дагоберт! И ты, Хродеберг! - отозвался Магнахар. - Нам по пути - ведь мы идем к Альпаиде, а после - в покои Карломана.

- Сегодня все решится, - с придыханием произнес новый коннетабль Арвернии.

Варох кивнул, и его синие глаза сверкнули еще ярче.

- Да! Я твердо надеюсь, и мы все должны надеяться: сегодня Карломан вернется к нам!

И они вчетвером направились к покоям Альпаиды, которая тоже вместе с сыном и невесткой ждала только возможности отправиться к своему возлюбленному Карломану, чтобы возвратить его к жизни.

[katarsis]

Ага, начал потихоньку оживать. Вот и хорошо

[Артанис]

Благодарю, эрэа katarsis!

Ага, начал потихоньку оживать. Вот и хорошо

Да, уже заметное улучшение в его состоянии!

Глава 30. Зов сердец (продолжение)

В своих покоях находилась величественная Альпаида, ожидая лишь времени, чтобы направиться в покои к своему возлюбленному супругу.

Сейчас графиня Кенабумская была прекрасна и горделива. Ее взор сверкал, как тысячи звезд. Альпаиду воодушевляла горячая надежда, что она скоро взглянет в яркие, как изумруды, очи своего Карломана.

А пока что она глядела на старшего сына и его супругу, разделяя с ними ожидание.

В это время раздался стук в дверь.

- Войдите! - воскликнула Альпаида.

Вошли Дагоберт, Хродеберг, Магнахар и Варох. Они учтиво поклонились графине.

- Здравствуйте, родные мои! - проговорила графиня Кенабумская, протягивая к ним ладони. - Мы с Ангерраном и Луитбергой ждем вас и утешаем друг друга.

Ангерран поклонился своим старшим родственникам, а Луитберга приветствовала их реверансом.

- Желаю и вам доброго дня! - отозвался Магнахар, вкладывая особое значение в эти слова.

- Сегодня будет торжественный день! - добавил Варох.

Отец и брат сразу же приблизились к Альпаиде. Дагоберт пристально взглянул в глаза дочери. Он слишком хорошо знал ее, чтобы обмануться видимым самообладанием, что она переняла от него. Альпаида же не могла скрыть от отца жестокого волнения. Хоть и верила свято, что ее видение в огне показывало правду.

- Сегодня мой Карломан должен вернуться к жизни! - тихо проговорила она.

Дагоберт взял обеими руками холодные от волнения ладони дочери. Наклонившись к ней, он тихо шепнул на ухо, чтобы слышала она одна:

- Твое волнение - это понятно! Ты имеешь право тревожиться, как повернется дело. И на войне тоже можно быть уверенным в победе, только когда установлен мир и подписаны договоры, и бывшие противники дадут клятвы на мече соблюдать оговоренные условия.

Чуть помедлив, Дагоберт добавил:

- Я сам видел во время торжественного жертвоприношения ваше будущее, Альпаида! В этом видении я прогуливался по лугу, что близ дворца в Кенабуме, по берегу Леджии, там, где рядом с беседкой растет жасмин. Гуляя по тропе, я увидел на лугу вас с Карломаном. Вы с ним кружились и смеялись, как влюбленная юная пара. И я, глядя на вас, улыбался, видя, как вы счастливы. Лучшее, о чем может желать родитель - чтобы его дети сохранили свою любовь на всю жизнь, от ранней юности до зрелых лет!

Альпаида кивнула, подумав, как сама только что размышляла о том же относительно собственного первенца и его жены. Но вслух ничего не сказала. А ее отец продолжал говорить ласково и убежденно:

- В этом видении я, приостановившись, наблюдал за вами с Карломаном и радовался всей душой. Но Карломан почувствовал, что за ним наблюдают, и оглянулся. А после мы с вами втроем гуляли возле реки и беседовали. И ты, дочка, была радостна, и твою голову венчала высокая диадема из жасмина.

При этих словах Альпаида вновь кивнула и улыбнулась. Ведь и она все это видела в огне, а одно и то же видение не могло явиться сразу двум людям случайно. Значит, ее отец увидел то, что непременно сбудется!

Дагоберт же произнес, словно улавливая мысли дочери:

- Я верю, дочка: это норны послали нам видение будущего, о том, как вскоре должно сбыться!

Разговор с отцом помог Альпаиде возвратить все ее самообладание, и она проговорила с благодарностью:

- Спасибо тебе, батюшка, за поддержку! Я надеюсь всей душой, что мы очень скоро увидим Карломана живым и здоровым. Ты помогаешь мне сохранить надежду!

Все остальные, присутствующие здесь, молча наблюдали за трогательной беседой отца и дочери. Родственники понимали, как трудно сейчас Альпаиде, и радовались, что хоть кто-то может утешить ее.

***

А в покоях Карломана по-прежнему толпились лекари и жрецы около постели майордома, лежащего без чувств. Вокруг него продолжали мерцать целительные кристаллы, от которых протягивались, сплетаясь, сияющие нити, поддерживающие в раненом жизненную силу.

Турольд сидел теперь возле Карломана, держа его здоровую руку, что и вправду стала намного теплее. Он продолжал видеть над лежащим Карломаном уже совсем проявившийся силуэт черного волка.

Жрецы Эйр, богини исцеления, а также лекари, наблюдавшие за состоянием майордома, давно уже признанным безнадежным, теперь приглушенными голосами удивленно беседовали между собой, пытаясь понять, что происходит.

- Сердце раненого, почти уже остановившееся было, теперь бьется гораздо сильнее, и дыхание его сделалось более глубоким! - отмечали лекари, осматривая Карломана.

- Неужели сама заботливая Эйр склонилась над ложем майордома, исполняя приговор норн? - с тихой надеждой вторили им жрецы. - Если и возможно для графа Кенабумского спасение, то лишь по воле богов! Ибо мы, не скрываясь, можем признать, что человеческое врачебное искусство бессильно вернуть его к жизни.

- Да; и все-таки, его состояние явственно улучшается! Если великие Асы решили возвратить майордома к жизни, верно, он еще нужен Арвернии для великих деяний, - произнес один из лекарей.

- Но пока еще рано утверждать, последует ли за этим полное выздоровление или только временное улучшение, - осторожно заметил другой. - Случается, что свеча вспыхивает ярко, прежде чем угаснуть вовеки...

- Да; пока еще рано обнадеживать родных майордома, - заметил старший жрец Эйр. - Но улучшение, несомненно, есть, и, если оно продлится дальше, нам следует известить короля, что еще рано вкладывать меч в руки графу Кенабумскому!..

И жрецы с лекарями очертили перед собой солнечные круги, прося богов отвести прочь всякое зло. После они продолжили удивленно беседовать о состоянии Карломана. Он же, лежа среди них на постели, теперь напоминал уже не умирающего, изможденного человека, но мирно спящего крепким целительным сном, ожидая пробуждения. И Турольд украдкой улыбнулся, глядя на него.

***

А тем временем, родные графа Кенабумского готовились идти в его покои, как только соберется вся семья, вернее - те, кто присутствовал сейчас в Дурокортере. Они, как могли, помогали друг другу надеяться на лучшее, не забывая, впрочем, и о тревогах, что неизбежно вызывала большая политика.

Ангерран задумчиво обратился к матери:

- Наконец-то, мы все сможем навестить отца, ибо королевские паладины до сих пор не пускали нас в его покои! Было бы очень хорошо, если бы такая же надежная охрана оберегала отца и после того, как он придет в себя, стерегла от чужих людей так же хорошо, как сейчас охраняет от самых близких! Ведь поначалу отец наверняка будет еще слаб. И те, кому по какой-то причине нежелательно возвращение графа Кенабумского к власти, могут попытаться погубить его... Простите, что говорю вам об этом в такой час, но все мы выросли при королевском дворе, и ничему на свете не должны удивляться...

Родные приняли предостережение Ангеррана как должное, действительно ничему не удивляясь. Даже Альпаида не дрогнула ни на миг и проговорила гордо и решительно, только глаза ее вспыхнули еще ярче:

- Я сама буду заботиться о моем Карломане, пока он не встанет на ноги! Мне уже доводилось ухаживать за моим супругом, когда он был ранен, и я знаю, что делать. И я не допущу к нему ни чужого человека, ни непроверенное лекарство, и ничего другого, столь же подозрительного!

Никто не решился возразить графине Кенабумской, исполненной воодушевления. Мужчины восхищенно взирали на нее, а Луитберга потупила взор, видя преданность Альпаиды своему супругу.

Наконец, Магнахар решился заметить:

- Мы все ценим твои заслуги, Альпаида! Но хорошая стража у покоев Карломана во время выздоровления и впрямь не помешает, не то ты будешь подвергаться опасности вместе с ним.

- Ах, мне все равно, лишь бы Карломан сегодня в самом деле пришел в себя, как горячо надеемся мы все! - порывисто вздохнула Альпаида.

Варох, поймав взгляд графини Кенабумской, проговорил с абсолютной убежденностью, успокаивая ее:

- Я точно знаю, Альпаида, что время уже пришло! Сегодня - знаменательный день, когда Карломан вернется ко всем нам. И... - барон-оборотень хитро подмигнул ей синим глазом: - Мне доведется съесть еще не один черничный пирог за вашим столом!

- О, я своими руками поднесу тебе самый большой пирог, какой ты видел когда-либо, если твое пророчество сбудется, как мы все желаем! - воскликнула жена Карломана, в которой надежда и тревога колебались, как чаши весов.

В этот миг кто-то постучал в дверь.

- Это Аделард! - материнским наитием поняла Альпаида, и позвала: - Входи!

Действительно, вошел Аделард в облачении ученика братства Циу. Едва переступил порог, он протянул руки к матери, и они крепко обнялись, а Альпаида запечатлела материнский поцелуй на щеке юноши. Дагоберт же, стоявший рядом с дочерью, теперь отошел к сыну.

- Здравствуй, Аделард, мальчик мой! - проговорила графиня Кенабумская, отступив назад и глядя на сына со стороны. - Как тебе идет облачение воинского братства! Как будет гордиться тобой отец, узнав, что ты с честью готов идти по выбранному пути!

Аделард покраснел и склонил голову, так что его черные локоны закрыли пылающее лицо. Затем, преодолев смущение, смелым взором обвел весь круг присутствующих, и остановился вновь на матери.

- Матушка, я тоже надеюсь, что все будет хорошо! И мой наставник, жрец Нитхард, сообщил мне, что произойдет важное событие, все знамения говорят ему об этом! - горячо произнес Аделард.

Альпаида улыбнулась младшему сыну, без слов благодаря его за поддержку. А Ангерран шагнул вперед и уважительно протянул брату ладонь, а после, не удержавшись, хлопнул его по плечу.

- Как хорошо, что ты сегодня с нами! Мы вдвоем станем призывать отца от имени всех пятерых его сыновей, раз уж наши братья не могут присутствовать возле его ложа!

Пройдя в покои, Аделард поклонился старшим родичам. И дед, принц Дагоберт, обратился к юноше, пристально на него взглянув:

- Хорошо, что ты будешь с нами, Аделард!  Мы все станет призывать Карломана вернуться, вложив всю свою любовь в эту просьбу. А ты, как посвященный Циу, попроси своего небесного покровителя помочь вернуться к жизни одному из самых доблестных мужей Арвернии за всю историю.

- Нитхард говорит, что молитва нужна не богам. Им ведомы наши просьбы еще до того, как мы произнесем первое слово, - отозвался Аделард. - Молитва нужна нам, чтобы обновить живущую в каждой душе связь с Небесами, чтобы люди не забывали, что могут рассчитывать не только на собственные силы, ибо боги не дальше от человека, достойного помощи, чем старшие родичи в собственной семье. И я обязательно стану просить доблестного Циу, дедушка, и верю, что он поможет мне! - пообещал юноша.

Теперь вся семья Карломана, что пребывала сейчас при дворе, собралась вместе. И, объединенные общим горячим стремлением, они делились друг с другом своей надеждой сегодня же вернуть Карломана из забвения.

Прошло еще несколько мгновений, показавшихся всем невероятно долгими. Наконец, Ангерран произнес:

- Теперь пора! Пойдемте, и да хранят боги нас и отца!

Он пропустил вперед мать и деда, и Дагоберт с Альпаидой пошли впереди процессии. За ними Ангерран вел Луитбергу под руку, и позади следовали мужчины.

И вот, родные Карломана, побледневшие и взволнованные, как бы ни старались держать себя в руках, приблизились к его покоям, куда им в последние дни было запрещено входить по приказу короля, а вернее - королевы-матери.

У дверей майордомских покоев и сейчас возвышались облаченные в броню паладины. Однако на сей раз Жоффруа де Геклен учтиво склонил голову и посторонился, сделав знак остальным стражам сделать так же.

- Ступайте, благородные дамы и господа! Я искренне желаю вам добра, и сам вместе с вами буду просить богов о благой судьбе для графа Кенабумского! - Жоффруа, не зная правды, пока еще имел в виду посмертную судьбу.

С бьющимися от волнения сердцами, на подгибающихся ногах переступили родные Карломана порог его покоев.

[katarsis]

Ангерран с Магнахаром, конечно, правы насчёт стражи. Бересвинда вряд ли, а вот жрецы Донара запросто могут захотеть для блага человечества отправить Карломана в Вальгаллу. Незачем их искушать отсутствием стражи.

[Артанис]

Благодарю, эрэа katarsis!

Ангерран с Магнахаром, конечно, правы насчёт стражи. Бересвинда вряд ли, а вот жрецы Донара запросто могут захотеть для блага человечества отправить Карломана в Вальгаллу. Незачем их искушать отсутствием стражи.

Есть еще герцог Окситанский, ненадежный вассал, есть Норберт Амьемский, который может бояться разоблачения. Есть, в конце концов, и военные противники - междугорцы, которым вряд ли выгодно, чтобы Карломан, с его талантами, вновь вернулся к управлению Арвернией.
Много кто может представлять опасность. Так что осторожность не помешает.

Глава 30. Зов сердец (продолжение)

Фредегонда продолжала стоять вблизи дуба, под окнами покоев Карломана. Она чувствовала, что происходит очень важное, и ощущала, как потоки магических энергий сгущаются и усиливаются там, где лежал раненый майордом.

Подойдя к дубу еще ближе, внучка вейлы прислонилась спиной к его шершавому стволу и принялась глядеть вверх, в открытое окно.

И она вновь услышала голоса ворона и своей ласточки:

- Боги возвратили жизнь Карломану! Скоро он оживет! - прокаркал ворон, распахивая широкие черные крылья.

И ласточка защебетала, порхая перед окном; ей-то все было видно:

- Хвала богам! Коронованный бисклавре, друг вейл, будет жить!

Слушая птиц, Фредегонда тихо улыбалась. Им она верила. Хоть и жаль было, что не может увидеть, что происходит сейчас в покоях Карломана...

***

А там, внутри майордомских покоев, Турольд стоял возле окна, глядя на птиц, ведущих себя удивительно осмысленно. Жрец уступил свое место возле постели Карломана его родным.

Сам граф Кенабумский лежал на кровати, как и прежде. Он постепенно восстанавливался: лицо было уже не настолько бледным, дыхание сделалось более слышным, а сердце билось сильнее. Вокруг него сейчас собрались родные. Жрецы и лекари оставили их одних. Лишь старший жрец Эйр подошел к окну и вместе с Турольдом стал наблюдать за птицами.

На краю постели своего супруга сидела Альпаида. Наклонившись, она гладила Карломана по волосам и тихо шептала:

- Возвращайся к нам, Карломан, любовь моя! Открой свои ясные очи, узнай нас всех! Взгляни: мы, твои близкие, здесь, мы любим тебя! мы ждем!

Рядом с графиней стояли сыновья, и Ангерран обнимал мать за плечи. Стоявшая возле мужа Луитберга в свою очередь поддерживала его за локоть.

С другой стороны постели в кресле сидел Дагоберт, держа за здоровую руку своего племянника и зятя. Рядом стояли Хродеберг и Магнахар. Ближе всех к изголовью Карломана встал Варох. Он, будучи бисклавре, лучше других понимал, что происходит. Он глядел на мерцание амулетов, окружавших Карломана переливающейся сетью. Поглядел на своего собрата, черного волка, который сидел, пристально глядя яркими зелеными глазами. Он жил, он передавал жизненную силу телу неподвижно лежавшего Карломана.

Все, собравшиеся вокруг, молчаливо глядели на Карломана и Альпаиду, гладившую его по волосам.

Мысленно они взывали к Карломану, прося его очнуться. Вспоминали самые сокровенные, самые теплые и светлые события, связанные с ним.

Альпаида продолжала гладить мужа по его потускневшим волосам. Не сводя глаз с его изможденного лица, она с болью в душе замечала, как сильно он изменился.

Ее губы тихо зашевелились, и графиня тихо заговорила с мужем, обратилась к нему, не сомневаясь, что он ее услышит:

- Прошу тебя, Карломан! Приди в себя, выздоравливай, стань вновь таким, как был! Я знаю, ты сможешь восстановить силы! Ибо твоя жизнь драгоценна для меня и для всех нас, для Арвернии! Вернись, Карломан, любовь моя!

И другие близкие тоже просили, мысленно взывая к затерявшемуся в безвестности Карломану:

"Мы с Луитбергой ждем тебя, батюшка! - про себя говорил Ангерран. - Я, самый старший из твоих детей, прошу от имени их всех. Прости, так уж совпало, что сейчас рядом с тобой находимся только мы с Аделардом, но поверь, все мы желаем тебе здоровья и счастья! Мы все стараемся выжить, как можем, и я заменяю тебя, сколько хватает сил, на посту майордома... Но нам без тебя плохо, батюшка! Возвращайся, и пусть сбудется видение в огне! Ты еще должен увидеть нашего с Луитбергой будущего сына, дать ему имя!"

Так говорил Ангерран, и его жена вместе с ним мысленно просила свекра вернуться к жизни.

И Аделард выполнял свое обещание, молил Циу спасти отца:

"Доблестный Ас, Самопожертвователь, помоги моему отцу вернуться к жизни! Он готов был отдать жизнь за благо людей, как и ты сам! Мой отец должен жить, он нужен Арвернии и своим близким. Погляди, как страдает вся наша семья! Прошу тебя, мой покровитель, вложивший руку в пасть волку!"

И Дагоберт, бережно держа теплую на ощупь, но пока безжизненную руку названого сына, вспоминал его то ребенком, развитым не по годам, то юношей, каким Карломан был, когда женился на его Альпаиде, а то зрелым мужем, опорой Арвернии. Призывал его теперь, глядя, как склонилась его дочь над ложем возлюбленного супруга.

"Приходи, Карломан! Мы все - и живые, и давно почившие родичи, - продолжаем любить тебя и ждем твоего возвращения! Подумай об Альпаиде, погляди, как надеется она, что ты придешь в себя, как страдала она без тебя все это время! Если ты можешь, Карломан, очнись, скажи нам, что ты будешь жить!"

Хродеберг, стоявший за спиной отца, с болью в душе взирал на него и на сестру, склонившихся над простертым на ложе Карломаном.

"Очнись, брат! Не для того же боги подарили нам всем надежду, чтобы теперь отнимать ее! Тебе еще слишком много предстоит совершить, Карломан! Нам будет трудно, если ты не поможешь!"

И Магнахар Сломи Копье обратился к сводному брату с яростной любовью:

"Так не годится, братец Карломан - у нас на носу война с Междугорьем, королева-мать готова поставить все вверх дном, а ты предоставляешь нам одним расхлебывать всю эту кашу! Ты никогда не бросал своих, не можешь и сейчас оставить нас! Так что возвращайся-ка поскорее, ради наших отца и матери!"

Турольд, бывший Жрец-Законоговоритель, не приближался к родным графа Кенабумского, не чувствуя себя вправе разделять их тревогу вполне. Но и он мысленно горячо призывал майордома вернуться к жизни.

"Если живая вода все-таки исцеляет тебя, благородный граф Кенабумский, возвращайся к жизни, как просят тебя все близкие люди! Как трудно было нам всем осуществить попытку спасти тебя, принести тебе живую воду! Тогда, как и сейчас, тебя сопровождали горячие надежды всех близких. Откликнись же на них! Приди в себя, погляди, как прекрасна жизнь!"

И Варох, внимательно глядевший то на распростертого Карломана, то на его второе "я", черного волка, мысленно взывал:

"Очнись, кузен! Помнишь, как мы с тобой еще маленькими волчатами бегали по всем заповедным местам Арморики, как изучали науки ши и людей? Как мы собирали чернику, и ты всякий раз отдавал мне часть своей порции, потому что я больше любил ее? И как мы с тобой исследовали леса вокруг Кенабума и Дурокортера, знакомились с местными альвами? Сколько с тех пор мы пережили вместе! Ты же обещал мне, что скоро придешь в себя! И вот, я жду тебя! Вся твоя семья ждет! Вся Арверния и Арморика, все люди и ши ждут только тебя одного, Карломан!"

Все замерли в напряженном ожидании. Родные Карломана, высказав просьбы от всей души, теперь не отводили от него глаз, ожидая, что произойдет. Кое-кто даже затаил дыхание, не заметив того. Все ждали чуда. И с каждым мгновением их напряжение все росло, чем дальше, тем тревожнее становилось семье графа Кенабумского. Ибо он по-прежнему не приходил в сознание. Все также лежал без чувств, не видя и не слыша, с каким волнением ждут его родные. Он был теперь похож не на умирающего, а на спокойно спящего, но не мог очнуться.

Варох Синезубый, с тем же напряжением глядевший на своего кузена и друга, растерялся, не понимая, что происходит. Ведь он видел тайным зрением бисклавре, что Карломан достаточно восстановился, и теперь почти совсем здоров. Жизненная сила вернулась к нему, однако что-то мешало придти в себя и откликнуться на зов. Но что же?..

Незримый для других волк, второй облик Карломана, взглянул на Альпаиду, затем перевел на Вароха взор до боли знакомых глаз, и снова - на Альпаиду.

И тогда барона-оборотня осенило. Склонившись к Альпаиде, он тихо проговорил:

- Спой ему колыбельную, что пела королева Гвиневера! Волчью Песню...

Альпаида кивнула и склонилась над лежащим мужем, так что губы ее касались его уха. И завела песню без слов, точнее - без человеческих слов, древнюю, как сама земля. Колыбельную песню бисклавре, сложенную еще до того, как нога человека ступила на землю будущих Арвернии и Арморики. Волки, и дремучие лесные чащи, и зимние лунные ночи научили их этой песне. Казалось, она была предназначена не для человеческого уха, и не человеческому горлу было повторить немыслимые переливы и созвучия, взять ноты, каких вовсе не было в человеческом диапазоне. Однако любовь к мужу выучила Альпаиду и Волчьей Песне. Слушая, как ее свекровь, Гвиневера Армориканская, пела ее внукам, жена Карломана осознала ее смысл и смогла повторить. Потому-то и теперь Гвиневера просила Альпаиду петь Карломану колыбельную, когда уезжала. И вот, время для Волчьей Песни пришло!

Альпаида выводила долгую и протяжную мелодию без слов, то уходящую в низкое горловое урчание, то устремлявшуюся ввысь. Родные тихо ждали, сознавая, как важно то, что она делает. Между тем, если бы кто-то посторонний увидел сейчас Альпаиду, то подумал бы, что она надрывно плачет по умирающему супругу. Но не отчаяние, а несокрушимая надежда помогали женщине призывать мужа.

И, пока она пела, сама принимала образ волчицы, стремительной и легконогой, свирепой и нежной. Чувствовала тысячи запахов в лесу, улавливала чутким слухом самые отдаленные звуки. Мчалась бок о бок со своим супругом, могучим черношерстным вожаком стаи. Она знала очарование зимних погонь, когда полная луна бросает свет на искрящийся снег. И только алая кровь могла быть ярче этой сияющей белизны, - или же сверкающие зеленым лесным блеском глаза большого черного волка рядом с ней.

Альпаида пела песню без слов и видела изнутри, как они вдвоем кувыркаются в снегу, играя, и снег разметается из-под лап искрящимися радугами. А потом вновь настала весна, и они, бесшумные, как тени, бежали через расцветающие поляны и заросли, слушали голоса развеселившихся от тепла обитателей леса. И после Альпаида видела уютное логово под корнями большого дуба, и волчат - ее пятерых крепких сыновей, похожих на своего великолепного отца.

И вновь голос ее поднялся на недосягаемую высоту, прозвучал одиноко и жалобно. У Альпаиды уже саднило горло, но она совсем этого не замечала. Одно счастья для нее на свете - ее милый супруг и их дети! Одна трагедия - если он и теперь не услышит ее, не отзовется на отчаянный призыв... Но так не может статься!

"Приди же в себя, мой Карломан! Очнись, открой глаза, отзовись, любимый мой, желанный мой!" - молила она в своей призывной песне.

И тут родные, что собрались вокруг Карломана и Альпаиды, всем своим существом разделяя и многократно усиливая ее призыв, увидели, как кое-что начало меняться. Веки Карломана начали дергаться, словно он пытался открыть глаза.

- Глядите! - приглушенными голосами воскликнули Ангерран, Луитберга, Аделард, Магнахар. Но не имело значения, кто воскликнул первым. Ибо все тут же увидели дрожь век Карломана, и надежда тут же расцвела во всех сердцах.

И в то же мгновение Дагоберт почувствовал, как рука его племянника и зятя в его руке стала подергиваться, и слабо сжала его пальцы.

Только привычка держать себя в руках помогла Старому Лису не вскрикнуть от изумления. И он продолжал с нескрываемым волнением следить за пробуждающимся трепетом жизни в теле Карломана.

Но и все присутствующие точно так же глядели, не отводя глаз. Их лица горели воодушевлением, но пока еще никто не смел по-настоящему обрадоваться, для этого требовалось сначала вполне убедиться, что эти пока еще судорожные подергивания вправду сулят пробуждение к жизни, как им всем отчаянно желалось.

Наступила тишина. Никто не смел произнести ни звука, даже не двигался, будто самое тихое движение могло сейчас повредить пробуждающемуся Карломану. Одна лишь Волчья Песня продолжала звучать, указывая путь возвращающемуся, чтобы он откликнулся на нее, выйдя из забвения. Альпаида продолжала напевать Волчью Песню, прикрыв глаза, дабы ничто не могло отвлечь ее от того, во что она вложила душу:

"Приди ко мне, отзовись, родной мой, желанный! Пусть навеет тебе высокая луна силу твоих лап и крепкую хватку, бесстрашное сердце, чуткий слух и всевиденье очей! Пусть укажет тебе лунный свет дорогу к моему очагу и приведет тебя ко мне, прямо сейчас! Да хранит тебя Кернунас!"

И всем, кто слышал песню Альпаиды, даже если они не могли понять ее точный смысл, верилось, что Карломан непременно откликнется, выйдет из забытья на зов самых близких, на голос любимой супруги. Иначе просто не могло быть!

[katarsis]

Ну, теперь-то уж он, наверное, очнётся.

[Артанис]

Благодарю, эрэа katarsis!

Ну, теперь-то уж он, наверное, очнётся.

Истинно так! Смотрим дальше!

Глава 30. Зов сердец (окончание)

Всего этого не могла увидеть Фредегонда, стоявшая внизу, возле дуба вейл. Ей не было доступа к ложу графа Кенабумского, в отличие от его ближайших родных. Однако наследница вейл и отсюда ощущала, что происходит. Она чувствовала, что Карломан возвращается к жизни, что он рядом и готов войти в мир живых. Но ему требовалась помощь, и Фредегонда стремилась призвать его вместе с родными.

Она крепче обняла обеими руками шершавый ствол старого дуба, что стоял здесь при ее прародительницах-вейлах. Его кора была теплой на ощупь, и внучка вейлы порадовалась: значит, ее дерево узнает ее!

Девушка мысленно воззвала к Карломану, вкладывая все свои силы, интуитивно чувствуя, что следует говорить и делать:

"Возвратись, доблестный граф Кенабумский! Ведь ты обещал мне стать моим наставником, учить меня пользоваться моей врожденной силой! Я, наследница вейл, призываю тебя! Все твои родные призывают тебя! Вся Арверния и Арморика ожидают тебя, Коронованный Бисклавре! Приди в себя, открой глаза!"

Она вдохнула и гибко потянулась, ощущая, как состояние Карломана постепенно меняется к лучшему. Ибо она, со своей стороны, поделилась с ним жизненной силой.

И в тот же миг дуб, к которому внучка вейлы прислонилась, посаженный вейлами на вершине Дурокортерского холма, пустил в рост новые ветки. Совсем как его собрат - королевский дуб в Чаор-на-Ри.

Ворон и ласточка над головой внучки вейлы воодушевленно переговаривались.

***

А в покоях майордома в этот миг Турольд и жрец Эйр подошли к ложу Карломана и встали в ногах. Они с замиранием сердца следили за происходящим. Амулеты вокруг раненого майордома сияли неистовым живым блеском.

Все родные Карломана пристально наблюдали за происходящим, затаив дыхание. Сыновья и Луитберга даже протянули руки вперед, словно желая поддержать графа Кенабумского таким образом.

Альпаида, наклонившись к мужу, ласково гладила его по волосам и по скуле, тихо говорила ему на ухо:

- Карломан, любовь моя! Возвращайся скорее! Открой свои прекрасные глаза, взгляни на нас! Мы все ждем тебя: и, и наши сыновья, и батюшка, и Хродеберг, Варох, Магнахар, и жрецы! Отзовись, мой дорогой супруг, радость моя, любовь моя!

Все с волнением и горячей надеждой взирали на Карломана, видя, как подергиваются его веки, как движутся, пусть еще слабо, пальцы. Они жаждали возвращения Карломана, и с волнением думали: неужели они не сделали еще всего возможного, неужели чего-то не хватает, чтобы помочь ему?..

А Альпаида, склонившись над мужем, вспоминала всю их жизнь, прожитую вместе. Заново переживала их первое знакомство, когда ее отец привез Карломана вместе с Варохом из Арморики. Она еще тогда пригляделась к кузену, своему сверстнику, который, казалось, разбирался во всем на свете, все понимал, обо всем имел представление. Поначалу она часто спорила с ним, они не всегда ладили. Но постепенно общение с Карломаном сделалось для Альпаиды необходимым, ей хотелось беседовать с ним, она стремилась быть равной ему, занималась самообразованием, совершенствовала свои познания. И дочь Дагоберта даже не сразу поняла, в какой миг Карломан стал ей дорог не только как кузен. Теперь ей казалось, что она всю жизнь любила его, и мечтала стать его женой. Хотя это, наверное, было не так. Но к шестнадцати годам, когда они с Карломаном осознали, что любят друг друга, их взаимные чувства уже вполне созрели.

И Альпаида прикрыла глаза, и губ ее коснулась лукавая улыбка. Ибо она воочию пережила их первый поцелуй, первые страстные прикосновения того, кто только что считался лишь ее кузеном, а теперь становился женихом. Мерный плеск Леджии, шелковистое прикосновение трав, дурманящий аромат цветущего жасмина... Мысленно Альпаида уносилась в те времена, когда они с Карломаном были вместе, заново переживала их самые счастливые мгновения, протягивала нить из прошлого в сегодня и завтра, горячо веря, что супруг услышит ее и откликнется.

- Приди же в себя, открой глаза! Карломан, любимый мой, желанный мой! Возвратись, ибо на тебя надеются все арверны и "дети богини Дану", но больше всех - мы, твои близкие!

Веки лежащего навзничь Карломана снова затрепетали сильнее. Все с замиранием сердца поняли, что он вот-вот откроет глаза. А в следующий миг Дагоберт почувствовал, как ладонь Карломана в его руке шевельнулась сильнее.

- Карломан, мальчик мой! - проникновенно произнес старик. - Открой глаза, погляди, как прекрасна жизнь! Взгляни, как мы тебя ждем! На свою супругу, что своей любовью вернула тебя к жизни, подобная героиням древности!

Чуть наклонившись вперед, Дагоберт ощутил, как исхудавшие пальцы майордома крепче сжали его руку.

Миг прошел или вечность?.. Этого не могли понять люди, что глядели во все глаза. Никто не смел моргнуть, словно, отвлекись они даже на долю мгновения, это помешало бы свершиться чуду, что вот-вот должно было произойти.

Наконец, веки Карломана приоткрылись вполглаза, словно ему еще трудно было оглядеться по сторонам. В первые мгновения глаза его блуждали по сторонам, не имея сил сосредоточиться, ибо он отвык глядеть на мир живых.

Тогда Альпаида вновь позвала его тихим, задыхающимся от радости голосом:

- Карломан! Взгляни на меня, Карломан, любовь моя!

Тогда его взгляд остановился на лице возлюбленной супруги. И губы Карломана, сухие, еще очень бледные, разжались, и он едва слышно произнес:

- Альпаида!..

Что-то горячее вспыхнуло в груди графини Кенабумской, раскрылось, словно огненный цветок, затопило все ее существо волной неистового ликования. Слезы хлынули из глаз Альпаиды, склонившиейся над своим возродившимся к жизни супругом, как древняя богиня-матерь, что оживила своего мужа, растерзанного врагами на части, - эту легенду, принесенную путешественниками из-за далеких южных морей, очень любили они с Карломаном.

- Я здесь, муж мой!.. - прошептала она хриплым от волнения и от недавней Волчьей Песни голосом. - Мы все здесь, гляди! Батюшка, и наши сыновья, и Луитберга, Хродеберг, Магнахар и Варох! Все, кто мог придти к твоему ложу, кто призывал тебя!.. И жрецы тоже. Мы все радуемся за тебя, а скоро обрадуется весь народ!.. Знаешь, Карломан: батюшка передал жезл коннетабля Хродебергу! А наш Аделард вступил в воинское братство Циу... О, Всеотец Вотан, о чем я говорю, и какое значение это имеет?! Ты скоро сам узнаешь обо всем, Карломан! А сейчас самое главное - что ты жив, ты с нами, и все будет хорошо!

И все присутствующие увидели, как бледных губ Карломана коснулась слабая улыбка.

Но в этот миг и всех остальных охватило такое неистовое волнение, что никто даже не расслышал, о чем говорила Альпаида. Радость заставила их всех открыть сердца, отчего они в этот миг проявляли свои чувства, не стесняясь никого из присутствующих.

Дагоберт не выпускал ладонь Карломана из своей руки, радостно отмечая, что в его прикосновении еще сохранилась сила. Теперь он твердо верил, что выздоровление Карломана - дело времени, и скоро он будет совершенно здоров. Главное же - что вместе с Карломаном спасется и Альпаида, и что теперь, при живом майордоме, жизнь при дурокортерском дворе скоро должна войти в привычное русло! Об этом сейчас думал Дагоберт, не сводя с Карломана прищуренных глаз. И непривычно открытая улыбка выдавала сейчас всю радость старика.

Озарилось радостью лицо Ангеррана, когда он взглянул в глаза отцу и услышал его голос. Молодой человек не говорил вслух, чтобы не мешать матери, но мысленно столь же горячо обращался к отцу:

"Какое счастье, батюшка, что ты вернулся! Отдыхай теперь, набирайся сил, на радость нам всем, на благо Арвернии! Я узнал, что значит быть главой семьи и майордомом королевства в трудный час. И всей душой желаю тебе здравствовать еще долгие годы! Ибо трудно кому бы то ни было заменить тебя!"

Глядя на возвращающегося к жизни отца, Ангерран вновь почувствовал себя молодым, как подобало.

И Луитберга, стоя об руку с мужем, тихо улыбнулась, глядя на свекра, которого почитала, как родного отца. Кроме того, молодая женщина всей душой радовалась за мужа и свекровь, прекрасно зная, как много для них значит спасение отца и супруга.

Аделард же тихо плакал от радости, как и его мать, стоя возле нее у постели. Когда убедился, что ему не мерещится происходящее, поднял глаза к небу, мысленно обращаясь к своему покровителю:

"Благодарю тебя, доблестный Циу! Счастье, что ты помог моему отцу вернуться к жизни! И, хоть мой наставник Нитхард говорит, что не стоит давать лишних обетов и клятв, не зная наверняка, сможешь ли выполнить их, но я клянусь тебе, Защитник: в предстоящей войне я стану биться изо всех сил, не струшу ни перед кем. Это будет мой выкуп за спасение отца!"

Хродеберг тоже с благодарностью глядел на пришедшего в себя кузена.

"Как хорошо, что ты вернулся к нам, Карломан! И отец мой, и сестра теперь окрепнут телом и душой от радости за тебя! И как раз вовремя, ибо у нас впереди война. Твои дарования, твой несокрушимый авторитет в Арвернии и за ее пределами нужны нам всем!"

А Магнахар, более порывистый, бесшумно смеялся от радости, так что его широкие плечи дрожали. Будь его воля - расхохотался бы так, что услышал бы весь Дурокортерский замок.

"Здравствуй, Карломан! Ну и испугал ты нас всех! Но теперь это уже неважно, самое главное - что ты пришел в себя и останешься с нами... Одного только жаль, что нет сейчас возле твоей постели батюшки с матушкой, дедушки Сигиберта и дедушки Риваллона, и всех, кто сейчас в Арморике!.. Я пошлю им письмо, но ведь оно еще не скоро дойдет... Но, может быть, ворон обо всем поведает им?"

Успокоив себя такими мыслями, Магнахар широко улыбнулся ожившему сводному брату.

И синие глаза Вароха смеялись от радости, глядя в прояснившиеся зеленые глаза Карломана.

"Ну здравствуй, кузен и друг мой, наш Коронованный Бисклавре! Ты ожил, на счастье всем ши и людям! Живая вода вейл воскресила тебя! - Варох обернулся, завидев сидевшую на подоконнике ласточку, и улыбнулся: - Ну конечно, без Девы с ласточкой, Фредегонды, не обошлось и сегодня! Ну что ж: мы с тобой преодолеем еще много лесных троп, Карломан, и распутаем еще немало придворных интриг!"

Турольд также заметил на подоконнике ласточку, что зорко, осмысленно глядела внутрь покоев. И он был единственным здесь, кроме Вароха, кто ощутил полузабытую магию вейл, витающую в воздухе над пробудившимся Карломаном. Старый жрец усмехнулся про себя. Ну что ж, верно, на то воля богов, чтобы значимый в мире дар не был утрачен! Он вспомнил стоявшую под окном юную деву.

"Благодарю вас, великие Асы, служению которым я посвятил всю жизнь! Большое счастье для всех нас, что вы спасли графа Кенабумского, да ожидает его долгая жизнь и вечная благодарность потомков! А от себя я благодарю также, что вы позволили мне к старости сделаться свидетелем и даже участником великого чуда!"

Словно в тон размышлениям Турольда, в этот же миг его собрат, жрец Эйр, воскликнул вслух:

- О, Эйр Милосердная, Облегчающая Страдания! Не иначе как ты сама восстановила силы графа Кенабумского и вывела его из забытья, ибо не в человеческих силах было спасти его! Но вот, к нему наяву возвратилось сознание, и даже речь!.. Конечно, рано ручаться за будущее... Я имею в виду: без тщательного осмотра... Но теперь можно смело надеяться, что его окончательное исцеление - вопрос времени! Разумеется, необходимо назначить лечебные средства и уход за больным, чтобы его исцеление шло поскорее, однако за жизнь майордома, вероятно, можно теперь поручиться окончательно, к великой радости всего королевского двора Арвернии!

Так говорил, стоя в ногах постели Карломана, рядом с Турольдом, жрец-целитель. И уже в следующий миг родные майордома успокоились настолько, чтобы выслушать совет и внять ему.

Но в самый первый миг вся семья сознавала в своем ликовании лишь одно: что Карломан ожил!

[katarsis]

Ну, наконец-то
Теперь ещё хотелось бы узнать реакцию ВООБЩЕ ВСЕХ! Понятно, что большинство обрадуются, жрецы Донара огорчатся, Бересвинда, видимо, растеряется на первых порах (но, надеюсь, обрадуется, что не успела прикончить Альпаиду). Но кто что конкретно скажет или подумает или сделает, будет очень интересно узнать.

[Артанис]

Благодарю, эрэа katarsis!

Ну, наконец-то
Теперь ещё хотелось бы узнать реакцию ВООБЩЕ ВСЕХ! Понятно, что большинство обрадуются, жрецы Донара огорчатся, Бересвинда, видимо, растеряется на первых порах (но, надеюсь, обрадуется, что не успела прикончить Альпаиду). Но кто что конкретно скажет или подумает или сделает, будет очень интересно узнать.

Пока вот показаны только родные Карломана и самые заинтересованные люди. Что до всех остальных - если ничего не помешает, обязательно расскажем обо всем по порядку. Может быть, дальше за сегодняшним эпизодом. Или несколько позднее - как получится.

Эпилог

На следующий день, четвертого числа хеуимоната месяца, когда должна была состояться церемония вложения меча в руки Карломану, вместо того во всем Дурокортерском замке царило радостное оживление.

Тихо было только в покоях Карломана, вокруг которого собрались пока лишь его родные.

Граф Кенабумский все так же лежал в своей постели, но уже осмысленно глядел вокруг и видел, что происходит. Альпаида сидела рядом с ним, гладя мужа по волосам. На ее глазах непроизвольно выступили слезы радости. Она уже успокоилась после вчерашнего неистового волнения. Но оно порой все еще давало о себе знать.

- Ах, Карломан! Сколько же у нас произошло важных событий, пока ты отсутствовал!

Рядом с матерью, придерживая ее за плечо, сидел Аделард. Юноша был воодушевлен, веселым тоном беседовал со жрецом Эйр, который тут же проверял амулеты, все еще светившиеся вокруг распростертого Карломана.

С другой стороны постели сидел Дагоберт, что, как и вчера, сжимал здоровую руку Карломана. Неосознанно он повторил позу своего покойного брата Хлодеберта, который всего несколько седьмиц назад, вернувшись из Вальхаллы, сидел возле ложа своего любимого сына. Что ж, теперь ему, Дагоберту, довелось встретить Карломана в мире живых и от имени тех, кто не вправе присутствовать здесь постоянно!

Хоть Старый Лис и сильно постарел за последнее время, но теперь великая радость вернула ему силы. Сегодня ему не хотелось скрывать свою радость, и он, так же, как и Альпаида, открыто выражал чувства.

- Ты вернул нынче счастье и солнечный свет нам всем, Карломан, сын мой! - еще никогда старик не разговаривал таким задушевным тоном со своим племянником и зятем, хоть и не скрывал ни от кого отцовской любви к нему.

Помолчав немного, он совладал с собой и продолжал говорить уже спокойнее:

- Сегодня в главном храме Дурокортера состоится торжественная служба в честь милости Небес, что сохранили тебе жизнь! А вскоре и сам король захочет побеседовать с тобой. Но, конечно, не раньше того часа, когда ты окрепнешь достаточно, чтобы говорить без усилий!

Карломан был еще очень слаб, но уже мог говорить, хоть и очень тихо, и старался беречь силы. Но внешний вид тестя сам по себе многое сказал графу Кенабумскому. И он с глубоким сочувствием пожал руку старику. А Дагоберт растроганно кивнул в ответ. Ибо для него жест названого сына был значимее самых красноречивых тирад.

Затем, взглянув на Альпаиду, Карломан тихо проговорил в ответ:

- Я вижу, что вам всем пришлось пережить!..

Спустя некоторое время жрец, удостоверившись, что амулеты действуют, отошел к окну, чтобы позволить родственникам еще немного побыть у ложа больного. Стоя у окна, жрец-целитель поглядел на дуб. На его ветке, прямо напротив окна, сидел ворон и, в свою очередь, с интересом вглядывался, что происходит внутри покоев.

Карломан, чувствуя жажду, обратился к жене еще слабым, прерывающимся голосом:

- Любимая моя... Прошу воды... Так хочется пить!..

Аделард, тут же метнувшись к тумбочке, налил отцу воды из кувшина в кубок. Затем передал его матери, а сам чуть приподнял отца за плечи, чтобы Альпаида могла напоить его.

Дагоберт с ностальгией наблюдал за трогательной заботой. И мысленно обратился к своему покойному брату-королю:

"Не беспокойся теперь о своем сыне, Хлодеберт! Теперь все будет хорошо. И я постараюсь сделать все возможное, чтобы сберечь наших детей!"

Напившись воды, Карломан слабо улыбнулся. Альпаида же, передав сыну кубок, ласково обратилась к супругу:

- Отдыхай, Карломан, любовь моя! Скоро ты восстановишь все силы, станешь могучим и крепким, как прежде! Теперь это лишь дело времени, ведь мы снова с нами!

Аделард же, чтобы не мешать родителям, поставил кубок на тумбочку и подошел к окну. Став рядом со жрецом, взглянул на черного ворона, сидящего на ветке дуба. Юноша обратился к нему, как к человеку:

- Все хорошо! Батюшка выздоравливает!

Ворон ликующе каркнул в ответ. И в тот же миг откуда ни возьмись выпорхнула ласточка. Примчалась, как оперенная стрела, присела на подоконник и, склонив черную головку, взглянула внутрь покоев круглым глазом.

Полюбовавшись птичкой, Аделард оглянулся назад, услышав доносящиеся из комнаты голоса родных. Его отец проговорил еще слабым голосом, но до боли знакомым:

- Как хорош солнечный свет, после того, как его долго не видишь! Золотистые лучи колесницы Суль жарко обнимают! Похоже, Дарительница Тепла тоже радуется мне! - он тихо рассмеялся.

Дагоберт тоже не смог сдержать счастливый смех, но тут же предостерег Карломана:

- Ты еще слишком слаб! Тебе нельзя так много говорить!

Карломан ничего не сказал в ответ, лишь слабо улыбнулся, радуясь любви и заботе близких, лучам жаркого лета, ощущениям своего оживающего тела. И Альпаида тоже улыбнулась ему в ответ, продолжая гладить мужа по волосам, разбирая их спутанные пряди.

Любуясь этой семейной идиллией, Аделард почувствовал, как на душе становится необыкновенно широко и просторно, кажется - сейчас бы расправил крылья и полетел! Жаль, что летать ему удавалось лишь во сне, да и то - когда был намного младше!

И юноша не заметил, как с подоконника продолжает наблюдать за ними ласточка.

***

А внизу, под открытым настежь окном Западной Башни, стояла, едва дыша от радостного волнения, Матильда Окситанская. Она была бледна, но глаза ее ярко сияли, и с губ рвалась ликующая улыбка. Ибо она уже узнала, конечно, что тот, кто был ей дороже всех на свете, вернулся к жизни. И ее радость омрачалась лишь тем, что покуда ей нельзя было увидеться с ним. Жрецы-целители все еще осторожничали, и в покои к выздоравливающему майордому пускали только самых близких родственников.

Поблизости от герцогини стояла Фредегонда, не напоминая о себе лишний раз. Им с Матильдой королева Кримхильда поручила узнать о состоянии графа Кенабумского. А заодно, по пути навестить в святилище Теоделинду, узнать у нее, в порядке ли то, что молодая королева поручила ей приготовить.

Услышав карканье ворона, Матильда замедлила шаг и взглянула вверх, туда, где было распахнуто окно покоев майордома. Мысленно она сейчас пребывала там.

Фредегонда тоже остановилась чуть позади, прекрасно понимая, о чем сейчас думает ее наставница. Внучка вейлы мысленно усмехалась, скрестив руки на груди. Она-то знала через свою ласточку обо всем, что происходит в покоях Карломана. И втайне гордилась собой, хоть и не собиралась никому хвастаться своими заслугами. Как-никак, она сделала доброе дело, и одновременно приобрела признательность самого могущественного человека Арвернии, - прекрасно для начала!

Матильда, с тоской поглядев вверх, обернулась к Фредегонде. Скрывать что-то от нее не имело смысла, ибо девушка была мудра не по годам и интуитивно чувствовала все сердечные тайны. И герцогиня Окситанская проговорила четырнадцатилетней девочке, как равной:

- Я всем сердцем радуюсь, что Карломан Кенабумский будет жить! Ничто иное не могло бы обрадовать меня сильнее. И вдвойне я рада за него и его замечательную супругу. Они заслужили счастье, которого никто не сможет заменить. И мне не причиняет больше боль, что там, возле него находится Альпаида, а не я. Если я буду стремиться, сумею превратить свою безответную любовь в узы дружбы. Ибо дружба - не менее сильное чувство, чем любовь. И отличается лишь одним - отсутствием телесного влечения.

- Дружба с такими замечательными людьми, как граф Кенабумский и его сильная духом супруга, сама по себе огромная честь! - проговорила Фредегонда, тонко чувствующая, что на душе у собеседницы. - Я думаю, что их преданная дружба стоит долгих лет неразделенных страданий.

Матильда задумчиво кивнула, одобряя слова Девы с Ласточкой. Конечно же, быть другом Карломана и Альпаиды - великая честь. Безответная любовь научила ее работать над собой, стремиться к высокой цели и совершенствовать себя, и тем самым развила ее способности и подняла на недосягаемую высоту. И всем этим нынешняя герцогиня Окситанская была обязана графу Кенабумскому и его супруге.

А Фредегонда подумала про себя, что у большинства людей даже самые сильные чувства со временем проходят, как догорает костер. Но, если сильный духом человек возьмет верх над страстями, обуревающими его душу, то сумеет превратить одно чувство в не менее сильное, но другое, как мастера-оружейники отливают из железа и других веществ твердую сталь. Это внучке вейлы следовало запомнить на будущее. Быть может, и этот урок со временем пригодится ей, хоть она пока не знала, где и как.

***

Тем временем, на дубе громко закаркал ворон. Фигуры людей возле окна (это были Аделард и жрец-целитель) скрылись в покоях, так что дамы уже никого не могли разглядеть.

Но зато до чуткого слуха Фредегонды донеслись голоса говоривших в покоях Карломана, сквозь распахнутое окно.

Там Дагоберт, желая порадовать Карломана, обратился к нему:

- Я сегодня все утро вспоминал твое детство! Помнишь, как мы встретились, когда я приехал за тобой? Мне необходимо было добиться, чтобы тебя отпустили ко двору, и я постарался разжечь твое любопытство, чтобы тебе самому захотелось поехать. Сделать это было не так уж трудно после того, как я поймал вас с Варохом и Гвенаэль под дверью...

- Если бы ты не взял над нами верх, я бы не захотел поехать с тобой, - тихо улыбнулся Карломан. - А так, я решил, что у тебя есть чему поучиться... И рассказал тебе, что читал, о нашем прародителе, великом императоре...

- А я уже тогда понял, что из тебя вырастет незаурядный человек, - за одно утро Старый Лис, казалось, готов был высказать Карломану больше, чем за всю жизнь, которая теперь начиналась для их семьи заново. - Разумеется, тогда мне еще не приходило в голову, что я везу Арвернии ее будущего майордома, а своей дочке - будущего ненаглядного супруга!

Карломан еще не в силах был повернуть головы, но покосился лукаво блеснувшими глазами на сидевшую рядом Альпаиду.

- А я думал, батюшка, ты заодно решил составить счастье Альпаиды и мое, - засмеялся он еле слышно, но все же до стоявшей внизу внучки вейлы донесся его счастливый смех.

Альпаида тоже хотела бы порадоваться вместе с мужем и отцом, но привычная тревога одержала в ней победу.

- Тебе еще рано столько говорить и смеяться, любовь моя, - проговорила она, склонившись к Карломану и поцеловав его в висок, покрытый мелкими каплями пота, возле линии волос. Затем графиня с упреком обратилась к отцу: - Не втягивай Карломана в такие долгие беседы, батюшка!

- Молчу, молчу! - усмехнулся старик в притворном страхе. И, не удержавшись, подмигнул Карломану: - Ты уж выздоравливай поскорее, будь любезен! А то Альпаида станет распоряжаться нами, как настоящий главнокомандующий в юбке!

Карломан и Альпаида переглянулись сияющими взглядами, исполненными такой любви, что им не требовалось ничего говорить - их взоры были красноречивее слов.

И Аделард, глядя на своих старших, воскликнул, воздев руки к небесам:

- Хвала вам, всемогущие Асы, что уготовили моему отцу жизнь, а нам всем - эту радостную встречу!

***

Матильда, постояв немного возле высокой башни, направилась дальше. Фредегонда, услышав все, что говорилось в покоях графа Кенабумского, направилась следом за ней, воодушевленная. При этом она подняла голову и улыбнулась: у окна, рядом с сидящим на ветке вороном, порхала, щебеча, ее ласточка.

А вокруг них, по всему Дурокортерскому замку, недавняя печаль уже готова была смениться всеобщим ликованием, ибо графа Кенабумского почитали все. Счастливая весть перелилась из дворца в город, расплескалась устами приезжих людей за пределы городских стен, и готова была разлиться все дальше по лесам и долам Арвернии, известить всех, что знаменитый Карломан Кенабумский вернулся к жизни.

[Карса]

Наконец-то.
Итак, Карломан очнулся. Кто-то этому радуется, кто-то, вероятно, не очень. Теперь политический расклад должен измениться.
Но авторы, наверное, в следующей части покажут нам других героев.

[katarsis]

Да уж, многие планы теперь полетят в мусорную корзину. Но вообще-то и у жрецов Донара и у Бересвинды ещё есть шансы. Карломан ещё слаб, убеждать в чём-то короля, особенно, воодушевлённого дурацкой идеей, в таком состоянии не просто. Так что им имеет смысл поторопиться и закрепить свои успехи так, чтоб это было уже не отменить, пока есть время.
А за родных Карломана, конечно, очень радостно. Даже больше, чем за него. Наконец-то они дождались.

[Артанис]

Благодарю за все, эрэа Карса, эрэа katarsis!

Наконец-то.
Итак, Карломан очнулся. Кто-то этому радуется, кто-то, вероятно, не очень. Теперь политический расклад должен измениться.
Но авторы, наверное, в следующей части покажут нам других героев.

Самое главное - что Карломан будет жить!
Мы постараемся в ближайшее время написать еще один сборник рассказов, "Радости и печали". А потом хотелось бы вернуться и к основному произведению!

Да уж, многие планы теперь полетят в мусорную корзину. Но вообще-то и у жрецов Донара и у Бересвинды ещё есть шансы. Карломан ещё слаб, убеждать в чём-то короля, особенно, воодушевлённого дурацкой идеей, в таком состоянии не просто. Так что им имеет смысл поторопиться и закрепить свои успехи так, чтоб это было уже не отменить, пока есть время.
А за родных Карломана, конечно, очень радостно. Даже больше, чем за него. Наконец-то они дождались.

Хотелось бы обо всем узнать, как все получится!
Но само возвращение Карломана к жизни, я надеюсь, покажет королю, что лучше не предпринимать теперь необдуманных шагов, не посоветовавшись с ним. Если что, тот же Ангерран поможет царственному кузену, пока что.
Очередная часть у нас завершилась на хорошей ноте!
Благодарю всех, кто читал - и кто, надеюсь, еще почитает!