Давненько я не брал в руки шашек ))
Притащила рассказик, который скоро будет опубликован в сборнике "МАСКИровка" по результатам конкурса "Синий буривух 2024/2035".
Цитируемую песенку, надеюсь, все опознали? Ладно, формальности для: песня Алькор.
Красная шапочка
– Сегодня пойдешь одна, дочка, – мама тяжело опускается на лавку и морщится, потирая бок. Что-то у неё там не так, и я тоже морщусь. Тревога пробегает по телу, покалывает, спускается к кончикам пальцев, и я не понимаю: это я боюсь за маму, или страшно идти самой через лес? Да что его бояться: там широкая тропинка, и мы вместе проходили по ней сто тыщ раз. До большого камня, а оттуда направо, и первая вилка опять направо, а дальше тропинка хоть и становится едва заметной, но уже нигде не ветвится, бежит себе прямо до бабушкиного дома.
Я подхожу к маме, и она ласково поправляет ленты-завязки красного шаперона. Его мне мама сшила из лоскутов того самого сукна, которое пошло на господский кафтан. Очень красивый шаперон, ни у кого такого больше нет.
Из корзинки, прикрытой чистой тряпицей, упоительно пахнет печевом, и я сглатываю. Мама смеется, протягивает пирожок:
– Возьми, съешь на дорожку!
Пирожок такой же золотистый, как солнечные лучи, лежащие на столешнице. Я впиваюсь зубами в мягкое тесто, стараясь не раскрошить начинку – мелко порубленную капусту с яйцами. Вкусно! Только у мамы такие пирожки.
***
«Снилось что-то приятное, но я не помню, что. А потом дурацкий кот улёгся прямо на лицо и мурлыкал».
Три лайка.
Даша ехала на работу, бережно, словно в термосе, сохраняя ощущение из сна. Ощущение чего-то тёплого и пушистого. Сохраняла, пока стояла в поезде метро, потому что сесть не удалось. И когда поглядела на часы и убедилась: опаздывает! Даже когда поднималась по эскалатору мимо стоящих на ступеньках, задевая сумки, пакеты и просто по-зимнему пухлую одежду посторонних людей.
Сейчас, в толпе, она ничем не выделялась. Волосы, только вчера выкрашенные в голубой и зелёный, скрывались под вязаной шапочкой, а временная татуировка – под рукавами серо-зелёной куртки. Даша не стеснялась, но и не стремилась выделиться. Яркая одежда ей не нравилась, а яркая причёска – если она соответствует настроению, то почему бы и нет.
Она влетела в лабораторию, на ходу разматывая шарф. Замедлила шаги, вдохнула и выдохнула, настраиваясь на работу. Повесила на место куртку, надела и застегнула халат, вымыла руки.
За окошком кружились редкие снежинки. Посуда в застеклённых шкафах, банки с реактивами на полках и даже старый компьютер на письменном монстре неведомого возраста придавали комнате что-то, неуловимо напоминающее о Деде Морозе. Может, примерно так выглядит его мастерская, как знать.
Комната была проходной. Вторая дверь вела в отдельное помещение, небольшое окошко которого наглухо закрывала штора из плотной тёмно-синей фланели. Там на стеллажах в колбах и чашках Петри росли культуры тканей, и свет им не был нужен. Те колбы, в которых питательные среды были жидкими, стояли на специальной качалке, и благодаря её движениям раствор непрерывно двигался, омывая корни. Именно корни, потому что больше у этих растений не было ничего. Даша работала здесь уже два года, но всё же нет-нет, удивлялась: как же это, растения без побегов и почек?
Но и остальное выглядело совсем не так, как в книжке по садоводству. Люпины, соя, шалфей – всё это были комочки бледных каллусов на поверхности желеобразного агара с различными добавками.
В обязанности Даши как раз и входила своевременная пересадка образцов, ведь со временем среды истощаются и подсыхают.
Колбы со свежими средами Даша подготовила заранее, и теперь взяла с подноса одну из них.
Качнула.
О, блин!
Блин, блин, блин!
Стерильная субстанция по всем законам должна была затвердеть, но почему-то этого не сделала. Что не так? Вроде, все пропорции были соблюдены, и всё же! Плохо перемешала?
Магия, не иначе! Дед Мороз тут явно ни при чём. Может, и у него есть антагонист, и он сейчас корчится от беззвучного хохота.
Р-р-р!
Как это бывало от волнения, у Даши слегка закружилась голова, по рукам пробежали мурашки и отозвались покалыванием в пальцах. Блин, как не вовремя! Только спазма сосудов ей сейчас не хватало!
Неприятное ощущение мелькнуло и пропало. Даша заметалась: ткнула клавишу компа, включила электроплитку. В длиннющей экселевской таблице ещё раз отметила, что, кровь из носу, надо пересадить сегодня, несмотря на задержку, а что можно отложить на пятницу. Кстати, много ли пересадок в пятницу? Может, откладывать – себе дороже?
Плитка, разогреваясь, потрескивала, снег за окном повалил гуще. В коридоре, судя по звукам, происходила борьба аспиранта Стёпушки и тележки с чем-то тяжелым. Кстати!
– Стёпа, стой-стой-стой! То есть, привет!
– О, привет, Даш!
Аспирант Стёпушка, длинный, в халате с художественной дырой на месте полуоторванного кармана, пытался вписать тележку в соседний дверной проём. Тележка сопротивлялась.
– Принеси дистиллята, будь другом! И ещё, у нас в канистре для дистиллята какая-то водоросль завелась. Когда будет время – посмотришь, что можно сделать?
– Да вот прямо сейчас!
Судя по готовности, с которой Стёпушка бросил перегородившую полкоридора тележку, борьба его утомила.
– Ну, что у нас тут?
– Что беспокоит? – подыграла Даша, всовывая в руки Стёпушке десятилитровую ёмкость. Аспирант повертел тару, свинтил крышку, понюхал и вынес вердикт:
– По-моему, это просто пластик такого цвета. Смотри, он весь однотонный!
– А ничего, что оно ногтем отскребается?
Даша немедленно продемонстрировала – как именно отскребается.
– Действительно… – задумчиво протянул Стёпа. – А, знаешь, думаю, если канистру хорошенько просушить, то водоросль сдохнет, и можно будет налить новый дистиллят.
– Стёпа, – Даша начала закипать, – она не сдохнет. Это раз. Она потом размокнет и оживёт, да ещё размножится половым путём. И где мы всё это время будем держать дистиллят? Это два.
– Может, в этой водоросли как раз самая сила, – аспирант фыркнул. – Vis vitalis какая-нибудь. Вот изведём мы её, и в твоих средах не будет хватать чего-то очень важного…
И попытался вернуть канистру Даше.
– Тогда разведем её снова, – ласково произнесла Даша, отпихивая канистру обратно.
– Ну хорошо, тогда я канистру «Белизной» залью, – сдался Стёпа. – «Белизну»-то водоросль не переживёт?
– Только отмой потом как следует!
– А, может, если не отмою, в твоих средах появится что-то важное…
– Стёпа!!!
– Ладно, понял, ты сегодня серьёзная. Дашка, всё путём, всё будет о’к!
И, уже уходя, добавил, глянув на колбы:
– Прелесть какая! У тебя правда всё растёт офигенно, лучше, чем у Анки!
Анкой звали предшественницу и – в течение некоторого времени – напарницу Даши, уволившуюся год назад.
– Методику соблюдать надо, – отрезала Даша. Сердилась она, правда, уже больше для вида. Это же Стёпушка, как на него сердиться!
«Чуть не опоздала, забыла дома контейнер с обедом, а мне сегодня много сажать. К тому же оказалось, что среда не затвердела и её надо всю перетапливать»
Эмодзи в виде плачущей рожицы.
«Уходи оттуда нафиг!»
«Не могу, начальницу жалко. Новую лаборантку пока обучишь. Здесь только кажется, что просто. Я тут два года уже, и только-только стало получаться».
«Совесть – зло!»
Смайлик.
Остыв после прогрева на бане, смесь всё-таки затвердела. Заканчивала Даша уже в девятом часу вечера. От зимнего дед-морозовского настроения не осталось следа.
Пока работали вдвоём с Анкой, было с кем посоветоваться, было кому подменить, если один заболел. Потом Анка уволилась, и вот тут-то выяснилось, что для работы в одиночку у Даши опыта маловато. Рута и латифора почему-то желали расти только в круглых колбах, а в конических не росли, хотя, казалось бы, какая разница? Соя капризничала, зато почти не зарастала бактериями. В общем – много тонкостей.
Теперь всё как-то устаканилось. Если, конечно, не считать того, что, по-хорошему, работы оставалось на двоих. Дашу перевели на полную ставку и обещали найти вторую лаборантку, часть посадок временно взяла на себя начальница, но кто пойдёт в институт на такую зарплату? Ведь даже и полная ставка – это кошкины слёзки.
Даша задерживалась на работе, чтобы выкроить пару свободных дней. Их она тратила на подработку – расфасовывала мелочёвку в сувенирной мастерской. Вот там даже при двух днях в неделю выручка оказывалась намного выше.
Даша всё чаще задумывалась: зачем ей это? Зачем бесконечные каллусы и суспензии? Что её здесь держит? Она – не научный сотрудник, не аспирант, наука – вообще «не её». Зачем ей коллекция растений, которые даже не выглядят как растения? Так, комки клеток на полупрозрачном агаре.
Ну хорошо, бонус: мало людей. Вот как сегодня, например. А те, которые есть, – в целом очень… как бы это… не агрессивные. И ещё, если она перейдёт в мастерскую на полную неделю, как ей всё время предлагают, это же будет – каждый день одно и то же, монотонное и беспощадное. А так – отдушина. На два дня – смена деятельности.
Наверное, да, поэтому она здесь.
«Надеюсь, не перепутала ничего. Тащусь домой, голова болит»
Сердечко.
«Мам, покорми кота, ладно?»
«Ок»
***
Бегу по тропинке, и корзинка совсем не тяжелая. Так, увесистая слегка. Но я же почти взрослая! Справлюсь!
Трава ещё зелёная, но уже присыпана то там, то сям золотыми березовыми листьями. Скоро лес меняется: вместо светлых берёз – тёмные ели с белесоватыми от потёков смолы стволами. Они выступают из мглы, сдвигаются, словно хотят заслонить путь, их корни-руки вздыбливаются из земли, пересекая тропинку.
Я стараюсь не смотреть по сторонам. Мне надо спешить, надо скорее выполнить задание и вернуться.
Бежать уже не выходит, получается только быстро идти. Вот и камень.
Я почти миную его, и тут прямо передо мной, будто из ниоткуда, возникает длинное серое тело. Миг – и он уже на тропинке. Густая шерсть, крупные уши и вытянутая страшная морда. Зверь приподнимает губу, обнажая влажный длинный клык, и из его груди рвётся, нарастая, низкий рык.
Я замираю. Тут бы бросить корзинку и бежать со всех ног… Может, пирожки его отвлекут? Но корзинку надо отнести бабушке! Это моё задание, моя взрослость, моё… не знаю, что, но бросить это никак нельзя!
Я осторожно смещаюсь в сторону, зверь перетекает туда же. Он быстрее и сильнее, его не обойти, от него не убежать.
И тогда я от отчаянья, от страха выпрямляюсь во весь крохотный – рядом со зверем это сразу видно – рост и выбрасываю руку ладонью вперёд:
– Сидеть!
И… И из моей ладони вырываются словно бы лучи – их не видно, но я их чувствую. Ой, мамочки… что это?! Но… его припекает?
Зверь дёргается и замирает, сидя так, словно и хотел бы пошевелиться, но не может. Я осторожно обхожу его – ну ничего себе, у него даже глаза остекленели! – несусь со всей скоростью дальше, дальше, до самой развилки, и только там перехожу на шаг.
***
Когда день проходит за днём – в той степени разнообразия, которая не чревата неожиданностями – легко забыть, что тебе уже скоро пятнадцать лет как не двадцать. Работа, вторая работа, аудиозапись лекции по истории Китая, урок живописи по четвергам. Иногда – совместный поход в кино с мамой. Насморк, головная боль, вывих голеностопа – не конец света, и, хотя вносят элемент непредсказуемости, всё же не ломают жизнь напополам.
Эта работа, лаборантская, когда-то казалась одной из многих, которые успела сменить Даша. У неё было неоконченное высшее и руки, растущие откуда надо; она легко училась, но каждый раз решала, остаться ли на этом месте или поискать другое, руководствуясь главным образом ощущением – хорошо ли ей с этими людьми. Каких-то особых амбиций у неё не было, разве что – совместно с мамой накопить на ремонт дачи, но здесь приходилось соревноваться с инфляцией, которая, подобно небезызвестной черепахе Ахилла, всё время оказывалась на шаг впереди.
«Начальница постановила, что по пятницам «чистый» ламинар – только мой и ничей больше!»
Эмодзи в виде язычка пламени.
«Интересно, кот радуется мне или тому, что я его накормлю?»
Улыбающаяся рожица.
«Разумеется, еде. Коты самодостаточны!»
«Тогда почему он приходит спать ко мне?»
«Чтобы не пропустить утреннюю кормёжку, конечно!»
На этот раз удар ждал прямо с порога. Корни на жидкой среде, позавчера ещё такие живые, нехорошо потемнели. Должно быть, в эти два дня что-то отключалось, был температурный сбой. Резервные образцы всегда сохранялись, конечно. Но заменять погибшее свежим следовало срочно. Прямо сегодня. И да, в дополнение к плановым посадкам, а не вместо них.
А эти, потемневшие, в помойку, и посуду перемыть. И посмотреть, сколько осталось готовой среды.
Заготовленного вроде хватало, даже с учётом внезапно возросшей потребности, но тогда на следующий раз придется варить. Только сперва проверить, на месте ли Автоклавочка? Кроме неё – ну, то есть, Клавдии Сергеевны, если по паспорту – прикасаться к страшному зверю автоклаву никому нельзя. Автоклавочка бывала на месте не каждый день – видимо, как многие в институте, подрабатывала, и для стерилизации сред с ней надо было совпасть. Начальство относилось к подработкам сотрудников с полным пониманием, а сотрудники, в свою очередь, не роптали, если случались авралы.
Даша помчалась в автоклавную, по дороге забежав в отдельное помещение для пересадок, чтобы включить обработку ламинара.
Ламинар – это такой специальный бокс, который перед работой надо хорошенько обеззаразить ультрафиолетом, и в котором во время работы стерильность поддерживает поток воздуха, пропущенный через фильтры. Когда включены ультрафиолетовые лампы – в помещении лучше не находиться: можно нешуточно обжечь глаза. А всего у них этих ламинаров три: «чистый» для растений, «грязный» для бактерий и сломанный, в котором возник спонтанный склад всяческого химического стекла.
Даша щёлкнула выключателем и помчалась дальше.
Уф!
– Клавдия Сергеевна, если я через час принесу сорок колб, сделаете?
Автоклавочка, моложавая, со светлыми кудряшками и слегка растёкшимся макияжем, прижала к выдающейся груди руки:
– Дашенька, золотце, только к вечеру! Сегодня как с цепи сорвались. Несут и несут! Становись в очередь, деточка!
Ну точно, Антагонист постарался. Но – еще раз уф. Если поднапрячься, всё получится.
– Мне не критично, лишь бы сегодня! – обрадованно заверила Даша. Есть шанс уйти почти вовремя.
Она приготовила среды для стерилизации, заглянула в таблицу, чтобы ничего не упустить, и до обеда восстановила всё, что пропало. Методично перенося комки клеток из одной ёмкости в другие, надписывала образцы: Taxus baccata, Buxus sempervirens. Этакая техногенная замена старинным тисовым и самшитовым рощам. Хотя единственный в мире самшитовый лес съела приехавшая на очередной праздник спорта огнёвка, но сами по себе ни тисы, ни самшиты ещё не исчезают. Эти бледные кусочки в колбах – вовсе не последняя надежда человечества. Но можно ведь ненадолго вообразить себя обитательницей космического корабля, несущего в неизведанное зачатки новых рощ и лесов?
У Даши так разыгралось воображение, что, выливая растопленную среду с испорченными образцами, она почувствовала острый укол жалости. Словно смерть каллусов повторила в миниатюре сочинскую историю – скоропостижную гибель знаменитого леса.
– Эк тебя занесло, – хмыкнул Стёпушка, заглянувший «на огонёк». Аспирант притащил из кафетерия латте на себя и на Дашу, надеясь, что та взамен поделится бутербродом с вкуснющей белорусской колбасой. Ну а то, что такая колбаса у Даши как раз будет при себе, хитрый Стёпушка вычислил – ведь Даша позавчера убегала домой пораньше и объяснила: приезжают белорусские знакомые, надо встретить и пустить ночевать.
Стёпушка не прогадал, колбаса и впрямь была.
– Ну, что коллекция – это фонд для возможного возвращения видов в природу, конечно, верно, – протянул он, проглотив последний кусочек и облизав пальцы. – Только сама смотри: сколько тут видов, в коллекции? Едва полсотни. На твоём корабле таких видов должны быть даже не тысячи, а десятки тысяч. И автоматика для пересадки. И контроль за состоянием образцов какой-нибудь там, с датчиками физиологических параметров, а не просто визуальный. Зато мы с тобой работаем на будущее. Вот, скажем, содержание алкалоидов в образцах – от чего оно зависит и как повысить?
Стёпушка как раз и занимался этим – тисовыми алкалоидами в культуре клеток.
– Синтетические аналоги дешевле, – возразила Даша. – Но, понимаешь, как подумаешь, что эта коллекция старше меня, жуть берёт. Уже полсотни лет кто-то берёт кусочки тканей и сажает, а потом от них – новые кусочки, месяц за месяцем. Теперь вот – я. Лаборанты меняются, а штаммы всё те же.
– Это да, – согласился Стёпушка, хотя было видно, что его мысль уже унеслась куда-то в сторону любимых алкалоидов. Но нельзя же не проявить чуткость к человеку, накормившему колбасой!
И встрепенулся:
– Кстати, можешь посадить для меня колб примерно двадцать?
– Ты и сам можешь, – Даша озадачилась. Аспиранты всегда весь свой материал готовили самостоятельно.
– Ну Да-аш… Очень надо, – заныл Стёпушка. И не выдержал, выпалил: – Хочу идейку одну проверить. Слепым экспериментом, чтоб сам не знал. Всё расскажу, только потом!
«Успела уйти до ночной блокировки дверей!»
Большой палец.
«Мам, я еду домой. Сделай, пожалуйста, горячую ванну, промёрзла нафиг!»
«Хорошо, жду»
***
Сумерки наступают внезапно. Когда успело сесть солнце? Нет, оно ещё не село, но за деревьями его уже не видно.
Вот и избушка! Я рвусь изо всех сил к спасительной двери с веревочной петлёй вместо ручки. «Дёрни за верёвочку – дверь и откроется».
За дверью…
Бабушка в любимом кресле, а рядом – Он!
Но как? Он же остался там, на тропе!
– Бабушка! Берегись!
Бабушка ласково улыбается, оборачиваясь к волку.
– Я же говорила, она придёт.
И усмехается. Влажный клык блестит в луче угасающего света.
– Бабушка!
***
Полмесяца пробежали незаметно. Декабрь перевалил за середину и плавно подбирался к Долгой ночи, к Йолю. Вечерами Даша мастерила две ватные куклы – Деда Мороза и Снегурку. Йоль она не праздновала, а вот Новый год ждала с нетерпением. Куклы получались не сразу, приходилось переделывать, но постепенно обретали те черты, то настроение, которых Даша и добивалась путём сложных манипуляций с ватой, лаком для волос, гуашью и кристалликами соли.
Стёпушка тем временем развил активность. Двадцать колб он – тоже вслепую – разделил на две группы по десять, для чего привлёк вторую аспирантку, Олю. Половину колб оставил у Даши, вторую уволок к себе. Зачем-то заменил термометры в Дашиной комнате и в аспирантской, бегал то с люксметром, то с другими непонятными датчиками. И на все вопросы таинственно хмыкал.
Всё это позволяло отвлечься, но ненадолго. Досадные сбои на работе продолжались. Подумать только, год назад она возвращалась с работы иногда в пять вечера, и даже в четыре, а сейчас нормой стало – десять, одиннадцать. Пару раз, когда Даша совсем не успевала, пришлось пропустить работу в мастерской и тем самым лишиться дневного заработка. Ощущение, что она не владеет собственным временем, раздражало, как зудящий комариный укус, с которым ничего не получается сделать. Но каждый раз – через волнение, через покалывание в пальцах – Даше удавалось всё разрулить.
– А если я потеряю какие-то образцы, что будет? – спросила раз Даша у Стёпушки, имея в виду не свой личный крах, а то, будет ли такая утрата невосполнимой. Может, это образцы, которые трудно получить повторно?
Аспирант, как ни странно, её понял совершенно правильно и крайне воодушевился. Жестикулируя обеими руками – и той, в которой держал бутерброд, и второй, со стаканчиком кофе, он разразился речью. Вкратце и упрощённо смысл сводился к следующему.
Во-первых, коллекция их лаборатории, конечно, не единственная. Есть другие, и даже более крупные, например, в Штатах, на Украине и в Германии. Хотя, правда, наша – чуть ли не самая старая. Во-вторых, дело это дорогое и трудоёмкое («Спасибо, кэп», – пробормотала Даша), так что после всеобщего бума второй половины прошлого века, когда коллекции культур тканей создавались пачками, выжили только те, которые хоть как-то финансируются государством. В-третьих, поэтому существующих коллекций, даже и вместе взятых, недостаточно. Важно ведь не только то, есть ли этот вид в других коллекциях, но – сколько разных вариантов, штаммов? Вот, скажем, наша диоскорея – уникальна: в ней содержание гликозидов такое… в общем, такое… Короче, любой штамм уникален и неповторим, а ты, Дашка, – Хранительница в лучшем смысле. Почти что Берегиня.
– Ну, спасибо, – с чувством сказала Даша. – Удружил. Назначил. А меня спросили? Да не нужна нам Берегиня, нам нужны финансирование и второй лаборант!
– Ничего-то ты, Дашка, не понимаешь, – прочувствованно произнёс Стёпушка. – Судьбу не выбирают.
– Трепло, – буркнула Даша. – Очень даже выбирают. Уволюсь – будешь знать.
– Да? А что в твоей комнате каллусы растут быстрее, это ничего? И содержание алкалоидов выше? Я посчитал, между прочим. Получается статистически достоверно!
Стёпа имел в виду свой таинственный слепой эксперимент.
– Ищи неучтённый фактор, – отрезала Даша. – При чём тут я, глупости какие!
Рассказ Стёпы её не утешил, только усилил тревожность. До сих пор она пересаживала образцы, не особо задумываясь об отдалённых стратегических смыслах. Надо делать то-то и то-то, чтобы образцы росли. Вовремя пересаживать: одни – на жидкую среду, и держать на качалке; другие – на агар и в чашки Петри; третьи – тоже на агар, но в колбы. Одним добавлять гормоны, другим – нет. Есть «огород» – люпин, селена, раувольфия, с ними легче всего. А саксаул – самый медленный, и пересаживать его надо редко.
А тут…
Проснулась Даша, как всегда, от требовательного мява кота. Но, уже направляясь к кухне, ощутила запах кофе и яичницы.
Сегодня опять что-то снилось. Сперва страшное, но потом, Даша точно знала, всё кончилось хорошо.
– Мам, добромутро, – сонно произнесла она. Это было их общее словечко «из детства». – Ты что, дома сегодня? А на меня сделаешь?
Обычно мама убегала на работу в такую рань, что, как она говорила, о еде даже думать противно, поэтому Даша готовила себе завтрак сама.
– Отгул взяла, – мать кивнула, бросила на сковородку несколько кусочков хлеба и приготовилась залить их яйцами.
И только потом, уже позавтракав, собрав тарелки – свою и Дашину – и наблюдая, как дочь мечется в поисках запропастившихся ботинок и сумки, вспомнила:
– Подожди, у меня же тебе подарок! Хотела отдать вчера, да ты припозднилась. У меня такой в молодости был, помню, тебе нравилось!
– Опаздываю! Потом посмотрю, ладно? – Даша сунула свёрток в карман и уже за дверью спохватилась: – Спасибо!
Она всё-таки успевала, но через сквер между метро и институтом пришлось почти бежать. Вчера в город вдруг пришёл ветер, всю ночь шумевший деревьями во дворе, и сдвинул что-то в атмосферных фронтах. После недельной гнилой оттепели наконец подморозило, и на вновь голубом небе воссияло солнце, залившее город неожиданным для декабря почти весенним светом. Где-то в деревьях звонко тинькала шальная синица, Даше тоже захотелось петь, и она замурлыкала всплывшие из памяти строки.
…Второпях раскрыв учебники
На странице, где ответ,
Машут шляпами волшебники –
Год за годом, много лет...
Она потянула тяжёлую институтскую дверь, махнула карточкой зелёному огоньку турникета и поскакала вверх по лестнице.
И – ТАКОЕ получается!
Так и хочется – взорвать!!
Ведь терпение кончается
С ёлки груши обрывать!!!..
Даша влетела в лабораторию, и сразу ощутила неладное. Кинулась проверить батарею – та оказалась в порядке – затем открыла дверь в «тёмное» помещение и ахнула. Створка окна оказалась распахнута, стекло зияло выпавшим куском. Плотная ткань шторы перекрутилась от ветра. В комнате стоял такой холод, что на подоконник намело горку снега, и он не таял. Даша, не раздеваясь, бросилась к окну. Смотреть на полки с культурами она боялась, но боковым зрением улавливала: всё плохо. Позвать на помощь ей тоже не пришло в голову. Потом, потом…
Сперва – захлопнуть створку. Причина беды обнаружилась сразу: сломанная защёлка, и Даша подпёрла створку стопкой книг из соседней комнаты. Батарея по счастью не замёрзла и не лопнула. Со стеклом дело было хуже, помог пакет из Вайлдберриз, который Даша закрепила скотчем. Она металась по комнате, хрустя подошвами по осколкам, выдёргивала ящики в поисках нужного и бросала их перерытыми, не задвинутыми. Скотч упорно не желал прилипать к обледенелому дереву рамы, но в конце концов сдался.
И только после этого Даша наконец набралась смелости и шагнула к полкам.
Качалка как ни в чём не бывало продолжала убаюкивать колбы с жидкими средами. Чёрные корни – трупы корней – колыхались, как волосы утопленницы. Каллусы в чашках Петри скукожились, а некоторые, кажется, даже раскляксились. Наверное, среди этого мёртвого, тёмного, где-то в глубине, ещё можно было отыскать живые клетки. Или нет…
К горлу Даши подкатывала волна. Она поднималась по трахее – или по пищеводу? – и сдерживать её оказалось невозможно. Ноги стали ватными, пальцы закололо. Нет, их жгло!
И Даша закричала. Крик выплёскивался толчками, и с криком выходило нечто, чему не было названия, буйное, жаркое.
Со стеклянным дребезгом разлетелась колба. Даша отрешённо, не осознавая, что это она – источник неведомой силы, наблюдала, как зелёный росток выбивает крышечку из фольги, как отколовшееся стеклянное горлышко повисает на стремительно растущей ветке. Тёмная хвоя тиса, глянцевые листья руты разворачивались и заполняли помещение. Наливались цветом синие свечки шлемника, лиловые – люпина. Рута набрала бутоны и распахнула лепестки, добавив к буйству красок жёлтое нежное облако. Резко запахло шалфеем и мёдом, саксаул протянул корявый и колючий побег, почти касаясь Дашиного лица. В комнате стоял звон – то ли осколков, то ли струн Мироздания. Может, это просто звенело в ушах.
Даша замолчала. Сквозь переплетённые ветви она видела дверной проём и в нём – белые, как мука, ошалелые, с бессмысленными глазами, с приоткрытыми ртами, лица сотрудников: Стёпушки, Автоклавочки, Оли.
– Ну, т-ты… д-даёшь, – едва шевеля губами, произнёс Стёпушка.
***
– Бабушка!
– Теперь ты знаешь о себе, – бабушка улыбается, а по щеке стекает слеза. Крохотная и прозрачная, она теряется в морщинах щёк. А точно ли была?
– Испытания пробуждают силу, – добавляет она и разворачивает полотенце, которым накрыта корзинка.
– Без них её и не будет, – возражает волк. Он тоже улыбается, по-волчьи, хотя сейчас всё больше напоминает человека.
– Но-но! Не сбивай девочку с толку! – строго одёргивает бабушка. – Сила есть всегда, надо только знать о ней.
– И учиться владеть, – волк задумчиво трёт лапой морду. –Та-ак шандарахнула! До сих пор лапы немеют! Кстати, тут дадут наконец пирожка пострадавшему? Мне за вредность положено!
– Чтоб у тебя, вредного, язык онемел, – ворчит бабушка, и видно, что препираются эти двое по привычке. – Внученька, чай готов, самовар стынет! Тебя только и ждали!
***
– Как? Как это?
Кто это сказал, Даша не разобрала. По голосу не определить: тонкий, срывающийся на писк. Непослушными руками она стянула с головы шапку и попыталась сунуть в карман. Что-то мешало. Свёрток. Ах, да, мамин подарок. Смотреть сейчас казалось верхом нелепости, но нелепым, нереальным было всё, и Даша разорвала упаковку. Что-то красное… Даша развернула яркий вязаный берет и вспомнила.
Вот что ей снилось сегодня! И вчера, и ещё раньше – части одного сна вдруг слились в нечто целое и великолепное.
– А вот так! – звонко сказала она. – Но отбирать из всего этого новые культуры тканей нам придётся руками…
