-Петенька-а-а! – донесся истошный вопль, и на ограду, отпихнув баб, пытавшихся ее удержать, влезла Серафима Агеевна, еще не до конца протрезвевшая. – Прости меня, дуру безмозглую! Пока тебя не было, мы тут революцию устроили и республику организовали… Бабскую! Чтобы, значит, без мужичья…
Хорошо, что переводить ее слова было некому. И Лебедь, и княжеская дочь благоразумно промолчали.
-Б-бабскую р-республику?! – еле двигая отвисшей челюстью, промолвил бывший красноармеец полка имени парижских коммунаров. – Признавайся, что ты пила кроме кумыса?!
-Б-бузу… Н-немного… - теперь уже запинаться стала бывшая Светлая Освободительница.
Тут рядом с ней возникла Марфа, пыхтя и отдуваясь.
-Ой, Петя-я! – расплылась она в счастливой пьяной улыбке. – Наконец-то! А хочешь, я тебе новую песню спою?
И затянула в полный голос:
-Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных бедных баб!
Кипит наш разум возмущенный,
На мужиков наш гнев неслаб!
-Выпорю! Я тебе такой разум возмущенный покажу, два дня сидеть не сможешь! – рыкнул, побагровев, товарищ Пухов. – Ты, глупая баба, мне «Интернационал» не погань, не смей на святое замахиваться!
-А вот фиг тебе! – расхохоталась Марфа. - Руки коротки чужую бабу пороть! Ты свою Симку по заднице охаживай, а меня – права не имеешь.
И, издевательски подмигнув, продолжила:
-Мы дадим им последний и безжалостный бой,
Свободна коль баба - свободен род людской!
-Ну, стерва-а-а! – возопил бывший красноармеец, окончательно взбеленившийся. И потряс воздетыми кулаками, в одном из которых был зажат именной наган…
Грохнул выстрел.