- Полковник Хендерсон, а в армии часто бывают всякие несуразицы?
- Да как сказать, мисс Кэтрин, всякое бывает. Вот помню, был один случай…
- Расскажите, пожалуйста, вы так интересно рассказываете.
- Занесло нам невесть каким ветром с гладких паркетов столицы генерала инспектировать части, ведущие постоянные боевые действия с повстанцами. Генерал тот вкратце ознакомился с жизнью рядовых солдат, живущих под пулями вражеских стрелков, и возмущению его не было предела. Нарушались самые основные, знакомые генералу с юности, правила внутреннего распорядка. Ну, сами подумайте, как может порядочная боевая часть жить без ежедневной строевой подготовки? А без построения всей части? Не может! Никак! И ерунда, что кругом враги шастают, главное чтобы по уставу! А сама организация лагеря? Это же просто ни в какие ворота не лезет! Палатки стоят как попало, как будто прячутся от кого-то. И даже порядочного плаца для занятий строевой подготовкой нет.
Короче, под непосредственным руководством генерала, в полку был немедленно проведен хозяйственный день. Палатки поставлены ровными рядами, на самом видном месте устроен, извиняюсь, сортир, а дорожки между палатками обозначены белой краской.
Понятное дело, что солдаты от таких перемен загрустили. Однако не было бы счастья, да несчастье помогло. А точнее, выручили наших бойцов пресловутые вражеские стрелки. К огромной радости всего личного состава, полка, они в первую же ночь чуть было не подстрелили генерала, на выкрашенной дорожке к сортиру. К утру уже и духу хозяйственного генерала в роте не было. Оборони нас Господь от идиотов начальников, а от врагов мы уж как-нибудь сами отобьемся, - закончил Хендерсон под заливистый хохот девушек.
- А сами армейские разве всегда ведут себя разумно?
- Тоже всяко бывает. Был у меня в полку один парнишка, сипай, откуда-то из горных районов Пенджаба. Хороший солдат, только умел, когда надо прикинуться полным дурачком, мол моя твой не понимэ. А что с такого возьмешь? И был у меня при штабе один капитан, из этих, знатных да рьяных. Особенно любил он ловить спящих часовых, для чего выходил на проверки тайком, внезапно, без начальника караула. Hа этот раз он подобрался ночью, чуть ли не ползком, к складу, где стоял тот самый солдатик. А происходило все в сезон дождей. Еще та была погодка: дождь льет сплошным потоком, лужи кругом – утонуть можно, темень, хоть глаз выколи. Сипай этот давно заприметил проверяющего, дождался, пока тот забредет в самую глубокую лужу и крикнул:
- Ситой, хито идет?
Капитан от неожиданности чертыхнулся:
- Ситой, стирилять буду!
- С ума спятил - по своим стрелять?! Я капитан Меллори, из штаба полка!
- Ложись! Стирилять буду!
- Да ты что, куда ложись? В лужу?! Свой я! Сдурел что ли?
- Ситой, стиреляй буду.
Волей-неволей пришлось проверяющему, проклиная тот миг, когда он надумал пойти без начальника караула, дурацкую погоду, эту грязюку, этого дурака-часового, ни черта не смыслящего по-английски и не факт, что вообще что-нибудь смыслящего, брякнуться прямо в жирную, вонючую жижу, мгновенно промочившую колени и постепенно проникавшую сквозь мундир все дальше и дальше. Hадо было что-то делать.
С отчаяния капитан попытался встать. Раздался оглушительный выстрел в воздух. Капитан в ужасе с головой нырнул в черную, вязкую жижу - этот ведь пристрелит, не промахнется, они ведь все там охотники, дьяволы черномазые. Дальнейшие переговоры были бесполезны. Проверяющий смирился с судьбой и покорно замерзал в густой холодной жиже... Через десять минут на звук выстрела, чертыхаясь и скользя по грязи, прибежал офицер с бодрствующей сменой. Караул был поднят в ружье, дежурный уже доложил о нападении командиру полка. Злосчастный проверяльщик общими усилиями был вызволен из лужи и доставлен на негнущихся ногах в штаб полка, где для сугрева получил разнос. Часовой, кстати, получил благодарность от командования за хорошую службу и долгое время ходил в героях. Hу, а излишне ретивого штабного постепенно перевели куда-то, от штаба подальше. Ибо если человек даже по армейским меркам дурак, то это надолго, а как правило, и вовсе неизлечимо...