Печать

[Convollar]

Ох, эрэа Артанис! Тяжёлые времена вы пишите. Но от судьбы не уйдёшь, наши предки всё это пережили. Только вот Зоринка у меня вызывает опасения, уж очень смелая девица.

[Артанис]

Спасибо Вам большое, эрэа Convollar!

Ох, эрэа Артанис! Тяжёлые времена вы пишите. Но от судьбы не уйдёшь, наши предки всё это пережили. Только вот Зоринка у меня вызывает опасения, уж очень смелая девица.

Времена тяжелые, и здесь я не могу обещать, чтобы впредь стало легче. Не в данный "исторический", пусть и фэнтезийный, момент. Фэнтези тоже должно смотреться логично, а я тут не нашла способа что-то заметно изменить к лучшему без участия оркестровой музыки в кустах и прицельного падения метеоритов именно на нужные головы.
Насчет Зоринки посмотрим! По поводу Верхуславы вон тоже, помнится, переживали. Смелость, бывает, города берет. Да и в кого ей трусливой-то вырасти?
Я бы лучше скорее насчет племянничка ее волновалась...

Глава 39. Баскаки
На следующий день Влесославль был поднят гулом вечевого гонга. Горожане, до полуночи рассуждавшие между собой, как им быть после прихода баскаков, поутру собрались на площади, ожидая, что им объявят нечто важное. Но тут же многие принялись плеваться: на возвышение поднялись те же вчерашние чжалаиры.
- Тьфу! Распоряжаются, будто они хозяева в Городе - не приведи Велес такому статься! - говорили люди в толпе.
Где-то послышался резкий, отчаянный свист.
- Эй! По какому праву проклятые оскверняют вечевой гонг? - крикнул из толпы чей-то бесстрашный голос.
Ханские посланники, даже не зная местного языка, могли понять по интонации, что влесославльский народ недоволен. Но, видно, их это не обеспокоило. Пусть вопят, точно бараны, когда их стригут и режут. А возьмутся за оружие - им же будет хуже.
По знаку Тэргэн-нойона, из-за спин чжалаиров вышел невысокий белобрысый мужичок, сделал несколько шагов вперед, нерешительно оглядываясь на баскаков. Приветственно поклонился толпе. За спинами людей в розовом утреннем свете поднимались белокаменные стены Торговой стороны, а за ними высилась могучая вековая священная дубрава.
- Пусть Боги хранят свободный Влесославль! - начал приезжий с самым что ни на есть местным говором, сильно отличающимся от Низового наречия. - К вам прибыли благородные посланцы нашего общего господина, великого хагана Булат-темира. Им поручено узнать, сколько людей живет во Влесославльской Земле, чтобы распределить между вами дань поровну, и не больше, чем нужно!..
Конец его речи потонул в насмешливых возгласах влесославцев.
- Эй, да это наш никак! Соловейко с Коврового Ряда, ведь так! Говорили - тебя проклятые в рабство продали со всем товаром. А ты вот где вынырнул!
- Я, я, друзья дорогие! - подтвердил тот, растроганно помаргивая белесыми ресницами. - Буду теперь толмачом и проводником при благородных ханских посланниках...
Этот человек и вправду был купцом во Влесославле. За красноречие, с каким расхваливал свой товар, его еще смолоду прозвали Соловьем, а за малый рост и неказистость уменьшили это имя, и так прозвище прижилось, вытеснив имя, данное когда-то родителями - так бывало часто.Несколько лет назад Соловейко рискнул поехать на торг в самый Сарай-Ерден, попытался там сплутовать и был сам продан в рабство. Уже никто его не ждал дома, жена ушла к другому, имущество распродали. А он - вот вернулся, да еще вместе со всемогущими ханскими посланниками!
Но влесославцев не так-то легко смутить! Чжалаиры - это чжалаиры, а уж своему-то они не дадут спуску, за чьи бы спины тот не прятался. Снова раздался свист, еще оглушительней.
- Эй! Так ты, значит, к чжалаирам переметнулся, своих влесославльских людей готов им выдавать? Предатель!
Соловейко растерянно оглянулся на чжалаиров, однако никто из тех и пальцем не пошевелил. Даже прислушивались с интересом, хоть и не понимали здешнего языка. Тэргэн-нойон даже насмешливо улыбался сквозь щетинистые усы, как будто его очень забавляла перепалка свархов. Поняв, что надежды на защиту нет, перебежчик принялся огрызаться сам:
- А вы полегче, а то прямо к вам приведу господ чжалаиров! Мне теперь стоит лишь сказать, что у кого-то есть куны... Каждый крутится как умеет, ясно вам? Что требовать с меня, когда сам великий князь велит принимать ханских посланников, как почетных гостей, и ни в чем не противиться им!
Долго еще ораторствовал Соловейко, грозя влесославцам гневом чжалаиров. Он не замечал, что двое стоящих в толпе горожан приглядывались к нему особенно пристально. Наконец, они повернули прочь, как бы внезапно потеряв всякий интерес. Протолкавшись сквозь толпу, они свернули за угол ближайшего торгового склада. Оттуда им навстречу вышел рослый черноволосый мужчина, столь могучий и крепкий на вид, что, стоя в любой толпе, был бы хорошо заметен, на целую голову возвышаясь над большинством людей. Однако внимания-то ему, видимо, было не нужно. Выслушав какие вести принесли его соглядатаи, великан грозно нахмурился:
- Ну что ж! С проклятыми покуда рано сводить счеты. Подождем, пока наши соберутся, и горожане будут готовы. Но уж с этим-то подлым предателем надо расквитаться поскорей. За дело, ребята! - сказав так, могучий витязь ушел скрылся прочь в одном из городских переулков, а соратники его, обветренные и загорелые, похожие с виду на лесных промысловиков, вернулись на площадь.
Чжалаиры, меж тем, также не теряли времени. Сразу же, с площади, поехали со своими нукерами переписывать население, а заодно - взимать дань. Соловейко угодливо провожал их от одного дома к другому, посоветовав баскакам начать с самых богатых, пока там не успели скрыть своих домочадцев и сокровища. Чжалаиры охотно согласились: хорошо иметь проводника, знающего город и людей.
И началась перепись, больше похожая на грабеж. Чжалаиры врывались в лучшие усадьбы Влесославля, как завоеватели, требовали представить им всех обитателей. Соловейко переводил их распоряжения своим землякам, а заодно помогал искать в домах потайные захоронки. Сам будучи купцом, он знал такие хитрости, каких и самые опытные лазутчики могли бы не заметить. По его знаку вскрывали подвалы и потайные двери, где кто-нибудь мог отсидеться, опустошали сокровищницы. Там, где было что взять, баскаки не стеснялись завышать налог в несколько раз, собираясь присвоить все, что помимо основной дани.
Вопли и плач заполонили улицы свободного Влесославля, как и других городов Сварожьих Земель. Никогда еще его жителям не приходилось себя ощущать бесправными рабами, терпеть гнет завоевателей. Им сейчас было всех труднее сдерживаться, терпеть позор и унижение. Ах, как хотелось бы схватиться за меч не одному влесославльскому витязю, глядя, как проклятые грабят его дом, ударить добрым стальным лезвием по наглой ухмыляющейся роже! Но баскаки всюду появлялись в полном вооружении и с большой охраной, так что отстоять свой дом все равно никому бы не удалось. Приходилось терпеть, отчаянно ненавидя самих себя в эти минуты за вынужденную трусость. Руки опускались, точно все мышцы превращались в воду, невысказанные проклятья застревали в горле. Даже словом было нельзя отвести душу: крутившийся тут же Соловейко все перевел бы своим хозяевам!
До самого позднего вечера баскаки хозяйничали во Влесославле. Между тем, проводник уверял их, что переписана только небольшая часть города, и все богатства ждут их впереди.
Довольный собой, Соловейко ехал на чалой лошади позади баскаков. Он хорошо послужил новым господам, а заодно подставил ножку многим былым соперникам в торговле. Правда, при этом наслушался ругани и угроз от них больше, чем за целую жизнь, но не очень-то опасался своих соотечественников, находясь под покровительством чжалаиров... Соотечественники, ха! Что-то никто из них не заботился о его судьбе, когда он попал в рабство. Так почему он должен их жалеть? Только глупцы верят, что людям свойственно помогать друг другу. К тому же, побеждает всегда сильнейший, а сила нынче у Орды, да какая сила! Сам великий князь нынче превратился в их холопа, так с чего ему должно быть зазорно прислониться к ним?
Была и еще причина для радости у перебежчика. Во дворе у боярина Гремислава отиравшийся вокруг холоп шепнул на ухо, пока баскаки присваивали боярское имущество:
- А у хозяина моего еще за городом клад зарыт. Я ему помогал прятать. Сам-то боюсь вырыть: куда мне с золотом деваться потом? А, если ты со мной поделишься пополам, укажу.
Соловейко воровато огляделся: не слышат ли чжалаиры или челядь боярская? Но нет, рядом никого не было.
- Клянусь головой, разделим пополам! Сказывай, где?
Холоп придвинулся еще ближе, обдавая запахом пота от несвежей рубахи:
- На полунощь и немного на восход, в сорока пяти саженях от Золотых ворот, под старой осиной!
Он радости перебежчик обнял холопа, как родного брата, сам в это время уже думая убить его, когда найдет клад. Если там и вправду лежит золото, зачем же им делиться? А с золотом он отлично проживет где угодно, тогда уж и служить чжалаирам не придется.
В темноте Соловейко незаметно отбился от свиты баскаков и свернул к осине, под которой должен быть зарыт клад. В одном из дворов он прихватил заступ с короткой ручкой, чтобы незаметно откопать золото.
Погоняя чалую лошадь, перебежчик озирался по сторонам. Нет, вроде бы, вокруг никого. Правда, в такой час, да еще за городом, бывает опасно. Впрочем, чжалаирское становище недалеко, нечего ему бояться!..
Так, колеблясь между алчностью и страхом, Соловейко подъехал к осине. Слез с лошади, достал заступ из мешка.
Огромная черная фигура выступила из-за дерева, с которым сливалась, а в следующее мгновение Соловейко почувствовал, как чья-то могучая рука поднимает его, схватив за горло. Бывший влесославльский купец захрипел и задергал ногами, пытаясь высвободиться. Но все напрасно - он не мог вырваться, а вскоре, с кляпом, всунутым в рот, не мог и позвать на помощь.
- Посветите-ка, - свистящим шепотом произнес тот, кто держал пленника.
Рядом зажгли факел, и в его свете пленник разглядел прямо над собой лицо чернобородого незнакомца. Вокруг него толпился народ, а позади с крепкого сука осины свисала веревка, свитая петлей. Соловейко задергался еще сильней, но могучий витязь легко удерживал его одной рукой.
- Да не трепыхайся ты, крыса! Мне, слава Перуну, по сей день хватает сил удержать быка за рога, а уж тебя-то!.. Пусть каждый знает, как во Влесославле карают предателей!
С этими словами черноволосый великан прижал голову пленника к дереву и аккуратно, острым ножом прочертил на вспотевшем от страха лбу какую-то замысловатую фигуру. Струйки крови потекли в глаза предателю, и он жалко моргал, пытаясь их смахнуть.
Полюбовавшись на свою работу, великан толкнул своего пленника головой в петлю. Соловейко было задергался еще сильнее, так что осина жалобно заскрипела в такт предсмертным судорогам казнимого. Наконец, вытянулся и обмяк.
- Так будет с каждым предателем на свете, - с ледяным спокойствием произнес тот, кто его казнил. - Идемте, братья! Скоро в Городе придет наше время.
Поутру чжалаиры обнаружили своего толмача и проводника повешенным на осине, с кляпом во рту и начертанным кровью прямо на лбу прямо на лбу рисунком чудовищного зверя. Знак этот был памятен и чжалаирам, и Сварожьим Землям уже много лет. Но если влесославцы были восхищены карой, так быстро настигшей предателя, то баскаков этот знак насторожил. Изображение носатого клыкастого зверя всегда появлялось там, где свархи убивали кого-нибудь из их племени или иным путем причиняли заметный вред Орде. Те, кто действовал под этим знаком, изобретали против чжалаиров самые изощренные методы, хитроумные засады и ловушки, каких не могли предусмотреть и самые опытные их разведчики. Поэтому ордынцы верили, что этот знак имеет волшебную силу, ведь иначе трудно представить, каким образом свархи умудряются перехитрить их, могучих детей Монх-Оргила, да еще столько лет уходят безнаказанно!
Впрочем, нельзя сказать, чтобы это преступление так уж разъярило баскаков. Свархи убили своего, и только; какое дело до этого им? Соловейко был полезен им, но никто его не любил и не уважал. Жаль, конечно, что без помощи местного жителя будет труднее основательно обобрать Влесославль; но они сумеют! На всякий случай Очур-нойон приказал князю Владиславу найти преступника, и на том дело кончилось. Молодой князь пообещал, мысленно представляя такой же знак вырезанным на темном лоснящемся лбу самого Очура. Затем постарался отвлечь чжалаира, преподнеся прекрасный шлем аллеманской работы, а также драгоценности для каждой из жен Очур-нойона. Пока еще Владиславу приходилось следовать обычаю своего отца.
Теперь баскаки держались немного осторожнее, зная, что где-то поблизости скрывается дрезкий и смелый враг. Но не боялись. Среди чжалаирских нойонов трусов не держали, а, кроме того, они знали, что за каплю их крови хан прольет реки крови свархов. И, значит, бояться им нечего: не безумные же люди обитают здесь.
В скором времени чжалаирские разъезды можно было встретить по всему Влесославлю и за его пределами. То вместе, то порознь трое нойонов со своими отрядами ездили по всему краю и переписывали население, как им было приказано. Перепись должна была занять немало времени, потому что княжество было обширным, а дороги - плохими. Кое-где от одного села к другому приходилось плыть по рекам, в других местах проводники, показывая баскакам дорогу, так плутали среди лесов и болот, что благородным нойонам не раз становилось не по себе. Сама эта обширная, мало обжитая страна казалась чжалаирам страшнее мечей свархов. Не признаваясь вслух никому, каждый из них втайне думал, что сгинуть здесь ничего не стоит.

[Эйлин]

Тяжелые и страшные времена. Соловейко получил по заслугам.  достойный конец предателя. Понравилось как князь  Святослав наставлял своего сына  перед свадьбой. И впрямь невеста не виновата, такая же жертва, как и жених. да и в чужих землях все же  труднее, чем дома.  Надеюсь, что ожидания родителей  молодого князя сбудутся, и  молодые будут жить в согласии.
Спасибо за продолжение, эреа Артанис!

[Артанис]

Спасибо за продолжение, эрэа Эйлин!

Тяжелые и страшные времена. Соловейко получил по заслугам.  достойный конец предателя. Понравилось как князь  Святослав наставлял своего сына  перед свадьбой. И впрямь невеста не виновата, такая же жертва, как и жених. да и в чужих землях все же  труднее, чем дома.  Надеюсь, что ожидания родителей  молодого князя сбудутся, и  молодые будут жить в согласии.
Спасибо за продолжение, эреа Артанис!

Предателей никто не любит, ничего удивительного в том. Хотя и с ними не всегда бывает так уж просто, тут вот и другая их разновидность представлена, более неоднозначная.
Маленькая поправка: Всеволод - не сын, а племянник Святослава, от его двоюродного старшего брата. Это Вы что-то не совсем внимательно читали.
А как сложится их с Алсу жизнь, постараюсь показать. Или упомянуть, хотя бы. Я тоже надеюсь на лучшее для них.

Во время одной из поездок тропа, долго вилявшая по лесу, то почти пропадая в нагромождении бурелома, то снова выбегая из зарослей, вывела, вместо селения, к озеру. Серая водная гладь в бледных лучах осеннего солнца казалась сделанной из свинца.
- Это что еще такое? - возмутился Тэргэн-нойон, старший из баскаков. - Куда нас завели? Здесь никто не живет!
Дорогу чжалаирам показывал Ловец, самый опытный из лесных разведчиков. Прошедшие годы мало изменили охотника, лишь посеребрили виски, да прочертили на лице пару морщин, а главное  - сделали еще опытней в лесной науке. По-прежнему во Влесославльской Земле никто не знал окружающих лесов лучше Ловца. Именно ему было доверено князем Владиславом провожать незваных гостей наилучшим образом.
- Отдохнем немного, господин, и поедем дальше, - невозмутимо сказал проводник, как ни в чем не бывало вынимая из сумы полоску вяленого мяса и начиная жевать.
Дав своему коню остыть после поездки, Ловец подвел его к озеру напиться.
И вдруг вода забурлила, заходила ходуном с оглушительным плеском, и взметнулась огромной волной. Над водой взметнулась исполинская зубастая пасть, раскрывшись так, что могла бы перекусить лошадь. Длинное змееподобное туловище заметалось, колотя по воде, так что закрутился целый круговорот. В ужасе ржали лошади, вставая на дыбы. Менее искусным наездникам, чем чжалаиры, вряд ли удалось бы с ними справиться. Отскочив подальше, Тэргэн-нойон обернулся к проводнику с пожелтевшим от страха лицом и провизжал, тыча в него пальцем, дрожащим, против его воли:
- Что это за тварь? Почему ты не сказал, что у вас такое водится?
Ловец усилием воли постарался убрать с лица злорадную ухмылку. Лесным разведчикам пришлось долго подманивать чудовище мясом, чтобы оно держалось поблизости и не поленилось вынырнуть в нужный момент.
- У нас в лесах, господин, много чего водится, - отвечал охотник с такой гордостью, будто сам развел в лесах Сварожьих Земель дивий и просто опасных существ. - И Лешие есть, и водяные, и русалки. И оборотни. В прежние времена крылатые змеи часто прилетали, но ныне их давно не видели. Водятся болотники, кикиморы. На дорогах шалят встрешники - эти могут завести в глухомань, так что не найдешь дороги. А, если очень не повезет, может встретиться злющая баба с единственным оком, из которого пышет огонь - Лихо Одноглазое. Кто ее увидит и не сможет отвести прочь, того всю жизнь будут преследовать беды. Да много кто еще обитает...
- Хватит! Довольно с меня свархских мунгусов! - баскак нахмурился, не желая слушать дальше. - Ну и дикая у вас страна! В наших степях великий Потрясатель Вселенной истребил всех мунгусов, прежде чем добиться повиновения людей. А у вас на каждом шагу нечисть!
- С нечистью мы сражается, когда она нам досаждает, - возразил Ловец. - А так зачем же? Она тоже на своем месте, мир не для одних людей создан. Места в нем хватит и людям, и зверям, и дивиям: кому город, кому - лес.
И неприязненно подумал про себя: "Вот вражина проклятая! Дикая страна у нас, говорит! Кочевал бы тогда в своей степи, а к нам зачем лезть?"
А Тэргэн-нойон, направив коня подальше от Озера Чудовища, недоверчиво косился в сторону проводника. Ему пришло в голову, что этот сварх, выросший в лесах, знающий их как свои пять пальцев - и есть на самом деле один из тех лесных мунгусов, что заводят людей в свои дикие чащобы, откуда не возвращаются назад...
Как бы там ни было, но после приключения с озерным чудовищем баскаки поутратили охоту забираться слишком далеко в неизведанные земли. Все равно людского жилья в округе было мало, и переписывать поселян - напрасный труд. Ради этого не стоило бить коням копыта о корни деревьев и вязнуть в болоте. Гораздо проще и выгоднее было рыскать по самому Влесославлю - богатому и многолюдному городу. Чтобы переписать его население и со всех собрать подати, нужно было много времени.
Не привыкшие церемониться с покоренным населением, чжалаиры и здесь вели себя как завоеватели. На отдыхе, когда не нужно было сопровождать баскаков для переписи, их нукеры самовольно устраивали вылазки в город, убедившись, что это не запрещено. Промчаться по улице во весь опор с гиканьем и визгом, будто скачут в бой, распугивая прохожих; прихватить с собой для общего котла пасущегося у чьего-нибудь двора гуся или поросенка; заскочив на торг, присвоить понравившиеся вещи, ничего не заплатив, - так развлекались чжалаирские воины в свободное время. Бывали забавы и хуже: уже не одна девушка, попавшаяся налетчикам ненароком на улице, теперь рыдала в своей девичьей светелке, не смея никому показаться на глаза, а нескольких человек увели в рабство. И обвинять нукеров перед их начальниками было бесполезно, те не нашли их такие поступки предосудительными. Вот если бы воины развлекались вместо несения службы - тогда их ждало бы суровое наказание, однако они совершали вылазки лишь в свободное время. Горожанам ничего не оставалось, как сносить злоупотребления. В первый же день им дали понять, что, если кто поднимет руку на чжалаира, тот будет казнен со всей семьей, а в случае убийства баскаки казнят за каждого своего тысячу влесославцев. Поэтому приходилось терпеть. Но тайно, по ночам, горожане собирались на сходки, прятались в подвалах своих домов, открывали тайники с оружием. В жалобных сетованиях, какими они обменивались, все больше нарастал грозный ропот близящейся бури.
Злоупотребления чжалаиров в дни владычества баскаков довелось увидеть даже княжне Зоринке. Она как-то ехала к подруге в гости под большой охраной. Вид вооруженных воинов должен был, по крайней мере, показывать наглым пришельцам, что охраняемая принадлежит к семье великого князя.
На улице играли дети. Несколько мальчишек и даже две девочки по очереди стреляли из маленького детского лука тупыми стрелами в стену овина, на которой нарисован был углем черный круг. Стоило кому-нибудь попасть в цель, остальные громко вопили, приветствуя такой успех. Взглянув на них из возка, Зоринка приветственно помахала рукой.
И вдруг из переулка выскочили всадники на мохнатых лошадях, державшиеся в седле, пригибаясь, точно хищники, готовые к прыжку. Зоринка испуганно вскрикнула, узнав чжалаиров. А те в следующее мгновение были уже рядом. Не спеша, стали кружить вокруг растерявшихся детей, собирая арканы, чтобы захватить их в плен.
У Зоринки потемнело в глазах. Что же это такое, неужели в свободном и горном Влесославле вправду среди бела дня проклятые похищают детей, и никто не смеет вмешаться?! Ах, если бы Святослав был здесь, он не стал бы такого терпеть!..
Не помня себя, княжна пронзительно крикнула вознице:
- Гони! - и знаком велела своим охранникам следовать за ними.
Возница подхлестнул коней, и повозка княжны с грохотом помчалась на чжалаиров, меж тем, как дети, о которых все временно забыли, порскнули во вдор, как мыши.
Все же чжалаирских нукеров было не так-то легко смутить. Несколько человек ухватили упряжку под уздцы, повисли у коней на шее, останавливая их. Другие стали карабкаться в повозку. И теперь уже точно становилось не избежать побоища между чжалаирами и охраной княжны. Но с противоположного конца улицы выехал новый отряд степняков. Их вел тот самый молодой воин, которого Зоринка заметила во время приезда баскаков - Аджар-оглан.
Он в мгновение ока разобрал, что тут происходит. Схватив плеть, наехал на своих соплеменников, разом отпрянувших от повозки.
- Что здесь творится? - спросил он вкрадчиво-спокойно, играя плетью, так что ремешки шевелились, точно кольца змеи. - Вы напали на родственницу союзника нашего, коназа Святослава! Почему вы не в становище? Больше не будет вам отлучки в город!
И здесь Зоринка воочию увидела, насколько слепо чжалаиры повинуются своим начальникам, во что прежде ей не очень-то верилось. После отповеди Аджара провинившихся будто сдуло ветром с коней, они попадали наземь, однако никто из них не попытался не то что воспротивиться - даже не оправдывались.
- Отправляйтесь домой, - выделив цепким взглядом трех десятников, Аджар повелел им: - А вы пойдете пешком, повесив свои пояса на шею. Пусть не только наши, но и свархи видят ваш позор!
Кто-то из наказанных бухнулся к ногам коня нойона, умоляя простить. Но Аджар не стал их больше слушать и отъехал прочь, знаком приказывая всем убираться прочь. Сам же почему-то вел себя так, словно и не собирался никуда уезжать. Подъехал к княжне и остановился рядом, будто ничего не произошло.
- Мне жаль, что эти желтоухие собаки не знают своего места, - произнес он. Тоже, конечно, на своем языке, которому Зоринка выучилась в детстве от Святослава.
Надо бы уж было ей что-нибудь сказать своему спасителю, но слова не шли на ум. Она просто стояла в своем возке и глядела, не зная, что делать. Раньше княжна не сомневалась, что чжалаиры отвратительны на вид, но этот и вправду был даже красив дикой, степной красотой. И пахло от него металлом, свежим ветром и немного - конским потом, как подобает воину.
- Пусть Боги поблагодарят тебя за вмешательство, - наконец, произнесла девушка. - Не ждала от тебя помощи.
Аджар пожал плечами - при этом хорошо пригнанные звенья вороненой кольчуги даже не звякнули.
- Мы сражаемся, когда нам велит хан. Мы собираем дань со свархов, потому что он так велел. А безобразничать на улицах им никто не дозволял. Это недостойно воина.
Княжна недоверчиво покачала головой, не ожидая таких речей от чжалаира. Давно - с того дня, когда ей, еще маленькой девочке, сообщили, что ее отец, вызванный великой ханшей в Харахорин, уже никогда не вернется домой, - она считала "проклятых" способными на любую подлость.
- Если ты позволишь, благородный Аджар-оглан, я поеду дальше, - сказала девушка, проглотив все неосторожные слова, что хотелось ему высказать.
- Поезжай. Я позабочусь, чтобы воинам больше не разрешали грабить свархов.
"Да, только вы по-прежнему будете их грабить под видом дани - это же хан дозволяет", - хотелось все-таки высказать Зоринке, однако она сдержалась и здесь.
- Если ты это сделаешь, хотя бы один из чжалаиров оставит во Влесославле добрую память, - после долгого молчания проговорила она, стараясь не слишком уж хвалить врага.
Вороной конь молодого нойона нетерпеливо заплясал, желая пуститься вскачь, и Аджар поехал прочь.
- До встречи, княжна! Я не уеду, не повидавшись с тобой! - крикнул он ей напоследок, уже издалека.
"Какая девушка! Не только хороша, как заря в степи, но еще и смела, точно дикая лошадь! Вот бы привезти такую с собой..." - подумал он, но тут же осекся: - "Нет, пожалуй, она не годится быть одной из многих. И не только потому что княжеского рода, хотя она даже знатнее меня. Ее отец был верховным князем всех свархов, а мой - только один из многих потомков Священного Повелителя. Просто она, кажется, будет ждать от мужчины, что он разделит с ней всю жизнь, а не только ложе. И, пожалуй, ей под силу этого добиться".
Благодаря вмешательству Аджара, удалось не допустить рокового столкновения между влесославцами и чжалаирами. Следующие несколько дней все шло более-менее мирно, даже грабежи в городе прекратились.
В тот день князь Владислав послал чжалаирам очередной обоз с данью. Так как заодно он хотел передать подарок Очур-нойону, то князь поручил ехать с обозом своему бывшему воспитателю Лучебору, которому доверял больше всех. Тот нехотя согласился.
За прошедшие годы из простого посадского парня вырос суровый немногословный воин, пристальный взор которого не каждый мог выдержать. Широкий косой шрам от чжалаирской сабли пересекал лоб Лучебора, на память о падении Вратограда, и не менее глубокая рана осталась в его душе.
Он так и не женился за эти годы. Поначалу еще надеялся, что где-нибудь в Орде отыщут живой его Потвору. Потом, разуверившись, все-таки не мог себя заставить взглянуть на другую. А там уже и годы вышли: его сверстницы уже старших детей вырастили, а на молодых девушек заглядываться ни к чему. Да и не нравилась по-настоящему ни одна. Семьей Лучебора была княжеская дружина, затем - Влесославль и двор юного Владислава, которого он любил, как сына. В последние годы самой большой радостью бывшего наставника было смотреть, как взрослеет его подопечный, развивается и телом, и умом, превращается из шебутного мальчишки в юношу, будущего воина и правителя. Хотя Лучебор был по-прежнему благодарен князю Святославу Вирагастичу, спасшему ему жизнь, но его осторожность и угождение чжалаирам все же разочаровали вратоградца, как и многих других воинов. Зато Владислав вырос честным и смелым, не чета отцу. На него теперь были все надежды Лучебора.
Приехав в стойбище, он велел сообщить Очур-нойону, но тот все не шел, и воин стал от скуки приглядываться к крытым шелком юртам, в которых жили жены нойона. Внезапно его внимание привлекла фигура, выглянувшая из одной юрты. Солнце било в глаза, и Лучебор видел лишь женщину в богатом чжалаирском наряде. Но что-то в движениях ее, в том, как она подняла руки поправить павлинье перо на соболиной шапке, показалось Лучебору неуловимо знакомым, словно память далекого прошлого. Сердце его гулко застучало в еще неясном предчувствии.
Он оглянулся. Нигде поблизости не было видно охраны. Медленно, на враз отяжелевших ногах, сделал к ней несколько шагов.
Женщина сбросила шапку - тяжелые волны густых пшеничных волос упали ей на плечи. Ни годы, ни испытания, ни сияние драгоценностей, украшавших ее, не могли погасить блеск волос.
Она повернула голову таким знакомым жестом и Лучебор узнал ее яркие голубые глаза, маленькую темную родинку на виске. Она!..
- Узнаешь? - произнесли чуть насмешливо ее полные губы, накрашенные алой краской. Она протянула ему голубую ленту, старую, полинявшую от времени, потертую на сгибе.
- Потвора!.. - хриплым, задыхающимся шепотом выкрикнул Лучебор.
Неизвестно, что бы он сделал дальше - может быть, обнял и поцеловал бы ее, не заботясь, что его заметят. Или бросился бы к ее ногам. Но женщина прижала палец к губам, веля ему молчать.
- Тише! Сейчас нельзя, мой муж скоро приедет. Приходи завтра - он уедет на весь день со своими воинами.
Теперь Лучебор медленно распрямился, заново оглядываясь по сторонам. Увидел драгоценные юрты, возле одной из которых они стояли.
- Значит, ты жена... значит, Очур-нойон - твой муж?
- Да, я - одна из его жен, - отвечала Потвора без малейшего смущения. - И, как видишь, благодаря ему встретилась с тобой вновь. Но сейчас нам некогда. Приходи завтра!
Сколько лет они не виделись, страшно подумать! За эти годы у других людей успели вырасти дети, которых тогда еще не было на свете, значит, прошла целая жизнь. Но вот она, Потвора, перед ним, еще более прекрасная, чем в юности. Та была похожа на едва распустившийся бутон, а эта - роскошная цветущая роза, полная сил и женственности. Шелковый халат лишь подчеркивал роскошные формы ее тела, тушь и притирания искусно делали ее красоту еще ярче, блеск драгоценностей, казалось, лишь еще больше усиливал ее собственный.
Лучебор и не помнил, как выполнил тогда княжеское поручение. Словно оглушенный, он весь день видел перед собой лишь чудесно преобразившуюся Потвору и не мог дождаться следующего дня. Он собирался предложить ей уйти с ним во Влесославль. Их нынешняя встреча могла быть объяснима лишь невероятным подарком Богов в награду за все страдания. Они не зря ждали друг друга столько лет, им еще не поздно начать все сначала!..
На другой день стойбище чжалаиров и впрямь почти опустело, потому что баскаки со своей свитой уехали в город. Потвора выглянула из юрты и стремительно втянула его внутрь. Лучебор повиновался, как во сне, едва ли замечая, что находится вокруг. Он задержал руку Потворы в своих и со стыдом склонил перед женщиной голову.
- Прости меня, если можешь! Я потерял тебя тогда, во Вратограде, не смог защитить, и не разыскал потом!..
Она коснулась шрама на его лбу, синего на белом, как мел.
- Ты бы все равно не смог. Чжалаиры слишком сильны.
Это была правда, и все-таки Лучебор сник, переживая давнюю вину.
- Ну а как ты живешь все эти годы? - красавица продолжила разговор сама. - Вижу, воин теперь! Я ведь тебя сразу приметила, приглядевшись к княжеской свите.
- Да, правда, - отвечал он. - Князь Святослав Вирагастич спас меня тогда, ну, я и остался в дружине.
- И конечно, давно женился, завел детишек? - выспрашивала она.
- Нет, - говорить было трудно, язык точно кололи острые осколки. - Другой такой, как ты, так и не встретилось. Быть может, теперь..
- Ах ты, бедненький, - проворковала Потвора, положив свою белую руку, унизанную кольцами, ему на колено.
Сдержав охватившую его сладкую дрожь, Лучебор спросил, как мог участливо:
- Ну а ты... как жила эти годы? Нет, ты не говори, если тебе слишком тяжело...
- Не особенно, - ряды драгоценных бус на груди Потворы колыхнулись от вздоха. - Нет, мне было не хуже других. Чжалаиры любят белокурых женщин, и таких, как я, высоко ценят. И мой господин богат и щедр, вот погляди, как заботится обо мне, - она выставила какие-то украшения, в которых Лучебор ничего не понимал. - Словом, могло быть хуже. Я сумела выжить и неплохо устроиться.
Воина больно кольнуло, что она говорит о выживании, как о великой цели, даже гордится им. Он напомнил себе, что она все эти годы была бесправной пленницей, и страшно думать, что на самом деле кроется за ее "сумела неплохо устроиться"...
- У тебя есть от него дети? - неловко спросил он.
- Трое, - она обольстительно повела плечами с повадкой прирожденной танцовщицы. - Двое сыновей и дочь. Очур-нойон предпочитает их детям других своих жен. Они остались дома, в Харахорине.
Лучебор прислушивался к ней, но не все мог понять до конца. Ему хотелось заверить ее, что, если бы она была с ним, он не стал бы глядеть ни на какую другую женщину, и хотел бы иметь детей только от нее. Но Боги не дали ему такого красноречия, и он прошептал, обняв женщину за плечи:
- Милая, сколько пришлось тебе вытерпеть... Но теперь все будет хорошо! Боги помогли нам встретиться вновь! Бежим со мной, я на своем Сером привезу тебя в Город раньше, чем вернутся проклятые. Я выкуплю тебя у Очура. Князь поможет мне, даст за тебя любые куны...
Он даже отшатнулся, увидев, как стремительно кокетливая улыбка красавицы сменилась выражением презрения.
- А с чего ты взял, что я с тобой куда-то поеду? Погляди, как ты живешь, и как - я! Что у тебя есть, кроме княжеского жалованья? У князя он кун попросит! Да князь твой сам платит дань! Мой муж им помыкает, как собачонкой, а я научилась делать послушным его! И мне променять власть и богатство на нищенское прозябание с тобой?
Лучебор побледнел, как смерть. По лбу его катился холодный пот.
- Так зачем ты меня тогда позвала? - простонал он.
- Да просто так, - она выставила перед собой ладонь, любуясь ухоженными ногтями и сверкающими перстнями. - Я ведь ничего о тебе не знала в эти годы. Думала, и ты давно думать забыл. Интересно стало, узнаешь ли. Заплатила охранникам, чтобы не маячили возле моей юрты. Развлечься с тобой, пока Очура нет, я не откажусь. Но бежать... Нет, милый! Я слишком хорошо устроилась здесь.
Он все еще не мог поверить, что это вправду его Потвора, что она взаправду говорит такое! Протянул руки, пытаясь ее образумить:
- Я смогу тебе достать все, что пожелаешь, ну пожалуйста! И никогда не попрошу тебя ни о чем, если ты уйдешь со мной. Неужели свобода не дороже золотой клетки?
- Свобода? Какая свобода? - Потвора презрительно рассмеялась. - Я живу в тысячу раз лучше вас всех! Мне, одной из немногих, удалось подняться высоко, а ведь нас были тысячи девушек и молодых женщин... И большинство оказались дурами, не знающими, как проложить себе дорогу. Одни оплакивали свободу, бесились, даже убивали себя, лишь бы не жить в неволе. Другие скучнели и тупели, быстро опускались, и становились никому не нужны, разве что в служанки каким-нибудь погонщикам баранов. А я поняла, как добиться хорошей жизни, научилась нравиться мужчинам; и вот, я жена не последнего человека в Орде, у меня нынче золота больше, чем у любого из ваших князей. И, кстати, я не в большем рабстве, чем они! Твой хваленый Святослав угождает чжалаирам, как мне и не снилось. Родного брата предал, чтобы стать великим князем, а теперь и Влесославль предает!
- Замолчи! Ты!.. - не помня себя, Лучебор взревел во весь голос. Он схватил женщину за горло, обрывая все ее золотые цепочки. В голове его грохотало штормовое море, перед глазами маячил кровавый туман. - Пока ты в Орде старалась выжить, мы сражались и умирали здесь! Те женщины, которых ты презираешь, были в сто раз честнее тебя, они смогли умереть людьми! Тебе лучше было бы не родиться на свет!.. Ты оскорбила мою любовь, но за себя я мог бы простить... Но князя Святослава я не дам тебе оскорблять, предательница...
И, выхватив засапожный нож, он точно ударил прямо в сердце Потворе. Ее прекрасное лицо враз стало серым. глаза изумленно расширились, челюсть некрасиво отвисла. Лучебор разжал руки, и женщина рухнула наземь, мертвая.
Он оглянулся по сторонам, и встретился взглядом с Очур-нойоном. Юрта стремительно заполнилась воинами, прибежавшими на крик. По знаку своего начальника сразу несколько нукеров ударили Лучебора саблями.

[Convollar]

Да, эрэа Артанис, не знаешь что и сказать! Лучебор, конечно прав и даже почти свят, но и Потвору нельзя вот так просто обвинить. Ей тоже нелегко было выжить - в этом она права. Насчёт развлечений, тут я что-то в сомнении, задушили бы её за такие развлечения. Да и что она могла сделать? Освободить её было невозможно - военная добыча. Дальше жизнь среди других женщин - жён, наложниц и прочее. И жизнь эта была не простой и лёгкой. Чтобы получить какой-то статус, стать фавориткой, нужно было спастись и от яда и от кинжала - женщины боролись за место рядом с господином. Ну, а грабёж города под видом переписи и сбор дани....Дань и свои князья собирали и не всегда справедливо, хотя таких ужасов, конечно не было. А плетей отведать можно было вполне.

[Карса]

Потвора могла бы, по крайней мере, всего этого не говорить. Она ведь фактически презрение выражает своим соплеменникам. Даже если она преувеличивает своё удовлетворение тем, как сложилась её жизнь. Так что, считаю, получила она по заслугам. Не за прошлое, а за своё поведение в данный момент.

[Зануда]

Потвора могла бы, по крайней мере, всего этого не говорить. Она ведь фактически презрение выражает своим соплеменникам. Даже если она преувеличивает своё удовлетворение тем, как сложилась её жизнь. Так что, считаю, получила она по заслугам. Не за прошлое, а за своё поведение в данный момент.

ППКС! Рабский образ мыслей. Выживала, выжила. Тут от неё действительно ничего не зависело, в сторону не отойти - или принимай правила игры, или умри. Но! Чего от таких вот Потвор ожидать, когда она около вершин находится? Помощи соплеменникам? А ведь это уже вполне в её силах! Нет, она приняла систему, ей до тех бывших своих примерно так же, как и Соловейке. Тот ведь тоже - "по своему несчастный", рабство прошёл, никто бедняжке не помог! И землякам бывшим не со зла гадости делает - приказали! А куда ж ему деться-то, ведь не кто-то там, а чжалаиры! Как ослушаешься?! А уж что к рукам чего прилипнет,  так то дело житейское! Так и от Потворы скорее какой гадости для "сваргов" - уже не Сварожичей, именно сваргов для неё! - дождёшься, чем помощи или совета. Увидела бывшего мил-дружка, почему бы не поиграться? И кстати дура она, что надеялась интрижку скрыть! Попалась бы 100%! Потому что дура.
Власовцы это по сути своей. Обыкновенные власовцы, ну или там из других сортов той же субстанции.

Спасибо, эрэа Артанис! Хоть и реже заглядываю теперь на ЗФ - так уж карта легла - но Северную легенду не пропускал и не собираюсь. Хороши получились "невиноватые"! Просто прекрасны! Аж самому задушить их хочется

[Артанис]

Огромное спасибо вам: эрэа Convollar, эрэа Карса (новый читатель! ), эр Зануда!

Да, эрэа Артанис, не знаешь что и сказать! Лучебор, конечно прав и даже почти свят, но и Потвору нельзя вот так просто обвинить. Ей тоже нелегко было выжить - в этом она права.
Ну, а грабёж города под видом переписи и сбор дани....Дань и свои князья собирали и не всегда справедливо, хотя таких ужасов, конечно не было. А плетей отведать можно было вполне.

Вообще, тут ситуация, на которую нельзя дать однозначного ответа. Я бы не назвала Лучебора правым во всем. Убить женщину, особенно если ты ее любил, считай, всю жизнь, в любом случае плохо. Впрочем, у Лучебора тут было состояние аффекта, но, если бы он остался тогда жив, скорее всего, тяжело переживал бы то, что сделал. А самое главное - чем эта история обернется теперь.
А дань все-таки дани рознь. Мы вот тоже налоги платим, если на то пошло. Но это все-таки не так оскорбительно, как иноземным завоевателям, не находите? А главное - это Влесославль, город с особой гордостью и своим особенным менталитетом. Не знаю, как там с плетьми, а вот они любого князя, если им чем-то не понравится, запросто выставить в шею могли. "Нас который бьет, тот и сам битым бывает".

Потвора могла бы, по крайней мере, всего этого не говорить. Она ведь фактически презрение выражает своим соплеменникам. Даже если она преувеличивает своё удовлетворение тем, как сложилась её жизнь. Так что, считаю, получила она по заслугам. Не за прошлое, а за своё поведение в данный момент.

Ну, умение выкручиваться и удачно устраиваться в жизнь (тем более, понятно, каким местом заработанное) - еще не означает настоящего ума. Скорее даже наоборот: есть вещи, до которых мыслящий человек не опустится.

ППКС! Рабский образ мыслей. Выживала, выжила. Тут от неё действительно ничего не зависело, в сторону не отойти - или принимай правила игры, или умри. Но! Чего от таких вот Потвор ожидать, когда она около вершин находится?

Вообще, история Потворы мной изобретена как ответ различным "Роксоланам" и "Великолепным векам", пользующимся такой популярностью в наше время (так что получается, как в анекдоте: "Утюг я уже включать побоялся") Осуждать ее я не решусь, ибо сама в такой ситуации не была. Но такой, как она, конечно, не каждая женщина станет, и тем более - будет гордиться своим успехом. "Всех учили, но почему ты оказался первым учеником"?
А попасться Потвора с Лучебором вполне могли. Неспроста Очур-нойон вернулся, когда уезжал, вроде бы, на весь день. Наверняка ему все-таки сообщили те, кто видел их накануне. Но для дальнейших событий очень важно, что произошло все именно так.
Ну а у любого предателя тут теперь, увы, есть беспроигрышный козырь: "Да что с нас взять, если ваш великий князь с чжалаирами сотрудничает!" К сожалению, некоторые судят обо всех по себе. И еще хуже - что насчет Святослава и вполне порядочные люди могут заблуждаться не меньше (и будут заблуждаться).

Спасибо, эрэа Артанис! Хоть и реже заглядываю теперь на ЗФ - так уж карта легла - но Северную легенду не пропускал и не собираюсь.

Спасибо Вам за внимание, эр Зануда! Рада, что Вы обо мне не забываете! Приходите почаще, насколько сможете. Скоро уже, я надеюсь, и закончится "Северная легенда".

Глава 40. Восстание
Отрубленную голову Лучебора чжалаиры воткнули на копье и выставили на городской площади под вечевым гонгом. С ужасом и болью глядели влесославцы на эту окровавленную, изувеченную голову, с отрезанным носом и ушами. И у простых горожан, и у князя Владислава с его воинами, стоявшими здесь же, у самого помоста, сердце полнилось гневом и скорбью. Лучебора многие знали и уважали во Влесославле. Глядя сейчас на то, что от него осталось, юный князь вспоминал все далекое прошлое: как Лучебор учил его ездить верхом, натягивать лук и владеть мечом. С ним вместе княжич ездил на ловы первый раз. Под присмотром наставника Владислав с другими детьми мастерили плот, а после плавали на нем по Черной, на три дня от Города. Вечером, на привале, Лучебор учил княжича с друзьями варить походную уху из выловленной тут же рыбы. Вкуснее той ухи, пахнущей дымом, рекой и свежим воздухом, Владислав ничего в жизни не ел...
Юному влесославльскому князю еще не доводилось терять близких, и он пока не знал, как это бывает. Теперь его душила ярость, каждая жилка в его теле дрожала от напряжения, в ушах звенело, так что он с трудом различал, чего именно требует от него Очур-нойон.
- За беззаконное убийство моей любимой жены одним из местных жителей ты, коназ, должен заплатить мне вдвое против той дани, что будет собрана с твоего города! - слова ненавистной чжалаирской речи вонзались в голову, будто вбивались гвозди. По приказу баскака, толмач тут же выкрикивал его приказ на языке Сварожьих Земель, чтобы знал весь Город.
Не будь Очур так самонадеян, он мог бы заметить, что его требования действуют совсем не так, как ему хотелось. Князь Владислав и стоявшие вокруг него дружинники тянулись к мечам, бледные и решительные. В толпе нарастал гулкий ропот.
Однако Очур-нойон не сомневался ни в чем. Он твердо был уверен, что местные никогда не осмелятся выступить против послов великого хагана, а, если бы они попробовали, вся Орда вступится за своих посланцев. И теперь был убежден в своем праве гнуть Влесославль в бараний рог, не ожидая отпора.
- Все поняли, что я сказал? - еще более властным тоном спросил баскак. - Если вы откажетесь выполнить мои требования, гнев Орды будет ужасен!
Многоголосый рев потерявшей терпение толпы перекрыл его голос. Собравшийся на площади люд колыхнулся, надвигаясь ближе, к ступеням помоста. Князь Владислав стремительно оглянулся по сторонам и встретился с яростным взором молодого воеводы Ястреба.
- Княже, решайся! - потребовал тот. - Уступим проклятым - себе потом не простим!
Владислав с быстротой молнии выхватил меч из ножен.
- Ты еще нашего гнева не пробовал, проклятая собака! - крикнул он.
Все произошло в мгновение ока. Князь еще не успел опустить меч, как толпа хлынула на помост, захлестывая чжалаиров. Над головой замелькали копья, топоры, дубины, и даже вилы. Собираясь на вече, горожане предусмотрительно вооружились, чем нашлось.
Хоть и не ожидавшие столкновения, чжалаиры были оборужены, и не потеряли самообладания, даже застигнутые врасплох. Но горожан было слишком много. Пока степной воин успевал, выхватив саблю, ударить одного-другого противника, десяток остальных тут же поднимали его на копья.
Очур-нойон, хищно пригибаясь, умело оборонялся, не давая врагам себя достать. Стальное лезвие мелькало в его руках, как крыло бабочки. Уже трое окровавленных влесославцев лежали у его ног. Заставив расступиться толпу, он бросился к своему коню, но встретился с Ястребом. Влесославльский воевода успел уже окровавить свой меч, на лице его отражалась бешеная радость. Заступив дорогу нойону, он бесстрашно обрушил град ударов, пытаясь того достать.
- Подлые свиньи! За то, что вы натворили, ваш город сравняют с землей! - прохрипел баскак, умело защищаясь.
- Что с нами будет - не твоя забота, скотина чжалаирская! Ты-то уж точно сгинешь раньше!  - изловчившись, Ястреб ткнул в бок более грузного противника, и тот свалился наземь.
За несколько минут все было кончено. На площади не осталось ни одного живого чжалаира, только груда трупов на помосте, залитом кровью. Победители озирались по сторонам, с запозданием осмысливая, что случилось. В голову иным, более осторожным, быть может, закрадывалось осознание, что они перешли точку невозврата. Но большинство, опьяненные первой одержанной победой, готовы были идти дальше.
- Вперед, братья! Смерть проклятым! - это был голос Индрика, который во главе лесных мстителей взялся неизвестно откуда и успел во время общей свалки уложить немало чжалаиров своей железной палицей.
- Смерть проклятым! - подхватил и Ястреб, с восторгом чувствуя, как весь Влесославль становится воедино против общего врага. Сам влесославец до мозга костей, молодой воевода не признавал воли высшей, чем всенародно провозглашенная на вече воля Города, и лишь ей готов был служить.
Уже выстраивались полки идти на лежащее за городом чжалаирское становище. Раздавались боевые кличи и распоряжения. Кто не успел найти себе оружие, спешно вооружались сейчас, готовясь идти в бой. Чаша терпения влесославцев переполнилась, и гнев Города было уже не загнать обратно. Яростное, дикое воодушевление охватило даже самых мирных людей, никогда прежде не бравшихся за оружие. Теперь повстанцы спешили напасть на оставшихся баскаков, пока те не сбежали или не приготовились защищаться. Горожане делились друг с другом, кому что довелось вытерпеть от чжалаиров, не давая остыть ни себе, ни другим.
- У меня двух коров угнали, самых лучших, да еще пасеку разгромили, проклятые!
- У меня в избе выгребли все, что есть ценного, ни медяшки, ни хвоста, одни голые стены остались! Зато все невредимы, а вот брат не выдержал, за нож схватился - его плетьми чуть не засекли, до сих пор лежит больной.
- А у меня дочка пропала! Может, найдется там, у проклятых в логове... А если нет, они сегодня заплачут кровавыми слехами!
Так, делясь пережитыми бедами, горожане разжигали друг в друге жажду мести. Каждый новый рассказ подливал масла в костер.
Когда распаленные до предела влесославцы уже собирались в путь, на площади показался Волот. Он не явился на вече со всеми, не желая встречаться с чжалаирами, и узнал, что случилось, слишком поздно. Самому могучему влесославскому витязю не меньше других были ненавистны наглые баскаки с их злоупотреблениями, и он бы сам рад был при других обстоятельствах пересчитать своей дубиной чжалаирские ребра. Однако Волот не забыл разговор с великим князем, в котором тот объяснил, почему так важно сохранять мир с Ордой. Он решительно бросился навстречу разъяренной толпе, как много раз заступал дорогу вражеским войскам. Ухватил под уздцы чьего-то коня, так что тот попятился вместе с всадником. Другой рукой отстранил от себя напирающую толпу, как в побоище на Масляничных гуляньях. Люди двинулись на него снова, так что трудно было дышать. Кругом, куда ни взгляни - дикие, искаженные яростью лица, бешеный блеск глаз, над головами взметались мечи, копья и не боевые, но не менее опасные в руках разъяренной толпы орудия, вроде кос и вил.
- Стойте! - трубно взревел Волот, точно лось по осени. - Вы погубите нас всех, безумные! Влесославль погубите! Сварожьи Земли погубите! Великий князь велел нам терпеть, чтобы не было новой войны!
Но слишком поздно было останавливать распалившихся влесославцев. Опьяненные первой победой, они не хотели и слушать никаких предостережений, будто опились трын-травы, отшибающей боль и страх.
- К Лешему великого князя! - взвыли сразу много голосов из толпы. - Не будем служить проклятым, не признаем и его! Да здравствует свободный Влесославль! А ты убирайся прочь, княжий прихвостень!
Отступи сейчас Волот, еще можно было бы разойтись мирно. Однако могучий витязь в жизни своей ни разу не отступал еще ни перед одним врагом. И теперь, хоть и был безоружен, стал расталкивать толпу своими мощными руками.
- Так-то вы благодарны князю Святославу за то, что с ним вместе одолели викингов и аллеманов, за то, что оберегает нас от проклятых!.. - крикнул он изо всех сил.
Но толпа надвинулась на витязя. Вскинулось оружие, заржали, вскидываясь на дыбы, кони. Еще раз Волот вынырнул из сумятицы, пытаясь оттолкнуть одичавших людей, и исчез, поглощенный живым круговоротом. Самый сильный влесославец, так и не встретивший за всю жизнь равного противника, погиб от куда более страшной силы - от рук разъяренной толпы в своем родном городе, за который сражался столько раз.
Изувеченный труп Волота остался лежать на мостовой, а повстанцы двинулись дальше. Теперь их было не удержать никому. Тотчас, на ходу, они объявили низложенным прежний Совет Города, поставленный князем Святославом Вирагастичем. Если кто и не был согласен, теперь уж молчали, видя страшную судьбу первого силача. Ничего нет страшнее влесославльского люда, когда он поднимается заедино вздыбленным медведем, сметая все на своем пути...
Тут же новым посадником избрали боярина Гремислава, первым воеводой - Ястреба. Последний вместе с Индриком тут же подъехал к князю Владиславу.
- Что ты выберешь, княже? С нами пойдешь на проклятых или подчинишься своему отцу?
Молодой князь нервно комкал поводья своего Грифона. Он понимал, что его решение может что-то значить теперь только для его собственной судьбы. Эти люди в любом случае все сделают по-своему. С той минуты, как горожане истребили отряд Очур-нойона, Владислав чувствовал, как будто его подхватило бурей и несет без всяких усилий с его стороны. Однако их смелый порыв нравился юноше. С самого приезда баскаков он только и мечтал, чтобы Влесославль, наконец, дал отпор захватчикам. Чтобы жить, не стыдясь за свой народ, чтобы уважать самого себя. Их решительный порыв захватил и Владислава. Больше не нужно было угождать проклятым, вертеться ужом, изображать дружбу с теми, кого ненавидишь! Наконец-то он может быть настоящим князем в свободном Влесославле! Жаль, конечно, что с Волотом так получилось, но зря он пытался удержать их...
- Я с вами. Мое княжеское слово порука в том.
Переведя взгляд с сияющего лица новоявленного воеводы, молодой князь чуть не отшатнулся, увидев Индрика, исполненного зловещей радости. Тот поглядел на него испытующе, с сомнением:
- А если твой отец потребует сдаться, ты прибежишь к нему или останешься с нами?
Молодой князь хотел было возмутиться - по какому праву от него требует отчета всякий лесной разбойник?! И окончательно осознал, что от него здесь ничего не зависит. Ну что ж, отступать некуда и ему!.. Приподнявшись на стременах, он взмахнул рукой, чтобы привлечь внимание людей.
- Я с тобой, Влесославль! Пусть мой отец терпит чжалаиров, если он смирился, а я им не покорюсь. Надо будет - отложимся от Сварожьих Земель, будем отдельным княжеством, но без проклятых!
Дикий многоголосый рев был ему ответом. Влесославцы торжествовали будущую победу.
Чжалаирский курень хорошо охранялся, как было принято, хотя баскаки и не ожидали нападения. Конные стражи немедленно издали тревожный клич, успели выпустить по нескольку стрел. Но что значит для разъяренной толпы, если и упадут замертво несколько человек? Пешие и конные, ринулись влесославцы из распахнутых настежь Золотых ворот сплошным потоком, обтекая противника со всех сторон.
- Бей проклятых! - прогремел их клич, заглушая чжалаирское "Хуррагх!"
Из юрт выбегали чжалаиры, кидались к привязанным рядом коням, выстраивались в боевые порядки - даже в такой суматохе они умудрялись находить своих: десяток к десятку, сотня к сотне. Для стрельбы уже не было места, приходилось немедленно ввязываться в рукопашную.
Двое оставшихся нойонов, опытный Тэргэн и молодой пылкий Аджар, пытались сплотить вокруг себя воинов и прорвать оцепление. Они видели, что противник превосходит их числом во много раз, но свархи почти все - изнеженные горожане, не умеющие биться. У многих из них и брони-то никакой нет, да и вооружены кто чем, машут вилами, будто собираются кидать сено. Куда им одолеть отряд опытных бойцов, воспитанных по заветам Священного Повелителя?!
Тэргэн-нойон разглядел опытным взглядом одно из слабых мест. Там свархи были одеты вместо панцирей в кожухи из кабаньих шкур, с короткими копьями вместо мечей, да и на лошадях, сразу видно, держались неважно. Одно слово - селяне, не воины. Здесь и надо идти на прорыв. Тэргэн с оттяжкой ударил саблей по шее одного влесославца, уклонившись от струи хлынувшей крови, рубанул второго. И вдруг его потряс сокрушительный удар прямо в грудь, словно лягнула изо всех сил взбесившаяся лошадь. Уже сброшенный наземь, кое-как вбирая последние остатки воздуха в свою смятую, раздробленную грудь, Тэргэн-нойон успел увидеть шипастую железную палицу, а над ней - горящее безумное радостью лицо чернобородого витязя.
- Удрать хотел, проклятая собака? Не выйдет! - громовым голосом взревел Индрик. - Все здесь ляжете! Довольно вы пили нашу кровь, теперь заплатите за все! Вы всюду сеете смерть и страх, а я дарю их вам!
И действительно, он был ужасен, вместе со своей лесной носясь по всему полю боя на здоровенном вороном коне, который, когда его хозяин ввязывался в поединок, помогал по-своему, злобно кусая вражескую лошадь. Там, где сражался Индрик, оставался след из окровавленных чжалаирских тел. Редко кому после его железной палицы требовался второй удар. Не отставали от атамана и лесные мстители, в последнее время, кстати, сильно пополнившиеся в числе за счет тех, кто уходил в леса, чтобы избежать исчисления со стороны баскаков. Теперь, во время боя, атаман успевал иногда искоса заметить то одного, то другого из своих людей. Почти никого уже не осталось за столько лет из тех, кто ушел с ним из разрушенного Вратограда. Многие погибли в многочисленных стычках и битвах с чжалаирами, в провалившемся восстании Стемира. Кто-то умер в лесу от болезней и ран за отсутствием настоящей помощи, или погиб в схватке с опасным зверем. Кто-то не выдержал, вернулся в поселения, попытался устроиться спокойно, хоть и платя врагу дань. Но на смену им приходили другие, бесстрашные и непокорные, умеющие ненавидеть проклятых. И лесная война продолжалась.
Не один Индрик нынче жаждал мести. У всех восставших накипело так, что и большие потери не мешали им сражаться. Чжалаиры дрались, как загнанные в угол крысы, но разница все же была не в их пользу. Горожане смыкали кольцо, собираясь перебить всех.

[Артанис]

До сидевшей в княжеском дворце Зоринки слишком поздно дошли слухи о восстании. Все мужчины с утра ушли на вече, на опустевшем Княжьем Подворье хозяйничали одни женщиныю Но княжна не подозревала ничего, пока не услышала доносившиеся с улицы воинственные кличи. Бросившись к окну, распахнула ставни. Там, заполонив всю улицу, точно река в половодье, катилась толпа, конная и пешая, вооруженная чем попало. Кто не сумел достать дома надежных орудий, добывал их на ходу, выломав палку покрепче из чьего-нибудь забора или обломив сук от попавшегося дерева.
У княжны Зоринки похолодело сердце. Выглянув из окна, она крикнула изо всех сил:
- Что случилось? Куда вы идете?
Вярд ли ее услышали, но из толпы донеслось:
- Бей проклятых! Смерть чжалаирам!
Зоринка отскочила прочь, как ошпаренная кошка.
- Что они творят, Боги?! Ведь Святослав приказал терпеть!
Девушка заметалась по горнице, лихорадочно думая, как быть. Она не знала последних событий, ставших последней каплей. Но, в отличие от многих других, никогда не сомневалась в своем старшем брате, великом князе, и была уверена, что он лучше знает, как вести себя с чжалаирами. А теперь буйные влесославцы готовы были разрушить все, чего ему удалось добиться!..
- А где Владислав? - воскликнула княжна, выбегая в переходы дворца. - Неужели он тоже с ними? Он восстал против своего отца? Надо его найти, остановить, пока не поздно!
На конюшне не было никого, кроме мальчишки, недавно взятого на службу. Вся челядь ринулась туда же, куда и целый Город. Пока мальчик неловко запрягал коней в ее возок, Зоринка извелась от нетерпения, чувствуя, что теряет, быть может, драгоценные мгновения. Наконец, принялась сама помогать застегивать упряжь, там, где мальчику трудно было дотянуться.
Возницы, конечно, тоже не было. При Святославе такого быть не могло, а теперь - кот из дому, мыши в пляс. Однако княжна училась сама править конями. Не так уж хорошо ей это удавалось, да еще придется вилять по узким городским улицам. Но выбора нет. Став на место возницы, Зоринка подхлестнула кнутом одну лошадь, затем другую. Взвизгнула у них над ухом, подгоняя бежать еще быстрей.
Когда она доехала до Золотых ворот, поняла, что опоздала. Там уже кипел ожесточенный бой. Кругом громоздились трупы, ручьями текла кровь. Судорожно сглотнув, княжна отвела взор от страшного зрелища. Всмотрелась, ища племянника на поле боя, но в такой толчее ничего было не разобрать. Всюду метались, как ошалевшие, люди, кони, мелькало оружие, от мечей до вил и палок, все страшно кричали. Где же тут найти князя Владислава?
Зато княжна неожиданно разглядела среди побоища того самого чжалаирского мурзу, Аджар-оглана, спасшего ее от своих воинов. Он вырвался из общей свалки, защищаясь так решительно, что влесославцы на миг отпрянули от него. Но только на миг. Тут же повстанцы насели на него еще ожесточеннее. Последние чжалаирские воины вокруг Аджара таяли, как снег на солнце. Вот кто-то сбил с него шлем, и горожане с дружным ревом вскинули оружие над его головой, расталкивая друг друга, чтобы поразить первым.
Зоринка страшно закричала и подхлестнула коней, направив свою повозку в обход сражающихся. Она совсем забыла, что Аджар был их врагом. Он отогнал от нее своих нукеров, не позволил им бесчинствовать в городе, и она не могла позволить, чтобы его убили теперь восставшие влесославцы.
Повозка кренилась, подскакивала на всех встречных колдобинах. Княжна едва успевала править сразу парой коней, и несколько раз встречные всадники и пешие в последний миг уворачивались там, где сама она не могла удержать упряжку.
Подлетев к Аджару, она все-таки смогла остановить коней.
- Прыгай! - хрипло завопила Зоринка, так что он расслышал ее голос в шуме боя.
И как раз было пора: конь под Аджаром, раненый пикой, ослабел и зашатался. Молодой мурза, ловкий, как кошка, вытащил ноги из стремян и, не успев упасть на землю, точным прыжком перескочил прямо в повозку. Только тут, тяжело дыша, узнал в своей спасительнице Зоринку.
- Княжна! Откуда ты? - спросил он изумленно.
Она коротко улыбнулась, но объяснять было некогда - толпа уже наседала на них, и было похоже, что им ничего не докажешь. Снова подхлестнув коней, девушка помчалась к святилищу, окруженному священной дубравой. Сюда, быть может, озверевшие горожане не осмелятся явиться.
Бросив повозку, Зоринка потащила Аджара по тропе, прочь от жилищ жрецов, потому что они бы сейчас тоже, пожалуй, потребовали смерти чжалаира. И они бежали прочь, все дальше вглубь рощи, пока далекие отзвуки сражения не сделались отсюда едва различимыми, на грани слышимости.
- Мои воины! - почти простонал Аджар, прислушавшись.
- Им уже не поможешь, - Зоринка подошла ближе и успокаивающим жестом положила руку ему на плечо под вороненой кольчугой, почему-то горячей на ощупь. - Хорошо, если они хотя бы сюда не решатся явиться за тобой...
У корней дерева начинался небольшой ручеек. При виде прозрачной бегущей воды у Аджара пересохло в горле. Сняв латную рукавицу, он зачерпнул воды и жадно выпил. Ему показалось, что он еще никогда не пил ничего вкуснее.
- Зачем ты спасаешь меня? - спросил он с удивлением.
Зоринка поглядела, как на ребенка, не понимающего самых простых вещей:
- Ты же меня спас. А мне что, надо было глядеть, как они тебя зарежут?
- А-а! Ну да, конечно, - ответил чжалаир неопределенно, и княжна рассердилась на него: а какой ответ он ожидал от нее услышать?!
Однако она напрасно надеялась, что в священной дубраве восставшие оставят Аджара в покое. Очень скоро послышались резкие, злые голоса, и к большому дубу, у которого отдыхали беглецы, высыпала целая толпа. Их вел воевода Ястреб. В толпе оказались и несколько местных жрецов, по-видимому, не меньше других желавших расправиться с чжалаиром.
- Княжна Зоринка Вирагастовна, отойди прочь. Не мешай нам убить его, - увещевал девушку Ястреб.
Но она решительно осталась стоять перед ними, загораживая собой Аджара. Глаза у нее горели, светло-рыжие волосы от быстрой езды выбились из косы и упали на плечи.
- Вот как, вы хотите его убить в святом месте, перед лицом Богов! Разве святилище испокон веков не давало приют всякому, кто в нем нуждается? Разве каждый, кого преследуют, даже заведомый преступник, не имеет права укрыться здесь?
Посовещавшись немного со жрецами, Ястреб возразил, вновь обретя уверенность в своей правоте:
- Наши законы касаются только жителей Сварожьих Земель, княжна! А с проклятыми они не действуют. Это же баскак, грабитель, убийца! С ним нельзя по-человечески!
Догадавшись, что свархи говорят о нем, Аджар схватился за саблю и хотел было выйти навстречу восставшим. Но Зоринка вновь отстранила его.
- Вы возьмете этого человека через мой труп, и никак иначе! Я не отойду. Может быть, вы поднимете руку и на сестру великого князя? Он и без того накажет вас, нарушивших все законы Богов и людей! Где князь Владислав? Мне надо поговорить с ним!
В присутствии княжны, конечно, неловко было заявлять, что Влесославль больше не повинуется великому князю, а Владислав Святославич отрекся от своего отца.
- Князь Владислав сейчас занят в городе. Мы справимся без него. Отойди, Зоринка Вирагастовна!
- Не отойду! - решительно заявила она. - Аджар-оглан спас мне жизнь. Я не позволю его убить!
Непохоже, чтобы ее увещевания хоть кого-нибудь образумили. Лица у восставших были суровые и злые, а оружия они так и не выпустили из рук. Княжна видела: еще немного - и они бросятся на чжалаира, уже не считаясь с ее присутствием. Сжала руку Аджара, твердую и горячую, не собираясь отпускать. Растерянно оглянулась, не зная, как быть дальше. И вдруг ее осенило, так внезапно, как будто голос кого-то из Богов вновь подсказал ей из кроны священного дуба.
- Тогда я беру в мужья этого человека, во имя Богов Неба и Земли! По обычаю, если приговоренного к смерти кто-то желает взять в супруги, следует помиловать его. Кажется, среди вас были жрецы? Пусть хоть один займется своими настоящими обязанностями и принесет за нас жертвы всемогущей Ладе!
Странно: княжна спасала чжалаирского нойона лишь в благодарность за то, что он спас ее, и только; она была убеждена в том еще минуту назад, но стоило это сказать - и ее бросило сперва в жар, затем в холод. Сердце сильно забилось. Понимая, что теперь только решимость может ей помочь, девушка перевела Аджару, что решила сделать.
Бывший чжалаирский нойон сперва отшатнулся, не веря своим ушам. Ему и в голову не приходило, что она сделает ради него. На одно мгновение Аджар едва не вышел к толпе, отказавшись от ее жертвы.
- Если ты играешь в благородство и заботу - то не надо. Я не прошу тебя ничем жертвовать.
- Но я вовсе не жертвую! - возразила Зоринка. - Не спорь! Или тебе смерть милее жизни со мной?
Нет, Аджару смерть не была милее. Он находился в расцвете сил и здоровья, и любил жизнь. И свархская княжна очень приглянулась ему. Но никогда он не думал, что соединиться с ней доведется так. Не Зоринка пришла к нему, чтобы следовать за ним, как подобает женщине, а он сам, женившись по обычаям свархов, должен будет остаться среди них. Ему нет обратного пути. Впрочем, его и так нет - хан казнит его за провал переписи. Что же, оставить прошлое и попытаться начать жизнь сначала, в чужой стране?
Не сразу, но Аджар кивнул, и под руку с Зоринкой бесстрашно вышел навстречу толпе, только что бывшей готовой его растерзать. Помедлив немного, восставшие опустили оружие и расступились перед ними.
В тот же день, совершив свадебный обряд, Зоринка с Аджаром покинули охваченный восстанием Город и отправились в Брониславль к великому князю. Он должен был знать обо всем.
Когда Зоринка рассказала ему, что произошло, князь Святослав Вирагастич поднялся из-за стола, суровый и бледный. Слушал ее молча, не двигаясь с места, словно окаменел, и только в глазах светились боль и отчаяние.
- Так, - произнес он ровно. - Не сумел я вырастить старшего сына настоящим наследником. Что-то проглядел в его воспитании. Моя вина в том, что так случилось... Ну, продолжай, Зоринка. Говори дальше.
Княжне хотелось возразить, что он не виноват, что не мог больше времени уделять сыну, вечно занятый своими княжескими обязанностями. Да только Святослав ничем не давал понять, чтобы ему нужно было ее утешение, и у нее язык не поворачивался ничего такого сказать. Утешать можно слабых, тех, кто хочет быть утешенным. А Святослав не страшился брать вину на себя и не искал никаких оправданий. И Зоринке оставалось лишь рассказать уже более подробно, как и почему произошло восстание, об истреблении баскаков, гибели Волота, о том, как Владислав поддержал восставших, и, наконец, - с некоторым смущением, - как сама она внезапно сделалась женой чжалаира.
Против ее ожидания, старший брат на нее не разгневался. В тот же день он позвал к себе неожиданного зятя и долго беседовал с ним. О чем шла речь, ни один из них впоследствии так никому и не поведал, но после разговора Святослав сказал Зоринке: "Ты выбрала хорошего мужа, сестра".
Своей дружине он отдал приказ поутру выступать в поход. Сам же до утра, не ложась спать, сидел в покоях один, при свете единственной свечи.
Княгиня Светлана, тоже бессонная, зашла к нему.
- Я еду с тобой! Если вы с ним там поссоритесь еще больше, может, хоть слово женское и материнское вас помирит.
Князь медленно поднял голову. Никогда за всю их жизнь Светлана не принимала решений сама и не говорила с ним так твердо. Что ж, понятно, она мать, пекущаяся о сыне...
- Поезжай. Может, он тебя послушает больше, - голос повиновался ему с трудом, как будто он разучился говорить.
Светлана села на лавку и, подперев голову ладонью, взглянула на мужа при свете свечи. Показалось, или на висках еще со вчерашнего дня проступило еще больше седины?
- Ну а что ты с ним станешь делать?
С ней было труднее сохранять спокойствие, чем с Зоринкой. А надо. Оно ему еще пригодится. И с семьей, и позже...
- Что сделаю? В угол ставить уже поздно, не маленький. Зависит от того, как он сам себя поведет...
Княгиня топнула ногой под столом.
- Ты еще шутишь? Ведь Владислав - твой сын! Он запутался...
Великий князь глядел на поверхность стола, испещренную прожилками в золотисто-коричневой древесине. Их вид помогал сосредоточиться.
- Говорю же - как сложится у них, во Влесославле... - с усилием произнес он, наконец, взглянув в глаза жене. - Они ведь восстали не только против меня - это еще полбеды. Но они пошли против Орды, и Мунлик-хан будет очень зол, когда узнает все. Если он захочет отомстить нашему сыну...
- Ой! - Светлана испуганно зажала рот ладонью.
- То-то и оно, что "ой", - невесело усмехнулся Святослав. - Лучше, если Владислав согласится выйти из игры сразу и сдаст город. Тогда я еще надеюсь его оправдать. Хотя, думаю, там и не он нынче распоряжается...

[Карса]

Вот так, одно неосторожное высказывание не слишком умной особы, а какие ужасные последствия! Эреа Артанис, а в вашем мире возможны отклонения от известной нам истории ордынского ига?

[Convollar]

Да, княжна Зоринка выбрала себе хорошего мужа! И опять же, не важно -мужчина ты или женщина - спасть надо того, кто в этом нуждается. А Аджар, кажется, при этой злосчастной переписи, единственный из чжалаиров, пытался сохранить Законы Орды, если, конечно, они были в вашей истории, эрэа Артанис, такими, как в реале.

[Артанис]

Эрэа Карса, эрэа Convollar, большое спасибо вам!

Вот так, одно неосторожное высказывание не слишком умной особы, а какие ужасные последствия! Эреа Артанис, а в вашем мире возможны отклонения от известной нам истории ордынского ига?

Ну, не только из-за этого. Рано или поздно восстание все равно бы вспыхнуло, все к тому шло. Лучебор с Потворой просто оказались последней каплей.
В моем мире возможно все, в принципе. Но не именно в "Северной легенде". Здесь я не вижу причин для значительных изменений, да и цель моя была не в том. А в будущем вполне может многое сложиться по-другому, почему же нет?

Да, княжна Зоринка выбрала себе хорошего мужа! И опять же, не важно -мужчина ты или женщина - спасть надо того, кто в этом нуждается. А Аджар, кажется, при этой злосчастной переписи, единственный из чжалаиров, пытался сохранить Законы Орды, если, конечно, они были в вашей истории, эрэа Артанис, такими, как в реале.

Рада, что Вам эта пара понравилась!
Да, так уж вышло, что мы с Вами, не сговариваясь, затронули одну и ту же тему. Но я надеюсь, что Аджар с Зоринкой не станут по этому поводу создавать себе проблем. Тем более, что оба обязаны друг другу жизнью.
А законы Орды существуют, об этом говорилось в одной из глав:
"Можно еще много говорить о нашем Законе, а можно только одно. Там, где он действует, красивая девушка с блюдом золотых монет может спокойно ходить, где захочет, не подвергая опасности ни свою честь, ни богатство."
Но люди есть люди, и у всех свои слабости. Если в Сварожьих Землях некоторые, как видим, думают, что по-человечески можно поступать только со своими, неудивительно, что и среди чжалаиров некоторые смотрят на покоренные народы, только как на источник обогащения. Кроме того, "всякая власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно". Вон, Святослав уже придумал, как их недостатки обратить против них, почти "план Даллеса" создал. Правда, влесославцы теперь все порушили...

Глава 41. Родители и дети
Во Влесославле после победы над баскаками в самом деле воцарился беспорядок. Первый пыл восстания стих, и надо было думать, как быть дальше, а этого никто заранее не предусмотрел. Когда бросились бить чжалаиров, казалось, что все станет на свои места, как только они истребят проклятых. Так чувствовали и горожане, и лесовики, и бояре, и сам князь. Но развеялся в головах шальной ветер, и до многих стало доходить, что восстание не только не решило всех проблем, но еще и породило новые.
Что сделает чжалаирский хан, узнав об истреблении своих баскаков? Если Орда двинется на Влесославль, устоит ли защита, спасшая Город от нашествия Ерден-хана? А что предпримет великий князь, пойдет ли против своего сына? Некоторые горожане, с запозданием вспоминая, сколько сделал для них Святослав, втайне теперь жалели, что так сразу отказались ему повиноваться. Но сделанного обратно не вернешь. Влесославль испокон веков считал себя особенным Городом, мало связанным с Низовыми землями. Но теперь поневоле приходило в голову: а как они проживут без поставок хлеба с Низу, вздумав отделиться? Торговлей с Закатными Странами можно получить многое, только не хлеб, а здешняя болотистая земля плохо родит даже ячмень, не говоря уж о ржи и пшенице. Да и сами соседи с Заката как примут их отделение? С давних времен они, хоть и заключали с влесославцами торговые союзы, много раз зарились на их земли и богатства. В последние годы князь Святослав Вирагастич отвадил незваных гостей. А что будет, когда те узнают, что он уже не защищает Влесославль? Словом, было о чем подумать отрезвевшим горожанам...
Много забот, а решать важные дела особо некому! Бывший городской Совет, поставленный великим князем, ныне сидел в порубе. Кто должен принимать решения теперь - толком никто не знал. Вече собиралось на площади каждый день, но договориться не могло ни до чего. Бояре из нового Совета высказывали предложения, но никто из них не пользовался уважением настолько, чтобы горожане послушались их безоговорочно. Стоило сказать с помоста такое, что не нравилось людям, как они разражались воплями и свистом. Никто уже не знал, вернется ли в Город согласие.
Князь Владислав почти не показывался на улицах, запершись на Княжьем Подворье. Он тоже слишком поздно осознал, что восстание может привести к роковым последствиям. Но не находил выхода. Даже если он поедет к отцу с повинной и сдаст город, влесославцы его не послушаются. Могут даже убить, как Волота. По сути, власть уже не принадлежит ему. Князь только по званию, он чувствовал себя совсем беспомощным. Что бы он ни решил, все равно придется предать кого-то. Или своего отца, которого он и так уже предал, или Влесославль, где родился и вырос. И ничего уже не изменить, не вернуть назад. Молодому князю стыдно было смотреть на горожан, вместе с которыми он оказался в тупике. Поэтому он скрывался в своих покоях. Влесославцы же, не видя его, раздраженно говорили: "Разве это князь? Не видно, не слышно его. Вместо него всем распоряжаются воевода Ястреб да атаман Индрик..."
Действительно, лесовики были одной из немногих сил в Городе, что не расслабились и не утратили бдительность после восстания. То есть, многие из них обрадовались возможности после прозябания в лесных берлогах снова пожить по-человечески. Да если бы только это: некоторые. получив свою долю добычи, взятой у чжалаиров, тут же проматывали ее в городских кабаках. Трудная жизнь, исполненная опасностей, создала особый тип людей, живущих сегодняшним днем, не рассчитывая на будущее, которое могло ведь и не наступить. Радуясь случайной удаче, такие могли в один день прокутить целое состояние, которого обычной семье хватило бы на целую жизнь. Не только лесные разбойники, но и иные горожане, нахватав добычи в чжалаирском становище, будто сходили с ума. Золотыми подковами ковали коней, собольи и бобровые меха втаптывали в грязь, шелковые паволоки топили в лужах. Сегодня иного удальца можно было увидеть разодетым в аксамиты, верхом на ханском коне, а завтра - его же, пропившегося вдрызг, бредущим пешком и в лохмотьях. Пьяное буйство в дни дни необыкновенно распространилось в Городе.
Но было среди лесовиков и много других, кого суровые условия жизни сделали всегда внимательными и собранными, на зависть даже самым опытным воинам. Эти, и вернувшись в город, не расслаблялись. По распоряжению атамана, они ездили в разведку, наблюдали за дорогами и подступами к Городу: не двинутся ли на Влесославль незваные гости?
И вот разведчики донесли: выступил в поход сам великий князь с боевой силой, скоро будет здесь! Весть эта всколыхнула весь город. Сражаться со Святославом никому не хотелось. Неужто все-таки не обойтись без междоусобной войны?
Князь Владислав, узнав, что отец скоро будет в Городе, напился первый раз в жизни. Когда утром постучались в его покои, он лежал навзничь, свесившись с лавки, а кругом валялись целые и разбитые кувшины из-под вина.
- Н-не трогайте меня, братцы! Я з-за границу уе...уеду, - проговорил молодой князь заплетающимся языком, и тут же снова уснул.
Побеспокоивший его воевода Ястреб брезгливо поморщился, уложив Владислава досыпать. Вот такой у них властитель, не заслужили лучшего! Но обратного пути нет, не отдавать же вновь свободный Влесославль в лапы проклятым? Остается надеяться, что влесославцами вновь овладеет неистовый дух, что смел с лица земли баскаков, и поможет им отстоять Город.
На улицах немедленно закипела оживленная работа. Горожане перегораживали улицы земляными насыпями и укреплениями из бревен, копали рвы, дабы не пустить неприятеля. А неприятель был - великий князь Сварожьих Земель, выросший здесь, во Влесославле, столько раз водивший в бой городские полки, отец их нынешнего князя! Скажи кто заранее, что так обернется дело, не поверил бы ни один человек.
Так как от князя Владислава сейчас не было никакого толку, Ястреб с первыми людьми Города выехал на переговоры сам. Над полем уже развевались великокняжеские знамена. Брониславцы явились готовыми к бою.
Князь Святослав всего с двумя воинами смело подъехал к восставшим влесославцам, пригляделся, узнавая знакомых. Его не очень-то удивило отсутствие Владислава. Конечно, запутавшемуся мальчишке трудно нынче глядеть в глаза своему отцу. Великие Боги, как же вытащить его и Город из этой паутины, чтобы не пролилось еще больше крови?
На новоявленного влесославльского воеводу он взглянул с интересом, испытующе. Ястреб вырос уже после ухода Святослава из Города, и великий князь почти не знал его. По слухам, этот человек был одним из главных виновников нынешней смуты, но Святославу он все равно нравился. Тоже мальчишка, храбрый и гордый, всем сердцем преданный Влесославлю, убежденный, что лучше умереть стоя, чем жить на коленях. Такие люди - честь и слава любой страны, любого народа. Жаль, если не получится договориться с ним.
- Где мой сын, князь ваш Владислав? - спросил великий князь нарочито спокойным голосом, как будто всю дорогу только и готовился к этому разговору.
- Князю Владиславу не о чем говорить с великим князем, - отвечал Ястреб. - Он велел мне передать, что вольности влесославльские ему дороже родной крови. Он не изменит своей стране.
Лицо великого князя сделалось холодным и мрачным.
- Мне вы можете говорить, что вздумается. А что будет, когда сюда явится со всей Ордой Мунлик-хан?
Среди горожан иные испуганно вздрогнули; как видно, слова Святослава попали на благодатную почву. Но Ястреб гордо вскинул голову и поглядел в глаза великому князю:
- Орда не придет к Влесославлю! Чжалаирам заказан сюда путь, если только их кто-нибудь не приведет.
На помертвевших губах Святослава мелькнула жуткая саркастическая усмешка.
- А может быть, я и приведу их, если ваше упорство не оставит выбора! Если хан потребует наказания, лучше пусть оно падет на виновных, чем на непричастных в Сварожьих Землях!
Мороз по коже бежал у тех, кто слышал его обещание, видел лицо, словно принадлежащее выходцу из Нави, мира мертвых. За спиной князя Остей с Кариславом испуганно шептали: "Княже, ты ведь этого не сделаешь, правда? Не приведешь проклятых?" Влесославцы переговаривались с нерешительным видом. Кажется, и среди них не все надеялись отстоять Горол.
Ястреб прожигал великого князя ненавидящим взором. Если бы можно было убивать взглядом, Святослав бы уже рухнул замертво.
- Ты, бесчестный предатель, готов погубить родного сына! Но Влесославль тебе никогда не одолеть! Никто его не победит!
Вот она - гордость влесославльская, что сильнее разума и здравого смысла! Однажды уже с этой гордостью чуть под аллеманами не оказались. Но теперь Святославу было намного тяжелее, чем тогда. Потому что теперь с ними - родной сын, первенец и наследник...
- Ты не знаешь, о чем говоришь, - повысил голос великий князь, обращаясь уже не столько к влесославльскому воеводе, сколько к другим горожанам. - Орда покорила больше половины мира! Ее владения тянутся от самых пределов земли на Восходе. Я был там, в краях, где солнце восходит раньше всего, когда у нас еще длится ночь, - вот как далеко тянутся их земли! Все народы, бессчетное число племен и языков, повинуются чжалаирам и платят им дань. Стало быть, такова нынче наша судьба, и от нее еще никому не удавалось уйти. И один лишь великий Влесославль смеет противиться ей! Ну, решите на вече, чтобы зимой не падал снег, а летом не светило солнце!..
- Мы не Боги, - пробормотал из толпы чей-то угрюмый голос.
- И одолеть сейчас власть чжалаиров тоже могли бы лишь Боги, - кивнул Святослав. - Не забывайте, что судьба ведет лишь тех, кто покорен ее воле, а тех, кто противится - тащит против их воли. Я мог бы вас и не предупреждать - вижу, тут все взрослые, думающие мужи, и князь у вас свой есть. Если он от меня отрекся, то и я не обязан о нем заботиться, сын он или нет. Жаль только старой памяти - слишком много пережили с вами вместе. Здесь я вырос, у вас, за Влесославльскую Землю первый раз обнажил меч. Немало и после с вами сражался бок о бок. Вместе викингов да аллеманов отваживали прочь. Кажется, тогда влесославцы не были против моей помощи.
Голос великого князя, поначалу взвинченный и резкий, заметно смягчился, по мере того, как он увлекся воспоминаниями прошлого. Лицо тоже немного потеплело, как всегда бывает при счастливых воспоминаниях. Заслушавшись его, то один, то другой влесославец порой кивал в такт, вспоминая что-нибудь из деяний прошлого. Они не могли окончательно забыть все, что связывало их со Святославом. Город так долго любил его и гордился им, и ради прошлых побед долго прощал ему даже соглашения с чжалаирами.
Слушая речь великого князя, воевода Ястреб весь извертелся на своем сухопаром рыжем коне. Он видел, что горожане заколебались, того и гляди, откроют ворота Святославу. Он хитер, умеет заморочить головы людям, которые еще недавно были против него. Слушая его речь, закипал все больше. Наконец, перебил князя, не в силах более молчать:
- Братья влесославцы! Если вы пойдете за великим князем, он вас опять продаст проклятым! Вы как хотите, а я с князем Владиславом останусь. Он - наш, природный князь, за нашу свободу стоит.
Еще на один краткий миг влесославльский воевода смело взглянул в лицо великому князю, испытывая мстительное злорадство. Побледневший, как смерть, Святослав судорожно схватился за меч; кажется, и без оружия задушил бы сейчас наглеца. Но что толку? Что с ним не делай, а он прав. Предательство старшего сына все равно останется сидеть отравленной иглой в его сердце.
- Передай своим: не я, а вы хотите войны, и вы ее получите, если не одумаетесь, - произнес он ледяным голосом в лицо Ястребу.
Тот вздыбил коня и, яростно сплюнув, ускакал прочь. Но не все последовали за ним. Несколько бояр и не меньше половины воинов и горожан остались с великим князем.
Среди работавших над укреплениями горожан также не было заметно оживления. Промчавшись по улицам, где еще можно было проехать, воевода слышал приглушенную ругать, летевшую ему в спину.
Вечером он обо всем дорожил Городскому Совету. На нем присутствовали: князь Владислав, уже отрезвевший, но бледный и злой; посадник Гремислав и несколько других бояр, сам воевода, да еще атаман Индрик, одиноко устроившийся с краю стола, чтобы можно было, в случае чего, немедленно вскочить. Индрика, вроде бы, никто не избирал в Совет, и "золотые пояса" неприязненно косились на разбойника. Однако не считаться с ним нынче не получалось - он много сделал для истребления баскаков, и его ватага сейчас была не последней силой в Городе, а о его подвигах, может быть, и преувеличенных, слагали песни.
Но сейчас даже Индрик ждал, что первым предложит князь.
А у Владислава дико раскалывалась голова. Даже выпитый лечебный отвар не очень помогал. Ему понадобилось собрать всю волю в кулак, чтобы хоть как-то понять, о чем вообще идет речь, и тем более - что-то решить. Оглядев своих советников мутным взглядом, он проговорил:
- Все ясно: скоро великий князь займет Влесославль. Что толку противиться ему? Сейчас, пожалуй, еще есть время уехать. Уезжал же дядя Стемир к викингам. Так и мы можем. Иначе он накажет нас всех!.. Что другое можно придумать? Город нам не отстоять.
Бояр не очень-то утешил такой ответ, они переглядывались мрачными взорами, явно жалея, что вошли в Совет так некстати. Но они сознавали, что Владислав прав - войско князя Святослава Вирагастича им не одолеть. Тем более, что и среди горожан лишь немногие готовы продолжать войну.

[Эйлин]

Да уж, крутая каша заварена, а  расхлебывать её придется. "Достойный" сын вырос у Святослава,  точно природа на нем отдохнула. 
А вот Зоринка хорошего мужа себе выбрала. Кажется повезло друг с другом  этим двоим.
Потвора, конечно, дура, но странно одно: сумела  выжить, стать любимой женой, что в тех условиях совсем непросто, её сыновей больше других ценил муж, и тут  так по-глупому  подставилась.
Что же дальше будет, сможет ли Святослав спасти сварожские земли от гнева хана?
Спасибо за продолжение, эреа Артанис!

[Зануда]

Не получается послезнание выключить, хоть тресни!  Нелепо, безрассудно, но в итоге-то - полезно! Да и не восстать на баскаков Влесославль ну никак не мог, иначе или то не Влесославль, или это не баскаки! Пожалуй, и сам Святослав, окажись он там, не смог бы предотвратить взрыв. Или, сумей он каким чудом обуздать стихию на полдороге - сделал бы, пожалуй, только хуже! И пришлось бы через время ещё какому городу баскаков вырезать.
Но вот Владислав, Владислав! Как, кошки меня раздери, у Святослава мог такой наследничек образоваться? Ладно, попал в колесо, тут пищи, но бежи. Но вот колесо остановилось. И на что способен оказался князюшка? На переход от пьянки к похмелью? Где понимание ответственности, где вот это хотя бы?

  Ощути себя наследником древнего рода, продолжателем дел сланных предков, частицей великого народа славянского, внуком Божьим! Возгордись этим и тут же смирись. Смирись с тем, что ты не волен в ни своих поступках, ни в поведении, ни в речах, ни во внешнем виде. Смирись с тем, что всегда и во всем, даже в мелочах, даже в самое краткое время, даже тогда, когда тебя никто не видит, ты должен быть достоин своего места в жизни, как бы трудно это ни было. В любых бедах: болезнях, поражениях, скудости, отчаянии — сумей соблюсти достоинство.

Князь в каком там колене? Пятнадцатом или больше? Честь, да в конце концов гордыня - куда делись? Ни-че-го, пустое место на столе княжьем. "А давайте убежим, а то батюшка выпорет" Не выйти к отцу с повинной головой, не пытаться сопротивляется - для торга хотя бы, хоть это и глупо донельзя было б, но понятно. Не на меч кинуться, в конце концов. А тихонько смыться! Ведь даже оформить побег как бегство всех зачинщиков не думает, это отцу придётся делать похоже... Наследничек, продолжатель! Ужас!

[Артанис]

Благодарю вас, эрэа Эйлин, эр Зануда!

Да уж, крутая каша заварена, а  расхлебывать её придется. "Достойный" сын вырос у Святослава,  точно природа на нем отдохнула. 
А вот Зоринка хорошего мужа себе выбрала. Кажется повезло друг с другом  этим двоим.
Потвора, конечно, дура, но странно одно: сумела  выжить, стать любимой женой, что в тех условиях совсем непросто, её сыновей больше других ценил муж, и тут  так по-глупому  подставилась.
Что же дальше будет, сможет ли Святослав спасти сварожские земли от гнева хана?
Спасибо за продолжение, эреа Артанис!

Так часто бывает, что дети не наследуют способностей своих родителей, что поделать. Кто-то входит в историю, кто-то влезает, кто-то влипает. Владислав вот из последней породы оказался. 
Насчет Зоринки с Аджаром думаю, что да. У них все будет хорошо. Хотя когда ее отец завещал, чтобы для нее нашли хорошего мужа, вряд ли мог представить в этой роли чжалаира, но времена идут...
Потвора, думаю, среди чжалаиров лучше себя контролировала, остерегалась. А тут расслабилась, думала, что за ней труднее будет проследить. А Лучебора она и вовсе не знала столько лет, тут уж ей простительно было просчитаться.
Ну а Святославу, для начала, надо теперь что-то со своим сыном и с влесославцами делать...

Да и не восстать на баскаков Влесославль ну никак не мог, иначе или то не Влесославль, или это не баскаки!

Это да! Влесославль оправдал ожидания. Перефразируя Высоцкого, у них "настоящих буйных много", ну и вожаки тоже, соответственно, находятся.

"А давайте убежим, а то батюшка выпорет" Не выйти к отцу с повинной головой, не пытаться сопротивляется - для торга хотя бы, хоть это и глупо донельзя было б, но понятно. Не на меч кинуться, в конце концов. А тихонько смыться! Ведь даже оформить побег как бегство всех зачинщиков не думает, это отцу придётся делать похоже... Наследничек, продолжатель! Ужас!

Справедливости ради, он такого все-таки не совершил, а только подумал о такой возможности, и то с похмелья. Никто пока никуда не бежит. Не будем пока спешить: может быть, он сумеет взять себя в руки, даже если сейчас проигрывать страшно и стыдно? Мы пока видели только первую его реакцию, ею все его поступки не исчерпываются, будем надеяться.
А вообще-то, насчет Владислава еще к лучшему, что он себя проявил с не лучшей стороны при жизни отца. А довелось бы ему наследовать власть, а потом что-нибудь такое вытворил бы, рассорился с чжалаирами, - это бы вышло гораздо хуже.

Заскрипела скамья - это Индрик решительно поднялся из-за стола. Обернувшись к Ястребу, сказал:
- Здесь все ясно. Я собираю своих и ухожу. Ты с нами, или как?
Тот сперва не понял:
- Куда?
- Снова в лес, конечно. Если уж не сцапали меня проклятые за столько лет, глупо будет позволить вздернуть себя на веревке нашему же князю, - атаман лесных мстителей повел могучими плечами и многозначительно сжал кулаки. - Уж лучше продолжать вредить проклятым, чем сумею! В другие города наведаюсь, погляжу: может, и там народ устал от баскаков? Нет - так буду сам продолжать войну, сколько сил хватит, а проклятым не покорюсь!
Он повысил голос, так что эхо отражалось от стен. От горевших в комнате свечей по комнате метались черные тени. Тень Индрика выросла до потолка исполинской черной фигурой, под стать таинственным обитателям лесов, откуда он пришел...
Даже воевода Ястреб, только что смело говоривший с великим князем, на мгновение обомлел: такая дикая, первозданная мощь ощущалась в Индрике, похожем сейчас на потомка древних великанов. Но, выслушав, чего тот хочет, покачал головой.
- Нет, атаман, я остаюсь. Влесославль - моя родина, я не покину его. Я разделю с моим Городом его несчастья.
Тяжелая рука Индрика замерла на его плече.
- Молод ты еще, парень, и слишком о своей чести печешься. Жаль тебя. Этих золотых мешков я бы с собой не позвал, - он пренебрежительно скользнул взглядом по княжеским советникам, - а ты заслуживаешь лучшей судьбы, и многое еще сумел бы сделать. Но ты выбрал сам. Ладно, прощайте!
Индрик открыл дверь и вышел прочь. Даже половицы не скрипнули, так осторожно приучился ступать разбойничий атаман.
В ту же ночь городская стража доложила, что ватажники покинули город, пока он еще не был оцеплен войском великого князя, и ушли в лес.
Княжье Подворье и дворец посадника выдерживали осаду еще пять дней. Горели постройки, летели из окон стрелы. На стены по приставным лестницам карабкались воины, двери выбивались тараном. К этому времени уже весь Влесославль сдался великому князю. Горожанам совсем не хотелось позволять литься новой крови. Кроме того, Святослав обещал им защиту перед ханом, и это возвращало уверенность: стало быть, можно не бояться за будущее. Теперь продолжали сопротивляться лишь самые оголтелые сторонники обособления Влесославля, те, кому умереть было легче, чем платить дань чжалаирам.
С ними вместе защищал свой дворец и князь Владислав. В нем все-таки взяла верх гордость потомка древних князей, усвоенная из сказаний и песен боянов. Он уже не заводил речей о бегстве, хотя в глубине души знал с самого начала, что Влесославлю не устоять, и по-детски боялся той минуты, когда придется встретиться с отцом и ответить перед ним за все. И он оттягивал эту минуту, ожесточенно сопротивляясь в своем дворце. Быть может, если осада продлится дольше, ему удастся предстать перед великим князем, как подобает врагу, взятому в плен с оружием в руках, а не сыну, не оправдавшему ожиданий?
Но вот, наконец, последние его воины сложили мечи. Весь Городской Совет захватили в плен. Когда воеводу Ястреба подвели к великому князю, сидевшему на вороном коне в разбитых воротах Княжьего Подворья, Святослав окинул его сумрачным взором:
- Ты и другие, кто подбил моего сына к мятежу, будете казнены.
Ястреб гордо вскинул голову:
- Со мной ты властен делать что угодно. Но Влесославль тебе никогда не сломить!
Святослав устало прикрыл глаза. Ну почему, почему людям порой оказывается невозможно что-нибудь объяснить?
- Да у меня и не было такой цели! Я с детства узнал Влесославль, высоко ценю доблесть вашу. А вот чжалаиры вас сломать быть бы рады.
В ответ Ястреб бешено извернулся в руках державших его воинов.
- Врешь! Ты бы хотел сам сделаться над Сварожьими Землями единоличным господином, как хан чжалаирский! Только, пока стоит Влесославль, не бывать тому!
Вместо ответа Святослав приказал увести арестованного.
На следующее утро Ястреба вместе со всеми вождями восстания обезглавили на лобном месте при большом скоплении народа. Князь Владислав сидел под стражей в своих покоях, ожидая своей судьбы.
Великий князь со своей свитой сидели на конях, наблюдая все до конца. Когда все закончилось: Карислав тихо сказал:
- Жаль, что Индрик опять удрал. Натворит он еще бед тебе, княже.
- А мне не жаль, - откликнулся Святослав, к удивлению своих воинов. - О том, что Индрик жив, пусть жалеют чжалаиры, а я не настолько с ними заодно. Меня он нынче должен сильно не любить, но Сварожьим Землям Индрик тоже нужен. Он напоминает людям, что чжалаиры тоже смертны. Его следует сохранить.
Карислав в ответ только недоверчиво фыркнул. Даже людей, проведших всю жизнь рядом с князем Святославом. порой изумляли его суждения.
Когда великий князь вошел в комнату к сыну, тот поднялся с лавки ему навстречу. Был Владислав почти на голову ниже отца. Без доспехов и княжеского одеяния, подпоясанный тканым пояском, он выглядел младше - еще по-юношески нескладным, угловатым, с несоразмерно крупными руками и ногами. Был он бледен, глаза покраснели от недосыпания, лицо заострилось, отчего, опять же, казалось моложе. Просто запутавшийся мальчик, которому не под силу было справиться с буйным Влесославлем.
Подавив желание подойти ближе, великий князь остался стоять посреди горницы, скрестив руки на груди.
- Все закончено. Твоих советников казнили, - проговорил он глухо, отрывисто.
Владислав рывком вскинул голову, как будто что-то пригибало его книзу, мешая это сделать. На глазах его выступили слезы.
- Лучше бы и я умер. Мертвым не бывает стыдно, - прошептал он.
- Спасибо, сынок! Ай, как утешаешь ты сейчас! - судорожно усмехнулся Святослав.
Его сын попятился назад, не оборачиваясь, не отрывая от него глаз, пока не наткнулся спиной на край стола. Так и остался стоять, свесив руки, как плети.
- Ну чего ты от меня хочешь, отец? Я растерялся, не знал, что делать. Все так сложно... Не каждому дано управлять людьми, как тебе. Что теперь сделаешь со мной?
Великому князю вспомнилось восстание Стемира, такое же нелепое и страшное, и последняя беседа с вернувшимся братом.
- Я ничего не хочу делать с тобой - то есть против тебя или ради твоего наказания. Но я не могу и оставить тебя своим наследником, хоть ты и старший мой сын. Ты предал не только меня - ты предал все Сварожьи Земли. Если в следующий раз ты устроишь что-нибудь, когда меня уже не будет в живых, кто сможет за тебя все исправить? Отныне мой старший сын - Лютобор, а не ты. Ты же поедешь на строительство крепости у впадения реки Ольховой в Великую, по правому берегу, на высоком косогоре. Там хорошее место для нового города. Там тебе и жить отныне.
Владислав дрогнул перед ним и, казалось, готов был упасть на колени, но все-таки пересилил себя.
- За что, отец? Ведь я хотел как лучше!
Великий князь стремительно пересек горницу, одной рукой ухватил сына за плечо, другой приподнял его голову за подбородок.
- Знаю, сын, потому и говорю с тобой. Когда Мунлик-хан спросит, кто убил его баскаков, лучше я скажу, что сам уже наказал виновных, чем он возьмет месть в свои руки. Имей в виду: хан никогда не позволит тебе править в Сварожьих Землях. Ты слишком ясно выставил себя врагом Орды. Я спасаю тебе жизнь, отстраняя от наследства. Ты уедешь сегодня же. Даю тебе охрану, чтобы тебе не пришла по дороге в голову какая-нибудь блажь. Прощай, сын!
Он разглядел, как в зеленовато-голубых, совсем как у Светланы, глазах сына закипают слезы. Но Владислав сумел их сдержать и спросил:
- Могу я с матерью попрощаться?
- Можешь. Ступай.
Спустя несколько часов Владислав уехал к крытом возке, окруженном надежной охраной. Князь Святослав Вирагастич видел в окно, как его сын, ни на кого не глядя, сел в возок, как кони стремительно взяли с места, и скоро даже топот их подков стих на дороге, мощеной коровьими челюстями.
Он никогда больше не видел своего старшего сына.
Через некоторое время к нему в горницу вошла Светлана. Бледная, со свечой в руках, в простой белой ночной сорочке, она была похожа на русалку. Не здороваясь с мужем, она прошла и села на лавку. Святослав ожидал, что жена будет плакать сегодня, но глаза ее оказались сухи и холодны, как лед.
- Не думала, что ты сможешь так поступить с собственным сыном, - надтреснутым голосом проговорила она.
Святослав сел напротив нее, протянул жене руки, но она отдернула свои.
- Не я так поступил - нужда наша. Я его отослал туда, где он будет в безопасности.
- В безопасности! - презрительным тоном передразнила она. - Ты говорил так же, оставив Владислава править этим ужасным Влесославлем! Я всегда не любила этот город, чувствовала, что он принесет нам беду. Влесославль сломал жизнь моему сыну, принес несчастье нашей семье!
Святослав терпеливо выслушал упреки жены.
- Я не мог заранее предусмотреть, как все сложится. Влесославлю нужен был князь из нашего рода.
Светлана гневно всплеснула руками.
- Вот-вот: ты всегда думаешь, как князь, а уж потом - как муж, отец, живой человек! Даже родной сын для тебя прежде всего князь. Доверишь мальчику самый буйный город в Сварожьих Землях: справится - хорошо, нет - туда и дорога! Не оправдал надежд - отправляйся в ссылку, не жалко! Так ты рассуждаешь, великий князь? У тебя нет ни сердца, ни души!
Впервые в жизни жена повысила на него голос. Она почти кричала, губы ее некрасиво кривились. Святославу подумалось, что она сейчас его ударит, однако привычное воспитание взяло верх. Яростная тирада княгини сменилась всхлипыванием.
Поняв, что гроза миновала, он попытался как-то успокоить ее и себя.
- Пойми, жена: у меня не было другого выхода! Где бы ни был Владислав, он всегда останется нашим сыном. И без княжеств люди на свете живут, - он вспомнил, как некогда, перед поездкой в Орду, мечтал сам отречься от правления и вместе с семьей поселиться в священной дубраве, где живут паломники. За прошедшие годы такое желание возвращалось к нему не раз, когда особенно давила усталость, но теперь Святослав знал точно, что уходить ему нельзя.
Он протянул руку, желая обнять жену, но та ловко увернулась, поднялась и направилась к дверям.
- Не надо, Святослав! Я знаю, ты всегда прав, и найдешь доводы уговорить даже мертвого. Но я не могу сейчас тебя простить. Может, когда-нибудь после смогу, но сейчас мне больно быть с тобой рядом. Извини.
И она ушла, забрав свою свечу, оставив мужа одного.
Княгиня Светлана сдержала свое слово. С этого дня и надолго она не позволяла мужу даже коснуться себя, не оставалась с ним наедине, а при встрече разговаривала мало, с тщательно выверенной холодной вежливостью. Будто не жена, с которой они прожили столько лет в любви и согласии, растят четырех детей, а незнакомая чужая женщина. И он знал, что бесполезно и пытаться преодолеть ее отчуждение, станет лишь хуже. Если отойдет когда-нибудь, сама даст понять, а пока и беспокоить ее нечего. Великий князь старался отвлечься, окунувшись с головой в дела правления, и почти не бывал дома.
Обстоятельства в этом отношении шли ему навстречу, хотя больше их благодарить было не за что. Зараза непокорности перекинулась из Влесославля на другие города Сварожьих Земель. Во многих краях местные жители, по примеру влесославцев, убивали присланных к ним баскаков, тоже выведенные из терпения их произволом. И великому князю приходилось разъезжать от города к городу,гася волнения, где увещеваниями, а где и мечом, если уже ничто другое не могло помочь. К удивлению Святослава, среди повстанцев ходили подметные письма, якобы от него самого, будто бы он втайне поощрял народ истреблять чжалаиров. Люди поднимались на восстание, веря, что великий князь поддержит их своим войском. Все Сварожьи Земли неистовствовали,  словно стремились погубить себя вместе с могучим противником.
Князю Святославу приходилось гасить сопротивление, разъяснять, что он никого не призывал к войне. Там, где восстание еще не разгоралось, он брал под защиту уцелевших баскаков. За это народ переносил недовольство уже на него самого, видя, что он и впрямь защищает чжалаиров.
В хлопотах и разъездах прошел чуть ли не самый беспокойный год в жизни Святослава. Со своей дружиной он метался от города к городу, как на крыльях, забывая про еду и сон. Но эти заботы как раз были нужны ему. Они не оставляли времени думать о себе, о сыне, и о том, что родной дом его, где живет Светлана, где прожито было столько счастливых лет, теперь, кажется, перестал быть его домом.