Эрэа Шелан
МЫ НЕ СЛЫШАЛИ ЕГО ГОЛОСА И ВРЯД ЛИ УСЛЫШИМ...
Хранители, я это чувствовал! Я знал, что ему не стоит туда ехать! Но как я мог его туда не пустить, если все силы этой земли вели его? А меня он послушал лишь дважды, хотя я не раз пытался удержать его от необдуманных поступков. В конце концов, он меня спас, я искренне привязался к нему.
Я бежал тогда, потому что все бежали. Мы всегда бежим, если чувствуем, что это конец. Но я не успел. Меня схватили, все было бы кончено если б не он…
Первый маршал… На него теперь страшно смотреть. Я не знаю, что случилось за то время, пока мы с ним не виделись, я мало слышал, ведь теперь он отнюдь не всегда берет меня с собой, не то, что раньше. Когда мы только встретились, я сразу увидел, что на нем лежит печать смерти. Я всюду видел следующих за ним чудовищ, я старался его предупредить, но он не слышал меня. А потом я стал пить… А почему б не пить, если тебе предлагают? Сначала вино, затем – касера.
Ну, почему, почему меня создали таким беспомощным?! Как мне заставить его уехать?
Шаги… Это наверняка он идет. Возьми себя в руки, наконец, прекрати истерично бегать из угла в угол, этим ты ему не поможешь, успокой его…
Робер вошел в комнату, тяжело опустился на стул, взял бокал, принялся рассеянно вертеть его в руках. Клемент подбежал, ткнулся носом в холодные пальцы. Первый маршал налил вина в бокал, окунул туда кусочек хлеба, положил на стол. Однако, его крысейшество не тронул угощение, забрался на плечо Роберу, свернулся теплым мохнатым комочком возле шеи. Иноходец погладил любимца.
«Иногда мне кажется, что только ты меня и понимаешь и любишь, Крысейшество»
7.02.2010
И ОН НЕ ЗНАЛ НА СВЕТЕ БОЛЬШЕЙ РАДОСТИ, ЧЕМ НАЗЫВАТЬ ЕЁ ПО ИМЕНИ
Теперь все позади. Надор, Мирабелла, страх, боль... Как-то все нелепо получилось. Видно, одни рождены для подвигов, войны, славы, а он... Дик правильно говорил, он мыслит как лавочник. Ему ведь и в самом деле было все равно, кто сидит на троне, главное, чтобы дома все было хорошо, чтобы можно было выйти на улицу и увидеть спокойные улыбающиеся лица, чтобы просто спокойно жить. И на дело Чести и Великую Талигойю ему всегда было наплевать, если у ж честно, сейчас-то можно в этом признаться хотя бы самому себе.
А еще ему очень хотелось иметь семью, чтоб ребятишек в доме орава, чтоб по вечерам все собирались вместе, читали что-нибудь у камина. Неужели это были такие плохие мечты? Видимо, да. У всех остальных ведь были какие-то высокие идеалы, цели... Айрис... Что удивительного, что она не видела его за всеми этими возвышенными людьми? А он все вился вокруг, приносил ей сладости, которые она не ела, цветы, которые она не ставила в вазы... Она говорила, что выйдет замуж за любимого или умрет, и погибла, он думал, что хочет быть с ней вечность, это тоже сбылось.
Наль взбил кусок облака рядом с собой, она скоро придет, надо бы еще ей сделать облачную подушечку для ног, им теперь здесь долго сидеть.
Какая, в сущности, смешная вышла жизнь,
Хотя... Что может быть красивее,
Чем сидеть на облаке и, свесив ножки вниз,
Друг друга называть по имени.
20.02.2010
КАТАРИ ПЕРЕД СВАДЬБОЙ
Солнце нежными розовыми лучами пробивалось сквозь портьеры. Катарина встала с постели, подошла к окну, раздвинула шторы. Хочется больше света, больше ясности, хочется, чтобы солнце прогнало страх. Она подошла к зеркалу. Господи, на что они надеются?! Она же бледная моль! Они, что, действительно рассчитывают, что ей удастся хоть на что-то влиять? Если бы это было так, Дорак никогда бы не согласился. Она вцепилась в раму руками, будто хотела тряхнуть свое отражение за плечи. Конечно, Дорак дал согласие на этот брак, он смотрел на нее и видел то же самое, что она сейчас, испуганную, забитую, бледную девочку с кроличьими, без бровей и ресниц, вечно опущенными глазками. Каждая черта, каждый жест выдает ее страх и беззащитность.
Катарина опустилась на край постели, заплакала. Свадьба через три дня, и ее будущий муж, мягко говоря, совсем не тот, кого она представляла в девичьих грезах. Хотя ему-то как раз она понравилась. Еще бы, на ее фоне даже такое ничтожество себя орлом почувствует. Создатель, нет, ты не должна так раскисать! Она вытерла слезы, еще раз подошла к зеркалу. Да, теперь даже Фердинанд бы на нее не польстился: красные глаза, распухший нос, встрепанные мышастые волосы, хорошо хоть есть время привести себя в должный вид, пока камеристка не пришла.
Будущая королева взяла щетку, начала медленно, аккуратно расчесывать густые волосы. Рука дрожала, взгляд скользил за движениями щетки, тело перекручивало отчаяние и страх. Как они могли бросить ее тут одну, в этом гадюшнике?! За что? Что она сделала собственной семье, что с ней так обошлись? Кто теперь ей поможет?
Рука вдруг сама остановилась, взгляд отрешенно остановился на отражении, лицо в зеркале тихо даже как-то беззлобно засмеялось. Дура ты, благородная графиня Катарина Ариго, невеста Фердинанда Оллара, короля Талига. Какая помощь? О чем ты? Тебе не то что не помогут, о тебе теперь родня и не вспомнит, разве что затем, чтобы ты короля уломала на то, что им нужно, да и то, так, по мелочи, всем же ясно, что на большее ты не годишься. Тебя может сожрать весь двор с Дораком во главе, а твое любимое семейство даже пальцем не шевельнет. Да они это и не скрывали… «Ты приносишь жертву…. Во имя Талигойи… мужайся, дитя мое…»
Катарина положила щетку, внимательно посмотрела на свое отражение. Вот единственный человек, на которого можно рассчитывать. И она никому ничего не должна, кроме самой себя. Они еще увидят королеву, и Дорак, и родственнички! Еще один взгляд в зеркало. Создатель, почему ты не дал ей красоты? Как же ей всегда хотелось иметь пышные, соблазнительные формы, яркие, запоминающиеся черты лица, а волосы… Да разве это цвет?! Уж скорее его отсутствие! Везет же красавицам с черными или золотыми волосами, с алыми губами, яркими, смеющимися глазам, с румяными щеками. Ей не дали ничего. Худая, бледная, лицо хоть и правильное, но до чего невыразительное! Она не умеет быть привлекательной для мужчин, не умеет флиртовать, смущается при малейшем проявлении внимания к ней, даже если за ним не стоит ничего, кроме вежливости. Да и вообще будущая королева Талига смущается от всего, даже поучения ее кормилицы казались ей слишком… Стоп! Кормилица.
Катарина живо вспомнила пухлую, ширококостную, с простецким лицом, но умными, живыми глазами женщину. Жанна трижды выходила замуж, вся челядь мужского пола просто вилась вокруг нее, а мужья мало что на руках не носили, говорили, что отец, и тот заглядывался на эту простушку. Один раз еще маленькая Катари услышала случайно разговор кормилицы и кухарки
-- Эх, ты! Да если б за мной хозяин ходил, я б тут даже и не раздумывала!
-- Ну уж нет. Мне, знаешь ли, нравится спокойная жизнь, да и детям своим того ж хочу. Знаешь, как моя мамаша говаривала? «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь» Так-то!
Катари была любимицей Жанны, та часто сокрушалась, что жизни да задора в девочке маловато, но потом прибавляла, мол, ничего, в тихом погребе десяток кошек сидит, всему свое время. Катарина любила Жанну, но после богословских наставлений священника то, что ей втолковывала Жанна, казалось дикостью. Маленькая Катари ужасно боялась гнева создателя и всегда старалась следовать поучениям святого отца. Но если эти поучения привели ее к тому, что она есть сейчас, может, как раз противоположное и поможет?
Итак, Жанна…
«»Ох, барышня, до чего ж вы у меня слабенькая! И не едите ничего, и не гуляете, откуда ж румянец-то будет? Если так и дальше будете, то никак жениха, кроме как слабостью своей не привлечете, так слушайте внимательно, я вам плохого не посоветую. Баба должна использовать, чего у нее есть, чем Создатель одарил, а коли не одарил, так умная баба и это себе на выгоду повернет. Вы, конечное дело, не баба, вы благородная госпожа, да только женщина-то всегда женщина, а мужик – он всегда мужик, с титулом они, без титула, промеж ними двумя титула нету. Иначе б не гуляли от родовитых жен по крестьянским бабенкам. Нет, ваш-то батюшка, конечно дело, не гуляет, но всякое бывает в жизни, не все такие, как папенька ваш, а мужа-то вам, голубка моя, будут по роду выбирать, а не потому, каков он человек из себя.»
Да, вот и выбрали ей мужа… Катарина посмотрела на щетку, вспомнила, как Жанна ее каждый вечер расчесывала, не меньше получаса, чтоб волосы были густыми, и каждый вечер кормилица говорила, говорила… Щетка вновь коснулась волос, каждое движение приводило на ум слова Жанны…
«Вот вы у меня бледненькая, лучше бы конечно, если б были писанной красоткой, а вот я вам скажу, что и это можно себе на пользу вывернуть. Мужику, ему ж чего надо? Орлом себя чувствовать, героем, защищать, значит, вроде как он весь такой рыцарь сильный, а вы вся такая слабенькая, да хрупкая, без него бы пропали, без спасителя.»
Значит, она и будет слабенькой и хрупкой, да так, что ни одна живая душа не догадается, насколько сильно в ней желание выжить в это мышеловке, в которую ее загнали.
«Тока, барышня, быть хрупкой, да слабой, не значит быть некрасивой. Надо выставлять себя так, чтоб все аж умилялись, какая прелестная да слабенькая она! Вот бровки да глазки вам надо подкрашивать, да только так, чтоб не видно было, что они подкрашены, я покажу как. Вот смотрите, возьмите мой уголек. Так, бровки вы ведите очень осторожно, двигайте рукой коротко и легко, ну, будто гладите псину, и только волоски красьте-то, по коже не водите, а то уже задорно получится, а в вас задору мало, чтоб с бровями таким ходить! Вот хорошо, посмотрите на себя, даже баба ни одна не скажет, что вы крашеная.
А теперь глазки. Вы послюньте кончик уголька, да у самых ресниц мажьте тонко в уголку глаза. Да нет, не там! Только чуть-чуть в уголку, который от носа у вас дальше! Теперь берите тальк. Пальчик в него окуните и под бровью проведите легонько. А теперь в уголочке возле носа. А теперь реснички… глаз прикройте, уголь послюньте,реснички на палец положите и мажьте по чуть-чуть… А вот теперь в зеркало гляньте! Ну, что скажете? Невинность невинностью, но глаз же не отвести!»
Катарина помнила, как она посмотрела в зеркало, как и впрямь не могла отвести глаз, от своего лица. Это было ее лицо, но глаза были большие, выразительные, такие нежные… а брови словно поднялись в беззащитном и нежном жесте… И Жанна была права, краски на лице видно не было. На следующий день Катари рассказала об этом на исповеди духовнику, он резко отчитал ее, сказал, что красится пристало девкам блудным, а не графине Ариго, а кормилица получила строгий выговор. Она усмехнулась. Теперь ее духовником будет Дорак. И она явно не будет каяться перед ним в этом прегрешении.
«Кожа должна быть у вас такая, чтоб мужик вас тока тронул, да и обалдел сразу. Чтоб ему на ум ничего кроме шелка да пуха лебяжьего не пришло. Ну, чего так смотрите на меня? Муж ведь у вас будет. И дети будут, значит, тронет он вас. По юности, по свежести кожа у всех хороша, а вот потом… вот вы, лапонька моя, маслице берите, да втирайте на ночь, тока, конечно, если муж к вам в эту ночь не заходит, рожу в масле мужику видеть не зачем. И тело тоже мажьте, как сможете.»
Надо раздобыть всяких масел и притираний, она сумеет быть самой желанной женщиной, и сумеет повернуть это в свою пользу…
« А слабость ваша – это ж счастье женское! Вы, барышня, ежели нужда будет, и в обмороки падайте, благо вам не трудно, вы и так вся немощная, и больной, коли надо, скажитесь, и смотрите на мужика во все глаза, и говорите, как мало счастья в вашей жизни, да как тока он вашу душу понять может. Тока, голубка, не плачьте! От слез мужик, конечно дело, теряется да жалеть начинает, вот только еще и нос вспухает, глаза как у кролика красные делаются. Вы лучше чего-нить в руках комкайте, вроде как тревожно вам, да губки пусть дрожат, да слезка пусть одна мелькнет.»
Катарина закончила краситься. Расчесала волосы. Сейчас ее должны уже придти одевать камеристки. Начать с них? Они, конечно, не мужчины, но кто сказал, что женщины не могут жалеть нежных и беззащитных? Она всегда была религиозна, это тоже можно повернуть в свою пользу, хорошо впишется в образ. Через год-два все мужчина двора будут готовы носить на руках свою нежную, беззащитную, скромную королеву. Готовы будут умереть за нее. Интересно, а Дорак поведется на такую игру? А маршал Алва? Она помнила, как он смотрел на нее и гадко, мерзко ухмылялся. Если ей удастся повергнуть к ногами его и Дорака, она может считать игру выигранной.
В дверь постучали, вошла камеристка.
-- Госпожа, доброе утро. Вы так бледны. Вы хорошо спали?
Глаза долу, легкий вздох, вымученная улыбка.
-- Спасибо, все хорошо, просто я видела страшный сон…
Игра началась.
07.02.2010
