Цитаты из EUROPE: GRANDEUR AND DECLINE
"Поражение русской армии и ослабление России были итогами Крымской войны; но они были слишком скромны, чтобы удовлетворить победивших союзников. Их победу следовало конвертировать в мирный трактат; но у них не было ясной идеи, что должно быть в этом мирном договоре. Иными словами, западные державы знали, против чего сражаются, но не знали за что. Они сражались против России, и их реальным желанием было, чтобы Россия прекратила своё существование, или - что означало примерно то же самое - стала умеренной и удовлетворённой частью западного мира"(p.75)
"Умные венские писатели на протяжении более чем столетия пытались изобрести "миссию" Австрию. Эта "миссия" заключалась в безопасности, которую империя обеспечивала пятидесяти миллионам подданных, могущих при ней процветать и развивать свою культуру. В двадцатом веке эта "миссия" перешла в экономическую сферу, Австрия восхвалялась как огромная "Зона свободной торговли". В действительности же эта миссия заключалась в том, чтобы делать венгерских помещиков и немецких капиталистов богаче за счёт труда меньших народов. <...> Франц-Иосиф был обречён закончить своё правление немецким союзником; единственная "миссия", оставленная им наследнику, заключалась в том, чтобы стать немецким агентом - или исчезнуть"(p.80-81)
"Такой метод критики ведёт к глубоким ошибкам в подходе доктора Эйка. Его суждения - суждения современника, а не историка. Доктор Эйк вырос, мечтая о либеральной конституционной немецкой монархии, связанной с западными и державами и вместе с либеральной немецкой Австрией отбрасывающей Россию далеко на восток. Бисмарк таких взглядов не разделял; поэтому Эйк его осуждает. Например, он критикует Бисмарка за незаключение альянса с Англией в 1879 году, хотя подобный союз определённо вёл к войне на Балканах. Фактически, доктор Эйк недалеко ушёл от распространённого ныне в западном мире мнения, что война не является грехом, преступлением против человечества, разрушительной(destructive), что она, по сути, не война, если ведётся против России. Но доктор Эйк выражает своё суждение об австрийской политике, которое для меня гораздо более шокирующе, чем всё, когда-либо сделанное Бисмарком. Он осуждает Франца-Иосифа за отставку немецких министров в 1879 году и пишет: "Теперь мы знаем, что в действительности Франц-Иосиф сделал первый шаг на пути к краху династии, изгнав своих верных немецких подданных в политическое небытие". Иными словами, Францу-Иосифу следовало передать власть в руки немецкого меньшинства - просто потому, что это были либералы и средний класс - даже не попытавшись примириться со своими славянскими подданными"(p.93)
«Определённо, в августе 1914 года в Берлине правил не Бетман-Гольвег; там правила воля немецкого народа к власти <…> Свободная от иностранного контроля Германия будет стремиться восстановить единую Великую Германию, которую построил Гитлер в 1938 году; а демократия не обеспечит автоматического предохранения от новой немецкой агрессии. Во время правления Вильгельма II каждый шаг навстречу демократии был шагом навстречу всеобщей войне. Строительство флота пользовалось народной поддержкой, как и «мировая политика», как и немецкое дело в Восточной Европе. А вот шаги, направленные на примирение с другими державами были непопулярны: так, престиж кайзера рухнул в 1908 году после того как стало известно, что он благоволил дружбе с Англией»(p.165)
«Руссо был бы шокирован террором, который вёлся во имя его общественного договора; Дарвин не был бы в восторге от политических доктрин, поставивших принцип «выживает сильнейший» во главу угла; Маркс протестовал бы против осуществляемой в России диктатуры пролетариата. <….> Каждое великое движение распинает своего основателя; и этим они придаёт ему бессмертие»(p.194)
«Во время беседы [с Куртом фон Шушнигом] Гитлер повернулся к Папену и сказал: «Сделав меня канцлером, господин фон Папен, вы сделали национал-социалистическую революцию в Германии возможной. Я этого никогда не забуду». Папен ответил с солдатской гордостью: «Конечно, мой фюрер»»(p.218)
«Для Гитлера, как и для Наполеона, Константинополь был символом господства над миром. Для Молотова, как и для Александра I, он был лишь ещё одним звеном в русском защитном доспехе; как сказал Молотов, «Историческим путём, по которому Англия атаковала Советский Союз»»(p.271-272)
«В 1939 году Сталин рассчитывал, что французы удержат Германию; он сказал Риббентропу, что «…французская армия заслуживает внимания». Сравним с презрением к Франции, которое Сталин выказывал в 1945 году: он жаловался в Ялте, что «Франция открыла ворота врагу». Французы защищали свои ворота, пусть и плохо; врата, которые они открыли врагу, были вратами, ведущими в Россию». Непохоже, чтобы советские государственные деятели снова пали жертвой иллюзии Франции как великой державы…»(p.272)
«Гамелен, забытый ныне генералиссимус, начинает свои мемуары с 19 мая 1940 года, дня своей отставки. Даже после событий 1940 года можно было ещё спорить о полководческом даре Гамелена; но после выхода его воспоминаний спорить не о чем. Есть границы глупости даже для военного»
«Если судить по мемуарам, то каждый американец в высоких чинах вёл свою войну. Кордел Хэлл был озабочен восстановлением исчезнувшего мира свободной торговли; Гарри Гопкинс пытался сделать политику Нового Курса мировой; Стимсон хотел обновить победу в Первой Мировой войне. Адмирал Лихи из тех американцев, которые не доверяли своим союзникам так же сильно, как не любили немцев. По его же словам: «Наши проблемы в Вашингтоне были бы меньше, если бы не приходилось заниматься распределением американских солдат, кораблей и военных материалов между союзниками, которые, за исключением России, не были способны защитить себя сами»»(p.316)
«Три случая, приведённых в мемуарах Лихи, иллюстрирует образ мышления глав «двух единственных великих держав». На Тегеранской Конференции, когда Черчилль, возражая против предложения Сталина казнить 50000 немецких офицеров, красноречиво говорил о «поддержании традиционного принципа справедливости», то «Рузвельт предположил, что если число в 50000 слишком велико, то почему бы не придти к более маленькой компромиссной цифре, например, к 49000?». В Потсдаме, когда Черчилль заступился за польских католиков, «Сталин задумался на мгновение, почесал усы и затем задал вопрос: «А сколько у Папы Римского дивизий?». На обратном пути из Потсдама стало известно об атомной бомбардировке Хиросимы. «Труман пришёл в восторг от этих новостей. «Это величайшая штука в истории», сказал он». От таких людей зависят судьбы всего человечества»(p/ 318-319)