Печать

[Красный Волк]

Снежана-Агафья - еще один изумительно выписанный персонаж. Читаешь о ней и о том, как сложилась ее судьба - и комок подступает к горлу. А сама эта история зачаровывает всё сильнее, и к ее героям и к родному для них миру всё крепче, с каждым абзацем, прикипаешь сердцем... Ну, а вкуснейшее описание монастырской баньки - ох, какое это чудо! Огромное спасибо за продолжение, эрэа Tany!

[NNNika]

Очень симпатичные и мамушка Агафья, и только промелькнувшая, мудрая матушка Любава!

[Tany]

Эрэа Красный Волк, NNNika, спасибо

    Воспитанницы в обители были всегда. Среди знатнейших боярских родов почиталось честью дать дочери монастырское образование, чтобы увенчать красоту, богатство и родовитость короной добродетели и образованности. Помимо грамоты и знания святого письма девочек обучали вести хозяйство, лечить простые болезни и раны, готовить изысканные блюда и наливки, уметь находить радость в помощи нуждающимся. Воспитанницы сами убирались в своих кельях, помогали сестрам в саду и на кухне, посещали деревенские избы, помогая  немощным старикам и многодетным семьям. Учение давалось не всем, но особо одаренным святые сестры преподавали древние и новые языки, землеописание и историю. Дана нашла себе среди юных боярышень немало подружек, но самым закадычным дружком стал деревенский мальчишка Шаня. С Шаней она познакомилась еще в пять лет. Была весна, под яркими лучами солнца стремительно таяли огромные сугробы, со всех пригорков сбегали шумные ручейки талой воды. После утренней трапезы сестра Праскева укутала Данку в огромный платок и выпихнула в монастырский садик с наказом никуда не отлучаться, играть по-хорошему и ноги не промочить. Данка тут же соорудила из подходящей щепки лодочку и пустила свое суденышко в плаванье по говорливому ручью. Щепка  мчалась между мелких камешков и ледяных кружев, ныряла вниз носом с миниатюрных водопадов,  застревала на крутых поворотах, переворачивалась и плыла дальше уже кормой вперед. Занятая этим увлекательным зрелищем, Дана не сразу расслышала горячий шепот, доносившийся из-за дощатого забора:
- Слышь, девица, подай мне стрелу! Оглохла что ли?
Дана недоуменно посмотрела на серые, покрытые зеленоватым лишайником доски, и заметила голубевший в дырочке от выпавшего сучка глаз. Глаз бесцеремонно таращился на непонятливую девчонку и настоятельно требовал:
-Ну, подай мою стрелу, будь человеком.
На ближайшей проталине, в самом деле, лежала короткая, выструганная ножиком деревянная стрела.
- А ты кто? Зачем к нам стрелу закинул?
Глаз моргнул, недовольно пробурчал:
-Да я нечаянно, не думал, что сюда долетит…
Данка оглянулась, проваливаясь в синий ноздреватый снег, подобралась к проталине, взяла  стрелу в руки.
- А ты кто?
- Александр, - солидно пробасил глаз. – Шаня. Я из деревни. Ты не бойся, никто не увидит, подай стрелу.
Данка подошла к дырчатой доске, прильнула к отверстию. Перед ней стоял растрепанный мальчонка, чуть старше ее самой. В огромных растоптанных сапогах, коричневом тулупчике, подпоясанном  широким кушаком. Из-под овчиной шапки-треуха выбивались льняные кудри, на загорелом под ранним весенним солнцем личике светились два голубых глаза. В руках у парнишки был круто изогнутый самодельный лук.
- А ты мне стрельнуть дашь?
- Еще чего, девки не стреляют. Да ты его и не натянешь, тут сила нужна, - фыркнул мальчишка.
- Коли так, то и стрелу не получишь. А я сильная, вот.
Мальчишка сообразил, что стрела пока на чужом подворье, и спорить с упрямой девчонкой себе дороже.
- Ладно, дам, только как ?
- Я сейчас сама к тебе выйду, я мигом…
Данка скользнула вдоль забора, осторожно отстранила тонкую жердочку в нижнем ряду и протиснулась в образовавшееся отверстие. Опешивший мальчишка протянул руку за стрелой.
- Сперва дай стрельнуть, - не растерялась девочка.
- На, держи. Не так, а вот эдак. Целься и тяни тетиву на себя, - поучал Шаня.
Дана с трудом оттянула слишком тугую для пятилетней девочки тетиву, разжала пальцы, деревянная стрела серебряной молнией устремилась в небесную синь. Так началась их дружба.
 Александр учил девочку ходить на лыжах, вырезать дудочки, стрелять из лука, собирать ягоды, лазить по деревьям, ловить рыбу. Долгими летними вечерами, если Дане удавалось улизнуть за ограду, они рыбачили с берега. Шаня сам изготовил для своей новой подружки удочку из орехового прута и крепкой бечевы, ловко пристроил берестяной поплавок и оловянное грузило, накрепко привязал кованый местным кузнецом крючок. Теперь, по вечерам, они стояли рядом на огромных прибрежных валунах, следя за трепещущими на водной ряби поплавками. Клевали чаще ночная рыба  - ерши, да мелкая плотва и бузынки –окушки. Всю свою добычу Данка отдавала Шане, в огромной семье нового приятеля и такой приварок шел в дело. Во время сенокоса Данка вместе с гурьбой деревенских ребятишек кувыркалась в душистых копнах, прыгала с высоких стропил над хлевом в уложенное на зиму сено. Зимой Шаня брал ее ставить силки на зайцев и куропаток. Было немного жаль неразумных тварей, попавших в петли, но как же интересно

[Красный Волк]

Ох, какого замечательного друга подарила судьба Дане! А Шане - замечательную подружку. Эпизод со стрелой - прелесть невообразимая: читала - и улыбалась до ушей. Огромное спасибо за продолжение, эрэа Tany!

[Tany]

Спасибо, эрэа Красный Волк

И вот эту распрекрасную жизнь посмела разрушить какая-то боярышня Тупишкина! Дана хорошо запомнила тот день, когда противная девчонка появилась в монастыре. Всех воспитанниц привозили обычно отцы или слуги, на простых санях или телеге, а тут целый поезд, повозки все разрисованные, изукрашенные, позади целый отряд гридней, впереди глашатай с трубой. Сам князь не выезжал с такой помпой по государственным делам. Устав не дозволял монахиням проявлять праздное любопытство, зато воспитанницы высыпали гурьбой на мощеный камнем двор поглазеть на невиданное диво: неужто какой заморский правитель пожаловал? Глашатай протрубил в рог, звонко выкрикнул:
- Их светлость – боярышня Златослава  Зосимовна Тупишкина-Запольская! -  дверцы возка приоткрылись, высунулось чье-то рябое лицо, скрылось, гридни спешно подставили узенькую узорчатую скамеечку, наконец, изумленным зрителям явилась сама боярышня – разряженная в парчовую, с темным мехом, шубу девица лет двенадцати. Сама девица была недурна собой – с пышными светлыми волосами, круглыми голубыми глазками, вздернутым носиком, который она не преминула скривить при виде монастырского двора и своих будущих товарок. Гридни, почтительно поддерживая под локоток, повели юную хозяйку к келье матери- настоятельницы.
- А я думала, скоморохи пожаловали, - фыркнула смешливая Матреша Шумило, дочь посадского.
Боярышня Златослава зыркнула недобрым глазом в сторону нахалки, но сдержалась, признав в насмешнице ровню себе.
Все попытки тупикинской дворни получше устроить свою боярышню, выделить ей особую келью, договориться об особом столовании, подходящем нежному боярскому брюху, оставить при маленькой хозяйке хотя бы рябую девку для услуг, натолкнулись на вежливый, но твердый окорот  матери-игуменьи. Не положено, и весь сказ. Даже княжеская внучка живет на равных правах со всеми, никакого особого попечения не требует. При виде княжеской внуки Златка презрительно скривила яркие губки, мол знаем, какая там княжеская кровинушка, наслышаны, но благоразумно промолчала. Только свела тонкие каштановые бровки, недобро зыркнула на представленную ей Данку и потупила очи. А наутро потихоньку оттолкнула Дану от стола в трапезной и прошипела сквозь зубы:
- Чего толкаешься, мелкота, как дам…
Опешившая от такого обращения, Данка не сразу нашлась, что сказать, успела только пискнуть:
- Сама получишь!
С тех пор и повелось: то ущипнет ее исподтишка Златослава, то на пятку больно наступит, то под локоть во время письма подтолкнет, то слово обидное бросит. Данка молча терпела, иногда огрызалась, но никому не жаловалась. Рассказывать о мелких пакостях глупой боярышни было стыдно, сдачи давать неудобно. А хитрая девица постепенно вербовала себе союзников: кому ленту шелковую подарит, кому на ухо что-то задушевно нашепчет, а на кого и прикрикнет по-хозяйски. Другие девочки Дану не обижали, но на подлости Златки смотрели с выжидающим интересом, а кое-кто и с одобрением. Только Матреша, Яска, дочь старшего дружинника,  да Мирка, старшая внучка деревенского батюшки, вели себя с Даной по-прежнему, а обнаглевшей боярышне умели дать отпор.

[Akjhtywbz22]

Ну почему, почему всегда появляются такие мерзкие особы, как Злата, в любом коллективе?!  А Дана молодец, что не ябедничает. Думаю, сама сможет однажды так ответить, что мало не покажется обидчице.
Спасибо, эрэа Tany, очень интересно

[Красный Волк]

Юная боярышня Златослава свет Зосимовна - отменно противный и при этом шикарнейше выписанный персонаж . И - увы, да: узнаваемый до боли... Но уже почему-то кажется: прилетит ей, в итоге, от Даны тоже отменно. Огромное спасибо за продолжение, эрэа Tany!  

[Tany]

Спасибо, эрэа Akjhtywbz22, Красный Волк

В тот день воспитанницы пошли к берегу собирать траву мать-и-мачехи для монастырских нужд. Поначалу все шло тихо-мирно,  девочки рвали мягкие лопушистые листья и желтые, похожие на мелкие одуванчики, цветочки под надзором сестры Праскевы. Худенькая, чернявая, Праскева почиталась среди сестер и местных знатной травницей, умеющей вылечить любую хворь. Тихим, чуть сипловатым голосом она рассказывала:
- А вот это, девоньки, трава особая, такой и в заморских краях не сыщешь. Сила в ней великая, от грудных болезней и кашля неотступного помогает. Цветет недолго, растет на песке, возле бродов да отмелей, надо успеть собрать поболе, насушить, а зимой она ох как пригодится. Гляньте-ка, вона у нее листики каки мяконьки да теплы снизу, ровно ласка родной матушки. А поверху – холодные да жесткие, как мачеха.
Девочки удивлялись, прижимали мягкие листочки к щекам, срывали  солнечные цветки, складывали в туески и корзинки.
- Ну, вы тут без меня дальше, ладно, девоньки? А то мне еще квас березовый надо заправить хлебушком да медком, - заторопилась сестра Праскева. – Как насобираете целый короб, несите  в сушильню, под навесы, там на грохотах разложите.
После ухода сестры-травницы ученицы еще некоторое время прилежно собирали растения, затем кто-то отвлекся, отбежал в сторону, кто-то бросил камушек, кто-то подошел к самой воде, брызнул в подружку, вскоре у берега завязалась веселая возня. Девочки прыгали с камня на камень, «пекли блины» из плоских камушков, выискивали среди песка и гальки интересное. В суматохе, кто-то пихнул Златославу, та не удержавшись на круглом валуне, соскользнула одной ногой в озеро. Вода, даже у берега,  еще не успела прогреться солнцем, красивый красный сапожок зачерпнул холодной влаги через голенище. Боярышня зашипела, как рассерженная кошка, выпрыгнула на берег, гневно оглянулась и, приметив неподалеку улыбающуюся Дану, заорала:
- Ты, отродье неведомого холопа, как ты смеешь прикасаться ко мне своими нечистыми лапами? Смотри, что натворила!
Кровь отхлынула от лица, щеки онемели, а потом вспыхнули яростным румянцем:
- Я внучка самого князя, мне к такой, как ты, и прикасаться невместно! Да я тебя и не думала трогать!
Тут и выкрикнула зловредная девица те самые слова:
- Выродок, да ты даже не знаешь, кто был твой отец! Была бы настоящей княжной, твой дед не отказался бы от тебя!
Девочки оставили свои игры и столпились вокруг двух спорщиц. Дана в отчаянии оглядела соучениц:
- Не трогала я ее, больно надо обо всякую дрянь руки пачкать. А дед мой от меня не отказывался, он меня любит и помнит обо мне. Лонись подарки к празднику прислал,  а сейгод обещал на ярмарку свозить.
- Петушка на палочке купить,-  скривилась Златослава. Послышался смех. Почувствовав одобрение девочек, боярышня продолжала. – А ты собирай свои листочки, только такая ласка от матери тебе и доступна.
Дана не могла больше сдерживать себя – нагнулась, у хватила пригоршню песка и швырнула в насмешливый черный рот. Смех смолк. Опешившая боярышня  мгновение стояла с так и раскрытым  во всю ширь ртом, потом взвыла от обиды и боли – песчинки попали ей в глаза, а помимо песчинок, как сразу поняла Дана, она нечаянно ухватила кусок коровьей лепешки, по лицу соперницы стекали коричневато-желтые потоки. Дана уже осознанно подобрала с песка еще две горсти жидкого навоза и швырнула их прямо на яркий сарафан и отороченную дорогим мехом душегрейку девицы Тупишкиной. Знай наших! После этого, под изумленными взглядами девочек, она подошла к воде, ополоснула руки и побежала прочь, подальше от ненавистной рожи Златославы, от подруг, еще вчера принимавших от нее подарки и подсказки на уроках, а сегодня поддержавших ее соперницу. Напрасно Матреша и Яска кричали ей вслед:
- Дана, вернись, не убегай, подожди…
Данка ничего не хотела слышать и никого не желала видеть.

[Красный Волк]

Безумно жалко Данку, а ядовитой ехидне Златославе так и надо. А рассказ сестры Праскевы о мать-и-мачехе и ее лечебных свойствах звучит просто как песня: слова нижутся на его нить жемчужинами, и душу тебе тоже словно весенним солнышком согревает... Ох, как чудесно и ярко написано - от всей души спасибо за продолжение, эрэа Tany!

[Akjhtywbz22]

Поделом подлючке Златославе!
Страшно только, что Дана куда-то бежит, как бы чего опасного не вышло!.. Может Шаня поможет?
Интересно, эрэа Tany, спасибо!

[Tany]

Спасибо, эрэа Красный Волк, Akjhtywbz22

Только тут, подальше от девчонок и людского жилья, она немного успокоилась. Вода уносила с собой все печали. Казалось, волны тихи шептали что-то ласковое и невыразимо прекрасное. Наверное, так пела бы колыбельную мать, если бы была жива… Вот уткнуться бы в подол материнского платья, ощутить ее теплую мягкую руку на своих волосах, вдохнуть тонкий аромат заморской лаванды, исходящий от ее одежд… Ну почему жизнь так несправедлива: у одних есть все, а у других… Хотя, ей грех жаловаться – сыта, одета-обута, дед от нее не отрекся, матушка-настоятельница в ней души не чает, и друзья у нее есть, и еще, скоро придет красно лето, можно будет купаться в озере, ходить по ягоды, удить рыбу и читать при свете вечерних зорь, не гаснущих почти до самого утра. Дана не умела долго огорчаться. И дурацкий же вид был у Златки с навозом на ненавистной роже! Будет знать, как приставать к княжеской внучке. Данка всхлипнула еще раз напоследок и довольно рассмеялась.  Пожалуй, пора возвращаться. Спасибо тебе озерышко, унесло горе-печаль.

 На монастырском подворье к Данке на встречу бросились все девочки с матерью-травницей во главе:
- Жива! Хвала Господу! Где ж ты была? Мы уж хотели искать идти.
Дана давно не ощущали такого внимания к себе и не видела такой радости в глазах при своем появлении. Даже стыдно стало, что стольких людей заставила поволноваться. А где же Златослава?
- А боярышню Тупишкину мать-настоятельница к себе позвала после того, как ее привели в надлежащий вид, - фыркнула Матреша. – Мы матери игуменье все-все рассказали: и как Златка над тобой смеялась, и как все задевала тебя, и что сегодня говорила. Ух, матушка Агафья и рассердилась!
- Да она же никогда не сердится, - не поверил Дана.
- Ну, она ж не словами охальными ругалась, а только ажно побелела вся, брови домиком свела, глаза такие темные стали. У меня душа в пятки юркнула, до сих пор там сидит. Пошли, покажешься ей, что жива и здорова. Только ты сама к ней в келью ступай, мне боязно.
У знакомой двери с узорчатыми петлями и витым кольцом-ручкой боязно стало и Данке. И то сказать: знатную девицу навозом изгадила, от подруг и матери-травницы сбежала,  всех перепугала, за такое по головке никто не погладит. Дверь приоткрылась с тихим скрипом и из нее, пятясь задом, выскользнула Златослава. Заметив притихшую Дану, шарахнулась в сторону, ударилась локтем о выступающие бревна сруба, метнулась прочь.  Данка нерешительно переступила невысокий порог, увидела радость в глазах Агафьи, кинувшейся обнимать удивленную девочку:
- Дитятко мое неразумное, что же ты ничего не говорила о проделках этой поганки? Как же ты нас всех напугала! Где ты была?
- Там, на озере. Мне там хорошо было, даже лучше, чем в храме. Тихо так, покойно, словно домой вернулась.
- Не пугай меня, дитятко. Ладно, позже о том поговорим. Златославу я предупредила, она теперь тебя десятой дорогой обходить будет. Да девица не слишком и виновата, наслушалась дома всяких гадостей, вот они из нее и полезли. Она тебе завидует, вот и злобствует.
- Мне? В чем же?
- Так ведь ты у нас и пригожа, и умна, и любят тебя все, и роду княжеского. Для Тупишкиных знатность рода – самое главное, вот они и выдумали, что твое происхождение ставит тебя ниже их.
- Матушка Агафья, так ведь я и взаправду ничего о своем отце не ведаю.
- Я тоже не ведаю, но твою мать я знала, думаю, недостойному мужчине она бы самое дорогое, что есть у девушки, не отдала. А попрошу- ка  я баньку вытопить, а, Дана? Дурные воспоминания смывать надо чистой водицей, выжигать ясным огнем да душистым парком.

Златослава и впрямь больше Дану не трогала ни словом, ни делом. Девочки после памятного сбора травок относились к маленькой княжне по-прежнему, словно и не было тех тягостных нескольких месяцев,  Данка со всеми была ровной и дружелюбной, но запомнила на всю жизнь, что в лукошке с малиной могут таиться и неприметные сначала червячки, и кусачие муравьи. Собирать цветы на венок можно со всеми, доверять свою душу – только
избранным.

[Красный Волк]

"...В лукошке с малиной могут таиться и неприметные сначала червячки, и кусачие муравьи. Собирать цветы на венок можно со всеми, доверять свою душу - только избранным..." Ох. Воистину так - и когда человек понимает это, вот тогда, наверное, он и начинает взрослеть. И расставаться с детством...
А отношения с водой у Даны явно особые. Не от неведомого ли ей пока отца достался девочке этот дар?.. Огромное спасибо за продолжение, эрэа Tany!

[Akjhtywbz22]

Я почти слово в слово про жизненный урок так же подумала. Жаль, что слишком рано пришлось Дане такое об окружающих понять.
Жду продолжения с нетерпением, эрэа Tany!

[NNNika]

Большое спасибо за продолжение.
Очень славная история!

[Tany]

Эрэа Красный Волк, Akjhtywbz22, NNNika, спасибо

Князь свое слово взять внуку на ярмарку сдержал. Ярмарка в тех краях проводилась издавна, еще в докняжеские времена, как только вскрывался лед на реках, появлялись на берегах сурового северного озера заморские гости из дальних стран, привозили невиданные доселе чудо вещи: узорной стали кованые клинки, крепкого плетения брони, дивной мягкости шали, яркие сукна и мерцающие шелка, тончайшие кисейные покрывала, золотые, с самоцветными каменьями украшения на руки, шею и в уши, сладкие, странных форм и расцветок, вяленые фрукты, душистые черные вина, удобные кошели и пояса, изукрашенную конскую сбрую и самих коней  то с изящными  тонкими ногами да шеями, то с тяжелыми крупами, крепкими, поросшими густой шерстью ножищами. Взамен чужедальние гости охотно покупали связки мягких, искрящихся на свету, мехов куньих, беличьих, а то и собольих, мед да воск в деревянных кадушках,  соленую рыбу и паюсную икру, крепкие, местной ковки топоры, косы, вилы, берестяные короба, резные ковши…
 Начиналась ярмарка вскорости после весенних праздников и длилась полтора месяца, до летних Зеленых дней. Для местных это была еще и возможность подзаработать извозом, сдачей жилья, продажей своих немудреных изделий. А для окрестной ребятни то-то было радости выпросить у чадолюбивых родителей глиняную свистульку или горсточку заморских сластей. Располагалось торговище на полпути между городом и монастырем, на широком поле, очищенном от камней. Тут выстраивались крытые торговые ряды, выделялись места для складов и шатров.  Князь Олесько явился в монастырь в сопровождении дружинников аккурат к праздничной вечерней службе, причастился, прошел в крестном ходе, отстоял всенощную,  и только потом  подошел к Дане, стоящей неподалеку от клироса в окружении подруг.
- Деда, -  просияла девочка.
Олесько трижды, по обычаю, поцеловал внучку, поздравил с великим праздником, оглядел из-под насупленных седых бровей притихших девочек, усмехнулся чему-то в усы, мягко взял Дану за худенькое плечико:
- Пошли дитятко, сегодня в шатре моем ночевать будешь, там и разговеемся.  Матушка игуменья знает.
- Я сейчас, я только возьму в келье кой-что, - заторопилась Данка, словно опасаясь, что князь передумает.
- Не нужно ничего брать. Все завтра на ярмарке купим, что пожелаешь.
- Это подарок тебе, я сама вышивала, потупилась Дана.
- Ну коли подарок, тогда беги поскорее, егоза, да и Яску с собой бери, отец ее тоже выпросил на недельку, вместе вам веселее будет.
В своей келье Данка быстренько сбросила яркий цветастый, но ужасно неудобный платок, повязала вокруг головы яркую ленту, поменяла башмачки на высоком каблучке на более удобные сапожки, достала из сундучка свое главное творение – расшитую жемчугом и золотой канителью атласную голубую рубаху – подарок деду.
Подарок этот дался Данке нелегко, вышивать ей было скучно, хоть нитки и ложились на ткань ровными рядами, но куда больше хотелось забросить поднадоевшую работу в самый дальний угол сундука и никогда больше не доставать. Однако мысль о том, что это для деда, заставляла вновь и вновь выводить четкий узор по краю полотнища, распутывать, норовившие свиться в один клубок,  заморские шелка и канитель, тщательно выбирать мелкий речной жемчуг и золоченый бисер. Зато работа получилась на славу. Такую не стыдно и на пир надеть, и на прием заморских послов.
 Князь при виде своего подарка  даже испугался немного:
- Куда ж мне такое, внученька? Такую рубаху жениху нареченному носить впору, а не деду старому. Приберегла бы для случая.
- Вовсе ты не старый, - возразила Дана. – А женихов мне никаких не надобно. Мне и так хорошо.
- Это ты сейчас так думаешь, а вот что-то через  три-четыре года запоешь? Небось отбоя от парней не будет при такой-то красе.
Данка презрительно фыркнула. Что красивого может быть круглых щеках да лохматых волосах?  Вот кабы у нее были синие глаза, как у Яськи, или черные волосы, как у Ефимии, или хотя бы белая кожа, как у Златки…
-Ладно, - усмехнулся Олесько, - садись за стол, откушай, что Бог послал, потом соснем маленько, а там и ярмарка начнется. Давай яичко крашеное бери, сыграем с тобой, у кого покрепче будет.