Спасибо, эрэа
Красный Волк, Akjhtywbz22, Эйлин 
Антоша-то подарит, а куда же это делось? Данка внимательно присматривалась к утрамбованному полу под ногами пританцовывающих девчат. Нет, не блестит нигде странное колечко, сводившее с ума Милану, а, возможно, и Тимоху. А что это там, в углу? Не оно ли? И чья тень метнулась в тот же угол? Кому еще понадобилось отвергнутое всеми украшение? Данка успела вовремя, чтобы ухватить за горячую сухую руку позарившуюся на чужое кольцо Анну. Гневный, горячечный взгляд, шипение:
- Уйди, что тебе до нашей жизни, ты тут чужая, девка.
- Давай выйдем, поглядим на луну да звезды, поговорим о делах здешних, скорбных, - Данка ловко подхватила под локоть Анну, сжимая в кулаке вожделенное украшение.
Шаг за порог, в звездную полночь. Хорошо вызвездило, будет летом обильный урожай ягод. И лунный свет мерцает, полыхает, хоть иголки собирай да манускрипты читай. Земля, казалось, тонула в этом холодном ясном свете, звенящем и переливающемся. Рука Анны внезапно обмякла, женщина скользнула куда-то вниз, бухнулась в ноги княжне:
- Не губи меня, красна девица! Отдай колечко, в нем моя сила, мое благополучие, коли прознает кто, не миновать мне каменьев, а то и костра.
- Ты что? Я никого губить не хочу, но и чужую жизнь губить не позволю. Я Милану из пруда вытащила, девушка топиться хотела из-за этого треклятого кольца. Так что давай-ка, присядем, вон хоть бы тут, на порожней телеге, рассказывай, что да как.
Анна покорно позволила подвести себя к пустому возу, неуклюже взгромоздилась на солому рядом с Данкой. При свете луны ее лицо казалось мертвенно голубым, а глаза пылали неестественным блеском.
- Что мне тебе говорить, ты ведь не сельская простушка, с кольцом все верно угадала. Заговоренное оно. Кто его наденет, тот и присуху получит. От старой любви отвернет, новую навяжет.
- Любовь навязать нельзя. Милана и Тимофей от этого быстро излечились. Мне непонятно, зачем ты это делала? И откуда кольцо взялось, почему Тимофей его Милане подарил, а не Любаве?
- Эх, девонька, чтобы это понять, мне надо всю свою жизнь горемычную рассказать.
- Расскажи, облегчи душу. Времени у нас предостаточно – вся ночь впереди.
- Ну, коли так, то слушай. Родом я из других краев, поюжнее здешних. Росла я в холе да неге, горя не знала, единственной дочерью у своих родителей была, они во мне души не чаяли. А потом случился набег на наше селение восточных соседей. Отца порубили, матушку в полон взяли, мне удалось схорониться в поветке, не спалили ее дивом и меня не заметили. Из всего селения уцелели я да мальчонка соседский, мой ровесник. Сама судьба нас связала, остались мы в той деревне вдвоем горе мыкать. Кое-как собрали уцелевший скарб, в балке нашли несколько овец, корова к нам приблудилась из соседнего села, тоже степняками сожженного. Было нам с Власом в ту пору по тринадцать годков. Еще не взрослые, уже не дети. Похоронили своих убитых, порешили никуда с родного пепелища не уходить, перезимовали кое-как в отрытой землянке, по весне клочок земли распахали, реманент у нас был, а лошадь Влас выменял в городе на овец. Не то чтобы молодая лошаденка была, но нам и то подспорье, случили ее, жеребенка нам принесла. Корова тоже растелилась, жизнь постепенно налаживалась. Мы с моим Власушкой в ту же зиму стали жить, как муж с женой, а летом обвенчал нас в городе батюшка, чтобы все чин чином. Вошли скоро в пору, через несколько лет и соседи у нас на хуторе появились. Двое мужиков из полона вернулись, из окрестных сел люди сюда потянулись. Все бы хорошо, да не дал нам господь детушек. Уж как я молила господа и пресветлую матерь его, на богомолье в святую лавру ходила, в источниках святых купалась, поясок на мощах освященный носила, а все зря. А потом занемог мой Влас. То ли от работы непосильной надорвался, то ли простыл, а все кашлял да кровью харкал, пока совсем не истаял. Уж я его и салом барсучьим поила, и травкой богородичной окуривала, и жиром собачьим растирала, а только схоронила вскорости. Погоревала, потужила, а что поделаешь, живым в могилу не пойдешь? Пришла как-то на наш хутор старуха, худая, вся в черном. Приняла я ее, вдвоем таки веселее. Непростой оказалась та старуха. Вся в морщинах, сухая, костистая, волосы седые, редкие, нос крючком, а глаза ясные, по-молодому смотрят. Вот она-то мне и отказала своё… Много она знала, как занемогла, все говорила и говорила, заставляла за ней повторять, на память учить. А как все рассказала, так и передала мне слово тайное, сказала, что теперь помереть спокойно сможет. А без передачи не смогла бы отойти. И помирала так тяжко, пришлось крышу пробить, чтобы душа ее смогла уйти…
