Печать

[Лоренц Берья]

Кстати, в КоАП РФ таки есть наказание за занятие проституцией - целый административный штраф в астрономическую сумму 1,5-2 тыс. руб. (ст. 6.11)! 

По размеру это налог а не штраф

[Лоренц Берья]

http://www.dw.com/ru/комментарий-поражение-мартина-шульца/a-42524019?maca=rus-tco-dw

Что за американские горки! Еще в среду, 7 февраля, Мартин Шульц (Martin Schulz) выглядел победителем. На переговорах о формировании коалиционного правительства с Ангелой Меркель (Angela Merkel) и блоком ХДС/ХСС Шульц добился максимально выгодных условий для возглавляемой им Социал-демократической партии Германии (СДПГ).

Он выторговал для социал-демократов посты глав министерства труда, финансов и, самое главное, министерства иностранных дел - для себя. А сегодня вдруг Мартин Шульц остался ни с чем: он больше не председатель СДПГ, и желанный министерский портфель в МИД ему тоже не достанется. Что же послужило причиной этой политической драмы?
Мартин Шульц требовал от своей партии слишком часто кардинальной смены курса и совершил слишком много стратегических ошибок.

Осознавая это, он надеялся найти спасение в должности министра иностранных дел, добровольно покинув ради нее пост председателя СДПГ. Но в своих расчетах Мартин Шульц не учел еще одного социал-демократа: Зигмара Габриэля (Sigmar Gabriel) - в настоящее время наиболее популярного политика в Германии, который и сам хотел остаться главой МИД.   

Тема номер один в Берлине

Весь свой гнев и презрение Габриэль выплеснул в интервью немецкому медиаконцерну Funke Mediengruppe 8 февраля. "Моя маленькая дочь Мари сказала мне сегодня утром: "Не расстраивайся, папа, теперь ты сможешь проводить больше времени с нами. Это же лучше, чем с тем бородатым дядькой!" - заявил он.

Высказывание Габриэля разошлось по всем немецким СМИ и стало главной темой для разговоров в Берлине: за действующего министра иностранных дел и бывшего председателя СДПГ Габриэля говорит его дочь! Более низкосортную пьесу, чем та, которая разыгралась между двумя однопартийцами, в прошлом - друзьями, трудно себе представить. Брошенная Габриэлем фраза ясно дала понять, что в действительности происходит за кулисами традиционной партии. Вред был нанесен не только репутации СДПГ, но и в целом ее политике.
Мартин Шульц не смог оправиться от этого удара. Испытав унижение, он уходит в отставку. И тем самым хочет оказать своей партии последнюю услугу. Шульц изо всех сил надеется положить конец внутрипартийным дебатам в СДПГ.

Он хочет убедить рядовых партийцев одобрить коалиционное соглашение с блоком Ангелы Меркель. Отсутствие вотума рядовых членов партии может стать серьезным препятствием для формирования нового правительства. Своим уходом Шульц, возможно, смог бы хоть на время уладить конфликт внутри партии. Но результат голосования членов СДПГ по-прежнему неизвестен.

Дрожать придется и Меркель

Мартин Шульц больше не мог положиться на свою партию. Партию, которая избрала его своим председателем менее года назад, проголосовав за него почти единогласно. Под конец СДПГ впала практически в полное оцепенение. Вывести ее из него станет сложной задачей для оставшегося руководства. Вопрос в том, удастся ли сделать это до 4 марта - решающего дня голосования рядовых членов партии по вопросу о "большой коалиции". Если этого не произойдет, у разбитого корыта окажется не только СДПГ, но и канцлер Меркель.

[Gustav Erve]

THE STRUGGLE FOR MASTERY IN EUROPE: РЕЦЕНЗИЯ
Дочитал эту монографию замечательного английского историка Алана Тейлора. Она представляет собой дипломатическую историю борьбы между европейскими державами между 1848 и 1918 годами. В хронологическом порядке повествуется о борьбе разных стран за первенство. К достоинствам нужно отнести ясный язык, обширный научно-справочный аппарат, общую занимательность изложения. Автор принадлежит, если использовать американские термины, к "реалистической" школе, делающей упор на баланс сил, не одобряющей попытки той или иной державы добиться безоговорочного подчинения всех прочих. С этим связана очень сильная (для британского историка) "русофилия"( то есть, понимание мотивов, которыми руководствовались русские деятели, автор воздерживается от упоительных историй про "тюрьму народов" и "миллиард запоротых лично Николаем I"; признаёт, что в определённые моменты Россия влияла на Европу положительно) - просто потому, что в случае краха Баланса Сил в Европе и у Британии и у России возникает общий смертельный враг: Объединённая Европа, способная аннексировать или колонизировать их территории. Нужно отметить, что особенно сильно от автора достаётся гладстоновской линии внешней политики, за то, что она фактически вела к самоустранению Британии от поддержки баланса сил; даже такой триумф британской дипломатии, как Берлинский Конгресс он считает повредившим Британии на далёкой дистанции*. Конечно, ему больше импонирует политика альянсов Бисмарка, направленная на то, чтобы избежать войны, а не яростные требования революционеров 1848 года, Наполеона III или немецких генералов о "национальной политике", зачастую даже без чёткой цели. Строки, которые посвящены дипломатическим эпопеям Наполеона III или бесцельным немецким угрозам 1905-1914 года или вступлению Италии в Первую мировую войну, нужно просто читать. Тейлор прямо пишет, что Первая Мировая война безвозвратно разрушила баланс сил в Европе: война показала, что немецкий блок сильнее коалиции противостоящих ему европейских держав**, которым оставалось надеяться лишь на помощь заокеанской великой державы, в экономическом и демографическом отношении сильно их превосходившей и вооружённой не идеологией баланса сил, а "14 пунктами" и либерально-демократической идеологией, не менее утопической, чем большевистской. "В январе 1918 года Европа перестала быть центром мира. Европейские распри слились в мировую войну, как ранее Балканские войны готовили европейский конфликт <...>Это [борьба между Советской Россией и США - G.E] было больше, чем столкновение держав. Это было столкновение идеализмов"(p.568)
Книга рекомендуется к внимательному прочтению.
*(The British success seemed complete, the triumph of a policy of resolution. Russia had been checked; Austria-Hungary won as an ally; Turkey restored and guaranteed. Yet it was a misleading
success. Russia's armies were exhausted, and her policy in confusion. Great Britain won a bloodless victory with a music-hall
song, a navy of museum pieces, and no land forces at all, except
the 7,000 Indian troops sent demonstratively to Malta.
Moreover, she won without a reliable continental ally: only airy phrases from Austria-Hungary and the impractical project of equipping the Turks from non-existent British resources. The
resounding achievement of 1878 weakened the effectiveness of British policy in the long run; for it led the British public to believe that they could play a great role without expense or exertion without reforming their navy, without creating an army, without
finding an ally. - p.250, мой перевод: "Британский успех казался полным, триумфом политики решительности. Россию сдержали, Австро-Венгрия стала союзником, Турция была восстановлена, а её целостность гарантирована. Но это был дезориентирующий успех. Русские армии были истощен, а её политика была в состоянии замешательства. Великобритания одержала бескровную победу с помощью кафешантанной песенки, флота из устаревших кораблей и безо всяких сухопутных сил, за исключением 7000 индийских солдат, демонстративно отправленных на Мальту. Более того, на выиграла без надёжного сухопутного союзника: только с туманными фразами от Австро-Венгрии и непрактичными проектами снабжения турок из несуществующих британских источников. Достижение 1878 года ослабило эффективность британскую политику на дальней дистанции: оно заставило британскую публику поверить в то, что Британия может играть значительную роль без издержек или нагрузок, без реформирования флота, без создания армии, без поиска союзников" )
** - In 1918 the Germans won the European war, only to see victory snatched from them by America before the end of the
year. (p.566) - "В 1918 году немцы выиграли европейскую войну лишь для того, чтобы увидеть, как в конце года победу в ней выхватили у них из под носа американцы".

[Лоренц Берья]

Жена сына президента США Дональда Трампа — младшего Ванесса госпитализирована после того, как открыла конверт с неизвестным белым порошком, сообщает ABC со ссылкой на полицию Нью-Йорка.
Отмечается, что конверт был доставлен в квартиру Трампа — младшего. Телеканал сообщает, что после произошедшего женщина прошла процедуру обеззараживания.

[Лоренц Берья]

DW (на русском)@dw_russian

Кстати о ХДС: партия все больше недовольна своим лидером Ангелой Меркель. Недавние переговоры по "большой коалиции" только усугубили эту ситуацию. Какое же политическое будущее ждет канцлера Меркель?
http://bit.ly/2o2APPs

Хорошие вопросы, мне нравятся

[Gustav Erve]

К слову сказать, вспомнил, что мне напоминают демарши по поводу "оскорблённых чувств".
Из пьесы Лиона Фейхтвангера "Нефтяные острова"


Возмущается по поводу "оскорблённых национальных чувств" самый что ни на есть настоящий "товарищ майор".

[Лоренц Берья]

https://russian.rt.com/world/news/481068-smi-tramp-pismo-tekst

В конверте с белым порошком, который был направлен Дональду Трампу — младшему, сыну американского лидера Дональда Трампа, содержалось письмо с оскорблениями в адрес политика. Об этом сообщает The New York Post со ссылкой на источники.
«Ты ужасный человек. Вот почему люди ненавидят тебя. Ты получаешь то, что заслуживаешь», — приводит издание отрывок из текста письма.

12 февраля сообщалось, что Ванесса Трамп, жена Трампа — младшего, была госпитализирована после того, как вскрыла доставленный к ней домой конверт с неизвестным белым порошком.

Позднее стало известно, что вещество, находящееся в конверте, безвредно.

В результате стрельбы возле штаб-квартиры Агентства национальной безопасности США в Мэриленде ранен один человек. Об этом информирует Reuters.

Стрелявший задержан. По данным полиции, движение по шоссе возле города было перекрыто в обоих направлениях.

Местные СМИ сообщали ранее о трех раненых. По словам пресс-секретаря Белого дома Сары Сандерс, президент США Дональд Трамп уже проинформирован о ЧП.

[Gustav Erve]

Очень хороший и актуальный очерк об американских правых.В некоторых местах достаточно просто вычеркнуть слово"церковный", чтобы получить представление о современном американском политикуме:
.... Прежде всего те причины, которые крайне усилили церковный либерализм, ослабили и заставили молчать консерваторов. Они оказались деморализованными непопулярной и неудачной войной и внутренними бурями. И прежде всего по этой причине в 60-е — начале 70-х годов сложилось четко зафиксированная социологическими исследованиями ситуация активности либерального и пассивности консервативного духовенства.

В этот период основным предметом нападок религиозных консерваторов на либералов стала чрезмерная вовлеченность в политику при забвении основной задачи церкви — спасать души. (В конце 70-х — начале 80-х годов, когда возросла политическая активность консерваторов, тот же самый лозунг взяли на вооружение либералы, а лидер правых церковников Дж. Фолуэлл шутя говорил, что скупает за большие деньги копии текста произнесенной им в 1965 г. проповеди против вмешательства церквей в политику12.)

Но есть еще и глубокие и постоянные причины, способствующие тому, что религиозный консерватизм всегда в какой-то мере «недопредставлен» на поверхности американской общественной, религиозной, культурной и политической жизни. Образованные члены либеральных церквей представлены в социальной элите американского общества гораздо значительнее своего удельного веса среди всего-населения США. Поэтому влияние этих церквей, естественно, выходит за рамки собственных организаций.

Так называемая большая пресса сама во многом носит элитарный характер (простые рабочие и фермеры часто обходятся местной прессой и телевизором) и контролируется людьми, придерживающимися либеральных взглядов13. Кроме того, просто в силу имманентного американской прессе стремления к сенсационности она акцентирует внимание или на либеральных церквах, где все время совершаются какие-то перемены, происходят яркие события, или на разных причудливых сектах, а не на консервативных церквах, в которых «все по-старому».

Таким образом, существует довольно значительное несоответствие между влиянием либеральных церквей и численной массой их верующих. Существует также и разрыв внутри этих церквей между либеральной верхушкой духовенства и массой верующих.
<...>
Поэтому либеральные (и в религиозном, и в политическом планах) тенденции в относительно элитарных церквах в 60—70-е годы направлены прежде всего сверху вниз, из элиты духовенства, при постоянном сопротивлении значительно более консервативных мирян.

Наиболее либеральную позицию занимает элитарная группа духовенства, наиболее близкая к идеалистической интеллигентской молодежи и наиболее далекая от массы мирян,— преподаватели семинарий14. Рядовой пастор зачастую оказывается под давлением двух действующих в разных направлениях сил — церковного начальства (зависящего от настроений мирян меньше, чем он), требующего от него большего либерального активизма, и своей конгрегации, требующей более консервативной позиции15.

Духовенство совершенно сознательно идет против «предрассудков» своей паствы, видя в этом свой долг, свою «профетическую миссию». Однако, хотя разрыв между позициями духовенства и мирян достигает в 60-е годы громадных размеров16, позиции либерального духовенства значительно устойчивее, чем это может показаться на первый взгляд, и это во многом объясняет его смелость.
<...>
До поры до времени оно может игнорировать позиции мирян без особых последствий для себя. Но — только до поры до времени, и в определенных рамках. Рано или поздно противоречие между внешней мощью либеральных сил в церквах и узостью их социальной базы начинает проявляться прежде всего в финансовых затруднениях20, которые в 60-е — начале 70-х годов переживают все крупные либеральные церкви и во все усиливающемся уходе из них мирян21. Но слабость церковного либерализма — не только в противоречии между его влиянием и численной мощью консервативных сил, но и во внутренней слабости и противоречивости его позиции.

Верхушка либеральных церквей, идя от провозглашения либеральной религиозно-моральной позиции к борьбе за ее воплощение в жизнь, все более подменяет свою профессиональную деятельность деятельностью непрофессиональной. Она все меньше занимается религиозной пропагандой и все больше — социально-политической деятельностью.
<...>
Консервативное недовольство процессами, происходящими в сферах культуры и религии, как это ни странно, легче выразить не в этих сферах, а в сфере политики. В сфере культуры и религии принцип «один человек — один голос» не действует. Интеллектуальный и культурный уровень лидеров религиозной ортодоксии неизмеримо ниже уровня столпов либеральной теологии, и у первых нет никаких средств ни лишить культурную и религиозную элиту ее статуса, ни самим «пробраться» в нее. Лидеры религиозных консерваторов — люди, чувствующие себя глубоко ущемленными молчанием или ироническими комментариями «большой прессы». Но в сфере политики, на выборах, где один человек — это один голос, консервативно-религиозная масса — это уже сила и проповедник-ортодокс, который не может заставить элиту себя уважать, может заставить себя бояться.
<...>
Таким образом, пока на переднем плане вопросы социально-экономического порядка, религиозный консерватизм не находит политического выражения, а религиозный и моральный консерватор идет за религиозным либералом. Лишь выдвинув на первый план не экономические вопросы, привлекши внимание религиозно-консервативной массы к моральной и культурной пропасти, отделяющей ее от либеральных интеллигентов, можно сделать религиозный консерватизм политически активным и значимым. В 60-е — начале 70-х годов либеральные интеллигенты сами сделали максимум возможного, чтобы привлечь внимание к пропасти, отделяющей их от широких масс народа США. Сжигание призывных карточек, «либеральное» отношение к наркотикам, радикальный и демонстративный пересмотр всех норм половой морали — все это было уже «слишком».

И как только прекращается (во многом под давлением либерального антивоенного движения) война во Вьетнаме и спадает накал негритянского движения, добившегося (опять-таки с помощью своих белых либеральных союзников) определенных сдвигов в положении черных, все более начинает ощущаться изменение духовного климата. Американцы устали от бунтов и дорогостоящих реформ, требующих все больших налогов, инфляции, связываемой с безудержным ростом расходов государства. Они устали от ниспровержения устоев, от хиппи и сексуальной революции. Даже в интеллектуальных кругах намечается отход от крайностей либерализма 60-х годов, возвращение к «забытым истинам» американской буржуазной идеологии и критика специфических либеральных мифов и предрассудков.
<...>
Новые организации религиозной правой — результат деятельности не только телепроповедыиков, пусть опытных в обращении с массами, но все же новичков в политике. В их создании и в выработке стратегии принимают участие и профессиональные политики — крайне правые республиканцы, увидевшие в обращении ортодоксально-протестантских проповедников к политике открывавшийся перед ними шанс. Даже инициатива создания этих организаций исходила от них, а не от самих проповедников50. При этом формальная беспартийность протестантских правых (Фолуэлл говорил про себя: «Я не демократ. Я не республиканец. Я просто шумный баптист»51) как раз была на руку правым республиканцам — ведь лучше, когда агитируют за «истинных христиан» и людей высокой морали и лишь «получается так», что все истинные христиане — республиканцы, чем когда просто агитируют за республиканцев.

Обращение правореспубликанских политиков, выступающих за ограничение государственного вмешательства в экономику и государственных расходов, к религии было так же естественно, как устремление в политику религиозных консерваторов. Правым республиканцам трудно выйти к пароду с программой сокращения пособий по безработице и государственной помощи бедным. Поскольку речь идет об экономической политике, они не могут найти общего языка не только с «низами» рабочего класса, но и с организованными рабочими, которых несколько меньше пугает безработица и несколько больше — инфляция.

Но они могут апеллировать к религиозному и культурному консерватизму широких народных масс, выступая в роли защитников религии, семьи, морали, патриотизма. Они могут апеллировать к их антиинтеллектуализму и антиэлитаризму, обращая их против либеральной верхушки в целом52 и против верхушки различных массовых организаций, изображая ее оторвавшейся от своей массовой базы и переставшей считаться с ней, верующих — против лидеров церкви, черных — против «негритянского истеблишмента53», рабочих — против лидеров профсоюзов54.
<...>
Программа Рейгана и религиозной правой требует одновременно и прекратить бюрократическое вмешательство в дела школ, и навязывать школьникам ежедневную общую молитву, и «освободить» частную медицину, и запретить аборты. Здесь есть определенное логическое несоответствие, противоречие. Из антиэтатизма, требования освободить рынок, не вытекает требование вернуть молитву в школу, и логически вполне допустим такой вариант антиэтатизма, которому религиозно-моралистические ограничения «личных свобод» так же враждебны, как и ограничения экономические. Также логически вполне допустим воинствующий религиозный консерватизм, требующий репрессивного морального законодательства, но отнюдь не прославляющий свободный рынок.
<...>
В этом блоке правопротестантским лидерам, естественно, важнее и дороже религиозно-моралистическая часть общей программы, а не «рейганомика», которая во многом ударяет как раз по их небогатым последователям. Социально-экономическая программа лишь с «натяжкой» выводится ими из их общих религиозных принципов. Многие поддерживают их (и через них — Рейгана) только из-за религиозно-моральных пунктов программы и не видят связи между этими пунктами и социально-экономической программой91. Эти люди готовы, если их религиозные требования не будут удовлетворены, оставить их и даже вновь поднять столь близкую им психологически тему предательства и заговора.
<...>
Новая религиозная правая после выборов 1980 г., имея «своего» президента и вроде бы «свое» большинство в конгрессе, рассчитывает на быстрые и энергичные законодательные меры, удовлетворяющие ее религиозно-моралистические требования. И действительно, группа наиболее тесно связанных с ней законодателей сразу же выступает с целой серией такого рода законопроектов105. Но все это законодательное наступление тут же «захлебывается». Занесенный правыми протестантскими ортодоксами кулак как бы погружается в вату.
<...>
Программа правых включает ряд положений, моральная оценка которых очень сложна, и, хотя либеральные церковники, естественно, с ними не согласны, выступать против них «крестовым походом» трудно. Трудно защищать право на аборты с такой же страстностью, с которой отстаивались гражданские права негров, или даже с такой, с какой отстаивают «право на жизнь» противники абортов. Трудно духовенству устраивать демонстрацию против молитвы в школах. Даже против сокращения расходов на социальное обеспечение и вообще против рейгановской экономической программы либеральному духовенству вести борьбу не так просто, ибо предшествующий курс, связанный с безудержным ростом государственных расходов и государственного вмешательства во все сферы жизни, привел к разгулу инфляции, ударившей по самым широким слоям населения, и экономическому спаду, из которого как раз сейчас «выползает» экономика США.
<...>
Самое первое, что бросается в глаза, — это цикличность развития. В начале эпохи идет наступление религиозных либералов. Но в этом наступлении они заходят слишком далеко. Пока они бушуют, требуя все более и более радикальных перемен, происходит постепенная эрозия массовой базы либеральных церквей и силы, находящиеся на противоположном полюсе религиозно-политического спектра, вначале подавленные и деморализованные, начинают приходить в движение. И когда они бросаются в атаку, в которой очень много от отчаяния, от ощущения, что им уже «нечего терять», что еще немного — и все дорогие им традиционные жизненные устои окончательно рухнут, эта атака неожиданно оказывается очень успешной. Начинается противоположное движение. Религиозные либералы отступают, они деморализованы, и некоторые из них начинают каяться, а некоторые — биться в истерике, крича о наступлении эпохи «религиозного фашизма». Но у победителей — новых религиозных правых — возникает «головокружение от успеха», и в самой их победе, в той «оргии», которую они устраивают, — зародыш их поражения. Уже очень скоро становится ясно, что силы их отнюдь не так велики, что большинство их не поддерживает и даже боится. Лишь очень немногое из их программы удается реализовать, перевести в законодательство. Между тем их разбитые противники постепенно собираются с силами и «приходят в себя».

Мы видим нечто вроде колебаний маятника. В американскую религиозно-политическую жизнь как бы встроен механизм, предотвращающий слишком большие отходы—«вправо» или «влево» от некоторой «нормы». Как только какая-то одна религиозно-политическая сила заходит слишком далеко, возникает реакция, откат общественного мнения и маятник начинает движение в противоположном направлении. Никто не может победить «до конца», любая слишком большая победа неизбежно влечет за собой «реванш», казалось бы, уже поверженного и бессильного противника. От антагониста избавиться нельзя — он всегда рядом, наличие религиозных либералов «подразумевает» наличие консерваторов.
<...>
Несмотря на то что правые религиозные ортодоксы вроде бы олицетворяют догматическое сознание, некритическое принятие догм — как догм религии, так и «догм» буржуазной идеологии, а религиозные либералы — прогрессивное развитие (естественно, в определяемых обществом рамках), разум и знание, расшатывающие догмы, очень часто, когда мы прислушиваемся к их полемике, возникает ощущение, что разум, как это ни парадоксально, часто бывает на стороне правых ортодоксов. В лозунгах и требованиях, которые в США считались (и еще считаются) либеральными и прогрессивными, даже в самом стиле жизни носителей «передового», либерального сознания 60—70-х годов было, на наш взгляд, нечто чрезмерное, преувеличенное, и не только потому, что общество в целом еще «не созрело», «не доросло» до них, но нечто чрезмерное по сути, нелогичное и неестественное.
<...>

Одно дело — отрицание обязательной греховности добрачных связей или нерасторжимости брака, превращающей совместную жизнь людей в бессмысленную пытку. И совсем иное дело — та оргия вседозволенности, которая возникает в молодежной контркультуре и в которой четко ощущается не только радость людей, наконец вырвавшихся на волю, но и нечто вроде новых и жестких норм, обязательного «требования» эмансипированного поведения.

Одно дело — выступать за равенство черных и белых, ощущать историческую вину белых и искать пути, как эту вину искупить. Совсем другое дело — «басинг», перевозки белых детей в негритянские школы, и обязательные квоты для черных. Избрание в практически белых церквах на руководящие посты черных только потому, что они черные, причем доказывающим этим себе и другим свою собственную прогрессивность белым церковникам — неважно даже, подходят ли они для данной должности, стремление элитарных колледжей во что бы то ни стало иметь каких — неважно, но черных профессоров — явления понятные как реакция на расизм, стремление «искупить вину», но по сути своей гротескные и даже говорящие о глубинных, еще не изжитых (и именно поэтому с такой страстью отрицаемых) расистских предрассудках самих либералов.

Во всех сферах — от сферы семейных отношений до сферы экономических теорий, от отношения к расовой проблеме до педагогики — либерализм 60-х—70-х годов не только разрушал традиционные догмы и предрассудки, он еще и создавал свои, новые, «либеральные» и «прогрессивные» предрассудки и догмы. И консервативная реакция поэтому имеет громадное «отрезвляющее» и «очистительное» значение. Сила ее — не только в том, что поднялась действительно отсталая и темная масса, до этого спокойно лежавшая «на дне» американской общественной жизни, но и в том, что в криках «мракобесов» были элементы правды, что заставило очень многих американцев, отнюдь не отсталых и темных, или отступить в растерянности (пассивность либеральных элементов на выборах 1980 г.), или даже солидаризироваться с правыми. Действительно прогрессивное, принадлежащее будущему, и то, что в определенную эпоху считается прогрессивным, — вещи отнюдь не совпадающие.
<...>
За время первого рейгановского президентства, т. е. за время консервативной реакции, появились черные мэры Атланты, Лос-Анджелеса и Чикаго; именно в этот период впервые в истории в борьбе за выдвижение кандидатуры на пост президента от демократической партии участвовал черный американец; 97-й конгресс, выбранный в 1980 г., самый «правый» конгресс за многие годы, — это одновременно конгрес с наибольшим в истории США процентом конгрессменов — женщин, черных, евреев и католиков, а в 98-м конгрессе удельный вес всех этих групп стал еще больше164. Более того, именно при правом президенте, противнике поправки о равных правах, впервые женщина назначается в Верховный суд (и на другой важнейший пост — представителем США в ООН) и на съезде республиканцев в 1984 г., съезде, на котором доминировали крайне правые силы, была организована своего рода демонстрация женщин-республиканок, занимающих ответственные посты. И через два года после поражения поправки о равных правах появилась кандидатура Ферраро в вице-президенты.
<...>
если сравнить позиции новой протестантской правой и старых лидеров протестантских ультраортодоксов, то мы увидим, что ряд норм и принципов «доброго старого времени» без шума и какого-либо решительного пересмотра позиций оказался отброшен, а ряд принципов, когда-то считавшихся чуть ли не леворадикальными, так же без шума принят. Так, в сознании лидеров и приверженцев новой религиозной правой, несомненно, присутствуют расистские элементы. Об этом говорят трудности ликвидации сегрегации у южных баптистов и неравноправного положения черных у мормонов, объективно сегрегированный характер фундаменталистских «библейских колледжей». Но это — расизм, уже не рискующий «высовываться наружу», расизм, решительно отрицаемый его носителями, которые сейчас активно стремятся привлечь к себе религиозно-консервативных черных. Расизм — позиция, в громадной степени «сданная».

В большей степени «сдана» и позиция в отношении равенства женщин Южные баптисты, основной костяк противников поправки о равных правах, сами допускают сейчас женщин в духовенство165. И хотя новая правая кипела от возмущения, когда Рейган назначил в Верховный суд Сандру О’Коннор, никто из них не решился сказать, что женщине в Верховном суде не место (хотя наверняка многие так думали),—говорили лишь о том, что она недостаточно консервативна.

Но наиболее интересно, как незаметно, в громадной степени — неосознанно, сдаются собственно религиозно-догматические позиции. Религия «доброго старого времени»—это религия, убежденная в том, что именно она есть истина. Когда-то протестанты-баптисты были убеждены, что путь протестантов-методистов есть путь в ад. Разложение догмы ведет к тому, что все больше истин ставится под сомнение и это открывает путь экуменизму — сближению церквей, осуждаемому догматиками-ортодоксами. Но что же происходит с самими этими ортодоксами? В 1928 г. ортодоксальные протестанты не допустили избрания в президенты католика А. Смита, и еще в 1960 г. Южная баптистская конвенция официально выражала сомнение в том, может ли католик Кеннеди быть американским президентом, а для протестантских ультраправых того времени, вроде Билла Харджиса,— католицизм — такое же детище сатаны, как и марксизм. Сейчас новое поколение протестантских ультра при всей своей ортодоксии активно сотрудничает с правыми католиками и православными, с когда-то вызывавшими ужас честных протестантов мормонами и с ортодоксальными иудаистами.

Как бы ни испытывали правые ностальгию по прошлому, прошлое невозвратимо и движение общества вперед, его освобождение от догм — как религиозных догм, так и «догм» буржуазной идеологии — необратимо. Это движение принимает самые разные формы, может «камуфлироваться», «прятаться» и «обманывать» тех, кто пытается ему помешать. И оно совершается не только в «либеральную» эпоху иконоборчества, но и в эпохи реакции, традиционализма, победы правых сил — такие, как современная эпоха «рейганизма».
http://www.socialcompas.com/2018/01/20/19651/
Всё вышецитированное может быть практически без натяжек применено и к современной американской политической жизни, с той лишь разницей,что очередь быть"полностью реабилитированными" дошла и до педерастов.

[Gustav Erve]

Начал читать старую (написана в 1944 году, издана в 1945) книжку знаменитого британского историка Тейлора (у нас переведена только его работа о Второй Мировой, так что всё прочее нужно читать в оригинале) Course of German History. Надо сказать, был изрядно удивлён(приятно): Тейлор занимает решительно про-славянскую и антинемецкую  позицию (ему удалось очень хорошо изложить суть немецкой и, шире, западной политики относительно России в особенности и славянства вообще: "немцы шли на восток "освобождать" славян - от язычества, от православия, от большевизма - но прежде всего от славян"(цитирую близко к тексту). Надо сказать, что такую жёсткую позицию занимал в британском научном мире один лишь Тейлор: ему в 1944 году даже запретили на некоторое время выступать на БиБиСи за чрезмерное антигерманство.

[Лоренц Берья]

ему в 1944 году даже запретили на некоторое время выступать на БиБиСи за чрезмерное антигерманство.

Знаково что это случилось в 44-м.

[Мальк, просто Мальк]

ему в 1944 году даже запретили на некоторое время выступать на БиБиСи за чрезмерное антигерманство.

Знаково что это случилось в 44-м.

А у нас когда Эренбурга пнули за чрезмерное антигерманство, я не очень хорошо помню?...

[Лоренц Берья]

Про Эренбурга не помню., но у союзников начался поиск контактов со "светскими и умеренными немцами". Не во всех сферах конечно.

[Лоренц Берья]

Несколько статеек про Мюнхен. Разумеется про идущую сейчас конференцию по безопасности, а не про далекие времена.
www.dw.com/ru/россия-и-запад-в-мюнхене-больше-речей-меньше-надежды-на-сближение/a-42632025?maca=rus-tco-dw
www.dw.com/ru/постпред-фрг-при-оон-украине-не-нужно-бояться-федерализации/a-42630672?maca=rus-tco-dw
http://www.dw.com/ru/мюнхен-2018-соло-порошенко-тень-путина-и-бенефис-байдена/a-42622954?maca=rus-tco-dw
Все в целом о том что Россия проблема, обласкивают Порошенко, но отмечают что слишком много кто не приехал, и не выступил, от американцев оставник Байден и Макмастер, но нет Тиллерсона и Пенса, от немцев не выступала Меркель. В тоже время выступила фон дер Ляйн. И в тексте подчеркнули что она скорее всего останется в должности.
АПД+
http://www.dw.com/ru/итоги-мюнхенской-конференции-тень-войны-в-сирии-и-сигналы-олигархам-рф/a-42635683?maca=rus-tco-dw

Дилемма в отношениях с Москвой

В целом, конференция в Мюнхене в очередной раз показала дилемму Запада в отношениях с Россией. С одной стороны - обвинения в агрессии против Украины и вмешательстве в президентские выборы в США, угрозы новых санкций. Сенаторы дали понять, что Вашингтон готовит новые ограничительные меры, и что их целью могут стать российские олигархи.

Как сказал один из них, США от олигархов ожидают, что те "надавят" на Путина с целью изменения российской политики. Сидевший в первом ряду в зале постоянный гость Мюнхенской конференции, российский миллиардер Олег Дерипаска внимательно это слушал.

Но, с другой стороны, обещания наказать Россию за те или иные ее действия контрастировали, например, с призывами к Москве повлиять на ситуацию в Сирии, чтобы там, наконец, настал мир. Как сказал кто-то из участников конференции: "Без России ситуацию не решить".

[Gustav Erve]

ему в 1944 году даже запретили на некоторое время выступать на БиБиСи за чрезмерное антигерманство.

Знаково что это случилось в 44-м.

А у нас когда Эренбурга пнули за чрезмерное антигерманство, я не очень хорошо помню?...

Статья "Товарищ Эренбург упрощает" вышла в январе, если не ошибаюсь, 1945 года. Но эр Лоренц прав, указывая на переломность 1944 года относительно политики Британии и СШа относительно Германии. Тогда началась хронологически первая кампания в ту войну насчёт умеренных групп консервативных исламистов в Сирии т.е. немецких консерваторов-националистов, замаскированная под сочувствие к гражданскому населению Германской Империи.

[Gustav Erve]

Начал читать старую (написана в 1944 году, издана в 1945) книжку знаменитого британского историка Тейлора (у нас переведена только его работа о Второй Мировой, так что всё прочее нужно читать в оригинале) Course of German History. Надо сказать, был изрядно удивлён(приятно): Тейлор занимает решительно про-славянскую и антинемецкую  позицию (ему удалось очень хорошо изложить суть немецкой и, шире, западной политики относительно России в особенности и славянства вообще: "немцы шли на восток "освобождать" славян - от язычества, от православия, от большевизма - но прежде всего от славян"(цитирую близко к тексту). Надо сказать, что такую жёсткую позицию занимал в британском научном мире один лишь Тейлор: ему в 1944 году даже запретили на некоторое время выступать на БиБиСи за чрезмерное антигерманство.

Дочитал книгу до конца. По-прежнему очень хорошего мнения о ней. Тейлор прекрасно указывает на специфику положения немецкого государства: отсутсвие чётких географических границ, дуализм относительно своей "цивилизационной" сущности (для западноевропейцев  немцы суть "варвары", пусть и самые способные, для славян и русских - "форпост цивилизации"), антиславянская колонизационная политика как константа (Как метко замечает Тейлор, если бы немцам удалось закончить свой Дранг нах Остен полной победой, то они стали бы весьма похожи на современных американцев, которые истребив краснокожих у себя дома, стали апостолами братской любви и международного примирения). К этому добавляется специфка средневекового немецкого государства - СРИГН, совмещавшей в себе универсалистские претензии и внутринациональную раздробленность. Это было закреплено Реформацией, особенно предательской ролью Лютера и лютеран относительно немецких крестьян, которая сделала князей господами в Германии, что в сочетании с искусственно закреплённой Францией раздробленностью в 1648 году привело к абсолютизму князей, решительно ничем не сдерживаемых. Но даже здесь выделялся Бранденбург-Пруссия. В нём с самого начала не было ничего кроме единственного и абсолютного центра власти в виде курфюрста, которые в свою очередь стремились к дальнейшей милитаризации этого государства, с самого начала бывшим ничем иным, как военно-колониальным плацдармом. Пруссия совмещала в себе деспотию и эффективность; её привилегированный класс, юнкера, был по сути уже капиталистическим, зависевшим не от рент (как в Англии и Франции), а только от упорного приумножения своего богатства путём  работы с имениями и госслужбы. Королевство Пруссия с самого начала было искусственным образованием, очень далёким от германского национализма, не гнушавшимся сотрудничество с иностранными державами ради территориальных приобретений за счёт Германии (союз с Францией в 1740 году; быстрый выход из антифранцузских коалиции в 1795 году за территориальные приобретения). Затем Наполеон в целях улучшения управления завоёванной Германией сократил в десять раз число немецких "государств", ликвидировав заодно вольные города и церковные княжества  - последнее, что связывало Германию с бюргерской цивилизацией и свободами Средних Веков. (При этом германский национализм обратил свой лик к Пруссии только из-за отчаянного положения Пруссии, которое вынуждало её, в случае новой войны с Наполеоном, бороться о конца(так и вышло в 1813 году)). Это было закреплено Венским Конгрессом. Прусский Таможенный Союз был таким же эрзацем экономического единства Германии, как Пруссо-Германская Империя - эрзацем немецкого национального единства. Крайне тесная связь немецкого либерализма с немецким национализмом, отсутствие программы по крестьянскому вопросу, общее нежелание и неумение решать практические вопросы привело к полному банкротству немецкого либерализма в 1848 году: когда немецкие революционеры поддержали австрийские войска в Богемии, прусские в Познани( при этом председатель немецкой Ассамблеи прямо заявил польской делегации, что каждому народу нужно руководствоваться "здоровым национальным эгоизмом") и австро-прусские действия против Дании. Это в сочетании в естественным умиранием консерватизма (который ориентировался на Австрию) создало атмосферу полного нигилизма в Пруссии - этот вакуум был заполнен культом силы и власти. Это обеспечило взрывной рост Пруссии, превращение её в Германскую империю, в  господствующую державу Европы. Кроме того, Тейло указывает на две программы немецкого экспансионизма: малогерманскую, обращённую в первую очередь против поляков и западных держав( условная линия Бисмарка), которая относительно враждебна России (т.е. иногда может договориться об альянсе); и великогерманская, ориентированная в первую и главную очередь против славян(линия Австро-Венгрии и немецких революционеров 1848 года), которая абсолютна враждебна России. И история Бисмарковской империи для Тейлора в первую очередь история слияния мало- и великогерманской программ экспансий,которое началось в Первую Мировую, когда Миттельевропа стала фактом, оформившемся при Веймаре и окончательно слившихся при национал-социалистах, которые, тем самым, являли собой венчание тысячелетнего здания немецкого экспансионизма.