Печать

[Артанис]

Глава 24. Волчица и шакалы (окончание)

Королева Кримхильда заметила донарианцев и сдержанно кивнула. Ей следовало приветствовать их, хотя и очень не хотелось.

И она сдержанно проговорила:

- Здравствуйте, верные жрецы всемогущего Донара!

Жрецы обернулись и поклонились молодой королеве. И юноша, решившийся уйти с ними, поклонился, следуя их примеру.

- Радуйся, королева Арвернии, прекрасная Кримхильда! - звучным голосом проговорил один из донарианцев.

Второй же проговорил, заметив Альпаиду, расстроенную этой встречей:

- Хотя мы все собрались здесь по печальному поводу, из-за трагедии, произошедшей с графом Кенабумским, и нынче все надели траур, несмотря на то, что меч еще не вложили в руки великому майордому, однако тебе, государыня Кримхильда, искренне желаем еще многих светлых дней! Пользуясь случаем при встрече, выражаю соболезнования и благородной графине Кенабумской. Хотя ее знаменитый супруг никогда не был другом братству Донара, но и мы от всей души уважаем майордома и ценим его заслуги перед Арвернией! Королевство понесет страшную утрату, когда его высокая душа устремится в Вальхаллу. Его трудно будет заменить для государства, и, разумеется, его утрата будет тяжка для всех родных.

Альпаида, вынужденная слушать о своем муже, как о мертвом, сильно побледнела. Луитберга подалась вперед, желая поддержать свекровь. Но та сделала ей знак отрицания и пристально взглянула на донарианцев пронзительными светлыми глазами. Ах, как графине хотелось бы ответить им, что Карломан скоро вернется и поставит на место всех, кто распоясался без его власти! Но она сдержалась, и ответила им, не возражая о том, что касалось намеков о ее скором вдовстве.

- Благодарю вас за сочувствие, доблестные жрецы Донара, защитники человечества! Я и мои близкие всей душой благодарны всем, кто выскажет сочувствие в сии тяжкие времена. Хотя мой благородный супруг не всегда соглашался с методами братства Донара, но он истово чтил бога грозы, победителя великанов. И он вовсе не отрицал полезности его жрецов, лишь не одобрял, что они осуждают всех альвов без разбора. Но теперь это уже не имеет значения. Самое главное - что в трагический час мы можем воздать по заслугам даже тем, с кем не соглашались прежде.

Таким образом, графиня Кенабумская искала возможности разойтись миром со жрецами Донара. Уступите сейчас, выразите, хоть и притворно, свои соболезнования - и проблема будет решена!

Однако донарианцы в самом деле ненавидели графа Кенабумского за то, что он мешал им очистить от альвов все земли, принадлежавшие арвернской короне, и в свое время добился, чтобы они лишились былого влияния. И теперь один из них, тот, что выражал надежды на Священный Поход в Арморику, проговорил, недобро прищурившись:

- Безусловно, гибель графа Кенабумского - огромная потеря для Арвернии! И все-таки, воля всемогущих богов должна стоять выше даже сиюминутной пользы королевства. Не случайно жребий норн сбылся именно сейчас. Ибо майордом, да отворятся перед ним врата Вальхаллы, но он был слишком снисходителен к бесчеловечным альвам, враждебным нашему миру! Под его покровительством они вновь расплодились, и опять представляют опасность для людей. Чародеи-альвы направили руку короля против его дяди-майордома, ибо им хотелось погрузить Арвернию в смуту. Но могучий Донар послал нам проницательность разглядеть черные замыслы детей Имира! Приходит пора людям вновь вооружиться для Священного Похода, который поведет сам король Хильдеберт IV! И сбывшаяся именно сейчас воля богов означает, что все на свете должно быть принесено в жертву для освобождения от альвов! Боги позволили графу Кенабумскому погибнуть именно теперь, чтобы он не смог - быть может, от излишнего милосердия, - препятствовать очистке Арвернии от альвов!

Словно сам Донар прогрохотал в своей запряженной козлами колеснице над головами встретившихся не в добрый час! Хоть небо и было ясно, но все, кто слышал речь донарианца, были потрясены яростным фанатизмом, а заодно - тем, с каким бесстыдством он переворачивал события с ног на голову.

Королева Кримхильда вспыхнула гневом, как всегда, дивно похорошев при этом. С ее уст уже готовы были слететь пылкие, обвиняющие слова. Но она поймала предостерегающий взор Альпаиды, и заставила себя сдержаться. Отступив на шаг, встала рядом с графиней Кенабумской, точно воин в строю, всем видом выражая поддержку. Матильда вздохнула про себя, немного успокоившись, что королева на сей раз сохранила выдержку. Сама она тут же встала по левую руку от Альпаиды.

Фредегонда почувствовала себя неуютно, услышав, с какой ненавистью донарианцы говорят об альвах. Не приведите, Асы, чтобы кто-нибудь из них узнал в ней наследницу вейл! На всякий случай, девушка постаралась спрятаться за спинами старших дам, чтобы ее не заметили. Надо будет потом выяснить у графа Кенабумского, как он столько лет скрывает в Арвернии свою истинную суть!

На шаг позади Альпаиды стояла ее невестка Луитберга, проклиная про себя эту поездку в храм и всех донарианцев. Ода де Кампани как бы вскользь поглядела на бледное, осунувшееся лицо Альпаиды. Она видела, что, как бы стойко ни держалась супруга Карломана, ей все равно больно. И Ода понадеялась про себя, что донарианцы помогут сломить волчицу, а ей самой не придется прилагать слишком много усилий.

Ираида и Ротруда изумленно переглянулись, уловив, к чему клонят донарианцы. Они сразу поняли, что "опоясанным молотом" хотели бы устроить Священный Поход и в Арморике, которую больше не защищает Карломан. И тогда край, прочно вошедший в жизнь каждой из них, будет уничтожен огнем и мечом, ибо "дети богини Дану" будут сражаться вместе с альвами. И сами они, и их дети ввяжутся в кровавую круговерть...

Если Ротруда просто трепетала, ибо не знала, можно ли не допустить Священного Похода, то у Иды была надежда, и она с сочувствием поглядела на Альпаиду, которой довелос выдержать натиск донарианцев. Как ни крути, те тоже получались из породы шакалов, растравляющих раны, чтобы добить страдающую супругу Карломана, которой будто бы выражали сочувствие.

Сама же Альпаида, услышав, как донарианцы едва сдерживают радость, думая, что ее муж больше не мешает им, едва не содрогнулась в ужасе. В их речи было гораздо больше цинизма, чем в поступках королевы-матери, тоже мысленно уже похоронившей Карломана. Лишь светлая мысль о том, что ее муж жив и скоро справится со всеми ними, как они того заслуживают, удержала на сей раз графиню Кенабумскую на краю отчаяния. Она заметила устремленные на нее тревожные и участливые взоры королевы и придворных дам, цепкие глаза Оды. Но не ответила им, сосредоточившись на отпоре жрецам Донара.

- Вы верите, что только вам боги открыли истину, и вы неустанно вершите их волю, - скорбно начала Альпаида, взглянув в глаза сперва одному жрецу Донара, затем другому. - Однако лишь сами боги воздают каждому по заслугам, и ни в каких уставах это право не передавалось жрецам! Один из великих мудрецов древней Агайи сказал: "Не суди о жизни человека, пока он не достиг конца дней своих". Лишь то, что заслужил человек или альв, сбудется с ним, в конце концов. Я не сомневаюсь, что мой муж заслужил своей доблестью войти в Вальхаллу! Но храбрые воины или беззаконные убийцы те, кто истребили вейл при Хильдеберте Строителе, а совсем недавно убили кельпи во владениях моего супруга, где у братства Донара нет власти? - голос Альпаиды креп с каждым произнесенным словом. - Я обещаю, что, пока жив хоть кто-то из рода Карломана Кенабумского, вы не получите права вторгаться в наши земли! И сам король не позволит вам сеять смерть в Арморике!

Пока Альпаида говорила, все окружающие глядели на нее с изумленным восхищением, по большей части радостным. Однако оба жреца Донара не скрывали своей ярости. И старший из них почти прошипел в ответ графине:

- Поглядим, кому король поверит больше - твоей семье, госпожа, или своей царственной матери и барону Верденнскому!..

В этот миг жрец Идунн, Хельгор, что привел сюда королеву со свитой, счел должным вмешаться. На правах хозяина, постарался мягко увещевать донарианцев:

- Доблестные служители Метателя Молота! Не забудьте, что вы в гостях здесь, и что вы говорите в присутствии Ее Величества королевы Кримхильды!

Его заверения как будто вправду подействовали, и жрецы учтиво поклонились королеве.

- Прости нас, государыня: ибо мы воины, и кровь у нас горяча, а трагедия с графом Кенабумским слишком сильно подействовала на всех! Дозволишь ли нам удалиться вместе с этим юношей, что изъявил желание служить Грозе Великанов?

- Дохволяю! - сдержанно отозвалась Кримхильда, не желая видеть донарианцев ни минуты лишней. - Да хранят вас боги! - добавила она, поглядев на юношу в одежде воспитанника приюта, думая про себя: понимает ли он толком, куда ввязался?

Юноша же, слушая горячую беседу, колебался, следовать ли ему за новыми наставниками. Жрецы Донара держались гордо и надменно, и говорили с супругой умирающего майордома, как показалось юноше, слишком жестоко. Но зато в них ощущалась властная сила, принадлежать к которой манит порой и более опытных людей. К тому же, за ними стоял сам Донар Громовержец! И воспитанник приюта последовал за донарианцами.

Когда "опоясанные молотом" удалились прочь, всем стало легче. Хельгор проговорил, чувствуя себя виноватым:

- Прости, государыня, что допустили столь неприятную встречу! Никто не ждал, что они будут настолько наглы.

Жрец заглянул в глаза королеве: проводить ли ее со свитой внутрь, показать знатным гостьям, как живут дети на их попечении?.. Но Кримхильда задержалась на крыльце, желая подышать свежим воздухом. Мысленно она пообещала себе поведать своему царственному супругу, что позволяют себе даже в ее присутствии возвышенные им донарианцы. Она была готова сделать все, чтобы отговорить короля от Священного Похода. Но это станет возможным лишь после того, как будет готово для него любовное зелье!

Молодая королева обернулась к Альпаиде, бледной, осунувшейся, но по-прежнему прямой и стойкой. Взглянула ей в глаза, безмолвно выразив надежду на лучшее. Ибо их обеих поддерживала надежда на возвращение Карломана.

А вот графиня де Кампани не могла понять, где Альпаида черпает силы. Но, удивляясь ей, Кродоар вынуждена была заботиться о себе и о своей семье, а потому размышляла, что скажет королеве Бересвинде. Ее царственная покровительница наверняка одобрит помощь со стороны донарианцев, но и с нее спросит, почему она не старалась одолеть Альпаиду. И вот, графиня проговорила, тщательно подбирая слова, чтобы выполнить одновременно свое обещание дочери, на случай, если победит другая сторона:

- Все же береги свое драгоценное здоровье, благородная графиня Кенабумская! Ты без страха выбираешь противостояние с сильными противниками. Долго ли выдержишь неравную борьбу? Пожалей своих сыновей: им будет жаль потерять мать вслед за отцом!

Матильда бросила стремительный предостерегающий взор на мать, едва та начала говорить. Но было уже поздно, и оставалось предоставить ответ Альпаиде. Та же невозмутимо отозвалась, глядя прямо в лицо наперснице Паучихи:

- Я буду достойна своего доблестного супруга, ибо он никогда не уступал победу даже самому коварному противнику, и не жалел своей жизни ради значимого дела!

И, словно этого было мало, Ода тут же увидела, как ее дочь обернулась к Альпаиде, участливо взяла ее за руки, словно графиня Кенабумская была ее матерью! Неожиданно она почувствовала укол родительской ревности. Как так вышло, что Матильда стала ближе к Карломану и Альпаиде, пока они с Гуго всеми силами добивались видного положения при дворе?! Вдобавок, и все собравшиеся дамы тоже явно были на стороне Альпаиды, от Оды же отводили глаза.

Королева Кримхильда погасила начинающуюся ссору, обратившись к жрецу:

- Почтенный служитель Идунн, покажи нам, как в столице Арвернии заботятся о сиротах!

И жрец-попечитель повел знатных посетительниц в здание приюта.

[katarsis]

И здесь донарианцы! И что-то не похоже, чтобы их волновало, предназначен ли новенький в жрецы.
А как радуются Ну, ничего, скоро их ждёт сюрприз.

[Артанис]

Благодарю, эрэа katarsis!

И здесь донарианцы! И что-то не похоже, чтобы их волновало, предназначен ли новенький в жрецы.
А как радуются Ну, ничего, скоро их ждёт сюрприз.

У донарианцев другой подход. У них воинское братство, им нужно пополнять численность, особенно перед Священным Походом. Им годится всякий, кто способен им служить.
Впрочем, вероятно, при посвященнии в само братство существуют испытания, которые нужно еще суметь пройти. Не зря их зовут "опоясанными молотом" - при посвящении нужно повесить на пояс церемониальный молот, уподобившись Донару в готовности сражаться с нечистью. Возможно, тот, кто не годится духом для служения, но кого проглядели жрецы, не сможет поднять молот, или пояс не удержится на нем. Но им нужны не только воины, но и работники, так что применение каждому человеку найдется.
Сюрприз ждет не только их, но и кое-кого еще!

Глава 25. Старые враги (начало)

Бывший коннетабль, Дагоберт Старый Лис вышел прочь из кабинета короля, с которым только что обсудил свою почетную отставку и назначение Хродеберга на пост коннетабля. Он шел по анфиладам комнат замка, и его почтительно приветствовали попадавшиеся навстречу люди. Придворные низшего ранга и слуги кланялись бывшему коннетаблю, а женщины делали реверансы. Они все еще почитали первого принца крови и бывшего главнокомандующего.

Двгоберт отвечал кивком головы на приветствия, но не останавливался. Он направлялся в кабинет майордома, рассудив, что после разговора с королем Хродеберг и Ангерран вернутся туда. Старик собирался их подождать, чтобы все обсудить.

Услышав издалека шаги нескольких приближавшихся женщин, Старый Лис насторожился, предчувствуя важную встречу. Он мгновенно догадался, что сюда направляются не такие люди, с которыми легко разминуться.

И не ошибся. Навстречу ему, плавно шурша траурными шелками, вышла королева-мать, Бересвинда Адуатукийская, в сопровождении свиты из фрейлин.

Этим утром королева-мать направлялась к принцессе Бертраде. Она готовилась обсудить с невестой своего племянника предстоящую свадьбу, а также похороны графа Карломана Кенабумского, что придется почти совместить со свадебными торжествами. На самом же деле Бересвинда хотела прежде всего напомнить Бертраде, что ее кузина, королева Кримхильда - ее враг, которому принцесса обязана противостоять. Также королева-мать рассчитывала, что Бертрада поможет ей изводить Альпаиду.

И вот, в коридоре Дурокортера она пересеклась с Дагобертом Старым Лисом!

Когда их взгляды скрестились, подобные разящим клинкам, воздух задрожал и заискрился, как перед грозой. Казалось, вот-вот молния Донара ударит в мраморный пол между ними.

Но чуда не произошло. Только старые враги приготовились к очередной битве, подобной той, что произошла накануне в храме. Не такие были у них взаимоотношения, чтобы, встретившись, разойтись миром, словно ничего не произошло!

Хотя королева-мать уже не считала Дагоберта своим главным противником, ибо тот ушел со своей должности, и гораздо больше она опасалась Альпаиды, однако многолетняя ненависть не могла  пройти бесследно. Бересвинда не в силах была простить Старому Лису, что он всю жизнь был настроен против нее и препятствовал их взаимной любви с Хродебергом.

И Дагоберт, встретившись лицом к лицу с королевой-матерью, тут же вспомнил все беды, что она принесла его семье. Некогда она почти что приворожила Хродеберга, и он лишь теперь вырвался из сетей той, кому подарил свою молодость. Она теперь натравливала его второго сына, Герберта, против его родных. Она изводила страдающую Альпаиду. Она, наконец, своими более чем своеобразными представлениями о благе государства готова была погубить все, чего добились государственные мужи Арвернии! И в трагедии с Карломаном тоже была ее вина, пусть и невольная: она распалила своего царственного сына, так что Карломану пришлось остановить его столь дорогой ценой.

Тем не менее, при встрече Дагоберт и Бересвинда приветствовали друг друга с изысканной церемонной вежливостью. Бывший коннетабль поклонился королеве-матери в пояс, а та кивнула головой. И лишь по блестящим точкам в ее глазах можно было понять, насколько она напряжена при этой встрече.

- Приветствую тебя, принц Дагоберт, доблестный бывший коннетабль! - проговорила она, сделав акцент на слове "бывший". - Как твое самочувствие? Теперь ты сможешь, наконец-то, отдохнуть вволю! Меня удивляет, что ты поднялся с постели так рано. Ведь тебе некуда теперь спешить!

Разумеется, их встреча просто не могла пройти по-другому, без язвительных подколок и издевок! И Дагоберт это представлял, и ответил ей под стать, прекрасно сознавая, что этого она и ждет:

- Пока еще мне рано отдыхать! Сам король призвал меня, чтобы обсудить мою почетную отставку, но также и виды будущей войны. Государь спрашивал, как бы действовал я на месте моего сына Хродеберга, и я одобрил его замыслы будущего ведения войны. Хродеберг достойно заменит меня во главе арвернского воинства! Он - совсем как я, только моложе и лучше. Впрочем, ведь ты хорошо знала Хродеберга прежде, государыня! Но быть коннетаблем Арвернии гораздо труднее, зато и почетнее, чем рыцарем королевы Бересвинды.

Королева-мать почувствовала, как у нее забилось сердце. Хродеберг, навсегда потерянный и все еще желанный! Она гордилась им, верила, что он принесет неувядающую славу арвернскому оружию. Но в то же время тосковала по нему, продолжала любить его всей душой, быть может - сильнее, чем когда он был рядом с ней.

Проклятый старик знал, куда уколоть ее, он просто не мог удержаться от маленькой мести, слишком долго рос между ними счет, чтобы теперь считаться друг с другом. За такое мог быть лишь один ответ. Она, в свою очередь, напомнит ему о величайшем его горе!

- Пусть воинская слава Хродеберга послужит тебе утешением в дни скорби, почтенный Дагоберт! Ибо твоя дочь Альпаида скоро останется безутешной вдовой, похоронив Карломана. Безусловно, гибель великого майордома станет тяжким горем для всей королевской семьи. Но труднее всех придется вам: тебе, твоей дочери, внукам... На бедняжку Альпаиду уже и теперь жаль глядеть: вся высохла, кожа да кости!..

При этих словах Паучихи, Старый Лис сильно побледнел, жесткие складки вокруг губ пролегли глубже, будто прорезанные ножом. Он с ненавистью взглянул в исполненное злобной радости лицо королевы, вспоминая, как накануне она напоминала Альпаиде о ее горе, расчетливо толкая ее к могиле. И сейчас она продолжала то же, рассчитывая, что он, принц Дагоберт, сломается, и его дочь - тоже, и что их похоронят вслед за Карломаном.

Но нет, государыня Бересвинда! Рано ты торжествуешь победу, и все твои замыслы полетят кувырком, когда Карломан вернется к жизни! Тогда наступит счастливый день для всей семьи майордома Арвернии. И тогда же они отстранят от власти Паучиху, ибо за все, что она предпринимала хотя бы лишь в последнее время, она вполне заслужила это.

Но, к сожалению, Дагоберт не имел права высказать ей всего, что думает. А потому он отозвался, приняв непроницаемый вид, столь часто помогавший ему:

- Моя дочь желает и в жизни, и в смерти быть рядом с мужем, подобно героиням древности. Я принял ее выбор и горжусь ею, хоть судьба дочери и зятя причиняет мне жестокую боль. Желал бы я, чтобы все родители могли так гордиться своими детьми!

- Кстати, о детях, - вкрадчиво проговорила Бересвинда. - Должно быть, ты рад также и тому, что твой младший сын Герберт отныне Жрец-Законоговоритель? Я уверена, что во время погребальных церемоний он будет поддерживать своих родных.

Что ж, она умела задеть по больному, грамотно изучила слабое место каждого! Всерьез задевают только те упреки и насмешки, что действительно справедливы, в которых, как в зеркале, можно узнать себя. И Дагоберт, глубоко вздохнув при упоминании враждебного ему сына, тихо произнес:

- Я рад, что Герберт сумел столь высоко подняться среди жрецов, причем будучи еще молодым! Среди моих детей не было бездарных. А его выбор касается только богов и его совести. Не скрою: порой родителям бывает тяжко, если выросшее дитя выбирает кривой путь, не слушаясь их советов. Но бывает еще хуже: когда именно советы любящих отцов и матерей толкают послушных детей на кривой путь.

Глядя цепким взором в глаза Старому Лису, Паучиха увидела в них призрак окровавленного меча, которым ее царственный сын разрубил плечо Карломану. Несомненно, он ясно намекал ей на то, о чем никто при дворе не осмелился говорить прямо! Ярость закипела в Бересвинде. Неужели Герберт прав, и от нападок Дагоберта она избавится, только когда он упокоится в королевском склепе, вместе со своей дочерью и зятем?.. Впрочем, он так и не смог пошатнуть ее прежде, занимая пост коннетабля. Не сможет и теперь, лишившись власти!

- Тебе виднее, почтенный принц Дагоберт, - мягко проговорила она, будто соглашаясь. - У меня никогда не было ни желания, ни времени, чтобы изучать чужие семейные истории. У тебя же отныне будет довольно свободного времени, которое можно употребить и на это с таким же толком, как и на что-нибудь другое. Но мне, к сожалению, совершенно некогда! Ибо король может освободить от обязанностей коннетабля, и вообще кого угодно из самых высокопоставленных людей. Но освободить мать короля от этого звания, дающего и честь, и великие заботы, может лишь смерть!

Вот теперь перед Дагобертом стояла настоящая Паучиха: изощренная в интригах и одновременно решительная, и очень опасная! Она намекала, что никто не сможет затмить в сердце короля родившую его, что она всегда сможет удержать власть, обратившись к сыновним чувствам короля Хильдеберта. И, что хуже всего: Дагоберт признавал, что так может сбыться. Ибо ему было известно, что король сохранил слишком много от детской привязанности к матери, хоть и злился на нее из-за Хродеберга, руководствуясь самолюбивой мальчишеской ревностью. Даже когда Карломан вернется к делам, им всем придется основательно потрудиться, чтобы доказать королю, что его матушка не вправе вмешиваться в политику Арвернии! Но все же, Дагоберт рассчитывал, что доказательства против Паучихи, что они с сыном нашли в архиве Карломана, перевесят голос сердца. Тем более, что и сам Карломан скажет свое слово. А можно было не сомневаться, что ради чудом вернувшегося к жизни дяди король сделает что угодно, лишь бы загладить свою вину. Слово Карломана станет для него законом, по крайней мере, на некоторое время. А если еще  королеве Кримхильде удастся вполне завладеть сердцем своего взбалмошного супруга, то семейные радости отвлекут короля от привязанности к матери... И Бересвинда Адуатукийская получит то, что готовила другим!

Однако Дагоберт не упивался еще не осуществленными победами. Какой бы тогда был из него полководец! Позволил себе помечтать лишь настолько, чтобы надежда придала сил, голову же оставляла ясной. И ответил, насмешливо поджав губы:

- Да сохранят боги Арвернию от твоего дальнейшего вмешательства в политические и семейные дела твоего царственного сына!

От жгучего взгляда Бересвинды мог разгореться большой костер.

- Что до государственного вмешательства, то в последние черные дни только я одна позаботилась о должных мерах, чтобы укрепить власть короля, смыть кровавое пятно с его имени! Я поставила надежных людей, чтобы помогали править государством, войском и храмами. Я сделала так, что весь народ узнал, что в гибели Карломана виноваты злобные альвы, а король мог оправдаться перед всеми!..

- При помощи Ги Верденнского, этого проклятья времен Хильдеберта Строителя, моего несчастного брата! - печально и гневно перебил Дагоберт. - Одумайся, Бересвинда! От таких непродуманных методов потом получается еще хуже! Ты была еще молода и недолго жила в Арвернии, когда в прошлый Священный Поход кровь людей и альвов лилась, как вода. Но я помню все! Старший из моих царственных братьев закончил жизнь в тоске и одиночестве, задолго до срока. Если бы ты могла думать об отдаленных последствиях сегодняшних поступков, ты бы не обрекала своего последнего оставшегося сына на такую же судьбу, Бересвинда!

Но напрасны были все увещевания, впрочем, Дагоберт и не надеялся, что Бересвинда прислушается к нему. Слишком самонадеянна она была, и слишком привыкла верить, что не может ошибаться.

- Я посвятила всю жизнь благу Арвернии и моего сына, пожертвовала ради них самым дорогим, - прошипела она, имея в виду Хродеберга и неродившегося ребенка, что мог у них быть. - И после этого ты смеешь говорить, что я плохо помогаю королю?!

- О дереве судят по плодам, о человеке - по результатам его дел, - невозмутимо отозвался Дагоберт.

Старые враги сверлили взглядами друг друга, не желая расходиться, не выплеснув свою ярость.

[katarsis]

Отношения накалились до предела. Нет, не ужиться им в одном дворце.

Бересвинда всё ещё любит и тоскует о Хродеберге. Выходит, тот, кто недавно подслушал его разговор с Ангерраном, был не шпион Бересвинды? Потому что, мне казалось, не в её характере прощать такое. Но кто же это тогда был?

[Карса]

Страсти накаляются. Дурокортерский двор становится полем боя между сторонниками разных политических сил. Всё же любопытно, на королеву-мать действует проклятие, мешая верно оценить ситуацию, или это её личная особенность, которую проклятие только несколько усиливает?
А ведь имеет значение не только то, что Карломан возвращается к жизни и скоро очнётся, но и как это произойдёт. Жаль, королеву-мать вряд ли хватит кондрашка при виде восставшего Карломана.

[Артанис]

Благодарю, эрэа katarsis, эрэа Карса!

Отношения накалились до предела. Нет, не ужиться им в одном дворце.

Бересвинда всё ещё любит и тоскует о Хродеберге. Выходит, тот, кто недавно подслушал его разговор с Ангерраном, был не шпион Бересвинды? Потому что, мне казалось, не в её характере прощать такое. Но кто же это тогда был?

Вопрос в том - кто кого выживет из дворца.
Да, в ней их разлука, пожалуй, даже усилила чувство.
Со временем выяснится, кто за ними подглядывал!
Пока я предполагаю, что это могла быть графиня де Кампани. Она могла подглядывать из покоев Бересвинды и не донести ей, поскольку имеет свои цели.

Страсти накаляются. Дурокортерский двор становится полем боя между сторонниками разных политических сил. Всё же любопытно, на королеву-мать действует проклятие, мешая верно оценить ситуацию, или это её личная особенность, которую проклятие только несколько усиливает?
А ведь имеет значение не только то, что Карломан возвращается к жизни и скоро очнётся, но и как это произойдёт. Жаль, королеву-мать вряд ли хватит кондрашка при виде восставшего Карломана.

Напряженность между Дагобертом и Бересвиндой существовала давно, но Карломан сдерживал и примирял их. А когда его нет, да еще случилось несчастье с ним при таких необычных обстоятельствах, борьба обострилась.
Я думаю, что все вместе. Но скорее личное свойство, усугубленное проклятьем. Дагоберт вот думает, что Бересвинда - хороший тактик, но плохой стратег: может грамотно спланировать краткосрочную интригу, но неспособна просчитывать отдаленные последствия поступков.
Надеюсь, в скором времени увидим возвращение Карломана к жизни!

Глава 25. Старые враги (окончание)

И Бересвинда не замедлила с ответом. Она ехидно ответила Дагоберту в его же духе, насмешливо кривя губы:

- Тебе уж следовало бы помолчать, даже если я совершала некоторые ошибки, как тебе кажется! Ведь это ваше семейство защищает мою невестку, королеву Кримхильду. А между тем, никто иной как она виновна в гибели Карломана! Она спровоцировала короля на вспышку ярости. А, если бы я не следила за ней, как кошка за мышью, она обманула бы короля со своим любовником-нибелунгом. И ты, винящий во всем меня, почему-то не спросишь за все с нее!

Дагоберт был готов противостоять Паучихе. Ему не в первый раз приходилось спорить с нею, готовой на все ради власти над Арвернией. И он ответил, сохраняя полное хладнокровие:

- Ты вправду ничего не поняла, Бересвинда, готовая сломать жизнь собственному сыну, лишь бы все было по-твоему! В чем виновна бедная девочка, которая вот уже два года не может наладить отношения со своим мужем, потому что ты препятствуешь им? Ты с первого дня подозреваешь Кримхильду невесть в чем, в то время как сам Карломан счел ее достойной стоять во главе Арвернии рядом с королем! Кримхильда была виновна разве в том, что не продумала до конца возможных последствий, пытаясь привлечь внимание короля. Но твоя непредусмотрительность, о, королева придворных интриг, - голос Дагоберта был полон непередаваемой иронии, - непростительна для той, кто мнит себя самой сведущей в управлении государством!

Так разгорался спор двух старых врагов, столь же ожесточенный, как и накануне, в храме. Но при этом, с виду оба оставались вежливы, как подобало правителям королевства.

- Вот как ты считаешь! - насмешливо протянула Бересвинда. - Готов все поставить с ног на голову, лишь бы не признать, что и Карломан тоже мог ошибаться! Он ошибся в нибелунгской принцессе, предназначив ее в жены моему сыну. Если бы я не охраняла его брак, чего доброго, Кримхильда уже одарила бы королевскую семью Арвернии ребенком, прижитым от Рыцаря Дикой Розы! Но я с самого начала предостерегала сына и всех окружающих против этой женщины - и была права! Ибо боги дали мне право охранять семейный очаг сына. Кто, как не родители, лучше всех позаботятся о счастье своих детей?

Глядя в темные, воодушевленно блестящие в этот миг глаза Бересвинды, Дагоберт тихо процедил:

- Если бы я с покойной Гербергой вмешивались в жизнь наших детей, как ты - в семейную жизнь своих, никогда не позволили бы Хродебергу любить тебя, Бересвинда! Любая другая судьба была бы лучше для моего сына, чем посвятить тебе жизнь, с юности и до седых волос служить тебе! Но мы с женой приняли его выбор, каков он есть, и позволили сыну следовать своему сердцу, обращались с ним, как со взрослым разумным мужчиной. Так ли ты воспитывала своих сыновей?

Вопрос бывшего коннетабля застал королеву-мать врасплох. Она всю жизнь искренне верила, что никто лучше нее не может позаботиться о ее сыновьях, которые, один за другим, занимали престол Арвернии; что они, даже становясь взрослыми, нуждаются в ее материнских заботах. Что же здесь не так? Ведь права матери чтят даже боги, как же можно упрекать ее?

Паучиха с ненавистью взглянула на старика, столько лет бывшего ее самым опасным, упорным и стойким противником. Не раз за последние годы она думала устранить его. Но щадила ради Хродеберга, любившего своего отца, а также потому, что военные таланты Дагоберта были нужны Арвернии. Ибо благо королевства всегда было для нее важнее собственной пользы. Как же он может после этого говорить, что она недостойна править государством?!

И королева-мать проговорила гордо, с яростным торжеством глядя в глаза Дагоберту; хоть и вежливые, речи ее были жгучими, как крапива:

- Погляди, принц Дагоберт, как сложилось теперь! Сами боги показали, что я была права! Вороны Вотана видели, что трагедия с Карломаном - величайшая беда, какая только могла постигнуть Арвернию! И я бы многое отдала, чтобы он, с его богатыми дарованиями, с влиянием в королевстве и за его пределами, продолжал помогать моему царственному сыну. Но его нет, и я, и никто иной, не позволила разразиться всеобщей грозе! Я договорилась с Женевьевой Армориканской, и она пообещала мне не поднимать "детей богини Дану" на восстание! Я направила народ к новой цели и помогла Хильдеберту оправдаться перед арвернами! Я назначила на важные должности способных людей, которые будут исполнять мою волю. Я все еще королева Арвернии! А кем будешь ты, Дагоберт, уйдя на покой? Ты сейчас как старый, ущербный месяц, чье время прошло. Скоро ты совсем уйдешь с небосвода, скроешься, станешь невидим. А я останусь стоять рядом с моим царственным сыном, стану укреплять его власть и направлять его волю. И больше уже никто не посмеет препятствовать мне! Ибо ты - никто, а Альпаида, как ты сам говоришь, разделит судьбу Карломана. И тогда я заставлю Кримхильду быть покорной женой Хильдеберту. Пусть почтет за великую честь для себя, если ей позволят произвести на свет наследника арвернского престола и сидеть на троне рядом с ее супругом. О самостоятельном вмешательстве в политику она пусть забудет и думать, если хочет оставаться живой и на свободе! Без своих заступников ей придется смириться!

Бересвинда говорила горячо, торопясь высказать все, что было у нее на душе. Она торжествовала победу над противником, с которым боролась столько лет.

А Дагоберт, глядя на нее, вспоминал все, что прочел недавно о преступлениях Паучихи, тайных и явных, в архиве Карломана, и чему сам был свидетелем. Эта женщина, которую воистину следовало назвать не Бересвиндой, а Ангрбодой, "Предвещающей Беду", своим недобрым советом погубила старшего и самого одаренного из своих сыновей. Ее оплошность виной тому, что в королевский замок занесли оспу, погубившую второго сына и внуков Бересвинды, а также супругу Дагоберта, принцессу Гербергу! И теперь Старый Лис глядел в глаза убийце жены, соблазнительнице сына, виновнице трагедии с Карломаном, той, кто сознательно изводила Альпаиду, настраивала Герберта против родных, и похвалялась сейчас своими успехами, радовалась, что станет властвовать единолично, устранив со своего пути все препятствия.

Старый Лис хотел возразить Паучихе. В острых, как ножи, словах, напомнить, чтолько бед принесли ее действия самым близким, и сколько принесут еще, если она не остановится. Сказать, облегчив душу - он осторожно, ни единым словом не намекнув, откуда ее будет ждать возмездие, и не насторожить ее, чтобы она не догадалась, откуда он знает о деяниях прошлого. Возможно, Паучиха проигрывала в стратегии отдаленных последствий, не умея их правильно просчитывать, но в тактике сегодняшнего дня она разбиралась великолепно. Дагоберт не раз убеждался в том. Ей нельзя было давать ни единой зацепки, она мигом постарается выяснить, откуда он знает слишком много...

Напряженным исканием мысли бывший коннетабль нащупал слова, чтобы высказать в лицо Бересвинде, нанести ей настоящий удар. Но внутреннее напряжение, трудные, полные горечи недавние дни, почти бессонные ночи, - все это сразу сказалось против старого полководца, напомнив, что необходимо беречь силы. Сердце его вдруг пропустило удар, и леденящее кровь ощущение пронзило насквозь, прежде всякой боли, словно земля вдруг ушла из-под ног. В следующий миг он понял, что может дышать по-прежнему, и сердце продолжило биться, хоть и учащенно. Но этот миг падения в ничто, - после него еще требовалось придти в себя.

Уловив мгновение слабости противника, заметив его свинцовую бледность, королева-мать цепко прищурилась, словно ястреб, готовый камнем пасть на добычу. Она была моложе и сильнее, и готова была восторжествовать над бывшим коннетаблем.

Тот же выпрямился, готовясь все же ответить Бересвинде, как она того заслуживала. Ибо он не привык отступать, оставив противнику поле боя. Но как раз тут в коридоре послышались шаги, и на сей раз мужские - твердая, четкая поступь двух пар ног. И Старый Лис по-прежнему чутким ухом угадал, что это идут Хродеберг и Ангерран, направляясь на аудиенцию к королю.

Он мгновенно изменил свой замысел и приготовился, как актер на театральных подмостках, сыграть перед Паучихой отступление, дабы она сочла его слабее, а значит - безопаснее для ее власти, чем на самом деле. Таких, как она, губит излишняя уверенность в своих силах, - Дагоберт часто встречал подобных личностей среди скороспелых военачальников, избалованных первыми удачами.

И он в самом деле отступил на шаг, ссутулился, дыша часто, с хрипом. При этом он, полузакрыв глаза, продолжал следить за выражением лица Паучихи. И дождался, когда злорадство на этом лице сменилось выражением видимого сочувствия. В точности как вчера, перед Альпаидой...

- Что с тобой происходит, почтенный принц Дагоберт? - очень мягким тоном осведомилась Бересвинда. - Тебе неможится? Кто-нибудь, приведите королевского лекаря! - приказала она, обернувшись к фрейлинам, столпившимся позади безучастной стайкой.

Но Дагоберт с видимым усилием поднял руку, медленно покачал головой.

- Нет-нет, благодарю тебя, государыня! Это пройдет... скоро все пройдет...

- Но что же с тобой, мой почтенный родич? - участливо поинтересовалась королева-мать, как по капле впитывая его слабость, словно та придавала ей новые силы.

Дагоберт насмешливо изогнул тонкие губы.

- Просто старость, госпожа королева! Однажды и ты почувствуешь на себе ее необоримые объятия. Незаметно приближается она, и вроде бы, все длится, как всегда, и ты сперва не замечаешь разницы между собой, каким был вчера, и каким сделался сегодня. Но уже не так быстро бежит по жилам кровь, и хуже сгибаются суставы, и сделанные усилия утомляют быстрее прежнего, а времени для отдыха требуется больше. Так приходит старость. Только Громовержец Донар пал перед ней лишь на одно колено. Всех же остальных она рано или поздно укладывает на спину. Я, чувствуя ее неумолимое приближение, уступил свое место Хродебергу, не дожидаясь, пока моя старость начнет вредить делу, которому я отдал жизнь. Счастлив тот, кто взрастил себе надежных преемников и может уйти на покой, зная, что его дело будет продолжено.

Дагоберт говорил нарочито медленно, переводя дыхание, наблюдая, как его слова доходят до ума Паучихи. Она же внимательно прислушалась, как бы спрашивая совета у собственного тела, все еще бодрого и крепкого. Ведь ей было предсказано дожить до самой глубокой старости; но что она будет чувствовать и думать тогда, - это пока было неведомо ей, как дерево в начале осени не знает о снегопаде, который зимой согнет его ветви до самой земли.

И она с тем же видимым участием обратилась к Дагоберту:

- Говорила же я, почтенный принц: тебе необходимо больше отдыхать, беречь здоровье! Ну да теперь, когда государственные заботы перестанут отягощать тебя, почувствуешь себя лучше!

Старый Лис глубоко вздохнул, словно бы жалуясь без слов. В сущности, он был не так уж стар. В их роду жили и подольше; из ныне живущих был ярким доказательством тому его дядя, Сигиберт Древний, все еще правящий Арморикой. Был очень стар и более дальний родственник, Бертрам Затворник. Но они жили вдали от тревог Дурокортерского двора, тогда как он, Дагоберт, пропускал через себя все политические, военные и семейные распри последних десятилетий. Вот они и сказывались теперь на его здоровье.

И он усмехнулся, давая понять королеве-матери, что ценит ее заботу о нем. А сам внимательно ждал, когда из-за угла выйдут его сын Хродеберг и внук Ангерран, чтобы застать здесь очередную стычку старых врагов.

[katarsis]

Что ж, Дагоберта не зря называют Старым Лисом. Как бы ни хотелось высказать Паучихе всё, что о ней думает, он предпочёл осторожность. Если Бересвинда заподозрит, что есть какая-то надежда, наверняка, начнёт копать. И, кстати, если догадается надавить на графиню де Кампани, та может и проболтаться, что с Карломаном не всё так просто. Тут, правда, вопрос, поверит ли королева или решит, что родные Карломана свихнулись от отчаянья. Вот Ги Верденнский - тот бы поверил, но это другая история. До него, если слухи и дойдут, то не через Бересвинду, не такие они задушевные друзья, к счастью. И всё равно, осторожность лишней не будет. Если противники Карломана заподозрят правду, то поторопятся закрепить все свои достижения так, что их невозможно будет отменить.
Пришло в голову. Раз уж Дагоберт - коннетабль, то, наверное, Карломана сейчас воспринимает, как засадный полк, о котором противники ни в коем случае не должны узнать заранее.

[Артанис]

Благодарю, эрэа katarsis!

Что ж, Дагоберта не зря называют Старым Лисом. Как бы ни хотелось высказать Паучихе всё, что о ней думает, он предпочёл осторожность. Если Бересвинда заподозрит, что есть какая-то надежда, наверняка, начнёт копать. И, кстати, если догадается надавить на графиню де Кампани, та может и проболтаться, что с Карломаном не всё так просто. Тут, правда, вопрос, поверит ли королева или решит, что родные Карломана свихнулись от отчаянья. Вот Ги Верденнский - тот бы поверил, но это другая история. До него, если слухи и дойдут, то не через Бересвинду, не такие они задушевные друзья, к счастью. И всё равно, осторожность лишней не будет. Если противники Карломана заподозрят правду, то поторопятся закрепить все свои достижения так, что их невозможно будет отменить.
Пришло в голову. Раз уж Дагоберт - коннетабль, то, наверное, Карломана сейчас воспринимает, как засадный полк, о котором противники ни в коем случае не должны узнать заранее.

Великолепный комментарий! Получив такой, хочется мурлыкать уже не как кошка, а как пещерный лев.
Лучше, конечно, чтобы Бересвинда ничего не заподозрила до последнего мгновения! И то, что Дагоберт притворился перед ней слабее, чем есть, позволит усыпить ее бдительность.
Надеюсь, что возвращение Карломана все же застанет его врасплох. А она, хоть и ценит его заслуги, но так ловко уже переделила все должности в Королевском Совете!
Ассоциации сразу с Лютобором Яргородским и Засадным Полком на Журавлином поле, в "То, что всегда с тобой". Что ж, Дагоберт мог бы оценить такую уловку, недаром он и сам был мастером по военным хитростям.
Хотя, пожалуй, он характером и талантами ближе все-таки к Радвиласу. Яргородец же магическими способностями и связью с оборотнями больше напоминает Карломана. А также тем, что тоже заботится о молодых и взбалмошных правителях. Пусть его ученики были куда более адекватны, чем Хильдеберт.

Глава 26. Дети Старого Лиса (начало)

Такую сцену застали, выйдя из-за угла, Ангерран и Хродеберг. Они увидели лицом к лицу бледного, как мел, Дагоберта, и торжествующую перед ним Бересвинду.

Ее гордое, исполненное злорадства лицо в очередной раз стало жестоким укором Хродебергу. Он в очередной раз убедился, какова на самом деле дама его сердца. Увидев, что происходит, он мгновенно понял, что Бересвинда причинила боль его отцу. Бросив на нее пронзительный взгляд, он не выдал своих истинных чувств.

Хродеберг с Ангерраном, приблизившись, поклонились королеве-матери и бывшему коннетаблю.

Бересвинда обернулась к ним и мягко проговорила:

- Здравствуй, Ангерран, виконт Кенабумский! И ты здравствуй, Хродеберг, возведенный в звание коннетабля! - она задержала глубокий вздох, преодолевая тоску, которую вызвал в ней облик ее бывшего рыцаря.

- Да хранят тебя боги, государыня Бересвинда! - первым ответил Ангерран, а затем обернулся к деду: - Здравствуй, принц Дагоберт, отец и дед наш! Как ты чувствуешь себя?

Прежде чем Дагоберт ответил, вмешалась Бересвинда, лицемерно проговорив с видимым сочувствием:

- Мы с принцем Дагобертом только что беседовали о здоровье. К сожалению, ему сегодня и вправду неможется. Позаботьтесь о нем, прошу вас! - проговорила она, увещевая мужчин.

Лицо Хродеберга стало твердым, как камень.

Ангерран с тревогой спросил у деда:

- Как ты чувствуешь себя?

Дагоберт взглядом успокоил внука и слабо улыбнулся, продолжая играть роль для Бересвинды:

- Не тревожьтесь, родные мои! Все будет хорошо...

Но его тон не обманул Ангеррана. Тот осторожно проговорил, поглядев на Бересвинду:

- Государыня, нас ожидает король! У меня и герцога Хродеберга совсем нет времени. А принцу Дагоберту необходимо отдохнуть.

Королева-мать кивнула головой в траурном уборе.

- Ты прав, виконт! Ну что ж, я собиралась навестить принцессу Бертраду, - и она ушла, в сопровождении свиты фрейлин, убежденная в своей полной победе над ослабевшим Старым Лисом.

А Хродеберг с Ангерраном уже не сводили тревожных глаз со старика. Тот тихо улыбнулся, давая им понять, что победа в сегодняшней стычке с Паучихой осталась за ним.

Выпрямившись, Дагоберт проговорил по-военному четко:

- Все будет хорошо! Ступайте к королю, а я буду ждать вас в кабинете майордома.

Его сын и внук чуть помедлили, не скрывая беспокойства за него. Но Дагоберт держался бодро, а им приходилось спешить. И они ушли, а старик направился в кабинет майордома.

Проводив отца взглядом, Хродеберг тихо сказал Ангеррану, направляясь вместе с ним к кабинету короля:

- Новая забота у нас до того времени, как оживет Карломан: как сделать, чтобы все наши близкие оставались живы и здоровы? На моем отце уже лица не было после спора с Бересвиндой! Да и Альпаида рискует не меньше. Они не берегут себя, ввязываясь при дворе в хоть и бескровные, но не менее ожесточенные сражения.

Ангерран вздохнул в ответ, сам не меньше беспокоясь за мать и деда.

- Я разделяю твою тревогу, дядя Хродеберг! Но, к сожалению, мы не вправе им помешать. Мой дед - воин, и матушка - истинная наследница воинственных королей Арвернии. Они все равно будут сражаться за тех, кто им дороже жизни. Мы не вправе им помешать. Можем только принять их выбор с уважением.

Хродеберг кивнул в ответ на слова племянника и погрузился в еще более печальные размышления, которые всколыхнула в нем встреча с Бересвиндой.

Теперь он понимал, насколько прав был его отец, всю жизнь не скрывавший неприязни к этой женщине, прикрывающей свою жажду власти благом Арвернии! Вчера она изводила его сестру, а сегодня чуть не довела его отца до приступа болезни - и все, руководствуясь теми же представлениями о государственном благе! Если бы она не считала их слабее, чем есть, могла бы и устранить отца и Альпаиду ядом или иным тайным средством, в твердой уверенности, что благо Арвернии требует лишь ее единоличного владычества!

При этой мысли Хродеберг сильно сжал чехол черной кожи, инкрустированный серебром, в котором лежал чертеж междугорской границы. Ангерран заметил это, но ничего не сказал дяде, сам погруженный в напряженные мысли: как уберечь мать и деда от нападок Паучихи без их собственного ведома, чтобы они смогли встретить отца, когда он оживет? 

Размышляя так, дядя и племянник незаметно пришли к кабинету короля.

У дверей стоял один из паладинов, как всегда, в полном доспехе. Узнав королевских родственников, он почтительно кивнул.

- Маршал запада Хродеберг, герцог Блезуа, и виконт Ангерран Кенабумский явились на аудиенцию к Его Королевскому Величеству по его приглашению! - произнес Ангерран.

Паладин учтиво кивнул им и подвинулся, отворяя дверь. И они вошли в кабинет короля.

Хильдеберт, только что обсуждавший с бывшим коннетеблем назначение его преемника, сидел за письменным столом с сосредоточенным видом. Увидев родичей, он кивнул им:

- Здравствуй, кузен Ангерран! И тебе доброго дня, Хродеберг! Твой почтенный отец только что говорил, что ты разработал великолепные методы ведения предстоящей войны с Междугорьем. Садитесь же оба и поделитесь ими со мной!

- Пусть хранят тебя боги, государь! - ответили почти слитно его родичи, усаживаясь напротив короля.

При взгляде на него, Хродеберг продолжал видеть перед собой его мать, Бересвинду Адуатукийскую. Хвала бессмертным богам, теперь-то, наконец, с этим наваждением покончено! Он будет коннетаблем Арвернии, но не игрушкой в ее руках!

Подумав так, Хродеберг тут же взял себя в руки. Вынул из футляра и развернул на столе чертеж, показывая королю недавно сделанные пометки. Все трое склонили головы, внимательно разглядывая начертание восточных границ.

- Вот, государь, о чем говорил мой отец! - сообщил Хродеберг. - Он сам, вместе со мной, Ангерраном и Варохом обсуждали ход предстоящей войны. Так что прошу тебя, государь, учесть и их заслугу в создании наших замыслов, - скромно проговорил будущий коннетабль.

- Поверь, государь: герцог Хродеберг уменьшает свои заслуги, - вмешался Ангерран.

Его царственный кузен кивнул в ответ. Указал Хродебергу на одно из мест на чертеже, дважды подчеркнутое:

- Почему вот этот перевал у тебя отмечен особо?

- Потому что здесь самое удобное для междугорцев место. Здесь через перевалы проложены хорошие дороги, и может пройти рыцарская конница. Предполагаю, что в долине, лежащей за перевалом, и разгорятся основное противостояние. Хотя, конечно, необходимо держать под наблюдением и остальные перевалы.

Хильдеберт остро взглянул на будущего коннетабля и спросил, думая смутить его неожиданным вопросом, подражая Карломану:

- А если вдруг междугорцы прорвутся не там, где их ждут? И распространятся как саранча, кормясь за счет местных жителей?

Хродеберг невозмутимо пожал плечами.

- На этот случай будет объявлен приказ всем местным баронам и сеньорам: пусть соберут всех своих вилланов, их скот и имущество, и пустят в крепость, наглухо закроют ворота. Что не смогут взять с собой - пусть уничтожат. Поля, зерно - все! Чтобы вторженцам нечего было есть на арвернской земле, негде преклонить голову и нечем кормить коней. А, чтобы всегда знать, что задумал враг, существует разведка. Она уже сейчас приносит ценнейшие сведения. При более-менее сходной численности и вооружении двух войск выиграет то, что лучше осведомлено о действиях противника!

Хильдеберт уважительно кивнул, признавая, что сын Дагоберта говорит, как подобает полководцу. Затем помолчал, разглядывая отмеченные на чертеже направления и участки границы, которые были наиболее важны.

- Хорошо еще, что граница с Междугорьем, хоть и протянулась далеко, но по большей части проходит в горах. Не так-то легко им вторгнуться к нам!

- Верно, государь, но только на природные границы не следует полагаться, - осторожно заметил Ангерран.

И снова надолго замолчал, позволяя Хродебергу говорить перед королем, ибо сегодня был его день. 

И король прищурился, спрашивая у своего нового главнокомандующего:

- Как по-твоему, успеют ли наши союзники подвести войска, чтобы встретить междугорцев на границе вовремя?

- Успеют, государь, если будут держать сформированные войска наготове и пошлют их в поход, как только из Междугорья придут вести, что там готовы идти на Арвернию. Будем надеяться, что Союз Карломана нас не подведет!

- Да помогут боги, чтобы он сплотился сообща с нами, как пальцы на одной руке, хотя бы во имя того, чье имя носит! - отрывисто прошептал Хильдеберт. - Но ты допускаешь, что может пойти и не так?

Хродеберг пожал плечами.

- Полководец, готовящийся вести войну, опираясь на союзников, должен на всякий случай быть готов справиться и без них! На самый крайний случай, государь, твое войско сможет продержаться кое-как, при помощи местных баронов, стражей границы, и братства Циу, владения которого тоже лежат на востоке.

Король одобрительно кивнул.

- Да, да! Вовремя я распорядился усилить братство Циу! Мои царственные предки совсем не зря даровали им земли не где-нибудь, а именно на границе с Междугорьем!

- Верно, государь, это было мудрое решение, и братство Циу хорошо послужит тебе! - пообещал Хродеберг. - Что ж, сообща мы постараемся как-нибудь выстоять! Однако, государь, междугорские и тюрингенские воинства многочисленны и прекрасно обучены, их сила выкована в долгих войнах. Посему, против них впору идти всем окрестным странам. Если же мы останемся в одиночестве, я смогу ручаться только за одно: мы, в любом случае, сделаем все, что в наших силах. Не менее, но и не более.

- Если Арвернии придется принять бой в одиночестве, то, даже если мы выстоим, вполне вероятно, что война затянется, и возможно, междугорцы сумеют захватить часть наших земель, ибо у нас не хватит сил сразу же изгнать их прочь, - вмешался Ангерран. - Вот почему я очень прошу тебя, государь: добейся, чтобы наши союзники захотели сражаться вместе с нами!

Король задумчиво потер пальцами синеющий после бритья подбородок. Задумался о Священном Походе, для которого тоже потребуются и люди, и оружие, и средства. И еще он вынужден был думать об Арморике - да помогут все боги арвернов и "детей богини Дану", чтобы там восторжествовал мир, эта война была бы совершенно не нужна Хильдеберту! Если придется воевать на нескольких сторонах сразу, трудно будет Арвернии выстоять в одиночку!

- Я добьюсь, чтобы Союз Карломана встал вместе с нами, все как один! - казалось, это проговорил совсем другой человек, не тот воинственный молодой король, что любил только турниры и охоту. Он многое пережил и многому научился. И Хродеберг, и Ангерран, заметив это, радовались про себя: теперь, когда Карломан вернется к жизни, его порадует, что царственный племянник стал меняться в лучшую сторону!

Король же спросил у Хродеберга, вновь, подражая Карломану, неожиданно сменив тему:

- Сумеешь ли ты, став коннетаблем Арвернии, предусмотреть все уловки междугорцев?

Хродеберг выдержал его взгляд, не сморгнув, и ответил, как думал о том, готовясь принять большую ответственность:

- Это решится только на полях сражений, государь! Король Видукинд Междугорский - опытный полководец, и среди его маршалов не бывает бездарных. Я внимательно изучал их тактику - и то, с чем сталкивался сам, и то, о чем слышал по рассказам других военачальников и читал в описаниях сражений. Однако не бывает двух совершенно одинаковых битв. Рельеф местности, время суток, дождь или снег, вышло войско в бой отдохнувшим или усталыми, - все это может изменить ход сражения. И всего невозможно предусмотреть заранее, такие вещи определяются только на месте. Но опытный полководец умеет видеть противника до битвы и учитывает донесения разведки, - так что даже неудачную позицию можно исправить. Одно могу сказать тебе точно, государь: если ты доверишь мне высшее командование, я постараюсь сделать все, что смогу. Как всегда делал мой отец.

Хродеберг держался, как истинный наследник своего отца на военном поприще. И король, подумав немного, кивнул своему полководцу, почти весело.

- Что ж, Хродеберг: я вверяю тебе верховное командование войсками Арвернии! Верю, ты достойно выполнишь обязанности коннетабля!

Хродеберг поднялся на ноги и поклонился королю в пояс.

- Благодарю тебя, государь, за великую честь!

- Церемония твоего назначения, на которой принц Дагоберт передаст тебе жезл коннетабля, произойдет в самые ближайшие дни, - продолжал король воодушевленно. - Еще до церемонии вложения меча в руки дяде Карломану, ибо люди должны видеть, что у нас происходят не только трагические, но и счастливые события! Ты согласен со мной, Ангерран? - внезапно обратился король к своему кузену.

- Вполне разумное решение, государь! - ответил сын Карломана, отметив про себя, что на сей раз его царственный кузен все решил насчет церемонии передачи полководческого жезла самостоятельно, не советуясь ни с кем, а их оповестил о своем решении постфактум, как говорят марцийцы.

Хильдеберт же проговорил, будучи доволен собой, насколько это возможно было в его жизненных обстоятельствах:

- Вот и ладно, что мы все выяснили! Теперь ступайте, и готовьтесь оба к нынешним разнообразным обязанностям! И я буду готовиться к тому, что назначили мне вещие Норны!

В глазах короля былое смятение мешалось с упрямым желанием преодолеть нынешние тяготы. И новый коннетабль вместе со своим племянником, сыном Карломана, поклонились ему с настоящим почтением:

- Пусть пребудут с тобой предвечные боги, государь, и помогут тебе и твоим близким счастливо избыть все беды! - проговорил Ангерран, поднявшись с кресла и тоже поклонившись королю.

Они с Хродебергом покинули королевский кабинет, оставив Хильдеберта в одиночестве. Сами же возвратились в кабинет майордома, где, сосредоточенно разглядывая гобелен-чертеж, их ожидал Дагоберт.

Услышав, как отворилась дверь, он встал из-за стола, выразительно взглянув на сына и внука.

- Как прошла аудиенция у короля? - спросил он нарочито сдержанно, не выдавая своей тревоги.

- Наилучшим из возможных для нас образом, батюшка! - заверил Хродеберг, стремительно пересекая кабинет навстречу отцу. - Видно, что король не меньше нас беспокоится о предстоящей войне с Междугорьем! Он внимательно расспрашивал нас с Ангерраном, и, в конце концов, согласился утвердить меня коннетаблем. Церемония передачи жезла состоится скоро, раньше церемонии вложения меча в руки Карломану.

На губах Дагоберта появилась свободная, ничем не скованная улыбка. Радость за сына позволила ему на миг забыть привычную сдержанность. Он открыл сыну объятия и поцеловал его, проговорив:

- По правде говоря, я всегда мечтал передать тебе жезл коннетабля, с того дня, как сам получил его!

- И я тоже мечтал, и старался быть достойным великой чести и еще большей ответственности, - проговорил Хродеберг, усилием воли изгоняя мелькнувший перед ним лик Бересвинды, утверждавшей, что он всем обязан ей одной.

Ангерран тоже поучаствовал в семейных объятиях, обхватив за плечи сперва дядю, а затем, куда осторожнее, - деда. Когда все немного успокоились, он проговорил, как бы подводя итог:

- Самое главное дело мы благополучно решили! Теперь будем молить богов, чтобы мой отец благополучно вернулся к жизни! И чтобы из Арморики пришли добрые вести!

И его родные согласились с ним.

[katarsis]

Даже как-то странно. Король обсуждает подготовку к войне, а того не замечает, какая война развернулась у него под носом.

Хильдеберт, к счастью, понимает, что война на два фронта - идея никуда не годная. Значит ли это, что он отложит свой Священный Поход до лучших времён? Хорошо бы.
А то вдруг наоборот! Решит поторопиться, чтобы успеть до войны с Междугорьем.

[Артанис]

Благодарю, эрэа katarsis!

Даже как-то странно. Король обсуждает подготовку к войне, а того не замечает, какая война развернулась у него под носом.

Хильдеберт, к счастью, понимает, что война на два фронта - идея никуда не годная. Значит ли это, что он отложит свой Священный Поход до лучших времён? Хорошо бы.
А то вдруг наоборот! Решит поторопиться, чтобы успеть до войны с Междугорьем.

Своих родственников порой бывает труднее понять, чем открытых врагов.
Войны с "детьми богини Дану" он пока не желает. А вот насчет Священного Похода... Будем надеяться, что влияние очнувшегося Карломана пересилит влияние Ги Верденнского.

Глава 26. Дети Старого Лиса (продолжение)

Королева Кримхильда и дамы, ее спутницы, собравшись в одном из залов приюта для сирот, беседовали с юными воспитанниками. Дети в почти одинаковых черных одеждах, в честь предстоящего траура по Карломану, взирали на знатных дам, тараща глаза. Их воспитатели, жрецы, призвали самых приятных видом мальчиков и девочек, потребовали от них вести себя благопристойно. И теперь они учтиво беседовали с королевой и придворными дамами, - мальчики и девочки разного возраста находились в обществе первых дам Арвернии!

- Здравствуйте, воспитанники приюта Идунн! - проговорила королева, сидя в кресле, разглядывая разновозрастных сирот. - Хорошо ли живется вам в приюте? Всем ли вы довольны?

Дети закивали головами, уверяя ее:

- Да, государыня! Мы сыты и живем под крышей. Нас учат законам богов и людей, обучают домоводству и ремеслам, - по очереди проговорили несколько старших воспитанников.

Кримхильда кивнула, ощущая себя неловко среди беднейших из подданных своего царственного супруга. Она сочувствовала им всей душой, и охотно отдала золото ради облегчения их жизни. Но вот как говорить с этими обездоленными детьми, она не знала.

Остальные дамы держались в меру своего характера. Фредегонда сидела рядом с Матильдой и Одой, оглядывая приютских воспитанников из-под длинных ресниц. Может быть, она и побеседовала бы кое с кем из здешних обитателей, своих сверстников. Но ей лучше было не привлекать к себе лишнего внимания.

Рядом с королевой сидели Ираида Моравская и Ротруда. Альпаида устроилась чуть поодаль вместе с Луитбергой. Главный жрец, сидя на скамейке возле кресла королевы, украдкой подзывал некоторых своих воспитанников, кому из них можно было позволить выйти вперед, говорить перед знатными посетительницами.

Альпаида тоже беседовала с детьми, более продуманно, чем молодая королева. И та вместе с дамами внимательно наблюдала за нею.

- Чем вы думаете заниматься, когда вырастете и покинете приют? - спросила графиня Кенабумская у старших детей, лет от двенадцати до пятнадцати.

Хорошенькая девочка, теребя свою белокурую косу, ответила:

- Я с моими подругами умеем ткать. Надеюсь, нас примут на работу в ткацкую мастерскую.

- Мы устраиваем лучших воспитанников в городские мастерские, находим им хороших хозяев, - вмешался жрец.

- Я учусь кузнечному делу. А двое моих друзей - гончарному, - быстро проговорил темноглазый мальчик, не дожидаясь, когда ему дадут слово.

- А я хочу стать воином! - решительно проговорил еще один подросток.

При этих словах Альпаида сильно побледнела и опустила глаза, глядя на свои сложенные на коленях руки. Ибо ей все-таки тяжко далось противостояние с донарианцами, одобрявшими пролитую кровь ее супруга. При упоминании о войне она сразу вспомнила о том юноше, что последовал за "опоясанными молотом". Сколько еще самых храбрых, решительных и воинственных людей будут готовы воевать за донарианцев?..

Графиня Кенабумская сникла и надолго замолчала, больше уже не обращаясь к воспитанникам приюта. Она лишь безмолвно наблюдала в окно за самыми маленькими, детьми, лет по шести-семи, которые в саду затевали игры поодаль от знатных дам. Они бегали за войлочным мячом, катали его в разные стороны по дорожкам, перебрасывали друг другу. Другие дети копались в песке, строя башенки и стены. они напомнили Альпаиде ее собственных сыновей, когда те были детьми, казалось бы, совсем недавно. Дети все бывают похожи, королевские родственники и нищие сироты, пока еще не впитали в себя предрассудки взрослых...

По знаку жреца-наставника, дети вышли из комнаты, где встречались со знатными гостями.

Луитберга, видя угрюмую задумчивость своей свекрови, придвинулась ближе к ней, готовая выполнить любую возможную просьбу.

- Матушка, я могу быть тебе полезной? - участливо произнесла она, однако Альпаида словно бы даже не расслышала ее, глубоко замкнувшись в себе.

Матильда и Фредегонда тоже заметили, что Альпаида погрузилась в печаль. И, с тревогой переглянувшись, приблизились к ней, сели рядом. Герцогиня Окситанская поглядела в глаза супруге Карломана и тихо проговорила, вторя Луитберге:

- Благородная графиня, слышишь ли ты меня? Не нужно ли тебе ничего?

Но Альпаида не отвечала и, казалось, даже не слышала обращенных к ней слов собравшихся дам. Она продолжала глядеть в окно, на мальчика и девочку, возводивших в песочнице замок. Под их руками поднимались башни, стены и остроконечные шпили, а вокруг стояли дети постарше, охраняя маленьких. Альпаида наблюдала за их творением, словно только их маленькая, но уже созидательная жизнь позволяла ей примириться с миром, где ее муж едва не был убит родным племянником, а донарианцы готовились залить всю Арвернию кровью.

Ираида и Ротруда, находившиеся рядом с королевой, тоже глубоко сочувствовали Альпаиде, которая сейчас опять выглядела больной, как в предыдущие дни. И даже Ода де Кампани предпочла придержать язык за зубами, полагая, что у Альпаиды и так мало сил, и сегодняшнего испытания ей будет вполне достаточно.

Фредегонда же наблюдала за графиней Кенабумской из-за плеча Матильды, учась, как надо вести себя при королевском дворе, как держаться в самых трудных обстоятельства. При этом Альпаида вызывала у нее не только сострадание, но и тайное молчаливое восхищение. Ибо внучка вейлы не только видела, но и чувствовала, какую трудную борьбу выдержала Альпаида, прежде чем изнемогла телом и душой. Но и сейчас она отнюдь не сломалась. Несокрушимая верность мужу побуждала ее сражаться за него, хотя удары, наносимые врагами со всех сторон, грозили свалить ее замертво. И это тоже стало большим уроком для Фредегонды. Она узнала, насколько сильна бывает настоящая любовь. Ради нее человек становится способен на все. Любовь дарит силу, помогает бороться, не щадя себя! Фредегонду не оставляло осознание, что ей когда-нибудь пригодится то, что она поняла сейчас.

Юная вейла выразительно взглянула на Матильду и, получив ее молчаливое одобрение, встала со своего кресла и подошла к Альпаиде.

- Госпожа графиня, не нужно ли тебе чего-нибудь? Может быть, принести тебе ключевой воды или молока?

Все было напрасно! Альпаида будто не слышала ничьих слов. Ее состояние заметила королева и придворные дамы, они переглянулись в тревоге. Одна лишь Кродоар де Кампани радовалась про себя, ибо самая опасная противника королевы-матери казалась поверженной.

Ида Моравская, поглядев на супругу Карломана, покачала головой и обратилась к королеве:

- Государыня, не лучше ли нам поскорее вернуться домой? Графине Кенабумской было бы лучше отдохнуть.

В этот миг и Хельгор, старший жрец-наставник, осторожно сказал королеве:

- Государыня, довольна ли ты, поглядев, как живут дети-сироты в нашем приюте? Мы показали тебе и твоим благородным спутницам все возможное: чем кормим и как содержим воспитанников, как они играют и чему мы обучаем их. Прими мою огромную благодарность за твои щедрые пожертвования, государыня! Но жертвовать ради нас своим драгоценным временем ты вовсе не обязана. К тому же, и графиня Кенабумская выглядит больной, и ей тягостно пребывание здесь.

В этот момент Альпаида кивнула, приходя в себя и соглашаясь со словами жреца. Она подняла голову и медленно выпрямилась, словно просыпаясь.

Луитберга с облегчением вздохнула, видя, что ее названая мать в ясном сознании. Матильда же пристально переглянулась со своей матерью, стоявшей поодаль, безмолвно напоминая ей о договоре щадить Альпаиду, и так уже достаточно пострадавшую.

Фредегонда же восхищалась Альпаидой, на которую втайне мечтали походить не только она, но и королева Кримхильда, и Матильда Окситанская, и Луитберга. Ибо она предчувствовала, что станет свидетельницей еще не одной битвы графини Кенабумской с теми, кто желал зла ей и Карломану.

Кримхильда же, в свою очередь, обрадовавшись, что Альпаида ожила, тут же встрепенулась сама.

- Ты права, Ида! И ты тоже, почтенный Хельгор! - она обернулась к жрецу. - Благодарю, что показал мне приют и ваших очаровательных воспитанников! Учите их лучше, и, возможно, некоторые из них со временем будут приняты на службу в дворцовые мастерские или в число слуг Дурокортерского замка.

Жрец учтиво склонил голову в знак благодарности.

Тогда королева негромко позвала графиню Кенабумскую:

- Альпаида, мы едем! Возвращаемся во дворец.

К ее удивлению, супруга Карломана была уже готова, и поднялась на ноги, готовая действовать. Мгновения слабости как не бывало. Она лишь слегка опиралась на локоть Луитберги, стоявшей рядом с ней.

- Ты права, государыня! - и графиня Кенабумская сделала книксен на прощание с домом, который предстояло покинуть, даже если это был всего лишь сиротский приют.

Королева, тоже попрощавшись, вышла прочь, в сопровождении своей свиты из дам Малого Двора. И больше в тот день, пока жрец провожал знатных гостей через сад и храмовый двор к их карете, и пока возвращались в Дурокортерский замок, не происходило ничего особенного.

И вот, Малый Двор, наконец, возвратился в королевский замок. Дамы следовали по длинным, ярко освещенным коридорам, почти не разговаривая. Ибо надо всем Дурокортером нависло ощущение траура, и никому из них не хотелось долгих бесед.

Альпаида шла рядом с королевой, как родственница ее царственного супруга. По другую руку от жены Карломана следовала ее невестка Луитберга. Лицо Альпаиды выглядело сейчас бледным, но невозмутимым, как подобало дочери Дагоберта Старого Лиса, славившегося хладнокровием. Только глаза ее горели огнем, выдавая, что она готова выдержать любые новые испытания.

Сейчас они проходили через галерею портретов. Ту самую, где всего несколько дней назад Альпаида благословила своего младшего сына Аделарда вступить в братство Циу. Но сейчас, проходя здесь, она вспоминала совершенно другое. Графиня Кенабумская узнавала портреты былых королей, их родственников и соратников, дам и детей, точно давних знакомых. Они и были таковыми. Ей вспоминалось, как, еще в отроческие годы, когда Дурокортерский замок только-только был достроен и весь двор переселился сюда, и эти портреты, привезенные из Кенабума, развесили тут, они с Карломаном в непогоду часто приходили сюда и разглядывали их. Он знал в лицо каждого из знаменитых людей древности, и о каждом мог рассказать, как будто застал своими глазами все восемьсот лет истории Арвернии. Она же, восхищавшаяся его познаниями, стремилась не просто ахать и удивляться, глядя на него снизу вверх, но быть равной своему образованному кузену, и старательно училась, наверстывая упущенное.

Это было, казалось, в другой жизни. Даже среди тех, кто сейчас были рядом с ней, тогда еще не родились ни королева Кримхильда, ни Матильда Окситанская, ни Ида Моравская, ни Ротруда, не говоря уж о девочке Фредегонде. Вот сколько лет прошло с тех пор! А между тем, портреты были все те же, они глядели на графиню, как ей показалось, с тихим участием. Ибо Карломана не было рядом с ней! И пока еще оставалось только надеяться и ждать, когда он сможет придти в себя, встанет на ноги.

Графиня Кенабумская скрывала свою боль от разлуки с мужем под маской своего обычного спокойствия. Но те, кто хорошо знал ее, все равно понимали, что она чувствует. Сильнее всех ощущала ее чувства Фредегонда, ибо таков был ее дар. Разделяла боль Альпаиды и Матильда, потому что сама любила Карломана. И, конечно, опытность в придворных интригах, особенно настроенная в последнее время именно на графиню Кенабумскую, помогла Оде де Кампани понять ее правильно. Но, если другие всем сердцем сопереживали Альпаиде, наперсница королевы-матери таила в душе злорадство. Она понадеялась про себя, что и Бересвинда Адуатукийская останется довольна ослаблением позиций противника, и обещание, данное Матильде, она тоже, как-никак, выполнила.

Также чувства Альпаиды понимала ее невестка Луитберга, и раньше знавшая, как сильно любят друг друга Карломан и Альпаида.

Луитберга тихо переговаривалась с Матильдой, также не спускавшей глаз со стойко державшейся графини.

- Я думаю, что матушке Альпаиде необходимо отдохнуть. Какой бы стойкой она не была - а я думала, лишь в древних сказках бывали героини, подобные ей, что с горсткой воинов обороняли замки и защищали невиновных на суде! - но на сегодня ей уже хватит.

- Я скажу королеве Кримхильде, что графине Кенабумской нужен отдых, - пообещала Матильда. - И постараюсь побыть с вами. Если она не отдохнет сейчас, может не выдержать в решающий день, ты понимаешь, о чем я говорю, - она еще больше понизила голос.

Сама же Альпаида в это время глядела исполненным благодарности взором на Фредегонду, что легкой, почти неслышной поступью шла поблизости. Если бы не эта девочка, не ее дар, уцелевший среди гонений по воле богов, - не осталось бы теперь и надежд на возвращение Карломана к жизни! А теперь графиня верила точно: все, что довелось пережить ей и другим его близким со дня трагедии на ристалище, все удары, что наносят ей его противники, - все это окупится сторицей, как только ее муж вернется в жизни!

Она выдержит те дни, что еще остались, по заверениям тех, кому открыто тайное. Все выдержит, все козни Паучихи и ее сторонников, что были бы рады похоронить Карломана, и ее вместе с ним. Выдержит, ибо ей ведома надежда, о которой не знают они, сулящие смерть. И готова будет впредь бороться с ними, какую бы боль они не причиняла, посыпая солью ее свежие раны. Будет утверждать жизнь, а не гибель!

[katarsis]

Надежда надеждой, но Альпаиде всё ещё тяжело Хотя, в этом есть и светлая сторона: будь Альпаида жизнерадостной и бодрой, Бересвинда или Ги Верденнский точно могли бы что-нибудь заподозрить.

[Артанис]

Благодарю, эрэа katarsis!

Надежда надеждой, но Альпаиде всё ещё тяжело Хотя, в этом есть и светлая сторона: будь Альпаида жизнерадостной и бодрой, Бересвинда или Ги Верденнский точно могли бы что-нибудь заподозрить.

Конечно, ей тяжело, ведь она столько времени думала, что Карломан действительно умирает! Да и теперь ей "доброжелатели" не дают расслабиться. Глядите дальше. О жизнерадостности и бодрости пока речи нет. Надеюсь, эти качества к ней вернутся, когда Карломан оживет. Но следы пережитого, скорее всего, будут сказываться на всех.

Глава 26. Дети Старого Лиса (продолжение)

Тем временем, младший из ныне живущих детей Дагоберта Старого Лиса, Герберт, взялся за обязанности Жреца-Законоговорителя. Он пригласил к себе в покои двоих мужчин в черных одеяниях, украшенных только особенным знаком - эмблемой солнечного круга, повернувшего свои лучи противосолнь. Знак погасшего огня, утраченной жизни. Это были предводители жрецов Хель - замкнутого сообщества, служившего смерти. Они исполняли погребальные обряды над умершими. Их призвал Герберт, чтобы обсудить с ними предстоящие похороны Карломана Кенабумского.

- Помните: похороны майордома Арвернии должны стать длительным и необычайным зрелищем, таких пышных погребальных церемоний у нас не было, может быть, последние сто лет, - сообщил им Герберт. - Достаточно ли вы закупили драгоценных ароматических смол, сохраняющих тело нетленным? Шьется ли саван для графа Кенабумского? Готовы ли погребальные амулеты?

Старший из жрецов Хель кивнул и произнес с мрачной гордостью своей специальности:

- Мы закупили у купцов из восточных стран хиндский ладан и благоуханную мирру, прозрачную кедровую смолу и благовония из страны Кемт, какие с древних пор применялись для бальзамирования умерших царей! Как только граф Кенабумский скончается, наше братство со всей честью произведет над его телом все необходимые процедуры, дабы тление не коснулось его! Мы готовим шелковые пелены, чтобы обернуть ими тело графа. Наши лучшие мастера шьют для него саван в точности по его росту. Будь спокоен, почтенный Жрец-Законоговоритель: мы, со своей стороны, позаботимся о погребении майордома, как подобает родственнику короля и величайшему мужу Арвернии. Правда, мы не знаем, какие из любимых вещей умирающий желал бы взять с собой в Вальхаллу; но об этом могут знать лишь самые близкие к нему люди.

Герберт довольно кивнул.

- Да, граф Кенабумский заслужил достойного погребения! Что ж, я сам сообщу его семейству, как идет подготовка к похоронам! - глаза нового Жреца-Законоговорителя ярко и недобро блеснули при этих словах.

Побеседовав еще немного со жрецами Хель, Герберт отпустил их, оставшись вполне удовлетворен тем, что было уже сделано ради погребения Карломана. И теперь младший сын Дагоберта решил, что пора встретиться со своей сестрой и сообщить ей о своих приготовлениях.

Не следует думать, что Герберт был совершенно бесчестным человеком и желал добавить родной сестре еще больше страданий. Но он был обязан выполнять распоряжения королевы-матери, и не имел права отказаться. Хотя, направляясь к покоям Альпаиды, он тщательно подумывал, что скажет ей, дабы не ранить ее слишком глубоко. Ведь он обещал Хродебергу, что пощадит их сестру, и надеялся выполнить оба противоположных обещания.

В это время Альпаида была в своих покоях, ибо королева Кримхильда отпустила ее. Вместе с графиней Кенабумской находились Луитберга и Матильда. Они сами ухаживали за ней, отпустив прислугу.

Альпаида полулежала на постели, распустив по плечам волосы, чтобы прическа не давила на голову. Ее черные волосы были все еще густы и пышны, как в молодости, но потускнели, утратили блеск в последние страшные седьмицы. Лицо графини все еще было бледно, как слоновая кость. Но глаза ее, ярко блестевшие, глядели немного спокойнее.

- Может быть, ты поспишь немного, матушка? - обратилась к Альпаиде ее невестка.

- В самом деле, - поддержала ее Матильда. - Тебе необходимо отдыхать, благородная Альпаида! Не то граф Кенабумский придет в себя, да и рассердится на нас, что мы тревожимся о нем, а тебя уморили!

Альпаида с трудом улыбнулась сухими губами. Ей было приятно слышать о том, что ее муж скоро придет в себя, что он будет жить, и она упивалась, когда ей об этом напоминали ее близкие. Слова Матильды были словно бальзам на раны истерзанной Альпаиды. От них прибавлялось сил и хотелось верить в лучшее.

Приподнявшись на подушках, графиня протянула руки обеим молодым женщинам в знак глубокой благодарности.

- Благодарю вас, мои дорогие, что вы есть у меня в эти трудные дни! Граф Кенабумский, мой Карломан, поклонится вам, когда узнает!.. Но спать мне пока не хочется, ведь до ночи еще далеко.

Матильда подала Альпаиде бокал гранатового сока, подслащенного медом, что согревал кровь и возвращал жизненные силы.

Но, едва она успела выпить сок, как раздался стук в дверь. И графиня Кенабумская, поставив бокал на столик возле кровати, поднялась с постели.

- Кто бы там ни был, надо открыть! Должно быть, меня тревожат по важному делу.

Она поднялась на ноги, невозмутимая и собранная, как обычно. От недавней расслабленности остались лишь волосы, которые она не успела уложить.

Луитберга пошла отворить дверь. В покои вошел Герберт, облаченный в мантию Жреца-Законоговорителя, вышитую священными символами. Он поклонился присутствующим дамам. Поглядев на сестру, принял сочувствующий вид, как подобало.

Альпаида первой обратилась к брату, который лишь недавно обещал им с отцом продолжать вражду:

- Здравствуй, Герберт! Проходи, садись и побеседуем. Верно, ты пришел ко мне по важному делу? Не желаешь ли, чтобы принесли сок или свежие плоды?

Герберт сел за стол напротив Альпаиды, чтобы все время видеть ее лицо.

- Нет, благородная графиня Кенабумская, - он нарочно обратился к ней по титулу. - Мне ничего не требуется. Ибо я пришел к тебе ненадолго и, действительно, по важному делу.

- Хорошо, - без выражения ответила Альпаида, жестом указывая обеим дамам сесть рядом с ней, и пояснила брату: - Герцогиня Окситанская и моя невестка Луитберга мне ближе всех. Говори при них все, что хочешь сказать, почтенный служитель богов.

Герберт уловил и отчужденность Альпаиды, и ее насмешку: мол, знаю, кому ты служишь на самом деле! Хоть и не ожидал присутствия посторонних людей, он проговорил, осторожно,  стараясь не задевать сестру слишком сильно:

- Госпожа графиня, я хотел сообщить тебе, что уже закуплены за огромную цену благовонные восточные смолы для бальзамирования тела графа Кенабумского. Жрецы Хель готовятся подготовить его к погребальной церемонии наилучшим образом, как велит король.

У Альпаиды на миг пресеклось дыхание, но уже в следующую секунду она судорожно вдохнула воздух, вспоминая, как дышать. Ее руки, лежащие на коленях, задрожали. Ибо Герберт в очередной раз потревожил старую рану, зиявшую в ее душе.

Сумрачно взглянув на брата, она тихо проговорила:

- Так и должно быть! Жрецы погребений исполняют свою службу. Я могу их поблагодарить за то, что они делают. Что еще в моих силах?

"Нет, только не поверить, что все наяву! Что они на самом деле готовятся похоронить Карломана! Он будет жить! А они просто не знают правды!" - твердила про себя Альпаида.

Герберт не мог не заметить, что ей не по себе. Лицо графини Кенабумской побледнело, в глазах ее плескалось смятение, которое ей было трудно преодолеть. Брат даже удивился, что его слова так сильно потрясли все ее существо. Но ведь Альпаида за этот день была уже достаточно выведена из равновесия Одой де Кампани и донарианцами, что также говорили о смерти Карломана.

Матильда и Луитберга придвинулись к ней, своим присутствием оказывая поддержку. При этом жена Ангеррана со злостью взглянула на Герберта, видя, что графине стало хуже от его слов.

Но Герберт быстро преодолел смущение и продолжал:

- Жрецы Хель также говорили мне, что родным следует выбрать памятные вещи, из которых можно сделать погребальный оберег для Карломана. Какую-нибудь драгоценность, что он любил, или просто платок с твоей монограммой? У тебя еще есть время выбрать подходящий предмет.

Слова Жреца-Законоговорителя отдавались в голове Альпаиды, как удары кузнечных молотов, в глазах темнело. Тем не менее, она подняла отяжелевшую голову и, стискивая пальцами крышку стола, проговорила четко, раздельно:

- Благодарю тебя за напоминание, Герберт, брат мой! Я подумаю, что мне пригодится. Но прежде всего, здесь или там, Карломана будет сопровождать моя любовь! - Альпаида пронзительно взглянула в глаза брату, и тот отвернулся, не в силах выдержать ее взор.

Женщины, сидевшие рядом с графиней, уже не могли промолчать, возмущенные поступком Герберта.

- Графине Кенабумской нездоровится, почтенный Жрец-Законоговоритель, - прошипела Матильда сквозь зубы. - Королева Кримхильда отпустила ее отдыхать. Ты выбрал неудачное время, чтобы напомнить ей о трагических событиях.

Луитберга же, взглянув на безучастно застывшую свекровь, полоснула Герберта ненавидящим взором:

- Бесчестный Лодур научил людей злорадствовать над чужим горем! Однако же тяжко ему, Отцу Чудовищ, наказанному богами, стоять скованным в пещере, с ядовитой змеей над головой!

В ответ Герберт поднялся из-за стола и, драматическим жестом скрестив руки на груди, проговорил:

- Мне очень жаль, если я был вынужден причинить зло моей бедной сестре! Однако ее должно утешить, что речь идет о величайшей почести, какую король собирается оказать графу Кенабумскому, когда жизнь его угаснет окончательно. Я же всего лишь со всем прискорбием выполняю волю государя!

В этот миг оставшаяся неплотно закрытой дверь приотворилась, и вошел Хродеберг. Он собирался навестить Альпаиду и пригласить в кабинет майордома. Там ждали их отец, Ангерран и Варох.  Они собирались поговорить в семейном кругу о том, как за оставшееся до возвращения Карломана дни им защищаться от королевы-матери и ее подручных.

Но, войдя в покои сестры и увидев застывшую, как сомнамбула, Альпаиду, разгневанных женщин и торжественно вещавшего Герберта, он понял, что опоздал. Тот уже принес их сестре новое жестокое потрясение.

- Здравствуйте! - произнес новый коннетабль, приветствуя собравшихся.

- Здравствуй, Хродеберг! - слабым голосом проговорила Альпаида, преодолевая тоскливое безразличие ко всему и стараясь выполнять обязанности хозяйки.

- Здравствуй, брат! - проговорил Герберт, отступив на шаг. - Я уже собирался уходить, сообщив Альпаиде то, что должен был.

Хродеберг подошел к брату, взял его за плечо.

- Ты не только Жрец-Законоговоритель, Герберт! У тебя есть и более ранний долг, братский и человеческий. Он учит помогать тем, кто несчастен, хотя бы не усугублять их страданий. Неужели ты не мог быть милосерднее к своей родной сестре?

- Я сделал то, что должен был, - важным тоном повторил Герберт. - Рано или поздно кто-то должен был сообщить графине Кенабумской о приготовлениях, необходимых для почетного погребения ее супруга! Тем более, что ей и сыновьям придется решить, как должна пройти погребальная церемония.

Хродеберг внимательно поглядел в глаза младшему брату. Проговорил твердо, но и просительно:

- Подумай о чувствах нашей сестры, Герберт! Ей и так невыносимо больно...

На это младший сын Дагоберта ничего не ответил. Вновь поклонился всем на прощание:

- Да хранят вас боги, и помогут вам все преодолеть!

И он вышел. Но никто не взглянул ему вслед. Луитберга, взяв со стола кувшин, наливала в чашки прохладительный напиток, а Матильда, склонившись над Альпаидой, массировала ей лоб и виски, нажимая на определенные точки, усиливающие в теле движение жизни.

Хродеберг подбежал к сестре, поцеловал ее ледяные бледные руки.

- Альпаида, как ты себя чувствуешь? - тихо спросил он.

Она проговорила, глубоко вздохнув и подняв глаза на брата.

- Я просто устала и переволновалась, но это пройдет! Самое главное - дождаться заветного дня. Если бы я могла проспать это время, как спит он, ничего не ощущая, было бы гораздо легче. Но боги назначили мне все видеть и терпеть злобные нападки, и я покорна судьбе.

- Мы с батюшкой, Ангерраном и Варохом как раз думаем о том, как обезопаситься от них. И я хотел позвать тебя, сестра, - проговорил Хродеберг.

Альпаида поднялась на ноги, опираясь на руку брата.

- Охотно разделю ваше общество, - ответила она.

[katarsis]

Честно говоря, я и сама не знаю, как на месте Герберта следовало поступить. Так или иначе, приготовления к похоронам делать надо, а о разговоре с донарианцами он не знал. Разве что, обратиться с этим к каким-нибудь другим родственникам, к Дагоберту, например (что, кстати, он и сам бы предпочёл).

[Артанис]

Благодарю, эрэа katarsis!

Честно говоря, я и сама не знаю, как на месте Герберта следовало поступить. Так или иначе, приготовления к похоронам делать надо, а о разговоре с донарианцами он не знал. Разве что, обратиться с этим к каким-нибудь другим родственникам, к Дагоберту, например (что, кстати, он и сам бы предпочёл).

Вот и у Герберта настал сложный выбор, перед которым не так уж редко оказываются люди, тем более при дворе!
Если бы Карломан действительно умер, конечно, родным пришлось бы заниматься его похоронами. И лучше всего об этом спрашивать было бы именно Альпаиду, потому что она знала своего мужа лучше всех.
Впрочем, дальше никто особенно и не винит Герберта за то, что расстроил ее. Основная вина тут все-таки на донарианцах.

Глава 26. Дети Старого Лиса (окончание)

В кабинете майордома сидели за столом на своих местах Дагоберт Старый Лис, Ангерран и Варох. Они ждали Альпаиду и Хродеберга. А пока сбсуждали важные события, на повестке дня.

- Королева-мать следит за нашей семьей, - мрачно проговорил Дагоберт. - Я тревожусь за Альпаиду. Ей и так тяжело, даже когда она обрела надежду на возвращение Карломана к жизни. А Паучиха видит в ней врага.

- Как и в тебе, дедушка, - заметил Ангерран. - Я видел, каким ты пришел сюда после столкновения с ней.

Но Дагоберт отмахнулся в ответ.

- Я притворился перед ней слабее, чем на самом деле, и она поверила. Совсем иное дело - Альпаида. Ей труднее выдержать. Но я надеюсь, она порадуется аудиенции Хродеберга у короля! Его назначение коннетаблем - сильный удар по Паучихе.

При упоминании короля Варох нахмурился и вмешался в беседу:

- Было бы хорошо напомнить королю о самоуправстве донарианцев. Они нарушают закон, учинив расправу во владениях графа Кенабумского без согласия с ним, или с тобой, Ангерран, или хотя бы с кастеляном ваших владений.

Виконт нахмурился в ответ.

- Я не решился об этом напомнить королю, ибо он готов начать Священный Поход вместе с донарианцами. Надо найти более подходящее время для такого разговора с королем, - отвечал Ангерран, вновь размышляя про мать и деда. Он понимал про себя, что ни Дагоберт Старый Лис, ни его дочь не станут избегать вражды с королевой-матерью. Также как и Хродеберг, дядя Ангеррана, во время войны с междугорцами не станет отсиживаться в стороне от сражений.

***

Тем временем, Альпаида в своих покоях стояла рядом с братом. Она была все еще бледна, но глаза ее ярко горели, ибо она преисполнилась решимости. Хродеберг, нежно поддерживая сестру под руку, тихо проговорил:

- Только сегодня утром я беседовал с Гербертом и просил его не сыпать соль на твои раны, сестра! Очень жаль, что он все же не сдержал своего обещания!.. Я пригласил его встретиться сегодня вечером. И попытаюсь еще раз убедить его быть милосердным с тобой.

Альпаида тихо ответила брату:

- Герберт не так уж виноват... Я сама не выдержала, не справилась сегодня.

К ним подощли Матильда и Луитберга, которая немедленно подхватила под руку еще нетвердо стоявшую на ногах свекровь. Матильда же обратилась к Хродебергу, поясняя:

- Сегодня во время поездки в храм нам встретились донарианцы и тоже высказались со всем возможным злорадством, как могут только они. Больнее всего графиню ранила эта встреча. А новый Жрец-Законоговоритель, быть может, и не хотел ударить так уж сильно. Просто графиня и без него жестоко страдала.

Альпаида молча кивнула в ответ. А Луитберга, поддерживая свекровь, выразительно взглянула на Матильду, напоминая ей о роли ее матери, графини де Кампани, в сегодняшней травле.

Будто и впрямь прочтя ее мысли, Матильда проговорила, смущенно потупив взор:

- По правде говоря, моя матушка тоже вынуждена принимать участие в кознях против Альпаиды, ибо ей приказала королева-мать. Но я убедила ее и отца служить с оглядкой, и сегодня матушка была осторожна, как и Герберт. Больше всего зла причинили графине донарианцы.

При упоминании донарианцев, Хродеберг сурово нахмурился. Слишком часто стали "опоясанные молотом" вмешиваться во все подряд! Правда, король возвысил наряду с ними и братство Циу, в виду предстоящей войны с Междугорьем. Но, размышляя о последних событиях, как подобало будущему коннетаблю, Хродеберг чувствовал, что соперничество двух воинских братств не доведет до добра. Теперь донарианцы постараются втянуть короля в Священный Поход во что бы то ни стало, чтобы сделаться незаменимыми. Но внутренняя война в Арвернии, когда враг стоит на границах, может погубить королевство, и уж непременно порадует междугорцев!

Хродеберг задумался, как убедить короля повременить с донарианцами и собрать все силы для отражения внешней угрозы. Главное, чтобы за те дни, что остались до возвращения Карломана к жизни, король не успел принять роковые решения, которые трудно будет исправить после!

Ничего не придумав в одиночку, будущий коннетабль решил посоветоваться со своими родными: с отцом, Ангерраном, Варохом. Сам же вновь обратился к сестре и дамам, что были рядом с ней. В ответ на пояснения Матильды, он учтиво кивнул:

- Благодарю тебя, герцогиня Окситанская, за все, что ты делаешь для моей сестры в эти тяжкие дни!

Альпаида, до сих пор безучастно стоявшая между братом и невесткой, вдруг проговорила:

- Пусть Матильда и Луитберга пойдут с нами! Ты не можешь представить, сколько они сделали для меня за последние седьмицы!

Хродеберг кивнул. Ему было известно, что обе молодых женщины были верными друзьями для Альпаиды, Карломана и Ангеррана, а все они умели разбираться в людях. Значит, на тех, кому они доверяли, можно было положиться.

И он прошел в кабинет майордома в сопровождении трех дам.

***

Трое мужчин, беседовавших в кабинете майордома, поднялись на ноги, как только на пороге показалась бледная, как мел, Альпаида, поддерживаемая братом и невесткой, а вместе с ними - Матильда Окситанская.

Увидев, какой изможденной выглядит его дочь, Дагоберт Старый Лис сам побледнел и быстро подошел к ней. Она же, в свой черед, испугалась за отца, увидев его бледность. Когда отец приблизился, Хродеберг передал ему Альпаиду, и тот бережно взял ее под руку.

- Как ты себя чувствуешь, девочка моя? - шепотом спросил бывший коннетабль.

Графиня Кенабумская с трудом улыбнулась и проговорила:

- Все будет хорошо, батюшка... Надо держаться ради Карломана, и я держусь... Побереги лучше себя, пожалуйста!..

- У меня был сегодня непростой разговор с королевой-матерью, но теперь все прошло, - заверил Дагоберт, подведя дочь к ее креслу за столом и помогая ей сесть удобно.

Ангерран, наблюдая за матерью и дедом, покачал головой, видя, как им приходится трудно. А ведь до того, как оживет отец, осталось еще несколько дней, и похоже, что они будут очень тяжелы для всего семейства графа Кенабумского!

Но в следующий миг первенец Карломана отвлекся от мрачных мыслей, ибо к нему подошла его жена, Луитберга. Он ласково взглянул на нее, радуясь, что она может разделять с ним все, даже государственные заботы, как его мать всю жизнь разделяла их с отцом. И он подал ей руку, безмолвно выражая радость.

Матильда тем временем села за стол рядом с Альпаидой. И лишь после того, как женщины сели за стол, мужчины тоже заняли свои кресла.

При этом взоры собравшихся скрестились на графине Кенабумской. Она же, чувствуя их, всем своим видом показывала, что отнюдь не сдалась, и по-прежнему готова принять любой вызов.

Ангерран, глядя на бледных мать и деда, проговорил, помрачнев:

- Осталось еще несколько дней до того, как должны вложить меч в руки моему отцу, если только он не придет в себя раньше! Но теперь нам надо постараться самим благополучно пережить это время, не изведав новых бед!

Дагоберт ответил, уловив намек внука:

- Я не боюсь за себя, сумею ответить Бересвинде достойно! Иное дело - Альпаида. Я горжусь твоим мужеством и верностью, дочь, но, может быть, лучше было бы тебе в беспокойные дни оставаться у себя по состоянию здоровья?

Но Альпаида гордо выпрямилась, взглянув на отца укоризненно:

- Батюшка, ты и сам не поступил бы так! И Карломан тоже. И Хродеберг. В то время как мой муж встал под меч короля ради сохранения его чести, а брат готовится вести войну против грозного противника, я должна прятаться? Нет-нет: обещаю вам, больше я никому не поддамся. Разве королеве Бересвинде или донарианцам понять, какая надежда поддерживает меня? - и Альпаида обвела присутствующих взором, ища поддержки и веры в спасение ее супруга.

Хродеберг был вынужден согласиться с сестрой.

- Король объявил, что церемония передачи мне жезла коннетабля состоится до вложения меча. И там наверняка соберется весь двор. Стало быть, скрыться не получится.

И Дагоберт был вынужден принять выбор дочери, мысленно же пообещал себе, если потребуется пожертвовать собой ради нее, чтобы она еще долгие годы жила счастливо с ожившим Карломаном и с их детьми. Но, не выдавая своих потаенных мыслей, старик проговорил:

- С нами произойдет лишь то, что судили Норны. Стало быть, до поры можно жить без страха! Сейчас у нас есть более важные вопросы.

- Прежде всего - какие вести придут из Арморики, - Варох прислушался, словно пытался уловить, не летит ли ворон. Синие глаза оборотня потемнели, как штормовое море. - От этого зависит, не придется ли Арвернии воевать на две стороны сразу. На три, если начнется еще и Священный Поход!

- Войны с "детьми богини Дану" не желает король, - заметил Хродеберг. - Вообще, в последнем разговоре он проявил присутствие духа и здравый смысл, так что впору было радоваться за него! Если бы эти качества присущи были еще и вождям кланов Арморики...

Варох и Ангерран с беспокойством переглянулись. Они-то знали, как горячи бывают "дети богини Дану", и как трудно королеве Гвиневере сладить со своими беспокойными подданными!

- Скоро уже узнаем правду, - проговорил Ангерран, поглядев в окно, за которым постепенно проходил еще один длинный летний день.

Все помолчали, про себя моля богов и обещая им богатые жертвы, только бы те удержали "детей богини Дану" от неистового, бессмысленного восстания.

- По всем подсчетам, для нас опасным противником будет и Междугорье в союзе с Тюрингией, даже если мы не сделаем ни одной ошибки, и Союз Карломана вовремя соберется под наши знамена! - проговорил Ангерран. - Но сражаться на три стороны - ни приведи, Всеотец Вотан! На такое испытание у Арвернии просто не хватит ни войск, ни средств. Придется призывать на войну необученных ремесленников и землепашцев, вновь повышать налоги, как в Окситанскую войну, а это может вызвать народный бунт. Да и наши союзники усомнятся, следует ли помогать ослабевшей Арвернии.

Снова повисло тяжкое молчание. Не оставалось другого выхода, как довериться мудрости королевы Гвиневеры и ее дару убеждения.

- Только бы "дети богини Дану" не начали войну первыми, вынудив нас защищаться! - проговорил Хродеберг. - А мы, со своей стороны, постараемся убедить короля, что сейчас нужны все силы, чтобы отразить междугорцев! Ты, отец, и ты, Ангерран, твои братья и я сделаем для этого все возможное! А к тому времени и Карломан очнется. Посмотрим, захочет ли король, особенно в первое время, сделать что-то вопреки желанию чудом возвращенного дяди!

- В необходимости Священного Похода короля будет убеждать его мать, королева Бересвинда, - многозначительно заметил Варох.

Но Хродеберг и глазом не моргнул при этом имени, которое долгие годы волновало его, бросая то в жар, то в холод. Теперь он лишь сурово нахмурился в ответ.

- Если так - мы будем бороться и с влиянием королевы-матери! Никто из нас не отступит даже перед самым коварным противником, - негромко, но собранно ответил новый коннетабль Арвернии. Мысленно он уже видел ряды одетых в доспехи всадников, строящихся к бою под развернутым знаменем Арвернии, с королевским ирисом, на каменистой равнине, под облачным небом Белых Гор...

Дагоберт Старый Лис при этих словах своего сына и преемника поглядел на него, отведя взор от Альпаиды, которая тоже с гордостью глядела на брата. Что ж, Хродеберга ожидала трудная задача! Союз Междугорья и Тюрингии - сам по себе опасный противник, даже если Арверния выступит против них во всем единстве, вместе с союзниками. Такая война либо увенчает полководца славой, либо покроет его имя несмываемым позором, в зависимости от исхода. Но Хродеберг был готов принять ответственность, которую возлагал на него жезл коннетабля. И Дагоберт гордился им, всем своим видом выражая уверенность, но внутренне тревожился за сына не меньше, чем за дочь.

И все остальные также глядели то на Хродеберга, то на Альпаиду. Какими разными были их заботы! У одного - о будущей войне и спасении отечества, у другой - частные, семейные тревоги, как у всякой женщины: о том, чтобы выжил ее раненый муж, чтобы здоров был отец и благополучны сыновья... И все-таки, брат и сестра, дети Старого Лиса, были похожи не только чертами лица, но и чем-то самым главным, что как бы просвечивало сквозь внешний облик, как огонь светильника - через абажур. Ибо они оба готовы были до последнего вздоха бороться за то, что дорого им.

[katarsis]

Ну, что ж, несколько дней осталось продержаться. Если, конечно, они не ошибаются, и Карломан действительно очнётся на церемонии вложения меча. А то вдруг позже.