Печать

[Fiametta]

Ты помнишь дворец великанов,
В бассейне серебряных рыб,
Аллеи высоких платанов
И башни из каменных глыб?

Как конь золотистый у башен,
Играя, вставал на дыбы,
И белый чепрак был украшен
Узорами тонкой резьбы?

Ты помнишь, у облачных впадин
С тобою нашли мы карниз,
Где звезды, как горсть виноградин,
Стремительно падали вниз?

Теперь, о скажи, не бледнея,
Теперь мы с тобою не те,
Быть может, сильней и смелее,
Но только чужие мечте.

У нас, как точеные, руки,
красивы у нас имена,
Но мертвой, томительной скуке
Душа навсегда отдана.

И мы до сих пор не забыли,
Хоть нам и дано забывать,
То время, когда мы любили,
Когда мы умели летать.

[Fiametta]

Второй год.

И год второй к концу склоняется,
но так же реют знамена,
и так же буйно издевается
над нашей мудростью война.

Вслед за ее крылатым гением,
всегда играющим вничью,
с победной музыкой и пением
войска войдут в столицу. Чью?

И сосчитают ли потопленных
во время трудных переправ,
забытых на полях потоптанных
и громких в летписи слав?

Иль зори будущие, ясные
увидят мир таким, как встарь,
огромные гвоздики красные
и на гвоздиках спит дикарь;

Чудовищ слышны крики лирные,
вдруг хлещут бешено дожди,
и все затягивают жирные
светло-зеленые хвощи.

Не все ль равно? Пусть время катится,
мы поняли тебя, Земля!
Ты только хмурая привратница
у входа в Божие Поля.

[Станислав]

Если про войну, то тогда лучше вот это:

Новорожденному

Вот голос томительно звонок —
Зовет меня голос войны, —
Но я рад, что еще ребенок
Глотнул воздушной волны.

Он будет ходить по дорогам
И будет читать стихи,
И он искупит пред Богом
Многие наши грехи.

Когда от народов — титанов,
Сразившихся, — дрогнула твердь,
И в грохоте барабанов,
И в трубном рычании — смерть, —

Лишь он сохраняет семя
Грядущей мирной весны,
Ему обещает время
Осуществленные сны.

Он будет любимец Бога,
Он поймет свое торжество,
Он должен! Мы бились много
И страдали мы за него.

[prokhozhyj]

 CXXXVII
 
      С днём рождения Николая Гумилёва всех присутствующих.

        Старый бродяга в Аддис-Абебе,
        Покоривший многие племена,
        Прислал ко мне чёрного копьеносца
        С приветом, составленным из моих стихов.
       
        Лейтенант, водивший канонерки
        Под огнём неприятельских батарей,
        Целую ночь над южным морем
        Читал мне на память мои стихи.
        Человек, среди толпы народа
        Застреливший императорского посла,
        Подошел пожать мне руку,
        Поблагодарить за мои стихи.

        Много их, сильных, злых и весёлых,
        Убивавших слонов и людей,
        Умиравших от жажды в пустыне,
        Замерзавших на кромке вечного льда,
        Верных нашей планете,
        Сильной, весёлой и злой,
        Возят мои книги в седельной сумке,
        Читают их в пальмовой роще,
        Забывают на тонущем корабле.

        Я не оскорбляю их неврастенией,
        Не унижаю душевною теплотой,
        Не надоедаю многозначительными намеками
        На содержимое выеденного яйца,
        Но когда вокруг свищут пули,
        Когда волны ломают борта,
        Я учу их, как не бояться,
        Не бояться и делать, что надо.

        И когда женщина с прекрасным лицом,
        Единственно дорогим во вселенной,
        Скажет: "Я не люблю вас",
        Я учу их, как улыбнуться,
        И уйти, и не возвращаться больше.
        А когда придет их последний час,
        Ровный, красный туман застелет взоры,
        Я научу их сразу припомнить
        Всю жестокую, милую жизнь,
        Всю родную, странную землю
        И, представ перед ликом Бога
        С простыми и мудрыми словами,
        Ждать спокойно Его суда.
                                                                Н.Г., 1920

      И ещё одно. Шестое чувство.
      
        Прекрасно в нас влюблённое вино
        И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
        И женщина, которою дано,
        Сперва измучившись, нам насладиться.

        Но что нам делать с розовой зарёй
        Над холодеющими небесами,
        Где тишина и неземной покой,
        Что делать нам с бессмертными стихами?

        Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
        Мгновение бежит неудержимо,
        И мы ломаем руки, но опять
        Осуждены идти всё мимо, мимо.

        Как мальчик, игры позабыв свои,
        Следит порой за девичьим купаньем
        И, ничего не зная о любви,
        Все ж мучится таинственным желаньем;

        Как некогда в разросшихся хвощах
        Ревела от сознания бессилья
        Тварь скользкая, почуя на плечах
        Ещё не появившиеся крылья;

        Так век за веком — скоро ли, Господь? —
        Под скальпелем природы и искусства
        Кричит наш дух, изнемогает плоть,
        Рождая орган для шестого чувства.

                                                                1920

[prokhozhyj]

 Н.Г. CXXXVIII
 
      С Днём всех, кто. И, как всегда, из автора.

       
        Я спал, и смыла пена белая
        Меня с родного корабля,
        И в чёрных водах, помертвелая,
        Открылась мне моя земля.

        Она полна конями быстрыми
        И красным золотом пещер,
        Но ночью вспыхивают искрами
        Глаза блуждающих пантер.

        Там травы славятся узорами
        И реки словно зеркала,
        Но рощи полны мандрагорами,
        Цветами ужаса и зла.

        На синевато-белом мраморе
        Я высоко воздвиг маяк,
        Чтоб пробегающие на море
        Далёко видели мой стяг.

        Я предлагал им перья страуса,
        Плоды, коралловую нить,
        Но ни один стремленья паруса
        Не захотел остановить.

        Все чтили древнего оракула
        И приговор его суда
        О том, чтоб вечно сердце плакало
        У всех заброшенных сюда.

        И надо мною одиночество
        Возносит огненную плеть
        За то, что древнее пророчество
        Мне суждено преодолеть.

                                                  1909.

[Красный Волк]

ЗМЕЙ

Ах, иначе в былые года
Колдовала земля с небесами,
Дива дивные зрелись тогда,
Чуда чудные деялись сами…

Позабыв Золотую Орду,
Пестрый грохот равнины китайской,
Змей крылатый в пустынном саду
Часто прятался полночью майской.

Только девушки видеть луну
Выходили походкою статной, —
Он подхватывал быстро одну,
И взмывал, и стремился обратно.

Как сверкал, как слепил и горел
Медный панцирь под хищной луною,
Как серебряным звоном летел
Мерный клекот над Русью лесною:

«Я красавиц таких, лебедей
С белизною такою молочной,
Не встречал никогда и нигде,
Ни в заморской стране, ни в восточной.

Но еще ни одна не была
Во дворце моем пышном, в Лагоре:
Умирают в пути, и тела
Я бросаю в Каспийское море.

Спать на дне, средь чудовищ морских,
Почему им, безумным, дороже,
Чем в могучих объятьях моих
На торжественном княжеском ложе?

И порой мне завидна судьба
Парня с белой пастушеской дудкой
На лугу, где девичья гурьба
Так довольна его прибауткой».

Эти крики заслышав, Вольга
Выходил и поглядывал хмуро,
Надевал тетиву на рога
Беловежского старого тура.

1915 г.