Печать

[Карса]

Как много событий! А Азуолас-то времени зря не терял. Надеюсь, у них с Рингалле всё будет хорошо. Не представляю, чтобы Радвилас повёл себя подобно брату, но для князя это, пожалуй, неплохо.
А что же со Всемилой? Неужели больна, и её скоро не станет? Жаль очень, если так.

[Convollar]

Я вот пытаюсь себе представить, что сказала бы Праурыма Жрецу над Жрецами и Юманте, сели бы им довелось с ней, с Праурымой, побеседовать на тему священных обрядов вайделоток. Люди любят приписывать богам собственные затеи, частенько жестокие и уж точно бесчеловечные. Иногда мне кажется, что они каким-то особым богам служат, убеждённым человеконенавистникам.

[katarsis]

Ну, вот и хорошо, что договорились. Ха, а Юманте-то думала, что от Жреца над Жрецами и Радвилас не спасёт! Плохо она его знает. Тем более, что Радвиласа, наверняка, хоть немного, но огорчало, что брат всё никак не женится.
В принципе, озабоченность жрецов понять можно. Сегодня Азуолас себе вайделотку приглядел, завтра и другие вдохновятся примером. Может, с вайделотками оно бы, конечно, и неплохо, но ведь и другие обычаи нарушать начнут. Поэтому да, Азуолас поступил несколько безответственно, но если эта любовь - на всю жизнь, наверное, оно и правильно.

Я вот пытаюсь себе представить, что сказала бы Праурыма Жрецу над Жрецами и Юманте, сели бы им довелось с ней, с Праурымой, побеседовать на тему священных обрядов вайделоток. Люди любят приписывать богам собственные затеи, частенько жестокие и уж точно бесчеловечные. Иногда мне кажется, что они каким-то особым богам служат, убеждённым человеконенавистникам.

Эти-то конкретные Юманте и Жрец над Жрецами вряд ли были теми, кто придумал эти обычаи. Им сказали, что так положено, они этого и придерживаются и искренне верят, что богиня разгневается. Тут как проверишь-то?

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Карса, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Как много событий! А Азуолас-то времени зря не терял. Надеюсь, у них с Рингалле всё будет хорошо. Не представляю, чтобы Радвилас повёл себя подобно брату, но для князя это, пожалуй, неплохо.
А что же со Всемилой? Неужели больна, и её скоро не станет? Жаль очень, если так.

Ну, хоть у одного из этого рода, да есть романтическая любовная история. Они нашли друг друга.
Радвилас и не будет вести себя как брат, никогда!
А Всемила - да, увы, больна.

Я вот пытаюсь себе представить, что сказала бы Праурыма Жрецу над Жрецами и Юманте, сели бы им довелось с ней, с Праурымой, побеседовать на тему священных обрядов вайделоток. Люди любят приписывать богам собственные затеи, частенько жестокие и уж точно бесчеловечные. Иногда мне кажется, что они каким-то особым богам служат, убеждённым человеконенавистникам.

А все от того, что у людей память коротка, и они часто думают: то, что было принято испокон веков и считается священным - тем самым, установлено высшими силами. Вот, Юманте рассказывала своей ученице, почему девам доверено беречь Предвечное Пламя. Остальные люди вряд ли знают, когда и кем установлено это правило - для них это все как данность. Иначе быть не может. И не простым людям менять правила. Что же, богам с каждым человеком отдельно разговаривать? Но станут ли люди от этого умнее? Пусть уж постепенно сами свой путь проделают, разберутся, как должно быть, а как - нет.

Ну, вот и хорошо, что договорились. Ха, а Юманте-то думала, что от Жреца над Жрецами и Радвилас не спасёт! Плохо она его знает. Тем более, что Радвиласа, наверняка, хоть немного, но огорчало, что брат всё никак не женится.
В принципе, озабоченность жрецов понять можно. Сегодня Азуолас себе вайделотку приглядел, завтра и другие вдохновятся примером. Может, с вайделотками оно бы, конечно, и неплохо, но ведь и другие обычаи нарушать начнут. Поэтому да, Азуолас поступил несколько безответственно, но если эта любовь - на всю жизнь, наверное, оно и правильно.

Возможно, что в прежние времена, когда жрецы у литтов были могущественнее князей - и добился бы своего. Эта история легла на скрытый конфликт духовной власти со светской, выражаясь современными категориями. Но Радвилас сумеет добиться, чтобы этот конфликт не перетекал в горячую стадию.
Что брат, наконец, женился, Радвиласа радует. Что из-за него риск поссориться со жрецами, да еще надо тратить куны - не очень. Он и в "То, что всегда с тобой" об этой истории вспоминает с раздражением: вечно ему приходится решать проблемы родственников, своей бы головой хоть немножко думали...
Все вряд ли кинутся похищать вайделоток. Не каждый обладает бесстрашием Азуоласа. Да и увести жрицу, как видим, не так-то просто. Далеко не каждая из них смогла бы, как Рингалле, пересилить заклятия верховной жрицы.

Эти-то конкретные Юманте и Жрец над Жрецами вряд ли были теми, кто придумал эти обычаи. Им сказали, что так положено, они этого и придерживаются и искренне верят, что богиня разгневается. Тут как проверишь-то?

Юманте, помимо прочего, хотела спасти жизнь Рингалле, потому что увидела ее будущую судьбу. Как уж умела (примерно, как в "Гарри Поттере" родственники заглавного героя пытались его спрятать от магического мира, превратив в Золушку в своей семье), но все же, с благими целями. А у Жреца над Жрецами цель понятно какая - чтобы его с собратьями почитали по-прежнему. Если что в государстве пойдет не так - будет расценено как наказание богов за отход от древнего благочестия.

Глава 16. Старший брат
Прошло еще несколько лет, в которые Радвилас и Азуолас трудились для возвеличивания Княжества Литтского и Сварожского, каждый в своей половине обширных владений. Пока его брат воевал с аллеманами, Радвилас старался подобрать под свою руку пограничные сварожские княжества. Своего старшего сына Саулиса, когда тому исполнилось пятнадцать лет, посадил править в Плесков, как и обещал.
Вскоре после этого умер дядя Радвиласа, князь Вилмантас. После него осталось свободным самое восходное владение литтов - Дебрянское княжество, тоже потерянное ослабевшими сварожанами. Но великий князь не переделил его между своими братьями, как можно было ждать, а послал в Дебрянск своего второго по старшинству сына, Линаса. И ему, и Саулису, конечно, назначил надежных людей, которые помогут юным княжичам освоиться с нелегкими обязанностями. Детство для них закончилось. Радвиласу нужны были сыновья-помощники, что будут способны уряжать полки и править государством, когда придет их черед. Княгиня Всемила долго плакала, проводив в долгий путь двух сыновей, почти подряд, и украдкой хваталась за сердце. Но отговорить мужа не пыталась, хорошо зная, что это бесполезно.
Но был в княжеском роду и еще кое-кто, кого не устраивала передача Дебрянского княжества Линасу. Это был князь Таутвигас, старший из ныне живущих сыновей Алджимантаса. Он приехал к Радвиласу с большой свитой и войском, не скрывая недовольства.
- Ты, кажется, хочешь почти все владения удержать в своей семье? - заявил Таутвигас брату, оставшись наедине. - Ты, случаем, не забыл, что это я - старший в роду, мне по праву подошло бы и великое княжение? Но я не оспариваю его у тебя. Однако я требую, чтобы ты мне помог получить достойную долю! Как тебе известно, я был два года назад князем во Влесославле, но не поладил с городским вече. Так вот, брат: ты мне помоги вернуть Влесославль - или же я отберу у твоего мальчишки Дебрянск!
Говорил Таутвигас не шутя, глядел на брата пристальным недобрым взором. Ему было за пятьдесят лет, в черных волосах и бороде уже много было седины. Сам Радвилас тоже начинал седеть, но у него волосы светлые, не так заметно. А Таутвигас был черноволосым, единственный из всего рода, видимо, в свою мать, первую жену Алджимантаса, умершую, подарив жизнь сыну. Может быть, не зная никогда материнской любви, Таутвигас и пронес через всю жизнь вечную неудовлетворенность. В детстве соперничал с братьями за внимание отца. Теперь старался любым путем добиться большей власти. Радвилас знал, что его старший брат, живя в Боровице, поддерживал отношения с чжалаирской Ордой, ездил туда в гости, и, овдовев, женился снова на дочери мурзы. Зачем, с какой целью Таутвигас протягивал руки чжалаирам? Неужто не понимает, как опасно вмешивать их в отношения между литтами?
Подивившись наглости старшего брата, Радвилас холодно проговорил:
- Ты хочешь, чтобы я ради тебя напал на Влесославль? А ты знаешь, что у них на границе норландцы стоят? Ярл Асвальд хочет покорить сварожан, что не удалось его предкам сто лет назад. Если мы ввяжемся в войну, норландцы подождут, пока мы ослабим друг друга, да и разобьют поодиночке!
Таутвигас положил ладонь на руку Радвиласа, лежавшую на столе.
- А ты сделай, как в Плескове в свое время! Пусть норландцы нападут, а мы разобьем их, и Влесославль встретит нас как защитников! А не то смотри! - старший брат угрожающе уставился в глаза младшему. - Можешь своего сыночка забрать из Дебрянска, все равно скоро выгоню! А при помощи Орды можно и дальше пойти...
Да не с Радвиласом было играть в гляделки! Он невозмутимо выдержал распаленный алчностью взор брата, и тот нехотя первым ответ глаза. Но внутри великий князь не ощущал полной уверенности. Ему не внушало доверия честолюбие Таутвигаса. Однако и ссориться с ним было опасно. Поразмыслив, Радвилас решил, что, если Таутвигас вновь сядет во Влесославле, это пойдет на пользу всему роду, насколько может быть полезна власть над самым несговорчивым городом на свете.
- Я постараюсь что-нибудь придумать, - уклончиво обещал он брату.
На самом деле, он уже придумал, как заставить обе вовлеченных стороны действовать опрометчиво, чтобы самому явиться победителем и собрать богатые плоды. Выдвинув полки к границам Влесославля, Радвилас припомнил, как много лет назад, когда он владел только Ялиной, тогдашний влесославльский посадник Твердислав Морозов назвал его "псом приблудным". И теперь послал сказать Городу: "Я не на вас иду, а только против своего врага, отомстить за оскорбление".
Влесославль нынче не имел ни твердой власти, ни большой военной силы, ни собственного князя с дружиной. Считались подданными великого медведицкого князя, но разве он успеет дотянуться из своего далека, когда литты идут с заката, а норландцы - с полунощи? Железноград и Звениславль уже отворили ворота полкам Радвиласа и его братьев, заплатили дань, пропустили без боя дальше.
И, как часто бывает, влесославцы, испугавшись и не имея силы действовать, сорвали злость на том, кто им показался виноват. Поспорив до хрипоты на вече, горожане пришли к состарившемуся, давно жившему на покое бывшему посаднику Морозову. С воплями: "Ты во всем виноват, за тебя на нас идет Радвилас!", подняли на копья старого боярина, сожгли его усадьбу. И только потом стали чесать в затылке: а что им делать дальше?
Даже сам Радвилас, хоть и рассчитывал внести смятение в умы влесославцев, не ожидал, что так далеко зайдет. Содрогнувшись про себя, злорадно взглянул на Таутвигаса:
- Ну как, не передумал еще завладеть этим городом? Признаться, я бы на твоем месте не посмел. Влесославль - воплощенный хаос, сегодня там носят тебя на руках, а завтра растерзают. Лугийским королем и то быть легче и безопаснее: на того давят только знатные паны, а здесь - еще и народное вече.
Таутвигас презрительно фыркнул.
- Да они перепугались у себя в городе! А как придут норландцы, нас же с тобой попросят о помощи. Они ведь идут?
- Идут, - согласился Радвилас, но мрачно: что-то ему не нравилось в этой войне.
Да, разведчики ему сообщали о продвижении норландских войск к Влесославлю. Вскоре литты выступили им навстречу. Таутвигас начальствовал передовой третью войска. За ним шли Радвилас и Азуолас, нехотя оставивший жену свою Рингалле и уже второго сына, подаренного ею, Виганда. И он, и старший сын, Гинтарас, росли горластыми и шумными мальчишками, похожими на отца, и Азуоласу жаль было их оставлять. Хорошо еще, что Рингалле ворожила, чтобы не нашла его ни гибель, ни увечье в бою. Плохо будет тем, кто лишен волшебной защиты...
Князь Таутвигас вел свою дружину, далеко опередив братьев. В глубине души он вовсе не хотел с ними делиться славой и властью. Хотел бы один одержать победу и взять Влесославль, чтобы после уж никому на свете не пришло в голову оспаривать его власть. Да вот маловато было сил, пришлось обращаться к Радвиласу. Чувство зависимости от младших братьев угнетало Таутвигаса. Чего доброго, одержав победу, припишут все своим заслугам! У них и так уже власти и славы - на зверегоре не увезешь, а ему, старшему брату, приходится до седой бороды выцарапывать себе удел получше! А ведь у него тоже сыновья есть, и хочется каждого наделить уделом, не хуже, чем Радвилас своих. Двое старших сыновей из четверых сегодня с ним в походе.
"Одержим победу - перееду во Влесославль, в Боровице оставлю старшего своего, Витена, а Монтивилу дам Железноград", - размечтался Таутвигас, ведя свой отряд вдоль замерзшей речки Сезавы.
Начинался сечень-месяц, и низкорослые деревья близ реки роняли пушистые хлопья инея. Снег сплошным покрывалом укутал реку вместе с берегами. Кругом вплоть до окоема был виден только снег. Лишь легкие следы заячьих да лисьих лап кое-где пятнали его.
Взметая снежные вихри, примчались литтские разведчики. От них и от коней шел пар. Еще на скаку замахали руками, закричали:
- Идут! Идут! Норландцы! Свернули к Сазаве, движутся по левому берегу нам навстречу! Их восемь сотен.
Таутвигас ухмыльнулся: у него была тысяча, хорошее сочетание. Он поднялся на стременах, повел над головой мечом, так, чтобы видело войско.
- Храбрые мои литты и сварожане! Покажем врагу, как умеем биться!
И, приготовившись к бою, отряд Таутвигаса ринулся навстречу врагу. Только на один миг боровицкий воевода Гюрята задержал коня, чтобы спросить у князя:
- Государь, ты что же, не пошлешь весть своим братьям, чтобы поспешили на помощь?
Но Таутвигас покосился на него, как на последнего глупца.
- К чему?! Справимся сами!
А противник уже приближался - ровным строем, одеты в железо, под грозное пение труб и боевых рогов. Снежные вихри кружили вокруг норландцев, словно те были не обычными людьми, а некими духами зимы.
Оба войска столкнулись поблизости от высокого берега Сазавы. Прошли те времена, когда литтам нечего было противопоставить в битве тяжелой рыцарской коннице. Нынче их княжеские войска были снаряжены не хуже, для них даже вывели породу коней, сочетавших мощь аллеманской рыцарской лошади с проворством лесной. Поэтому литты ударили первыми, что было сил. Затрещали пробитые копьями щиты, но вместе с ними затрещали и ребра. Первая кровь растопила взрыхленный снег.
Первый натиск литтов был столь сокрушителен, что потомки древних викингов попятились к лесу, откуда пришли. За ними, грозно наступая, двинулись воины князя Таутвигаса, уже мня себя победителями. Сам князь, наблюдая за битвой, не переставая кричал, подбадривая свое войско, хотя слышали его в шуме битвы от силы самые ближайшие. Но видели фигуру князя под знаменем все, и это воодушевляло воинов, помогало им выдержать жестокий накал сражения. Куда ни взгляни, всюду кипели поединки, и одни дрались что было сил, защищая свою жизнь, а другие мстили за погибших товарищей. То и дело боевой клич обрывался стоном. Те, кто падал с коня, оставались лежать в снежной каше, или, если были ранены не слишком тяжело, выбирались из боя, хоть ползком, туда, где можно было переждать. Кто мог идти, помогали тяжелораненым.
Битва длилась уже без малого час, когда князь Таутвигас заметил, что норландский строй начинает заметно прогибаться. Вот тревожно проревела сигнальная труба, и враги повернули коней, кто еще мог двигаться. У литтов, пожалуй, потери были не меньше, но зато уцелевшие при виде отступающего врага сразу ободрилист, осмелели, как собака при виде бегущей дичи.
Князь Таутвигас сделал знак знаменосцу и пришпорил коня, одним прыжком выскакивая из растаявшего вокруг снега.
- Вперед, литтское воинство! - и, обернувшись к Гюряте, крикнул: - Ну как, нужна мне помощь братьев?
Но воевода упал с коня, пораженный норландским копьем. На миг это показалось князю недобрым предзнаменованием, но тут же он бросился со своими воинами вперед, догонять бегущих норландцев.
Литтское войско разбило строй, растянулось. Кто был крепче, сидели на хвосте у врага, а раненые, ослабевшие, на измученных конях, ковыляли следом, как могли. Но всеми владел азарт, все стремились закрепить победу.
Но, прежде чем передовые норландцы доскакали до леса, раздались такие оглушительные звуки труб, что преследователи замерли, будто налетели на стену. Из леса выступил свежий отряд норландцев, распался на два крыла, выгнулся подковой, сверкающей серебром кольчуг и шлемов, стал быстро обходить литтов.
Небо и земля содрогнулись, когда норландцы замкнули подкову, и пошла сеча, еще более жестокая, чем прежде...
К князьям Радвиласу и Азуоласу, ведущим свои полки, не подозревая ничего, примчались несколько вырвавшихся из боя воинов Таутвигаса. Израненные, в разбитых доспехах. С головы одного сбили шлем, и лоб пересекала кровоточащая рана. Торопливо, перебивая друг друга, они поведали великому князю, что кипит битва.
Радвилас грозно нахмурился, уточняя у спасшихся:
- Значит, мой брат вас не посылал? И не проверил, нет ли в лесу засады?
- Нет, государь, - был ответ на оба вопроса.
Радвилас тяжело вздохнул и скомандовал поднять знамя с серебряным пардусом.
- Вперед, литты! На помощь князю Таутвигасу!
"Которого, если удастся спасти, я надолго засажу в поруб, будь он хоть сто раз старшим братом!" - договорил про себя Радвилас, меж тем как литтские полки мчались что было сил сквозь снежное месиво к месту сражения.

[Convollar]

Таутвигас всегда виделся мне этакой миной замедленного действия. Нет, он конечно, не был трусом, но мозги у него были мозгами рядового воина, а не полководца. Плюс избыток самоуверенности и жажда лидерства. Опасное сочетание, и оно сказалось.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

Таутвигас всегда виделся мне этакой миной замедленного действия. Нет, он конечно, не был трусом, но мозги у него были мозгами рядового воина, а не полководца. Плюс избыток самоуверенности и жажда лидерства. Опасное сочетание, и оно сказалось.

Предчувствия Вас не обманули.
А теперь он сумел втянуть в неприятности своих братьев и кучу воинов.

По колено в розовой от крови талой воде, литтская конница вступила в бой. В какую-то долю мгновения все изменилось до неузнаваемости, но так обычно и бывает в сражениях. Теперь уже Радвилас и Азуолас повели полки в обход, стремясь окружить и прорвать кольцо норландцев, в котором, как загнанные звери, метались их сородичи.
И пора была их выручать! Из отряда князя Таутвигаса способны были продолжать бой едва ли треть воинов. Окровавленные, в пробитых доспехах, они упорно защищали свою жизнь. Сам князь вместе с обоими сыновьями ожесточенно рубился, видя, как тает его мечта о Влесославльском княжении, о власти и славе. Когда в битву вмешались главные войска литтов, у остатков передового отряда появилась надежда спастись. "Эх, все опять идет не так! - тоскливо подумал Таутвигас, следя за битвой. - Они меня вытащат, как щенка из проруби, и я буду обязан им, а сам - ничто..."
Но прежде следовало остаться в живых, и князь поднялся на стременах, ободряя своих воинов:
- Вперед, литты! Бейтесь, народ Алджимантаса! - выкрикнул Таутвигас, и его клич поддержали полки его братьев, идущие навстречу со свежими силами. Радвилас распоряжался войском, спеша исправить ошибку старшего брата. Как ястребы на стаю гусей, налетели на врага витязи князя Азуоласа, опрокидывали конями, разметали норландский строй.
Но потомки викингов умели биться. Быть может, ярлу Асвальду было далеко до Торира Сильного, разбитого сто лет назад влесославльским князем Святославом в битве при реке Ренне, однако соображал он быстро. Подозвал к себе лучшие отряды, в самом прочном вооружении, предназначенные для особых случаев. В обычное же время они окружали военачальника, служа охраной.
- Прорвите их ряды, убейте вождей! - приказал ярл Асвальд. - Литты не знают настоящего порядка, у них все держится на личности вождя. Стоит обезглавить их войско, и оно растеряется!
Сразу три отряда норландцев ринулись в разные стороны, прокладывая себе путь сквозь бешеную сечу. Их было трудно остановить. Любой воин, заступивший им дорогу, бывал безжалостно сбит наземь.
Высокий норландец в черных доспехах нашел в бою князя Таутвигаса, который вел свой отряд на соединение с братьями. Вздыбил перед ним своего вороного коня, ударил кованой, с шипами, булавой. Будто горячая красная вспышка обожгла князя, и он повалился наземь, под копыта коней. И не видел уже, как его сыновья с двух сторон налетели на черного рыцаря, как еще пуще разгорелась битва над его телом. Ничего больше не слышал князь Таутвигас, погубивший неуемным честолюбием  себя и многих людей.
Навстречу князю Радвиласу, туда, где развевалось на ветру главное знамя литтов, бросился самый большой отряд норландцев. Великий князь успел перестроить свою личную тысячу, и та умело оборонялась. Но в этих норландцев, похоже, вселилась ярость берсерков. Они сокрушали всех, кто вставал на пути. Радвилас видел, как литтский витязь, скрестивший меч с берсерком, под сокрушительным ударом его двуручного меча превратился во что-то, что и человеческим телом-то назвать было нельзя. Другой литт, сломав копье, ухватил врага за талию, вместе с ним вылетел из седла, и они, сцепившись, скатились с высокого речного берега, остались лежать недвижно.
На одно томительное мгновение Радвилас заколебался: продолжать борьбу или отступить, пока его полки не разбиты наголову. Но тут из бешеной толчеи навстречу ему метнулось копье, словно ядовитая змея. Именно копье, словно живое: у великого князя не было времени разглядеть, в чьих оно руках. Все, что он успел - поднять коня на дыбы, заслоняясь им от смертельного удара. В следующий миг конь со всадником содрогнулись от удара. Радвилас хотел выпрыгнуть из седла, но бьющийся в агонии конь рухнул в растаявший снег и лед, заливая кровью все вокруг. Сброшенный наземь, князь пытался подняться, но страшная боль пронзила правую ногу, и в глазах потемнело.
Очнулся Радвилас, когда почувствовал, как воины поднимают его  и сажают на нового коня. Прямо над собой услышал тревожные голоса, затем рядом показалось бледное лицо молодого воина. Память подсказала великому князю, что этого воина зовут Любко, он полукровка - полулитт-полусварожанин, и три года служит при дворе.
- Государь, ты сможешь ехать верхом? - тревожно спросил воин. Из-под шлема по виску спустилась мокрая от пота прядь русых волос.
Радвилас вновь почувствовал, как колено пронизывает острая боль. Он не был уверен, что ниже вообще осталась нога - ощущение было, что ее кто-то откусил. Но, когда воины втянули его в седло и плотно обступили, помогая держаться, он увидел, что вся обстановка на поле боя сильно изменилась за каких-то несколько минут. От всего норландского войска, пожалуй, осталось в строю не больше половины. Но и те, что были, уверенно одолевали литтов. Снежный берег Сазавы устилали тела погибших и раненых. На левом крыле войска еще сражался Азуолас, но Таутвигаса давно не было видно.
Княжеская гордость боролась в Радвиласе с голосом разума, причиняя боль едва ли не сильнее телесной. Отступить, признать поражение? Никогда прежде Радвилас не проигрывал битву, и бесконечно трудно оказалось смириться теперь. Казалось, даже и сейчас еще его воины, измотанные и поредевшие в числе, смогут собраться в кулак и нанести решающий удар! Но рассудок говорил: нет, надо отступить, пока еще осталась у них живая сила - люди и кони. В противном случае, остаться зимой, в чужой стране, с ошметками разбитого войска, - мало какая судьба покажется бесславнее.
И Радвилас, мертвенно-бледный от боли и от горечи поражения, слабо взмахнул рукой, приказывая трубачу:
- Труби отход! Трижды!
И он, не оглядываясь, поехал прочь, почти не правя конем, которого вели под уздцы воины. Кругом слышались стоны раненых и умирающих. Литты проезжали мимо своих гибнущих товарищей. Некоторые цеплялись за живых, садились сзади на их коней, но многие оставались лежать. Всех было не забрать с собой.
Откуда-то из кроваво-снежного моря вынырнул Азуолас. Только третий сигнал к отступлению заставил его повернуть со своими витязями назад. Доспехи на нем были проломлены и окровавлены, но он пробился сквозь вражеский заслон и встретил брата. Несмотря на все обстоятельства, на мгновение оба обрадовались.
- Где Таутвигас? - спросил Радвилас тревожно.
- Остался там, - Азуолас, не задумываясь, указал двуручным мечом, который, не остыв после битвы, держал одной рукой. - Мне не удалось даже забрать его тело, надо было спасаться самим.
Радвилас низко склонил голову, чувствуя, как пронзительно болит колено. Но не эта боль была хуже всего.
- Отступаем к звениславльской дороге! Что враги: преследуют нас?
- Кажется, нет. Когда мы отходили, они оставались на месте. Им досталось не меньше нашего, - не без самодовольства ответил Азуолас.
Великий князь облегченно вздохнул.
- Если так - есть надежда выбраться. Норландцам эта страна еще больше чужая, чем нам. Если у них большие потери, теперь захотят переговоров, я думаю. Но охранение выставить!
- У нас набралось сотни три пленных. Мы их обменяем на наших, попавших в плен. И тело моего отца надо выкупить, - проговорил Монтивил, сын Таутвигаса, вместе со своим братом едва выбравшийся из жестокой сечи.
Радвилас одобрительно взглянул на юношу.
- Так и сделаем, - пообещал он. - Только сейчас нам нужен покой. Хотя бы раны залечить, - вздохнул он, чувствуя, как в глазах темнеет от слабости и боли.
Разбитое литтское войско остановилось в большом селе Соловьиная Роща, верстах в пяти от места битвы. Радвиласу понадобились все силы, чтобы выдержать путь верхом, да и то, воины поддерживали его в седле, и в избу местного поселянина внесли князя на руках. Уже затем, устроив его на соломенном ложе, воины могли позаботиться и о собственных ранах. Мало кто вышел из битвы при Сазаве совершенно невредимым. Таков был итог сражения, куда толкнуло литтов честолюбие князя Таутвигаса.
Однако норландцы не меньше их пострадали в битве и были вынуждены просить о мире. В этом Радвилас оказался прав. Когда ему сообщили о прибытии послов, он бледно усмехнулся. Несколько дней он пролежал в постели, мучимый телесной и душевной болью. Нога была сломана в колене и изводила непрестанной болью, от которой он даже ночами не мог заснуть. Но, когда сообщили о прибытии послов, Радвилас потребовал одеть его и вышел к ним, опираясь на плечо молодого слуги.
Норландцы, было видно, не ожидали, что литтский князь так скоро встанет на ноги, и потому слегка опешили. Предложения же их - обеим сторонам разойтись с миром, покинуть несчастливую для завоевателей Влесославльскую землю, - литтам как раз были кстати. Недавним противникам надо было зализывать раны. Большие потери сделали их сговорчивыми. Радвилас потребовал обменять раненых, и это было исполнено. За выкуп вернули также тело князя Таутвигаса, растоптанное лошадьми, и трупы нескольких знатных литтов, которых именно с этой целью не похоронили в общей могиле с остальными. Таким образом, удалось избежать полного позора. Но для многих из выживших битва при Сазаве была самой черной страницей в жизни. В том числе и для князя Радвиласа, который впоследствии хромал до конца жизни. Кроме того, он со стыдом признавался себе, что не может по-настоящему сожалеть о гибели своего старшего брата. Смерть Таутвигаса избавляла Литтское княжество от опасных в будущем проблем. Жаль было тех воинов, что поплатились жизнью за великие замыслы брата. Теперь он, Радвилас, становился старшим в роду Алджимантаса, во всех смыслах. Некому больше ставить ему условия. И он невольно чувствовал облегчение, и стыдился его, как будто сам толкнул брата на копья норландцев. И все это добавилось в обширную копилку мыслей и чувств, которые князь Радвилас не сможет открыть никому и никогда - только самому себе в бессонные ночи.
Когда литтские воины немного залечили раны и отдохнули в Плескове, у княжича Саулиса, решительно повернули домой. Так Радвиласу пришлось научиться признавать ошибки, - умение, полезное для правителя.
Но его испытания были еще не закончены. На расстоянии нескольких дней пути до Айваре, на привале, их нашел гонец из дворца. Когда его проводили к великому князю, тот поклонился и скорбно взглянул на него:
- Государь, супруга твоя, княгиня Всемила, умерла!
Радвилас, опиравшийся на плечо молодого слуги, пошатнулся, будто его кто подтолкнул, и юноша едва его удержал, поскольку князь был выше и тяжелее него.
- Как... это случилось? - выдохнул Радвилас, выпрямившись и преодолев слабость.
Гонец развел руками.
- Мне говорила боярыня Желань: у княгини, как только вы ушли в поход, стало часто болеть в груди. Никакие врачевания не помогали. Последние дни она уже не вставала с постели. А потом ей, вроде бы, стало чуть получше, она уснула, и ее оставили одну. А час спустя, боярыня сказала, зашла проведать княгиню, а та уж не дышит.
Радвилас опустил руки ладонями к земле, в знак почтения к богу смерти, Поклюсу.
- Даже умереть ей суждено было одинокой, никого из родных не было рядом! - произнес он одними губами. - Пусть боги на Высшем Небе будут добры к ней...
И он ушел в свой шатер, держась прямей и надменней обычного, хоть и опирался на своего провожатого. Велел всем выйти. И все послушались, оставив великого князя одного. Даже Азуолас обошел раз, другой вокруг шатра брата, но не решился войти, чтобы выразить соболезнования. Знал, что Радвиласу это будет неприятно, даже от ближайшего родственника. Непостижимый человек его брат! Ведь горе становится легче, когда его разделишь с другими. А Радвилас и боль, и радость держит в себе. Даже в детстве, вспомнилось Азуоласу, когда умерла их мать - брат не плакал. Разве что наедине, сам с собой.
На другой день великий князь, бледный и мрачный, приказал идти дальше, в Айваре. Тяжек был для него этот путь, хотя пролегал по благоустроенной части страны. Думал вернуться к живой жене, а теперь его ждет только серебряная урна с ее прахом после погребального костра! Он похоронит ее в стене храма Жемины, что велела построить Всемила, как она сама просила. Признаться, вопреки всему, Радвилас не верил, что лишится жены так скоро. Лишь теперь понял, как много она значила в его жизни.
Дома встретили трое младших сыновей и самая младшая, девочка Лайме. Все выглядели растерянными, точно земля ушла из-под ног. Радвилас приласкал сыновей, а дочь взял на руки. Подумал, что старшим сыновьям, к которым он послал гонцов, тоже больно будет узнать о смерти матери, больно до слез, хотя они уже князья.
- Я скорблю вместе с вами, дети, - глухо проговорил он, усаживаясь в кресло и пристраивая больную ногу на скамейку. - Мы с Азуоласом и Альдоной тоже лишились матери в детстве. И я думал тогда, - запомните, дети: хуже этого с нами уже ничего случиться не может. Так что идите вперед смело!

[Convollar]

Не бывает войн без потерь и поражений. В этом случае даже Радвилас не мог ничего сделать. Таутвигас погиб в бою, как подобает воину, но сколько воинов он утащил за собой, лишний раз доказав, что победа не всегда достаётся одной только смелостью. И Всемила не встретила мужа, который, наконец понял, как много она значила для него. Так всегда - что имеем не храним, потерявши плачем. 

[katarsis]

Да, неудачный выдался поход И ведь и необходимости-то никакой не было, от чего ещё обидней. С другой стороны, если б необходимость была, а они бы проиграли, было бы ешё хуже, наверное.
И Всемила умерла в одиночестве

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Не бывает войн без потерь и поражений. В этом случае даже Радвилас не мог ничего сделать. Таутвигас погиб в бою, как подобает воину, но сколько воинов он утащил за собой, лишний раз доказав, что победа не всегда достаётся одной только смелостью. И Всемила не встретила мужа, который, наконец понял, как много она значила для него. Так всегда - что имеем не храним, потерявши плачем.

У каждого в жизни бывают поражения, и герои должны уметь их принимать. А авторы - описывать, как есть, не ожидая полной безупречности. Хотя этого поражения можно было бы избежать, если бы не ошибка Таутвигаса.
Радвилас и прежде уважал и ценил жену, был привязан к ней. Конечно, ему жаль, что она умерла. Но в их семье почти все переживают своих супругов: не у всех здоровье, как у рода Алджимантаса. Только у тех, кто женится поздно, как Азуолас, есть шанс прожить жизнь с одной женой.

Да, неудачный выдался поход И ведь и необходимости-то никакой не было, от чего ещё обидней. С другой стороны, если б необходимость была, а они бы проиграли, было бы ешё хуже, наверное.
И Всемила умерла в одиночестве

Но те, кто выжил, получили новый опыт, и смогут действовать лучше. Думаю, что будут у них еще немалые успехи.
Жаль Всемилу. Хотя говорят, что перед смертью каждый одинок, независимо от того, есть рядом люди или нет.

Глава 17. Аллеманская графиня
Однако сильно ошибся бы тот, кто решит, будто князь Радвилас опустит руки и станет лишь оплакивать жену да военную неудачу! Литтский великий князь, конечно, глубоко переживал несчастья, но отнюдь не пал духом. Недаром же его имя означало "Нашедший надежду". Его сломанная нога постепенно заживала, и, хотя для ходьбы ему пришлось завести трость, зато ездить верхом, к счастью, хромота не мешала. А самое главное - он ждал известий с закатных границ.
И дождался - в виде беглецов, оборванных, обездоленных, что бежали поодиночке и семьями, целыми поселениями из земель лесных и приморских литтов. Они приходили, оплакивая погибших близких, сохранив из имущества лишь то, что на себе, и рассказывали жителям Айваре о новом походе аллеманов под предводительством графа из Винтерхаузена, о новых пожарах и разрушениях.
Дождавшись точных сведениях от разведчиков, Радвилас приказал войскам готовиться в поход. Иначе он поступить не мог, лишь этого от него и ждали. И вот, когда на деревьях стали желтеть листья, литтское войско выступило на закат. Возле Берестня соединились с войсками князя Азуоласа, который в последнее время провел здесь не одно сражение, хоть и не мог успеть всюду.
- Что делают, мерзавцы! - сжимая зубы, говорил он про аллеманов. - Жилые места на много верст опустели: людей угнали в плен или убили. Кто уцелел - прячутся в болотах.  Священные рощи и храмы сожгли, а жрецов убили. Они хвалятся, что их боги сильнее литтских.
Двигаясь разоренными землями, литтские воины и сами видели следы аллеманского нашествия. Там, где раньше жили люди, теперь чернели пепелища. По ночам завывали одичавшие собаки вместе с волками. Но нигде было не услышать человеческого голоса. Зато поля были кем-то сжаты. Запасливые аллеманы не позволяли спелому зерну осыпаться без толку.
Увидев поле, покрытое низкой колючей стерней, князь Радвилас почему-то пристально взглянул туда. Затем, к общему удивлению, велел повернуть дальше к закату, в сторону Зубровой Горки. Тут уж все, как один, изумились. А предводитель разведчиков, Кунигас, только что оповестивший великого князя, где искать врагов, растерянно спросил:
- Государь, ты уверен? Винтерхаузен с основным войском сейчас возле Римуне. Зуброва Горка гораздо закатнее.
- Все верно, - кивнул Радвилас, направляя коня на закатную дорогу.
Разведчик непонимающе моргнул. Он умел находить следы в поле и в лесу, и улавливать замыслы врага, но замыслов князя Радвиласа еще никто не ведал.
- Прости, государь, но я не понял, - сознался он.
- А я с тобой и не советовался, - ответил великий князь и распорядился войску идти стороной, прочь от местнонахождения врага, с которым все готовились сойтись в честном бою.
И литты пошли своей дорогой. Если сперва воины предполагали, что великий князь собирается обойти аллеманов и ударить вбок, то вскоре они ушли уж слишком далеко. Теперь двигались по нетронутому войной краю. Скоро уже заканчивалась Литтская земля, впереди лежали владения аллеманов.
На последнем привале князь Азуолас решительно потребовал у брата:
- Ты можешь объяснить, что задумал?! Мы должны были защищать свою землю от захватчиков!
Радвилас, сидевший на высокой скамье, спокойно взглянул на метавшегося по шатру разгневанного брата.
- Должны. Этим мы и займемся во владениях графа Винтерхаузена. Он и другие аллеманы считают нас за животных, которых можно пасти и стричь, а потом и зарезать. Пора им втолковать, что с ними самими тоже можно не считаться! Разбей мы аллеманов в очередной раз на своей земле - они только больше обозлятся. Сколько раз уже так было! Но если мы вторгнемся в земли аллеманского вождя, сможет ли он продолжать поход?
Азуолас остановился, восхищенно хлопнул себя ладонями по бокам.
- Ну, брат, ты и придумал! Одному тебе боги дали истинно великокняжескую голову! Пусть Винтерхаузен тогда подумает, как прокормить зимой своих смердов и холопов, чей урожай пойдет нам!
Оба засмеялись. Но вдруг Азуолас спросил с ноткой обиды в голосе:
- А почему ты скрыл свой замысел от всех? И даже от меня?
- Чем меньше знают наши воины, тем меньше опасность, что узнает и противник, - объяснил Радвилас. - Аллеманы могли захватить в плен кого-нибудь не в меру осведомленного и пыткой выведать все. И прощай внезапность!
- Ты обо всем думаешь наперед! - Азуолас шумно вздохнул. - Ну а мне почему говоришь лишь теперь? Не доверяешь?!
- Доверяю, брат, успокойся! Впредь ты всегда будешь узнавать о моих замыслах первым, - пообещал Радвилас. Про себя он опасался излишней горячности Азуоласа. Тот мог нечаянно проговориться своим воинам, и так сведения пошли бы дальше.
Как бы там ни было, скрытность великого князя себя оправдала. Никто не задержал дерзкого похода литтов, потому что никто не додумался бы искать их в аллеманской земле. Точно стремительный пардус, прыгнуло литтское воинство во владения графа Винтерхаузенского. Разведка доложила, что почти все боеспособные мужчины ушли с графом на войну, как и в соседних владениях. В замке осталась графиня с детьми, и при ней не было никого, кроме слуг. Некому было дать отпор литтам. Те вошли, как раскаленный нож сквозь масло.
Аллеманские поселяне бежали от них, бросая селения и амбары. Кое-где еще курился дымок в печи-камине, но хозяев и след простыл. Они скрылись в замке, под защиту каменных стен. Кто-то успевал предусмотрительно вывезти зерно и угнать скот. Другие бежали налегке, унося своих детей и стариков, а все нажитое было брошено. По обычаям войны, победители брали все себе. Аллеманский хлеб и мясо должны были восполнить их потери.
Замок Винтерхаузен был построен на полунощной стороне высокой горы, почему и получил имя, означающее "Зимний дом". Это была мощная твердыня, окруженная высокой стеной и крепостным рвом. Когда ее оборонял надежный гарнизон воинов, должно быть, она преградила бы путь любому завоевателю. Но Радвилас сразу разглядел, как мало на стенах воинов, с какими промежутками они расставлены. Он мог подождать, пока винтерхаузенцы сдадутся. У его войска добытых запасов хватит надолго, а вот обитателям замка, куда набилось столько народу, скоро придется туго.
Литты начали осаду. Напротив главных ворот замка разбили лагерь. Вырубили сосны на склонах горы для своих костров. И, конечно, перехватили все дороги к замку, так что осажденные никак не могли оповестить графа Винтерхаузенского о бедственном положении его собственных владений.
Но князь Радвилас хотел уладить дело поскорей. Он направил посла в замок, к графине-правительнице. Его обнадеживало, что предстоит иметь дело с женщиной, к тому же матерью трех детей. Была надежда, что она окажется благоразумнее своего воинственного супруга.
Графиня Гертруда Винтерхаузенская происходила из древнего аллеманского рода. От своих прародительниц, что силой и отвагой не уступали мужчинам, она унаследовала силу духа, а также волосы цвета льна и выразительный взор больших голубых глаз. Ей не впервые приходилось управлять замком, когда ее муж уходил на войну. Но осажденным замком - впервые. И, хоть она старалась успевать повсюду, но разом обрушившийся на плечи груз трудных обязанностей гнул женщину к земле. Она совсем потеряла сон, устраивая вместе со старшими слугами и намногочисленными воинами, что можно сделать.
- Разместили беглецов в старых подвалах замка? - устало спрашивала хозяйка.
- Да, госпожа! Для них устроен ночлег, и сготовили овощную похлебку с ячменным хлебом. Все благодарят тебя, - ответил Ивар, управляющий.
Графиня, казалось, немного успокоилась.
- Хорошо! Тогда ты, Дитер, поставь мужчин покрепче на стены, - велела она старому рыцарю, которому вверена была охрана замка. - А ты, Винрих, открой им оружейную.
- Опасно, - покачал головой начальник арсенала. - Господин граф никогда не доверил бы мужичью оружие.
- Я знаю, - графиня сцепила вместе лежащие на коленях руки, надеясь, что они не дрожат. - Но, будь мой супруг дома, нас бы теперь не осаждали литты.
По перилам лестницы стремительно съехал старший сын графини, десятилетний мальчик, рыжий и веснушчатый.
- Скоро батюшка вернется и побьет литтов! - прокричал он над ухом у матери с жестокой детской радостью.
Гертруда вздрогнула, как ужаленная.
- Рейнгольд, сколько я повторяла: не носись так! И не кричи! Где сейчас Адельгейда и Конрад?
Сын насмешливо фыркнул.
- Сидят с нянькой в спальне и всего боятся! А я - нет! Я хочу посмотреть, как мы будем сбрасывать литтов со стен!
Мать строго взглянула на него, без слов напоминая, что он все-таки еще остается ее сыном, а она - хозяйка в замке.
- Дитер, если мой сын появится на стене, посади его в подвал, как изменника!
- Слушаюсь, госпожа! - отвечал старик.
Мальчику бросилась краска в лицо, как обычно бывает у рыжеволосых. Он сжал кулаки и подыскивал слово, что должно было поразить взрослых наповал. Но не успел ничего придумать, потому что за стеной пронзительно запели трубы. Тут же вбежавший в замок часовой крикнул:
- Госпожа, прибыл посол от литтского князя!
Графиня переглянулась со своими советниками. Они, казалось, как и сама Гертруда, пребывали в затруднении. Немного подумав, женщина кивнула:
- Пусть войдет! Узнаем, чего хочет его князь... Эльгита, принеси мне синюю аксамитовую накидку. А ты, Рейнгольд, сиди возле меня и слушай. И посмей только вмешаться в беседу!
- Слушаю, матушка, - нехотя буркнул подросток, ковыряя носком сапога цветной мозаичный пол.
Явившийся посол великого князя литтского и сварожского передал графине письмо от своего господина. В нем Радвилас просил у хозяйки замка дозволения приехать с небольшим числом людей и обговорить условия заключения мира. Иначе обещал взять Винтерхаузен, штурмом или осадой.
- Не соглашайся, госпожа! - воскликнул Винрих, главный оружейник. - Радвилас наверняка тебя обманет! Если ты его послушаешь, он возьмет в заложники тебя и детей.
Литтский посол, князь Остромир Преславич, понял аллеманскую речь, вмешался в разговор, горячо проговорив:
- Мой государь, благородный князь Радвилас, клянется на мече именами Перкунаса, Сауле и Жемины, что никто не причинит вреда графине, ее детям, воинам и слугам, а также ее владениям! Разумеется, если они заключат договор и примут мирные условия. Ну а тем, кто желает войны, следует быть готовыми к любым ее последствиям! Сейчас мой государь предлагает вам мир, как знак доброй воли.
Теперь взоры всех присутствующих обратились к графине Гертруде. Она, погруженная в размышления, взглянула на сына, сидевшего как на иголках. Поймет ли ее первенец, растущий в презрении к литтам, то, что ее вынуждает совершить забота о детях?
- Пусть князь Радвилас приедет завтра в полдень, с сотней избранных им людей. Я, со своей стороны, ручаюсь головой за каждого из обитателей замка, что ему здесь не грозит с нашей стороны никакое предательство.
Голос женщины звенел от напряжения. Она понимала, что решает судьбу своей семьи и владений, вверяясь врагу, пришедшему с местью. Если она ошибется, лучше будет ей умереть сразу. Но лучше ли получится, если замок возьмут силой или измором?
Князь Остромир почтительно поклонился сидевшей в кресле женщине.
- Готовься, госпожа! Завтра великий князь литтский и сварожский объявит свои условия мира.
И гордым аллеманам пришлось терпеть, что литты на их земле ставят им условия. Один лишь юный графский сын, когда за послом закрылись двери, задорно воскликнул:
- Видали мы таких! Скоро вернется отец. Он обещал привезти мне слугу-литта, и я сам выберу из пленных!
Взрослые мрачно переглянулись. Им-то ясно было, что эта война пошла не так, если литты стоят под Винтерхаузеном.
- Рейнгольд, ступай, умойся и переоденься, - сухо бросила сыну Гертруда. - Попробуй лучше сам отвечать за свой дом и людей, и веди себя, как положено графу, а не испорченному мальчишке!
Мальчик примолк и, может быть, впервые в жизни задумался, что, пока нет отца, за все должен отвечать он, как старший. И сразу порадовался, что рядом находится мать.
А в литтском лагере князь Радвилас, выслушав от Остромира о разговоре с графиней, удовлетворенно кивнул:
- Так я и думал, что хозяйка Винтерхаузена окажется рассудительней своего супруга. Что ж, я попробую с ней договориться и решить дело миром. Пусть заплатит дань - и мы уйдем отсюда. Право, жаль, что аллеманы, видимо, не прислушиваются к своим женам, собираясь на войну.
И он приготовился к переговорам, рассчитыаая поставить условия аллеманам по праву победителя.

[Convollar]

Разумное решение! Пусть у Винтерхаузена под хвостом загорится, может быть и мозги включатся. Рейнгольд, конечно, Рейнгольд! Подростковая самоуверенность и "весь мир существует только для меня"! Ничего, жизнь научит, если папа не научил,  только вот урок может оказаться уж очень жестоким. Но графиню даже жаль, неизвестно, что с ней может сотворить супруг, когда вернётся, если, конечно, вернётся. Лучше бы не возвращался.

[katarsis]

Идея остроумная, но что в это время происходит в литтских землях? Ведь Винтерхаузен продолжает их грабить и знать не знает, что надо скорее домой бежать. А вдруг он тоже осадит замок, например, Азуоласа, и захватит Рингалле?

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis! С праздником!

Разумное решение! Пусть у Винтерхаузена под хвостом загорится, может быть и мозги включатся. Рейнгольд, конечно, Рейнгольд! Подростковая самоуверенность и "весь мир существует только для меня"! Ничего, жизнь научит, если папа не научил,  только вот урок может оказаться уж очень жестоким. Но графиню даже жаль, неизвестно, что с ней может сотворить супруг, когда вернётся, если, конечно, вернётся. Лучше бы не возвращался.

Радвилас изобретателен. Не будет биться с противником влобовую, если можно что-нибудь придумать. Враги, конечно, его считают коварным. Недаром его методами впоследствии, кажется, и некоторые его родственники действовали успешно.
В милитаризованном обществе и мальчишки перенимают худшие черты еще до того, как сами смогут взять в руки меч. Но, может быть, время для урока еще не упущено.
Насчет графини поглядим дальше. Если она с Радвиласом договорится, придумают, как устроить все к лучшему.

Идея остроумная, но что в это время происходит в литтских землях? Ведь Винтерхаузен продолжает их грабить и знать не знает, что надо скорее домой бежать. А вдруг он тоже осадит замок, например, Азуоласа, и захватит Рингалле?

Так о любой военной хитрости можно сказать: а что, если ее одновременно применит и противник? Почему на Журавлином поле чжалаиры не поставят засадный полк в лес раньше медвединцев (и некоторых родственников Радвиласа )? Но на практике, идеи - это не грипп и не коронавирус, чтобы передаваться по воздуху. Чаще все-таки осеняет кого-то одного. А Винтерхаузена оповестят, и немедля. Да так, что у него не останется выбора.

На другой день князь Радвилас приехал в замок Винтерхаузен для переговоров. Графиня со своей семьей и приближенными ждала в большом зале, в кресле, которое она занимала в отсутствие своего супруга. На ней было надето простое серо-голубое платье, словно тронутое пеплом. Лишь тонкая нить жемчуга оживляла подчеркнутую скромность ее наряда. У ног Гертруды сидели на скамье ее дети. Старший сын, Рейнгольд, исполнял приказание матери, но все равно глядел волчонком. Младшие, белокурые мальчик и девочка, смотрели на чужеземцев с робким любопытством. Окружившие семью графа воины и слуги стали с таким расчетом, чтобы их казалось больше. Но вряд ли их старания могли кого-то обмануть.
Радвилас в окружении сотни статных, богато снаряженных витязей вошел в зал, держась невозмутимо как обычно. И он сам, и его сопровождающие надели кольчуги под одежду, не оскорбляя хозяев недоверием. Для переговоров князь выбрал надеть черный длинный кафтан с серебряным шитьем и шнуровкой. Это изысканное и строгое одеяние придало ему, в глазах всех присутствующих, больше царственного величия, чем самые роскошные наряды иноземных вельмож. Даже хромота не портила облика великого князя, хоть он и опирался на красиво украшенную трость с набалдашником из янтаря.
Аллеманская графиня поднялась с кресла навстречу незваному гостю, и тот вежливо поклонился ей.
- Приветствую тебя, хозяйка Винтерхаузена, мудрая Гертруда! - глубоким низким голосом произнес князь.
- И я приветствую тебя, великий князь литтский и сварожский, доблестный Радвилас! - отозвалась графиня.
Разговор шел на аллеманском языке, которым Радвилас владел свободно. Обычно для переговоров он все же пользовался услугами толмача, но здесь счел не зазорным говорить с графиней на ее языке.
- Условия мои, госпожа, те же, что передал мой посол: пристойная дань за все, что твой муж награбил на Литтской земле! Я надеюсь, что граф Винтерхаузенский не сочтет какой угодно выкуп слишком дорогой ценой за целость собственного дома, за жизни своих жены и детей! - спокойным, деловитым голосом проговорил Радвилас.
Графиня окинула горящим взором своих детей. Было видно, что ей трудно решить за всех. Ее ладони, лежащие на коленях, мелко задрожали. Наконец, проговорила - сперва медленно, одними губами, затем ее голос набрал силу:
- Собрать дань будет трудно. Кругом все разорили твои полки...
- Куда меньше, чем разорил твой муж в моих владениях, - с достоинством отвечал Радвилас. - Я могу пригласить твоих детей - скажем, старшего из них, - поглядеть на пепелища, учиненные его отцом. Мне думается, будущему графу будет полезно взглянуть на войну с другой стороны.
Юный Рейнгольд обжег чужака ненавидящим взором и непременно сказал бы что-нибудь резкое, но мать надавила рукой на его рыжую макушку.
- Мой муж будет в ярости, когда узнает, как ты обманул его! Но он сам оставил Винтерхаузен без защиты...
Радвилас с уважением взглянул на графиню.
- Меня радует, что ты это понимаешь, госпожа! Твоему мужу следовало думать о своем доме и семье, а не о захвате чужих владений. Я пришел преподать ему урок, и совсем не хочу, чтобы страдали неповинные.
- Мой муж воспитан как любой аллеманский рыцарь: ради побед и воинской славы. А покой людям на его земле обеспечит страх, что внушает окружающим имя владельца, - голос графини прозвучал печально.
- Очевидно, не всегда достаточно одного грозного имени, - пожал плечами Радвилас. И подумал, что, когда граф Винтерхаузенский вернется домой, ему предстоит основательно позаботиться о нуждах своих подданных. И хорошо еще, если у него хватит ума быть благодарным жене за то, что сохранила ему замок и семью.
Будто подслушав его мысли, графиня проговорила:
- Пусть мое приданое послужит для уплаты дани, чтобы не пострадало наследство моих детей.
И вновь Радвилас подумал, что эта женщина достойна глубокого уважения.
- По правилам аллеманского рыцарства, мне следует благородно отказаться от жертвы, что приносит дама, и оставить ей сокровища. Но в литтских лесах и болотах сейчас прячутся женщины с детьми, оставшиеся без крыши над головой. Вместо хлеба у них желуди и болотные травы. Там что - прости, госпожа, но не откажусь от дани.
На бледном, но спокойном лице графини не отразилось и тени обиды.
- Твои требования разумны, а обращение достойно рыцаря!.. Эй, Ивар, Губерт, Дитер: проследите, чтобы дань была в полной целости доставлена в лагерь литтов! - приказала она ближайшим к ней слугам.
Радвиласа приятно удивила готовность аллеманской графини идти навстречу. Она умела мыслить ясно, что он всегда ценил в людях, даже в своих противниках. Для женщины она была решительна и не поддавалась страху. Кроме того, по ее приглушенному голосу при упоминании мужа,  по враждебным взорам ее старшего сына и подозрительности слуг, литтский князь заключил, что графине нелегко живется в этом замке.
Когда отдвнные в уплату долга ценности стали переносить в лагерь литтов, графиня Гертруда пригласила гостей к столу.
- Было бы стыдно угощать такого знаменитого вождя и его воинов одними речами, - гостеприимно произнесла она. - Чтобы у благодарных гостей не было сомнений, я сама отведаю от каждого блюда, поданного на стол.
Радвилас поклонился ей с искренним почтением.
- Для меня большая честь, если госпожа на один день перестанет видеть в нас врагов!
- Я никогда и не желала видеть в вас врагов, насколько это возможно, - грустно улыбнулась графиня. - Для женщины и хозяйки дома главное - чтобы были невредимы ее дети и другие его обитатели. Мужчины мыслят иначе...
- Не настолько, чтобы не понять друг друга, - отозвался Радвилас, проходя следом за хозяйкой замка в пиршественный зал.
Там их встретили накрытые столы, правда, не столь богатые, как в лучшие времена, когда замку не грозила осада, - так извинилась графиня. Она в самом деле попробовала каждого угощения по очереди, чтобы гости не опасались вероломства с ее стороны. Лед был сломан, и вскоре литтские воины ужинали вместе с аллеманами, а те, что могли поговорить с ними - и беседовали между собой. Радвилас приказал своим людям держаться с хозяевами вежливо, и догадывался, что графиня со своей стороны отдала такой же приказ ради сохранения пусть шаткого, но все же мира.
Самому же великому князю все больше нравилось беседовать с графиней Винтерхаузенской. Он нашел в ней рассудительную и остроумную собеседницу, разбиравшуюся в важных вопросах не хуже иного мужчины.
После ужина гости разошлись отдыхать в отведенные для них помещения. А князь с графиней беседовали до утра о том, как быстрее прекратить войну. Сидя в больших креслах поблизости от лестницы, видели друг друга, потому что на полу в двух огромных канделябрах горели свечи. Радвилас заметил, что его воины не сразу ушли спать: кое-кто подглядывал с галереи наверху, не поднимутся ли они в спальню вместе. За дверями шептались и хихикали служанки, делились предположениями. И на одно мгновение Радвиласу захотелось сжать в объятиях эту женщину, утешить ее, оказавшуюся между двух огней. А затем, если бы представить, чтобы он мог поступить как Азуолас, - посадить ее на коня и увезти в Айваре, отсечь раз и навсегда все, что связывает ее с прошлым! Она слишком хороша для грубого аллеманского барона, а ему была бы настоящей женой и подругой...
Но, внутренне усмехаясь над собой, он точно знал, что никогда такого не совершит. Именного потому что он - не его брат, и должен учитывать не свои прихоти, а государственные интересы. И касаемо Гертруды ни у кого не должно возникнуть даже тени сомнений. Только в этом случае она сможет убедить своего воинственного супруга в необходимости заключить мир. Или, быть может, хоть сыновья ее что-то поймут со временем...
- Я всю жизнь слышала, будто литты - дикари с медвежьими головами, что мы заставляем их работать на нашей земле ради их же блага, - проговорила графиня. - Но я вижу: ты, князь, мудрее многих наших знатных людей. И обходишься с нами не хуже, чем аллеманы - с твоим народом, - она украдкой протянула ему руку.
- Завтра утром мы простимся и, скорее всего, не встретимся больше, - отозвался Радвилас, раз и навсегда ставя границу между собой и женщиной. - Но, в память о нашем договоре, мне хотелось бы никогда не сражаться против твоих близких. Сумеешь ли ты впредь удерживать их от войны?
Гертруда невесело усмехнулась.
- Я сделаю, что смогу, но не обещаю преуспеть! Муж мой, Эрих - упрямый и резкий человек, и старший сын растет весь в него. Я напишу мужу письмо, сообщу все как есть. Но прежде пусть мой гонец прочтет письмо его воинам. Тогда они заставят графа повернуть назад.
У Радвиласа замерли на кончике языка слова восхищения. Он поднес к губам руки Гертруды и поцеловал, одну за другой.
- Графиня, для меня большая честь познакомиться с тобой.
Наутро литты, получив богатую дань, повернули назад, к себе домой. Сотни глаз в замке Винтерхаузен провожали их с облегчением. Враг ушел, теперь можно было подумать, как без запасов и крыши над головой, почти без мужчин, пережить будущую зиму...
А граф Эрих Винтерхаузенский тем временем со своим войском углубился далеко в землю лесных литтов. Завоеватели хозяйничали, как стая саранчи. Гонцу графини пришлось немало постараться, выдавая себя за охотника с болот. Дважды его чуть не убили местные жители, угадав в нем аллемана. Наконец, он нашел лагерь графа под деревней с каким-то непроизносимым литтским названием. Посланец Гертруды был ловким человеком и, главное, служил ей еще до ее замужества, так что она вполне могла положиться на его преданность. Приехав с вечера к хорошо знавшим его воинам, он в подробностях поведал о походе литтов, об учиненном ими разорении.
Всю ночь в аллеманском лагере горели костры, люди расхаживали в разные стороны, делились тревожными вестями. А наутро собрались и, вооружившись, окружили шатер графа, который еще спал. Ото сна его пробудил неясный гул снаружи. "Что там, во имя злого языка Локи?! Литты, что ли, напали?" - подумал граф, с помощью своего оруженосца кое-как одевшись и вооружившись. Но воины, встретившие его на пороге, определенно были его собственными.
- Хватит, навоевались, пойдем домой! - оглушили его вопли. - Пока мы здесь собираем шишки, наши дома литты разорили! Мы все нищие! Без крыши над головой! Так-то, доблестный граф.
- Я про своих спрашивал: сказали, что у меня амбар выгребли до зернышка, корову и свиней угнали! Отпускай меня домой, мне семью кормить надо! - проорал графу в лицо Длинный Руди, один из лучших его воинов.
- И мне! У меня дом сожгли! - шагнул вперед Курт.
- И я ухожу домой! И я! - присоединялись другие люди.
- К троллям нам завоевывать литтов, когда они в это время грабят нас! - граф уже не слышал, кто это сказал. Сам он оглядывался как безумный, но кругом видел лишь искаженные яростью лица своих подданных. Схватился за меч, готовый поразить зачинщика, но ими были все. Ведь почти у каждого дома остались родные.
Дико озираясь, граф, наконец, вспомнил о письме жены и прочел его, словно надеялся, что оно поможет удержать воинов под его властью. Нет, не помогло! В сдержанных, но сильных строках графиня сообщала, что литты разорили всю округу, кроме самого замка, и она вместе с детьми и другими домочадцами спаслись, лишь заплатив дань.
Прочтя письмо, граф Эрих заскрежетал зубами. Если бы он обо всем узнал первым, еще можно было бы поправить дела военной добычей. Но теперь нечего и думать о продолжении похода. Его люди хотят лишь домой,к своим очагам и коровникам!
- Тролль вас побери, идем домой! - размашисто указал он рукой.
Дома аллеманы и впрямь застали опустошение. Лишь кое-где жители, в основном женщины да старики и дети, успели немного подновить дома. Но мужских рук явно не хватало здесь, и вернувшихся встретили с большой радостью.
Только замок остался цел, и, при виде встречавших его жены и детей граф невольно почувствовал облегчение. Едва он ступил на землю, дети облепили его, наперебой болтали, как замок осаждали литты, а затем матушка закляла их, точно добрая фея... Гертруда стояла рядом, со своей обычной чуть отстраненной улыбкой.
Взъерошив рыжую голову своего любимца Рейнгольда, граф Винтерхаузенский проговорил в утешение ему и себе:
- Ничего, сын! Я тебе еще подарю слугу-литта. А когда немного подрастешь - то и служанку!
Мальчик запрокинул голову, чтобы взглянуть в глаза отцу, и произнес с небывалой прежде серьезностью:
- Не надо, отец! Ведь литты нас не увезли в плен!
Граф отшатнулся и, едва не разинув рот, недоумевающе переглянулся с женой. На каждом шагу творилось такое, что ему поневоле приходилось задуматься о жизни...

[Convollar]

Рейгольд меня удивил, не иначе думать умеет. Похвально. А ведь действительно из Гертруды получилась бы хорошая жена для Радвиласа. Но у каждого из них не только свои проблемы, и Гертруда и Радвилась умеют думать как государственники. Спасибо, эреа Артанис, очень интересный был эпизод.

[katarsis]

Идея остроумная, но что в это время происходит в литтских землях? Ведь Винтерхаузен продолжает их грабить и знать не знает, что надо скорее домой бежать. А вдруг он тоже осадит замок, например, Азуоласа, и захватит Рингалле?

Так о любой военной хитрости можно сказать: а что, если ее одновременно применит и противник?

Я имела в виду, что, если они грабят друг друга вместо того, чтоб драться, то неизвестно, кто больше, в итоге, награбит, и будет ли идея удачной или наоборот. Хотя, думаю, Радвилас в замке взял больше, чем Винтерхаузен по деревням.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Рейгольд меня удивил, не иначе думать умеет. Похвально. А ведь действительно из Гертруды получилась бы хорошая жена для Радвиласа. Но у каждого из них не только свои проблемы, и Гертруда и Радвилас умеют думать как государственники. Спасибо, эреа Артанис, очень интересный был эпизод.

Мать постаралась ему втолковать, что происходит. Он пока еще по-детски восприимчив. Но не поручусь, каким он вырастет, что с возрастом возьмет в нем верх - отцовская кровь и воспитание или материнские.
Да, могла бы замечательная пара быть! Только вот встретились они при таких обстоятельствах, что ничего не могут себе позволить. Пусть лучше Радвилас с кем-то другим устраивает семейную жизнь. Чем он вскоре и займется.
Образ Гертруды - подарок всем читательницам на прошедшее 8 марта.

Идея остроумная, но что в это время происходит в литтских землях? Ведь Винтерхаузен продолжает их грабить и знать не знает, что надо скорее домой бежать. А вдруг он тоже осадит замок, например, Азуоласа, и захватит Рингалле?

Так о любой военной хитрости можно сказать: а что, если ее одновременно применит и противник?

Я имела в виду, что, если они грабят друг друга вместо того, чтоб драться, то неизвестно, кто больше, в итоге, награбит, и будет ли идея удачной или наоборот. Хотя, думаю, Радвилас в замке взял больше, чем Винтерхаузен по деревням.

Думаю, что Радвилас своих целей в этом походе достиг. И самое главное - аллеманы убрались домой, решать свои собственные проблемы. Может быть, даже чему-нибудь научатся.

Глава 18. Невеста литтского князя
Вернулся домой князь Радвилас с несомненной победой. Воины гордились успешным походом, а полученная в Винтерхаузене дань искупила убытки от аллеманского набега. Но сам великий князь что-то не чувствовал веселья, возвратившись в свой пустынный дворец. Был поздний вечер, и дети уже легли спать, как и большинство слуг. В замке мало горело свечей, переходы оставались полутемными. При тусклом освещении князь заметил кое-где пыль и паутину, местами отваливалась отделка на дверях и мебели. Челядь сбежалась, наспех разбуженная, казалось, едва узнавая своего господина. При жизни Всемилы такого не бывало. Она и в Ялине, и в Айваре умела всегда поддерживать уют, управлялась с домашними делами, до которых у самого князя не доходили руки.
"Как здесь темно и бесприютно! Это ли основанный моим отцом замок, где всегда кипела жизнь? Даже пахнет теперь по-другому. Тянет сыростью, холодом. Не топят, что ли, эти лентяи как следует? Кажется, что из замка вынули душу и превратили в могилу для его обитателей. Так и проведешь здесь остаток жизни, среди стылых стен и ржавеющего железа, пока не заберет Поклюс... Старшие сыновья выросли, скоро и младшие получат уделы, дочь выйдет замуж. А у меня что останется впереди? Только старость?"
При этой мысли Радвилас даже испугался. Поспешил в свои покои, хромая сильнее обычного. Отворил окно, жадно стал вдыхать пахнущий дождем воздух. Ему хотелось, чтобы свежий ветер промчался через весь замок, изгнал могильную затхлость.
Только теперь он заметил, что в покоях еще кто-то есть. Молодая служанка перестилала князю постель. Окончив стелить тонкие агайские простыни, она выпрямилась, чуть заметно повела пышными бедрами, ожидая, что прикажет князь.
Он отмахнулся от нее:
- Ступай, Вилия! Найди кого вровень себе.
Женщина, обиженно надув губы, выскользнула за дверь. Но Радвиласу она не была нужна. Она не принесет ни ему утешения, ни порядка в доме. Наоборот, посеет среди челяди склоки и распри. И сам он ищет не податливую невольницу - подругу во всем, вторую половину бытия, как была первая в мире женщина для первого мужчины, когда боги создали их из двух половинок дерева.
"Нет, этот замок еще оживет! В нем еще зазвучит женский смех, голоса детей! Не настолько я стар еще, чтобы смириться и доживать. В нашем роду не скоро поддаются старости. Азуолас всего на два года моложе меня, а умудрился вайделотку увести из храма. Почему бы и мне не жениться вновь? Наша семейная и общественная жизнь гораздо больше связаны, чем кажется несведущим людям. С молодой княгиней я обрету новые силы. Мир широк, княжество Литтское и Сварожское обширно, и в нем столько еще предстоит сделать! Даже жаль становится, что жизнь человеческая коротка..."
Долго и придирчиво разглядывал свое отражение в высоком зеркале с бронзовой оправой. И даже при самом строгом взгляде решил, что не выглядит и не чувствует себя стариком. И телом, и душой он дал бы себе не больше тридцати пяти лет. Так что молодая жена, кто бы она ни была, не останется на него в обиде. Надо только с самого начала не спугнуть ее, приручить, как дикую птицу...
Приняв решение, Радвилас стал выбирать невесту, чтобы была и ему самому приятна, и родство с ее семьей сулило бы выгоды Литтскому княжеству. Обстоятельства заставляли его глядеть на восход, в сторону Сварожьих Земель. Там набирала силу Медведица. Благодаря хитрой политике своих князей, умевших ладить с чжалаирской Ордой, она ухитрялась процветать и под игом, готова была перерасти всех соседей. Нынешний великий медведицкий князь, Мечеслав Тихомирич, был прежде женат на сестре Радвиласа, Кенне, дочери Алджимантаса и Забавы. Но Кенна неожиданно умерла, и князь Мечеслав женился снова - на волчановской княжне, красавице Любомиле. Это должно было отразиться на отношениях с литтами. И тем внимательней стал прислушиваться Радвилас, узнав, что в семье волчановских князей есть еще княжна-невеста, Предслава, по слухам, не уступавшая красотой старшей сестре.
Этот брак мог оказаться полезен, и преследовал сразу несколько целей, как все замыслы Радвиласа. Во-первых, кое-как восстанавливал пошатнувшийся союз с медвединцами, а с ними ссориться лишний раз не стоило. Мечеслав и так изгнал из Влесославля племянника литтского князя, Витена, сына Таутвигаса, и уже грозился войной за поглощенные литтами пограничные владения. Радвилас не был бы великим князем, если бы не знал, когда можно воевать, а когда лучше сохранять мир. Он уже позволил своему брату Скалмантасу, тоже овдовевшему, жениться на родственнице Мечеслава, белозерской княжне, а теперь собирался и сам последовать примеру.
Поддержание мира с крепнущей Медведицей - была наиболее очевидная причина. Но под ней скрывалась и другая, о которой Радвилас не говорил никому, по своей привычке. Он не верил в прочный союз между Волчановом и Медведицей, пусть и скрепленный брачными узами. Слишком давним было соперничество между их княжескими домами. При отцах нынешних князей воевали не раз, и кровь - и простых людей, и княжеская, - текла рекой. Медвединцы пользовались поддержкой Орды, чтобы ослабить противника. С помощью чжалаиров сумел покойный медведицкий князь Тихомир изгнать Святослава Волчановского из его удела, и тот долго жил с семьей в далеком Плескове, там же родились и младшие дети его. А по чьей милости позднее ордынцы вызвали волчановского князя в Сарай-Мунлик и убили вместе со старшим сыном? Снова они же, медвединцы, приложили руку. То уж совсем недавнее дело, десять лет всего прошло. Как поверить, что теперь между соперниками настанет прочный мир? Если даже искренне полюбили друг друга Мечеслав и Любомила, похоронили вражду своих отцов. И такое на свете бывает. Но стоит кому-нибудь из супругов умереть - и все еще может непредсказуемо измениться. Великое княжение, первенство в Сварожьих Землях - лакомая приманка для каждого князя. Ради него готовы даже чжалаирам служить, своим прямым врагам.
А Радвиласу сильные сварожские князья вовсе не надобны. Недаром он сам именуется великим князем литтским и сварожским, под его рукой сварожан уже больше, чем литтов. Если бы удалось всех их объединить под своим началом, тогда под литтское знамя стала бы огромная сила! Он бы покончил с междоусобными распрями, соединил бы два братских народа вместе, и тогда перед ними содрогнулись бы и Аллеманская Империя, и сама чжалаирская Великая Орда! От таких мечтаний захватывало дух. Сама объединенная литтско-сварожская страна тогда виделась Радвиласу роскошной красавицей, ожидавшей того, кто развяжет ее девичий пояс. Но он хорошо знал, что к таким мечтам следует идти постепенно. Если сам он не успеет, то наследники продолжат. Тогда кстати придется, что в сыновьях его будет течь и сварожская кровь. Сварожской даже больше. А пока - надо, чтобы у сварожан не поднялось своего сильного князя-объединителя, каким для литтов был Алджимантас и продолжает быть он сам. Пусть княжества мешают друг другу, это выгодно для него, Радвиласа. Породнившись с волчановским княжеским родом, он поддержит его в грядущих разногласиях с Медведицей, а самим волчановцам не позволит вырасти и избавиться от литтской опеки та же Медведица. На противоречиях между князьями можно играть, как опытный музыкант на струнах лютни, и многого добиться с их помощью.
От таких мечтаний, особенно вечерами, когда не мог заснуть, Радвилас сладко щурился и только что не мурлыкал, как пардус, вышедший за добычей. Вот сколько возможностей сулил ему брак с волчановской княжной! Он никогда не мечтал, чтобы великое княжение само упало бы в руки. Принимать подачки из рук богов достойно младенца, а не мужчины. Человек с головой и руками должен, разумеется, трудиться и бороться ради осуществления своей мечты. Но возможности дают боги, а там уж от человека зависит, как ими распорядиться. Одну, самую главную возможность, боги уже подарили ему, позволив родиться сыном князя Алджимантаса, а не какого-нибудь землепашца или ремесленника. Радвилас не презирал простых людей самих по себе, но полагал, что их жизнь хороша для тех, кому она подходит. Что бы он сам стал делать простолюдином - даже думать страшно! Нет, боги, одарившие его острым умом и деятельной душой, знали, где он сможет лучше всего проявить эти качества! А теперь вот перед ним еще даже не открывалась, лишь брезжила новая манящая возможность. От него зависит, насколько сможет ее осуществить.
Но и о третьем думал Радвилас, раз уж решил посвататься к волчановской княжне: какова она? Правду ли говорят, что красавица? Достойная ли княгиня из нее выйдет? А как родня ее, да и она сама, отнесутся к сватовству хоть и именитого, но все же немолодого вдовца? Княжна-то наверняка не о таком муже мечтает...
И Радвилас, прежде чем засылать в Волчанов сватов, направил туда Драйнаса, с наказом поглядеть самому, какова княжна Предслава: хороша ли, умна ли, как держится. Драйнас уехал, выбрав самые лучшие драгоценности, какие княжне наверняка захочется купить.
Вместе с дальней дорогой путешествие купца заняло больше двух месяцев, и князь Радвилас с нетерпением ждал своего осведомителя. Наконец, тот явился. На вопрос о княжне весело улыбнулся:
- Видел я княжну Предславу Святославну, государь! И вправду хороша. Да и в кого ей дурнушкой-то быть? Родичи ее по отцу все известны были завидной статью, и матушка, вдовствующая княгиня Мирана, в молодости считалась первой красавицей в Сварожьих Землях, да и теперь еще хороша...
- Ты мне все-таки не о матушке, о княжне говори, - напомнил Радвилас.
- О княжне... Ах, государь! - Драйнас даже прищелкнул языком от восхищения. - Ей бы венок из живых цветов - и нарисовать в образе Богини Весны, идущей по полям! Или огненный венец и колесницу - и выйдет сияющая Сауле! И не то чтобы только волосы хороши да красивое личико и стройная фигура - хоть и этого не отнять, - нет, нет, у нее в глазах живой свет и блеск. Улыбаться любит, но не смешлива, и попусту не болтает, как другие девицы. Видно, что умеет, когда надо, и в строгости себя держать, - тут Драйнас развернул взятый с собой плоский сверток. - Я тебе привез портрет княжны Предславы! За большие куны выкупил у придворного живописца. Головой поклялся, что он требуется не для колдовства и не для вреда девушке и ее близким.
Радвилас залюбовался портретом очень красивой белокурой девушки, сидевшей за вышиванием. Конечно, портрет, хоть и мастерски написанный, не мог передать особой выразительности и повадки держаться, о какой говорил Драйнас. Но князь долго не мог оторвать пристальный взор от изображения.
- А что говорят о княжне при дворе? Как она держится обычно? Чем любит заниматься?
- Княжна Предслава получила хорошее образование, как и ее братья и сестра. Кроме обычных женских занятий, она хорошо знает счет и письмо, знает наизусть старинные предания, училась языкам окрестных стран, в том числе знает и литтскую речь. Как я слышал, она очень привязана к своим родным. Любит животных, прекрасно ездит верхом. Настоящее украшение Волчановской Земли! - заверил купец.
Князь усмехнулся в ответ.
- Я вижу, тебя не проведешь! Ну хорошо, Драйнас. Получишь сейчас награду, а затем, если все сладится - большой заказ к моей свадьбе... Да, кстати: к такой видной девице, должно быть, сватаются женихи? Что думают о будущем княжны ее старший брат и мать?
- Женихи сватаются, как без того! Но с замужеством княжны пока не спешат: младшая из дочерей, любимица в семье... Да и, поскольку сестра ее замужем за великим князем Мечеславом, то и младшую стыдно отдать за худшего жениха.
"Ага. Ну, коли я посватаюсь - не прогадают. Мечеслав-то Медведицкий - тоже вдовец с детьми от Кенны. Хоть помоложе будет, и не хромает, зато я отродясь не платил дань никакой Орде. Еще и родне могу при случае протянуть руку помощи", - размышлял про себя Радвилас. Но вслух ничего не произнес, не настолько его лишила самообладания красота волчановской княжны.
Оставшись один, князь долго любовался портретом, стоявшим в изящной резной рамке. "Какая она, княжна Предслава? Хорошо бы, была похожа на графиню Винтерхаузенскую умом и тонкостью чувств. Конечно, она совсем молода еще, но я сам воспитаю ее и направлю по должному пути, чтобы получить в ней и жену, и друга."
И он, не теряя времени, послал в Волчанов посольство во главе с боярином Норилом, своим давним советником  - уже для настоящего сватовства к княжне. Ждал только известия от него, чтобы приказать готовиться к свадьбе.
А тем временем, пока Радвилас ожидал радостных известий, совсем с другой стороны пришли печальные. На Яргородщине погиб в сражении с лугийцами его брат Мадвижас. Это известие вместе с его прахом в урне привезла Эгле. Давно овдовевшая, а теперь лишившаяся единственного близкого родственника, она вернулась на родину. Но, к удивлению великого князя, единственный сын Мадвижаса, совсем еще юный Лютобор, сумел разбить лугийцев, и тем сохранил свое княжество. Ходили слухи, что Лютобор пользуется своим чародейским даром, знает наперед все умыслы врага. Однако Радвилас против этого не возражал; самое главное - что плодородная Яргородская Земля остается под рукой литтских князей.