Большое спасибо, эрэа
Карса, эрэа
Convollar, эрэа
katarsis!

Как много событий! А Азуолас-то времени зря не терял. Надеюсь, у них с Рингалле всё будет хорошо. Не представляю, чтобы Радвилас повёл себя подобно брату, но для князя это, пожалуй, неплохо.
А что же со Всемилой? Неужели больна, и её скоро не станет? Жаль очень, если так.
Ну, хоть у одного из этого рода, да есть романтическая любовная история. Они нашли друг друга.
Радвилас и не будет вести себя как брат, никогда!
А Всемила - да, увы, больна.

Я вот пытаюсь себе представить, что сказала бы Праурыма Жрецу над Жрецами и Юманте, сели бы им довелось с ней, с Праурымой, побеседовать на тему священных обрядов вайделоток. Люди любят приписывать богам собственные затеи, частенько жестокие и уж точно бесчеловечные. Иногда мне кажется, что они каким-то особым богам служат, убеждённым человеконенавистникам.
А все от того, что у людей память коротка, и они часто думают: то, что было принято испокон веков и считается священным - тем самым, установлено высшими силами. Вот, Юманте рассказывала своей ученице, почему девам доверено беречь Предвечное Пламя. Остальные люди вряд ли знают, когда и кем установлено это правило - для них это все как данность. Иначе быть не может. И не простым людям менять правила. Что же, богам с каждым человеком отдельно разговаривать? Но станут ли люди от этого умнее? Пусть уж постепенно сами свой путь проделают, разберутся, как должно быть, а как - нет.
Ну, вот и хорошо, что договорились. Ха, а Юманте-то думала, что от Жреца над Жрецами и Радвилас не спасёт! Плохо она его знает.
Тем более, что Радвиласа, наверняка, хоть немного, но огорчало, что брат всё никак не женится.
В принципе, озабоченность жрецов понять можно. Сегодня Азуолас себе вайделотку приглядел, завтра и другие вдохновятся примером. Может, с вайделотками оно бы, конечно, и неплохо, но ведь и другие обычаи нарушать начнут. Поэтому да, Азуолас поступил несколько безответственно, но если эта любовь - на всю жизнь, наверное, оно и правильно.
Возможно, что в прежние времена, когда жрецы у литтов были могущественнее князей - и добился бы своего. Эта история легла на скрытый конфликт духовной власти со светской, выражаясь современными категориями. Но Радвилас сумеет добиться, чтобы этот конфликт не перетекал в горячую стадию.
Что брат, наконец, женился, Радвиласа радует. Что из-за него риск поссориться со жрецами, да еще надо тратить куны - не очень. Он и в "То, что всегда с тобой" об этой истории вспоминает с раздражением: вечно ему приходится решать проблемы родственников, своей бы головой хоть немножко думали...
Все вряд ли кинутся похищать вайделоток. Не каждый обладает бесстрашием Азуоласа. Да и увести жрицу, как видим, не так-то просто. Далеко не каждая из них смогла бы, как Рингалле, пересилить заклятия верховной жрицы.
Эти-то конкретные Юманте и Жрец над Жрецами вряд ли были теми, кто придумал эти обычаи. Им сказали, что так положено, они этого и придерживаются и искренне верят, что богиня разгневается. Тут как проверишь-то?
Юманте, помимо прочего, хотела спасти жизнь Рингалле, потому что увидела ее будущую судьбу. Как уж умела (примерно, как в "Гарри Поттере" родственники заглавного героя пытались его спрятать от магического мира, превратив в Золушку в своей семье), но все же, с благими целями. А у Жреца над Жрецами цель понятно какая - чтобы его с собратьями почитали по-прежнему. Если что в государстве пойдет не так - будет расценено как наказание богов за отход от древнего благочестия.
Глава 16. Старший братПрошло еще несколько лет, в которые Радвилас и Азуолас трудились для возвеличивания Княжества Литтского и Сварожского, каждый в своей половине обширных владений. Пока его брат воевал с аллеманами, Радвилас старался подобрать под свою руку пограничные сварожские княжества. Своего старшего сына Саулиса, когда тому исполнилось пятнадцать лет, посадил править в Плесков, как и обещал.
Вскоре после этого умер дядя Радвиласа, князь Вилмантас. После него осталось свободным самое восходное владение литтов - Дебрянское княжество, тоже потерянное ослабевшими сварожанами. Но великий князь не переделил его между своими братьями, как можно было ждать, а послал в Дебрянск своего второго по старшинству сына, Линаса. И ему, и Саулису, конечно, назначил надежных людей, которые помогут юным княжичам освоиться с нелегкими обязанностями. Детство для них закончилось. Радвиласу нужны были сыновья-помощники, что будут способны уряжать полки и править государством, когда придет их черед. Княгиня Всемила долго плакала, проводив в долгий путь двух сыновей, почти подряд, и украдкой хваталась за сердце. Но отговорить мужа не пыталась, хорошо зная, что это бесполезно.
Но был в княжеском роду и еще кое-кто, кого не устраивала передача Дебрянского княжества Линасу. Это был князь Таутвигас, старший из ныне живущих сыновей Алджимантаса. Он приехал к Радвиласу с большой свитой и войском, не скрывая недовольства.
- Ты, кажется, хочешь почти все владения удержать в своей семье? - заявил Таутвигас брату, оставшись наедине. - Ты, случаем, не забыл, что это я - старший в роду, мне по праву подошло бы и великое княжение? Но я не оспариваю его у тебя. Однако я требую, чтобы ты мне помог получить достойную долю! Как тебе известно, я был два года назад князем во Влесославле, но не поладил с городским вече. Так вот, брат: ты мне помоги вернуть Влесославль - или же я отберу у твоего мальчишки Дебрянск!
Говорил Таутвигас не шутя, глядел на брата пристальным недобрым взором. Ему было за пятьдесят лет, в черных волосах и бороде уже много было седины. Сам Радвилас тоже начинал седеть, но у него волосы светлые, не так заметно. А Таутвигас был черноволосым, единственный из всего рода, видимо, в свою мать, первую жену Алджимантаса, умершую, подарив жизнь сыну. Может быть, не зная никогда материнской любви, Таутвигас и пронес через всю жизнь вечную неудовлетворенность. В детстве соперничал с братьями за внимание отца. Теперь старался любым путем добиться большей власти. Радвилас знал, что его старший брат, живя в Боровице, поддерживал отношения с чжалаирской Ордой, ездил туда в гости, и, овдовев, женился снова на дочери мурзы. Зачем, с какой целью Таутвигас протягивал руки чжалаирам? Неужто не понимает, как опасно вмешивать их в отношения между литтами?
Подивившись наглости старшего брата, Радвилас холодно проговорил:
- Ты хочешь, чтобы я ради тебя напал на Влесославль? А ты знаешь, что у них на границе норландцы стоят? Ярл Асвальд хочет покорить сварожан, что не удалось его предкам сто лет назад. Если мы ввяжемся в войну, норландцы подождут, пока мы ослабим друг друга, да и разобьют поодиночке!
Таутвигас положил ладонь на руку Радвиласа, лежавшую на столе.
- А ты сделай, как в Плескове в свое время! Пусть норландцы нападут, а мы разобьем их, и Влесославль встретит нас как защитников! А не то смотри! - старший брат угрожающе уставился в глаза младшему. - Можешь своего сыночка забрать из Дебрянска, все равно скоро выгоню! А при помощи Орды можно и дальше пойти...
Да не с Радвиласом было играть в гляделки! Он невозмутимо выдержал распаленный алчностью взор брата, и тот нехотя первым ответ глаза. Но внутри великий князь не ощущал полной уверенности. Ему не внушало доверия честолюбие Таутвигаса. Однако и ссориться с ним было опасно. Поразмыслив, Радвилас решил, что, если Таутвигас вновь сядет во Влесославле, это пойдет на пользу всему роду, насколько может быть полезна власть над самым несговорчивым городом на свете.
- Я постараюсь что-нибудь придумать, - уклончиво обещал он брату.
На самом деле, он уже придумал, как заставить обе вовлеченных стороны действовать опрометчиво, чтобы самому явиться победителем и собрать богатые плоды. Выдвинув полки к границам Влесославля, Радвилас припомнил, как много лет назад, когда он владел только Ялиной, тогдашний влесославльский посадник Твердислав Морозов назвал его "псом приблудным". И теперь послал сказать Городу: "Я не на вас иду, а только против своего врага, отомстить за оскорбление".
Влесославль нынче не имел ни твердой власти, ни большой военной силы, ни собственного князя с дружиной. Считались подданными великого медведицкого князя, но разве он успеет дотянуться из своего далека, когда литты идут с заката, а норландцы - с полунощи? Железноград и Звениславль уже отворили ворота полкам Радвиласа и его братьев, заплатили дань, пропустили без боя дальше.
И, как часто бывает, влесославцы, испугавшись и не имея силы действовать, сорвали злость на том, кто им показался виноват. Поспорив до хрипоты на вече, горожане пришли к состарившемуся, давно жившему на покое бывшему посаднику Морозову. С воплями: "Ты во всем виноват, за тебя на нас идет Радвилас!", подняли на копья старого боярина, сожгли его усадьбу. И только потом стали чесать в затылке: а что им делать дальше?
Даже сам Радвилас, хоть и рассчитывал внести смятение в умы влесославцев, не ожидал, что так далеко зайдет. Содрогнувшись про себя, злорадно взглянул на Таутвигаса:
- Ну как, не передумал еще завладеть этим городом? Признаться, я бы на твоем месте не посмел. Влесославль - воплощенный хаос, сегодня там носят тебя на руках, а завтра растерзают. Лугийским королем и то быть легче и безопаснее: на того давят только знатные паны, а здесь - еще и народное вече.
Таутвигас презрительно фыркнул.
- Да они перепугались у себя в городе! А как придут норландцы, нас же с тобой попросят о помощи. Они ведь идут?
- Идут, - согласился Радвилас, но мрачно: что-то ему не нравилось в этой войне.
Да, разведчики ему сообщали о продвижении норландских войск к Влесославлю. Вскоре литты выступили им навстречу. Таутвигас начальствовал передовой третью войска. За ним шли Радвилас и Азуолас, нехотя оставивший жену свою Рингалле и уже второго сына, подаренного ею, Виганда. И он, и старший сын, Гинтарас, росли горластыми и шумными мальчишками, похожими на отца, и Азуоласу жаль было их оставлять. Хорошо еще, что Рингалле ворожила, чтобы не нашла его ни гибель, ни увечье в бою. Плохо будет тем, кто лишен волшебной защиты...
Князь Таутвигас вел свою дружину, далеко опередив братьев. В глубине души он вовсе не хотел с ними делиться славой и властью. Хотел бы один одержать победу и взять Влесославль, чтобы после уж никому на свете не пришло в голову оспаривать его власть. Да вот маловато было сил, пришлось обращаться к Радвиласу. Чувство зависимости от младших братьев угнетало Таутвигаса. Чего доброго, одержав победу, припишут все своим заслугам! У них и так уже власти и славы - на зверегоре не увезешь, а ему, старшему брату, приходится до седой бороды выцарапывать себе удел получше! А ведь у него тоже сыновья есть, и хочется каждого наделить уделом, не хуже, чем Радвилас своих. Двое старших сыновей из четверых сегодня с ним в походе.
"Одержим победу - перееду во Влесославль, в Боровице оставлю старшего своего, Витена, а Монтивилу дам Железноград", - размечтался Таутвигас, ведя свой отряд вдоль замерзшей речки Сезавы.
Начинался сечень-месяц, и низкорослые деревья близ реки роняли пушистые хлопья инея. Снег сплошным покрывалом укутал реку вместе с берегами. Кругом вплоть до окоема был виден только снег. Лишь легкие следы заячьих да лисьих лап кое-где пятнали его.
Взметая снежные вихри, примчались литтские разведчики. От них и от коней шел пар. Еще на скаку замахали руками, закричали:
- Идут! Идут! Норландцы! Свернули к Сазаве, движутся по левому берегу нам навстречу! Их восемь сотен.
Таутвигас ухмыльнулся: у него была тысяча, хорошее сочетание. Он поднялся на стременах, повел над головой мечом, так, чтобы видело войско.
- Храбрые мои литты и сварожане! Покажем врагу, как умеем биться!
И, приготовившись к бою, отряд Таутвигаса ринулся навстречу врагу. Только на один миг боровицкий воевода Гюрята задержал коня, чтобы спросить у князя:
- Государь, ты что же, не пошлешь весть своим братьям, чтобы поспешили на помощь?
Но Таутвигас покосился на него, как на последнего глупца.
- К чему?! Справимся сами!
А противник уже приближался - ровным строем, одеты в железо, под грозное пение труб и боевых рогов. Снежные вихри кружили вокруг норландцев, словно те были не обычными людьми, а некими духами зимы.
Оба войска столкнулись поблизости от высокого берега Сазавы. Прошли те времена, когда литтам нечего было противопоставить в битве тяжелой рыцарской коннице. Нынче их княжеские войска были снаряжены не хуже, для них даже вывели породу коней, сочетавших мощь аллеманской рыцарской лошади с проворством лесной. Поэтому литты ударили первыми, что было сил. Затрещали пробитые копьями щиты, но вместе с ними затрещали и ребра. Первая кровь растопила взрыхленный снег.
Первый натиск литтов был столь сокрушителен, что потомки древних викингов попятились к лесу, откуда пришли. За ними, грозно наступая, двинулись воины князя Таутвигаса, уже мня себя победителями. Сам князь, наблюдая за битвой, не переставая кричал, подбадривая свое войско, хотя слышали его в шуме битвы от силы самые ближайшие. Но видели фигуру князя под знаменем все, и это воодушевляло воинов, помогало им выдержать жестокий накал сражения. Куда ни взгляни, всюду кипели поединки, и одни дрались что было сил, защищая свою жизнь, а другие мстили за погибших товарищей. То и дело боевой клич обрывался стоном. Те, кто падал с коня, оставались лежать в снежной каше, или, если были ранены не слишком тяжело, выбирались из боя, хоть ползком, туда, где можно было переждать. Кто мог идти, помогали тяжелораненым.
Битва длилась уже без малого час, когда князь Таутвигас заметил, что норландский строй начинает заметно прогибаться. Вот тревожно проревела сигнальная труба, и враги повернули коней, кто еще мог двигаться. У литтов, пожалуй, потери были не меньше, но зато уцелевшие при виде отступающего врага сразу ободрилист, осмелели, как собака при виде бегущей дичи.
Князь Таутвигас сделал знак знаменосцу и пришпорил коня, одним прыжком выскакивая из растаявшего вокруг снега.
- Вперед, литтское воинство! - и, обернувшись к Гюряте, крикнул: - Ну как, нужна мне помощь братьев?
Но воевода упал с коня, пораженный норландским копьем. На миг это показалось князю недобрым предзнаменованием, но тут же он бросился со своими воинами вперед, догонять бегущих норландцев.
Литтское войско разбило строй, растянулось. Кто был крепче, сидели на хвосте у врага, а раненые, ослабевшие, на измученных конях, ковыляли следом, как могли. Но всеми владел азарт, все стремились закрепить победу.
Но, прежде чем передовые норландцы доскакали до леса, раздались такие оглушительные звуки труб, что преследователи замерли, будто налетели на стену. Из леса выступил свежий отряд норландцев, распался на два крыла, выгнулся подковой, сверкающей серебром кольчуг и шлемов, стал быстро обходить литтов.
Небо и земля содрогнулись, когда норландцы замкнули подкову, и пошла сеча, еще более жестокая, чем прежде...
К князьям Радвиласу и Азуоласу, ведущим свои полки, не подозревая ничего, примчались несколько вырвавшихся из боя воинов Таутвигаса. Израненные, в разбитых доспехах. С головы одного сбили шлем, и лоб пересекала кровоточащая рана. Торопливо, перебивая друг друга, они поведали великому князю, что кипит битва.
Радвилас грозно нахмурился, уточняя у спасшихся:
- Значит, мой брат вас не посылал? И не проверил, нет ли в лесу засады?
- Нет, государь, - был ответ на оба вопроса.
Радвилас тяжело вздохнул и скомандовал поднять знамя с серебряным пардусом.
- Вперед, литты! На помощь князю Таутвигасу!
"Которого, если удастся спасти, я надолго засажу в поруб, будь он хоть сто раз старшим братом!" - договорил про себя Радвилас, меж тем как литтские полки мчались что было сил сквозь снежное месиво к месту сражения.