Печать

[Convollar]

Ох, Радвилас! Какие же они разные с Азуоласом. Азуолас - чувство, Радвилась - разум. Но эти два понятие неплохо совмещаются, и хочется надеяться, что Радвилас найдёт в Предславе не только спутницу жизни, но и свою настоящую вторую половинку.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

Ох, Радвилас! Какие же они разные с Азуоласом. Азуолас - чувство, Радвилас - разум. Но эти два понятие неплохо совмещаются, и хочется надеяться, что Радвилас найдёт в Предславе не только спутницу жизни, но и свою настоящую вторую половинку.

Они рождены, чтобы дополнять друг друга, работать в тандеме. Хотя разница характеров сказывается, как видим, не только в политике и на войне, но и в устройстве семейной жизни.
Посмотрим дальше на Предславу и на ее жизненные обстоятельства. Радвиласа можно понять, что она ему понравилась с одного портрета. А вот как она отнесется к такому замужеству?

В маленькой, с покосившейся крышей, избушки ворожеи Веданы, сидела на краю колченогой скамейки, подобрав полы нарядного платья, волчановская княжна Предслава. Она, не отрывая взор, глядела на дощечки с разными причудливыми знаками, что раскладывала перед ней на красном платке ворожея. Знаки были начертаны красным, словно бы свежей кровью. Один из них походил на летящую птицу, другой - на стоящего в рост человека с медвежьей головой, прочие - уж вовсе ни на что. Перед глазами у девушки мелькали темные узловатые руки старухи. В печи горел огонь, источая горьковатый запах каких-то трав. По скрипучим половицам мягко расхаживала трехцветная кошка, поводила пушистым хвостом по ногам, по спине сидящей девушки.
- Ну как, почтенная Ведана: выйду ли я замуж? - спросила княжна.
Старая ворожея пошевелила темными губами, словно советуясь со своими дощечками, затем подняла на собеседницу когда-то голубые, а теперь выцветшие, окруженные воспаленными веками глаза.
- Выйдешь! Совсем скоро. Так священные знаки говорят. И кошка моя, слышишь, свадебную песню тебе напевает?
Предслава прислушалась к кошачьему мурлыканью, но не смогла отличить, чем оно отличается от привычных голосов кошек. Но ворожея, должно быть, понимала. От ее обещания сделалось княжне сладко и тревожно на душе, она сама не сказала бы, какое чувство ее волнует сильней.
- А... каким он будет, муж мой? Молодым или старым? Добрым или злым? - спрашивала как будто шутя, как полагалось при гадании, однако руки непроизвольно смяли тканый поясок.
Ворожея, конечно, поняла ее - мало ли к ней ходят молодые люди и девушки, загадывают на судьбу. Перевидала она всяких. На сей раз, поглядев на дощечки, покрутила в пальцах маленькую, с ладонь, деревянную фигурку Лады. Наконец, произнесла:
- Он будет могущественным. А остальное устроить уж от тебя зависит.
Девушка низко склонила голову, как бы пытаясь уложить полученную весть в своем сердце, осмыслить ее. Наконец, достала из кошеля пригоршню серебряных четырехугольных чжалаирских монет с изображением скачущего коня и лука. Своих монет нигде в Сварожьих Землях не чеканили больше ста лет.
- Благодарю тебя за гадание, почтенная Ведана! - дрогнувшим голосом произнесла княжна.
У ворот стояла, дожидаясь ее, игреневая кобылица изумительной красоты. Сев вседло, княжна Предслава направила лошадь не к родному терему, а к черемуховым зарослям возле речки Волчицы, поодаль от жилых мест. Иногда она останавливалась, прислушиваясь, и ей слышалось, что позади следует еще другой всадник.
Спешившись, княжна отодвинула гибкие ветви и, будто в зеленый шатер, нырнула под крону большого дерева, увитого хмелем, так что получалось действительно плотное переплетение, под которым можно было даже переждать дождь.
Почти сразу послышались шаги, и перед ней появился высокий золотоволосый юноша в красном кафтане воина-дружинника. Он обменялся с княжной взорами, полными надежды и тайной тревоги.
Взор ясных голубых глаз Предславы помутился. Она хотела обрадоваться ему, как прежде, но улыбка вышла печальной.
- Злат! Я так и думала, что это ты едешь за мной. А меня вот... потянуло на наше место, - она потянула ветку черемухи, где вместо весенних душистых белоснежных гроздьев наливались соком черные, еще неспелые ягоды.
Юноша замер, не смея подойти к княжне первым.
- Я увидел, что ты поехала к Ведане, и следом за тобой... Что она тебе нагадала, Предслава? Суждено ли нам быть вместе? Выпряла ли для нас Лада красную нить?
Княжна медленно, печально покачала головой.
- Нет, Злат! Никогда мой брат не отдаст меня за простого воина. Мы с тобой знали и так, только обманывали себя. А Ведана мне сказала, что я стану женой могущественного человека.
С губ молодого воина сорвался горький, напряженный смех.
- Я не верю! Она лжет... Мы же с тобой хотели... Мы будем, будем вместе!
Предслава наклонилась к нему, хотела поцеловать, но тут же отшатнулась, и лицо ее исказилось страданием.
- Куда мы денемся? К иноземному государю, жить как наемники, потерянные для всех? Или, может, в медвежий угол, к Поясу Земли? Или в Орду, где не чтут сварожских законов? - она и сама до этого дня не знала, что может говорить так жестоко, язвительно.
Молодой воин отшатнулся, закрыл лицо руками.
- И ты сможешь выйти замуж за другого? - глухо произнес он.
Предслава нервно обрывала веточку, не замечая, как зеленые листья падают наземь.
- Я не знаю пока... Но я думаю, если бы мы с тобой сбежали, горько пожалели бы потом. Я ведь не умею жить не по-княжески. Да и ты, кроме ратного дела, ничему не обучен. И не те времена, когда княжеская дочь могла выйти за простого воина.
Вышли из зарослей, не глядя друг на друга. Злат подсадил княжну на лошадь и тяжело вздохнул, чувствуя ее горячее касание. Она же пустила кобылицу вскачь, словно спасалась бегством. Воин, проводив ее тоскующим взглядом, поехал к княжьему терему не спеша, петляя по узким волчановским улицам, будто хмельной.
Еще на подъезде к дворцовым воротам, Предслава заметила нечто необычное. У ворот стояли красиво сделанные повозки, раскрашенные необычными узорами. Тут же стояли кони, возле них - люди, тоже непривычно одетые. Что это, никак, чужеземцы какие-то приехали? У княжны отчего-то захолонуло в груди. Будто без всякой связи пока, вспомнилось предсказание Веданы: "Он будет могущественным!" Кто там приехал? Неужто вправду за ней? Спросить бы - но прилично ли княжне задавать вопросы?
Из тревожных размышлений ее вырвал стремительно подоспевший младший брат, Мстислав. Он ухватил сестру за руку, повел в дворцовые покои. Предслава заметила, точно во сне, что брат в последнее время сильно вытянулся, уже с нее ростом, и руки его налились силой, как у взрослого мужчины. И еще она заметила, что брат тоже чем-то сильно взволнован и расстроен.
Зайдя с сестрой в ее покои, Мстислав произнес заговорщицким шепотом:
- Послы прибыли от Радвиласа Литтского, вот как! Сейчас брат наш князь Вячеслав вместе с матушкой с ними беседуют. Радвилас их послал сватать тебя, Предслава!
Девушка сперва даже не поняла смысла слов. О князе Радвиласе она, конечно, слышала с детства, как и о других иноземных владетелях, но что ей было до него? О государственных интересах следовало заботиться старшему брату да многоопытным боярам, а с юной княжной они не советовались. В последний раз, кажется, называли его имя, когда литтский князь ловко пристроил старшего сына плесковским князем, а второго - дебрянским. Старший брат, Вячеслав, тогда еще усмехнулся за завтраком: "Мальчишки совсем, старший как раз нашей Предславе сверстник, а туда же - в князья."
И сейчас княжна уточнила, решив, что недопоняла:
- Радвилас меня сватает за своего сына?
Пухлые губы подростка скривились в усмешке:
- Куда там за сына! За себя сватает. То есть, посол за него. Будешь ты, Предслава, великой литтской княгиней! Повыше, чем Любомила с ее Мечеславом!
Словно черные крылья неведомых птиц хлопали над головой девушки, ослепляя и оглушая. Светлый образ Злата отступал куда-то вдаль, отодвигался от нее. Матушка, сестра, братья мелькали в зыбком мареве, и она пыталась схватиться за них, но не находила. Хотелось плакать, но слез не было. Только в голове назойливо бились слова старой Веданы: "Выйдешь замуж. Совсем скоро. Он будет могущественным... Могущественным..."
- Так меня сейчас... - ее голос дрогнул, - сговаривают за Радвиласа?
Мстислав пригладил волосы, стараясь казаться взрослее.
- Меня же не позвали на совет, не знаю... А чем плохо? Знатнее и сильнее жениха нигде не сыщешь.
Княжна усмехнулась сухими губами, как будто хотела сказать: "Ах, братец! Тебя-то, уж кого бы ни сговорили, когда придет время, оженят все же на девушке, не на старухе!" Но ничего не сказала, лишь погладила брата по голове, как маленького.
- Ты ступай, братец! Я тут одна побуду, ладно?
А в большой горнице княжеского дворца и впрямь шел совет. Собственно, главный вопрос даже и не обсуждался. Такому жениху, как Радвилас, не отказывают в руке невесты. А большая разница в возрасте не так уж редко бывает. Да и не за бессильного старца же выдают Предславу - за энергичного, вездесущего литтского князя. Обсуждали в основном, что давать в приданое невесте, да где праздновать свадьбу. Приедет ли великий князь литтов в Волчанов, чтобы жениться на княжне по сварожскому обряду?
Норил, главный литтский посол, тщательно выбирал слова, мягкие на ощупь, но непреклонные по сути:
- Великий князь Радвилас Алджимантасович слишком именит, чтобы ехать за невестой в Волчанов. Пусть ее родные сами доставят невесту в Айваре, и свадьбу сыграют там.
Посол держался приветливо, но гордо, подчеркивая, что за ним стоит большая сила. Обещал Волчановскому княжеству большие выгоды в будущем, если свадьба состоится.
- Вся торговля с закатными странами, что идет через Литтское княжество, будет приносить выгоду и брату нашего государя, князю Вячеславу Святославичу! Все иноземные купцы, знаменитые мастера будут направляться в Волчанов. А при случае великий князь литтский и сварожский обещает своим родным и военную поддержку.
Боярин Норил умел говорить убедительно. Конечно, Радвилас и должен был послать человека, способного расположить к себе. Да и облик литта внушал доверие: благообразный человек лет пятидесяти, с мягкими неторопливыми повадками. Все правильно, таким и следует быть послу, представляющему интересы своей державы в чужом краю. Не годится направлять послом старца, чьи силы и ум начинают слабеть. Негоже, тем более для сватовства, посылать и слишком молодого, да еще пригожего, чтобы не затмил в глазах предполагаемой невесты своего господина, о чьих интересах должен заботиться. Но великий литтский князь выбрал нужного человека.
Волчановский князь Вячеслав Святославич потеребил еще небольшую каштановую бородку, переглянулся с боярами - те были совершенно ослеплены открывшимися возможностями. Поймал твердый взгляд матери, княгини Мираны. И поднялся на ноги во весь немалый рост.
- Что ж, если моя сестра согласится - свадьбе быть.
Вдовствующая княгиня тоже встала с кресла и мягко, почти невесомо прошла к дверям.
- Я поговорю со своей дочерью, постараюсь ее убедить.
А княжну Предславу, пока другие решали ее судьбу, нашел в ее покоях Злат. Он услышал, зачем явились литты, и теперь пришел к ней, яростный и вдохновенный, ставший еще красивее. Стал на колени у постели, где лежала княжна.
- Я все знаю, - сумрачно произнес он, глядя на нее горящими, как в лихорадке, глазами. - Если ты не сбежишь со мной, тебя отдадут замуж за страшного хромого старика.
- Радвилас не такой уж старик. И, может быть, не страшный, - слабо попыталась защищаться девушка.
- Ему пятьдесят лет - для тебя он старик! И к тому же хромой, - с ненавистью произнес Злат сквозь стиснутые зубы. - И ведь ты же меня любишь, правда, Предслава?
Девушка медленно, как во сне, поднялась и села на постели. Поглядела жалобно, словно он сейчас сделал ей еще больнее. Яркие живые глаза Злата были рядом, молили о любви. И на одно мгновение девушке захотелось припасть к нему, броситься в объятия, забыть обо всем, отомстить своим родным и будущему супругу. "Хоть узнаю, как это бывает с любимым человеком! Утешаться буду, что был он у меня, а может, и сына от него понесу..."
И все же - нет, не бросилась в объятия. Кроме воспитания, сдержало еще что-то жалобное, проявившееся вдруг в лице, в интонациях Злата, как будто это его собирались приневолить, а не княжну. В ней вдруг сердце поднялось против него, она закричала исступленно, как на злейшего врага:
- Уйди! Ну что тебе-то надо?! И ты меня мучаешь еще! Не буду я с тобой! Выйду за Радвиласа! Не нужен ты мне! Только о себе думаешь, своими страданиями упиваешься! Уйди!
Ошалев и онемев от изумления, Злат шарахнулся прочь, споткнулся на пороге, чуть не упал, и опрометью выбежал прочь.
А Предслава вновь уткнулась лицом в подушки и теперь уже не заплакала, а зарыдала - горько, тяжело, надрывно всхлипывая.
В таком состоянии ее нашла доверенная прислужница Светлёна, выросшая с княжной вместе. По-своему поняв печаль княжны, принялась утешать:
- Ну что ты, ну княжна, Предслава Святославна! Подумаешь - замуж выйдешь за старого князя. Зато честь и богатство-то какие - нигде больше не найдешь! А что старый муж - тоже не беда. Будет зато покорен твоей воле, подарки станет дарить, чтобы удержать твою любовь.
- Не нужны мне его подарки! - глотая слезы, проговорила Предслава. На душе у нее было скверно: того, кто ее любил, прогнала сама, а теперь выслушивай какие-то глупости от собственной служанки.
А та все не унималась:
- Вот поглядишь: не только женой - госпожой для всех литтов станешь! Князь твой сразу тебя полюбит! А что он стар - так зато меньше докучать тебе станет. А при дворе его много будет молодых красивых витязей, и ни один перед тобой не устоит! А если останешься вдовой, молодой, богатой, почитаемой, свободной...
В этот миг отворилась дверь, и в покои дочери вошла княгиня Мирана. Взглянула на прислужницу испепеляющим взором:
- Вон отсюда! Ступай в баню, воду таскать!
Светлёна повалилась княгине в ноги, завыла не своим голосом:
- Матушка-княгиня, за что же? Я с детства верой-правдой служу!
- Вот только ума у тебя, как у курицы! Не ты виновата - я не уследила, кого к дочери приставила!
Оставшись с дочерью наедине, вдовствующая княгиня села в кресло напротив ее постели и серьезно проговорила:
- Я надеюсь, ты поступишь обратно советам этой глупой девчонки! Прежде всего, уясни, кто таков будущий муж твой, князь Радвилас. Он - сильный и мудрый вождь, быть может, лучший полководец нашего времени. Он всеми правдами и неправдами добивается одной цели - величия Литтского княжества. Его опасаются медвединцы, влесославцы, аллеманы, лугийцы. Слабые княжества ищут у него поддержки. Ты можешь поверить, чтобы такой человек стал рабом у своей жены, как говорила эта дурочка?
- Н-нет, - с запинкой отвечала Предслава.
- То-то же! Ты перед ним девчонка девчонкой, единственное преимущество которой - в молодости и красоте. Только от тебя самой зависит, как ты сумеешь себя поставить, чтобы твоему мужу и его ближникам было за что уважать тебя. Ты у меня неглупой уродилась, сможешь сделаться достойной княгиней. Прежде всего, надо, чтобы у твоего мужа не было причин сомневаться в тебе. Будь ему надежной женой. Изучи обычаи Литтской земли. На первых порах не стыдись задавать ему вопросы. Пусть муж тебе будет наставником и первым другом в новой земле. И не воображай своего будущего супруга дряхлым старцем. На твой женский век его хватит. Может быть, это не та судьба, о какой девушки мечтают в юности. Но мечты быстро проходят. А с князем Радвиласом проживешь жизнь как за каменной стеной.
- Ах, матушка, мне сейчас кажется, что меня, как слепого щенка, бросили в бурный водоворот, не спросясь, - проговорила Предслава.
Мать ласково погладила ее по голове.
- Ты не слепая. И не так уж беспомощна. Оглядишься и поймешь, что от твоих собственных рук зависит, куда тебя вынесет.
Девушка глубоко, прерывисто вздохнула.
- Я поняла, матушка, - произнесла она.
- Тогда умойся и переоденься, я сама тебя расчешу. Надо дать ответ литтскому послу.
Спустя полчаса княжна Предслава, умытая и посвежевшая, в изящном голубом платье с живыми незабудками на груди, пришла на совет и, поглядев на литтских послов своими лучистыми глазами, проговорила:
- Я согласна стать женой великого князя литтского и сварожского, Радвиласа Алджимантасовича!

[Convollar]

Похоже, у Радвиласа с Предславой жизнь сладится. Конечно, в юности многие девушки мечтают выйти замуж по любви, влюбляются, частенько вот во всяких Златов. Но жизнь расставляет всё по своим местам, а мечты иногда сбываются, да так, что и мечтать расхочется на всю жизнь. Предслава действительно девушка разумная, только вот разговоры про страшного старика, ну, просто Кощея Бессмертного, сильно навредили. Да ещё и Злат со своими страданиями, именно своими, это Предслава поняла! Посмотрим, как всё сложится.

[katarsis]

Хорошо, когда в сложной ситуации есть кто-то, кто даст умный совет.
Предславе, конечно, страшно, и от любви тяжело отказываться, но, думаю, они с Радвиласом поладят.

[Артанис]

Огромное спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis!
Хотя бы вы со мной остались!

Похоже, у Радвиласа с Предславой жизнь сладится. Конечно, в юности многие девушки мечтают выйти замуж по любви, влюбляются, частенько вот во всяких Златов. Но жизнь расставляет всё по своим местам, а мечты иногда сбываются, да так, что и мечтать расхочется на всю жизнь. Предслава действительно девушка разумная, только вот разговоры про страшного старика, ну, просто Кощея Бессмертного, сильно навредили. Да ещё и Злат со своими страданиями, именно своими, это Предслава поняла! Посмотрим, как всё сложится.

Что Радвилас был прототипом Кощея Бессмертного, я и раньше подозревала. Стремится все окрестные владения прибрать к рукам, над златом чахнет, да прекрасных и премудрых девиц себе забирает. И кажется вечным, к тому же. Какой-нибудь Злат и создал легенду...
Поглядим, что подумает Предслава, встретившись с будущим супругом. Она все-таки мыслит, как подобает княжне. А романтические истории - они потому и запоминаются всем, что сбываются у одной пары из тысячи.

Хорошо, когда в сложной ситуации есть кто-то, кто даст умный совет.
Предславе, конечно, страшно, и от любви тяжело отказываться, но, думаю, они с Радвиласом поладят.

Советчиков, как водится, хоть отбавляй. Хорошо, что Предслава послушалась мать, а не кого другого.
Было бы странно, если бы она запросто и без внутренней борьбы согласилась бы на неравный брак. Но теперь пусть узнает все наяву.

Глава 19. Великокняжеская свадьба
Свадебный поезд волчановской княжны, состоявший из множества богато украшенных повозок, запряженных лучшими лошадьми, двигался в сторону Айваре. Проезжал мимо золотящихся осенних рощ и черных еловых чащоб, катил по широкому наезженному тракту, пересекал мосты. Миновал Волчановскую и Туровскую землю, проехал через Темноборск, и, наконец, вступил в коренные литтские края.
Княжна Предслава, ехавшая в богатой повозке вместе со своей матерью, страшно волновалась, ожидая окончания пути. Там ждет ее встреча с будущим супругом, князем Радвиласом. Что будет потом, девушка даже не пыталась представить, будто в Кромешную Страну проваливалась навсегда. Об этом свидетельствовала и полупрозначная красно-белая фата на ее лице, отгораживающая от мира.
Мать всю дорогу утешала и наставляла ее, как надлежит держаться будущей литтской великой княгине. Но ведь остаться-то здесь навсегда предстоит ей, не матери! И девушка крепче прижималась к ней, радуясь, что не сразу прощается с близкими.
Старший брат, князь Вячеслав, не смог поехать на свадьбу сестры: к нему самому явился посол от Саин-хана. А повеления чжалаирских владык для их данников должны быть на первом месте. Вести свадебный поезд доверили младшему из княжеского рода, четырнадцатилетнему Мстиславу. Тот невероятно гордился первым в жизни важным поручением, ехал впереди, стараясь держаться как взрослый, зорко оглядывал дорогу. Казалось, ему даже хотелось, чтобы откуда-нибудь вынырнули разбойники или аллеманские налетчики, чтобы проявить себя, защищая от них мать и сестру. Но никто не угрожал огромному обозу, едущему с большой охраной. А иногда юноша, соскучившись, забирался в возок к матери и сестре, рассказывал что-нибудь смешное.
Кроме него, княжну сопровождали знатные волчановские бояре с семьями, а также множество воинов и слуг, все - в богатом снаряжении. Волчановцы должны были представить перед литтами  достойно, как равные, а не как бедные родственники, чтобы ни у кого не возникло и мысли, будто могущественный литтский князь берет в жены их княжну из милости.
Сама княжна опасалась, что Злат поедет с ними и что-нибудь устроит в пути. Но больше она не видела молодого воина, со дня своего обручения. И ей было легче от того, что он остался в Волчанове. Хоть и вспоминала о нем с тоской, но видеть его теперь было бы бы слишком тяжело.
В литтских селах, что проезжал свадебный поезд, жители выходили поглядеть на невесту своего князя и ее великолепную свиту. Предслава немного понимала их плавный певучий говор, приветливо здоровалась через окошко своего возка. Ей показалось, что литтские селяне одеты получше, чем землепашцы на ее родине, да и жилища у них, крытые тростником и соломой, выглядели крепче зарывшихся в землю курных изб. Что ж, здесь людям не приходилось отдавать почти все, что удастся вырастить, лишь бы хоть как-то заткнуть ненасытную пасть Орды!
Когда остановились в первом же литтском городе, Сенаве, княжну встретили подарки, присланные будущим супругом. В отведенных для нее покоях во дворце наместника было разложено на постели платье из парчи, переливающееся всеми цветами радуги. В богатых ларцах покоились драгоценные украшения с яхонтами, смарагдами, топазами, разными видами алатыря-камня, которым славилась Литтская земля. Но сильней всего Предславу поразил привязанный под окном белый конь, еще красивее ее любимицы, игреневой Чары. Ахнув от изумления, княжна сразу спустилась к нему, угощала яблоком и изюмом, гладила шелковистую конскую гриву. Тот горячо дышал ей в лицо, колебля фату, потом боднул ее в плечо и изящно переступил ногами, будто хотел сказать: "Ну что, хозяйка, покатаемся с тобой или как?" Княжне при первом же взгляде на белоснежного красавца захотелось сесть на него верхом. Но она с явным сожалением проговорила вслух, почесывая между ушей коня:
- Мне сейчас нельзя, я должна соблюдать обычай. Но когда мы приедем в Айваре... - она запнулась и с усилием продолжала: - Если мой муж дозволит, я буду ездить на тебе верхом.
Литтский посол Норил, подойдя справиться касаемо подарков, ободряюще кивнул девушке:
- Мой государь прислал княжне белого коня, зная, что она любит ездить верхом. Почему же ему после не дозволять своей жене прогулки?
Лицо Предславы, хоть и скрытое под фатой,  раскраснелось не менее ярко, чем сама фата.
- Я очень благодарна князю Радвиласу за его подарки, за заботу обо мне, - тихо проговорила она.
В своих покоях, вместе с матерью перебирая присланные князем украшения, Предслава удивленно заметила:
- А говорили, что князь Радвилас скуп, что он золото тратит только на военные нужды. А прислал столько подарков, и так хорошо узнал, что мне понравится!
Княгиня Мирана ласково погладила белокурые косы дочери.
- Вот видишь: никогда нельзя полагаться на слухи, тем более - на страшные. Но за подарки ты благодари, однако думай все же не о них! вспоминай, что тебя ждет твой муж. Тоже, наверное, беспокоится, как ты его встретишь.
Предслава недоверчиво покачала головой. Все, что она слышала прежде о будущем супруге, никак не соответствовало мысли, что тот способен беспокоиться.
И однако же, Радвилас в самом деле беспокоился, готовясь к приезду своей невесты. Он созвал на свадьбу всю свою многочисленную родню, всех знатных людей Литтского княжества и даже из других владений, велел готовить пышный праздник. Его гонцы сопровождали свадебный поезд невесты, и, таким образом, великий князь всегда знал, где она находится. Когда сообщили, что ей осталось ехать двадцать пять верст до Айваре, князь выехал встретить ее.
Предслава задремала под скрип колес, склонив голову на колени матери, когда возок вдруг остановился. Один из воинов, следовавших рядом, постучал в дверь:
- Княжна! Княжна, приехал великий князь!
- Ой! - Предславу бросило сперва в жар, затем в холод.
Мать пристально оглядела ее, поправила на девушке прическу, фату, затем поцеловала в щеку.
- Ступай и ничего не бойся! Пусть Лада хранит тебя!
"Лада"! У сварожан принято звать супруга, возлюбленного в честь Богини Любви: "лада", "ладо мой". Но она, признаться, представляла своего ладо молодым витязем, кудрявым, улыбчивым, красивым собой. Таким, как Злат. А тут... Неужели человек, годящийся ей в отцы, о котором говорят, что он смеется, лишь присвоив для своего княжества еще чью-нибудь землю, - ее ладо?
Княжне подстелили под ноги дорожку из половиц, и она спустилась на нее, опираясь на руку своего брата. И тут же навстречу ей подошел высокий мужчина, слегка опиравшийся на трость. Перед ним уважительно расступились литтские воины. С внутренним трепетом смотрела Предслава на своего будущего супруга.
Но, увидев его своими глазами, немного успокоилась. Князь Радвилас не выглядел ни страшным, ни жестоким, и даже стариком язык не поворачивался его назвать, хотя в светло-русых волосах и узкой, до середины груди, бороде и виднелась седина. Лицо же его, удлиненное, с высоким лбом и крупным носом, не было ни молодым, ни старым. И уж подавно не виделось ничего старческого, дряхлого, бессильного в его статной фигуре, в движениях, несмотря на хромоту и трость. Именно сейчас Предслава твердо поверила: перед ней - тот человек, что много лет держит в руках обширные земли и усиливает свою власть год от года, чьей дружбы ищут князья и боятся враги. Да, ей предназначался в супруги в самом деле выдающийся человек!
Сквозь свою полупрозрачную фату девушка пыталась понять, что думает о ней будущий супруг. Но Радвилас слишком хорошо умел владеть собой, и лишь сдержанно улыбнулся. Но глаза его были выразительней лица: под его пристальным взором девушке словно бы сделалось щекотно, по коже пробежали мурашки, и внутри что-то сжалось сладко и тревожно.
А Радвилас вовсе не собирался смущать будущую супругу, а всего лишь попытался разглядеть ее лицо сквозь фату. Пока еще открывать ее не полагалось никому, а ему - тем более.
Поклонившись княжне, он взял в руки ее ладонь и поцеловал похолодевшие, унизанные перстнями пальчики.
- Приветствую тебя, радость моя, очаровательная княжна Предслава Святославна! - голос у него был приятный.
- И я тебя приветствую, нареченный супруг мой, великий князь Радвилас Алджимантасович! - овладев собой, серебристым голосом проговорила девушка.
Радвиласу его невеста понравилась. Немного робела, но это поначалу, и даже придавало особое обаяние ее молодости. Но и чего-то детского, незрелого, не было в ней. С ним под руку прошла по ковровой дорожке взрослая девушка, созревшая для брака. А у князя Радвиласа, кто бы что ни говорил, сердце билось быстрее не только от приобретения новых государственных выгод...
Идя со своей невестой, поодаль от расступившейся в стороны свиты, великий князь литтов поинтересовался:
- Понравились ли тебе, княжна, присланные подарки? Особенно белый конь, которого я тебе выбрал?
- Очень, - с искренней благодарностью произнесла девушка. - Жаль, что я не имею права ездить на нем сейчас.
Радвилас улыбнулся вызванному молодостью нетерпению.
- Если пожелаешь - будешь на нем ездить на охоту со мной вместе. На то и подарок, чтобы им владеть...
После знакомства с будущим супругом, Предслава вернулась в свой возок значительно более спокойной.
В Айваре волчановских гостей поместили до свадьбы в нарочно выстроенном для этой цели дворце, который местные жители называли Сварожским: и сама постройка, и внутреннее убранство напоминали гостям их родину. Предславу каждый день навещали жрецы, разъясняли ей литтские таинства, что состоятся при заключении брака, учили будущую княгиню языку и обычаям. Предслава старалась показать себя способной ученицей, хотя успела узнать, что при дворе Радвиласа и так было сварожского не меньше, чем литтского.
Самого князя она за эту седьмицу видела всего дважды. Отчасти виной тому были дела, которых у Радвиласа не становилось меньше, отчасти - обычай: жениху отнюдь не полагалось навязываться невесте. И все же ему хотелось, чтобы время ожидания миновало скорей.
Но вот, наконец, и день свадьбы. Накануне княжна Предслава опять плакала, отчасти по обычаю, отчасти искренне оплакивая разлуку с родиной и близкими. Мать и приехавшие женщины вместе с ней пели прощальные песни. Княжна думала, что и заснуть не сможет в свою последнюю одинокую ночь. Но неожиданно уснула крепко и ничего не слышала до того, как ее разбудили подружки невесты и повели в баню.
Когда княжескую невесту посадили в возок, за ними повалила целая толпа. Праздник был для всех, и вся Айваре и много народу из других мест съехались на радостное событие - свадьбу великого князя. По городу ездили глашатаи, трубили в рога, созывали жителей к священному дубу.
Дуб этот стоял за городом, в отдалении от прочих деревьев, и был гораздо старше окрестного леса. Его почитали священным задолго до того, как Алджимантас основал Айваре, в те века, когда и его дедов-прадедов еще не было, а жили отдаленные пращуры. Возле священного дуба творили требы жрецы. На его грубой морщинистой коре они читали священные знаки, начертанные богами. Некогда Перкунас метнул молнию в уже и тогда большой дуб, но тот не погиб, залечил рану и выбросил новые зеленые ветви, и лишь на высоте трех человеческих ростов чернел обугленный шрам на теле дерева. Листва же на нем зеленела дольше других деревьев по осени, и издалека огромная крона священного дуба казалась целой рощей.
На поляне близ священного дуба жители Айваре обычно совершали всенародные праздники. Говорили, ни разу не было, чтобы дождь или снег помешали обрядам у дуба, никогда не задували священный костер.
А как зажигали литтские жрецы праздничный огонь! Во-первых, они привозили из храма священное колесо вместе со статуей божества, которому посвящен праздник, на колеснице, запряженной телками. Это были изящные, похожие больше на оленей, животные с кроткими глазами, светло-палевой, почти телесной масти, которых разводили при храме нарочно для обрядов и жертвоприношений. Доставленное ими священное колесо, называемое зничем, высотой в человеческий рост, кружили десятеро младших жрецов, тянущих за веревки. Знич кружился сперва медленно, затем все быстрей и быстрей, и, наконец, из-под деревянных ступиц вылетали искры, поджигали заранее припасенный трут, и на берегу Уммы разгорался большой костер.
Огонь и дуб, по старинному обычаю литтов, должны были на всю жизнь соединить Радвиласа с Предславой. Правивший свадьбу жрец (криве) ударил своим посохом в могучий ствол дуба, так что тот загудел, точно гонг. Вслушиваясь в это мерное гудение, жрец запел, словно переводя его на человеческий язык, и эту песню подхватили другие:
- Зовусь дубом, корнями пью воду из родников матери-Жемины, а ветви возношу выше облаков, к самому Высокому Небу! Соединяю я, дуб, все три мира: Подземный, Здешний и Вышний! Ни зверь рыскучий, ни птица небесная, ни душа, живая или мертвая, не минуют меня! Через меня приходят повеления всемогущих богов. Пусть, как пламя из искры, возгорится новая семья! Да соединит их священный огонь!

[Convollar]

Красивый обряд, что и говорить! Да и Предслава уже плачет больше по обычаю, а Радвилас ей скорее понравился. Да, не улыбчивый красавец, но только эти красавцы могут запросто превратиться в чудовища - после свадьбы, вестимо.

[Артанис]

Спасибо Вам большое, эрэа Convollar!

Красивый обряд, что и говорить! Да и Предслава уже плачет больше по обычаю, а Радвилас ей скорее понравился. Да, не улыбчивый красавец, но только эти красавцы могут запросто превратиться в чудовища - после свадьбы, вестимо.

Смотрим дальше на продолжение свадьбы!
Предславе пока еще немного страшно. Все-таки, говорят: "Замуж выйти - не напасть, а как бы потом замужем не пропасть". Да еще в чужой стране, с незнакомым человеком. Кто бы на ее месте был бы совершенно спокоен? Но, я думаю, Радвилас ее приручит.

Под песнопения жрецов и торжественные звуки труб, князь Радвилас взял за руку Предславу и трижды обвел вокруг священного костра. Девушка шла с ним рядом слева направо, по ходу движения солнца, как будто отделенная от всех магическим кругом. Матушка, брат, сварожане и литты - все это было далеко, а в этом кругу осталась лишь она со своим мужем. Совсем рядом ощущалось жаркое дыхание огня. Над ними простирал могучие ветви священный дуб.
Один круг, другой, третий. Радвилас вел ее, почти не хромая, и девушке не особенно пришлось приноравливаться к его походке. После третьего круга он привлек ее к себе и поцеловал, и кругом торжественно вскричали люди.
- Вот ты и супруга моя, литтская великая княгиня, - произнес Радвилас чуть охрипшим голосом.
Чувствуя, как учащенно бьется сердце, Предслава проговорила, глядя сквозь фату:
- Я постараюсь быть достойной этого звания, государь!
Когда молодожены направились через поляну к ожидавшему их народу, все приветствовали их рукоплесканиями, на все лады желали им счастья. Бросали цветы, хлебные зерна и кусочки меха. Поздравляли и простые люди, и знатные.
Князь Азуолас, стоявший впереди со своей золотоволосой Рингалле, ожидавшей очередного ребенка, радовался так, будто женился сам. Обнимая свою супругу, проговорил со смехом:
- Надеюсь, брат с молодой женой породят не меньше детишек, чем мы с тобой?
- Гляди, как бы не обогнали, - Рингалле взглянула на их собственных детей, увлеченно игравших с разноцветными лоскутами ткани. Затем ее взор чуть задержался на сыновьях Радвиласа от первого брака, стоявших впереди.
Отец, решив снова жениться, не советовался с ними. Просто сообщил, что скоро у них появится мачеха. А старшим, правившим в своих уделах, послал приглашения на свадьбу, поставив их перед свершившимся решением. Теперь дети Всемилы глядели на изящную фигурку новой княгини, вспоминали свою мать и думали: как изменится их жизнь? Собственно, возражать им было нечего. Князь Радвилас, по всем обычаям, был в своем праве. К тому же, ничто из семьи не пытался оспаривать его решений.
Саулис, самый старший, ровесник обретенной мачехе, неловко обнял младших братьев и сестру. Повернул к себе Арниса и Лайме.
- Мы с вами все равно будем помнить нашу маму, хорошо? Новую княгиню слушайтесь, но матушку не забывайте.
Младшие мальчик и девочка усиленно закивали. Им, потерявшим мать в раннем возрасте, было уже сейчас трудно вспомнить ее воочию. Они скорее представляли некий образ, как люди представляют себе богов, которых мало кто видел наяву.
Второй брат, Линас, угрюмо глядевший на молодоженов, перевел взор вдруг на стоявшего поблизости от священного дуба Лютобора Яргородского, сына покойного Мадвижаса. Как и все родственники, он приехал на свадьбу главы рода. Среди литтских князей Лютобор держался наособицу, те, кто слышал о его магическом даре, глядели с любопытством и даже с опаской. Он стоял, скрестив руки на груди, и, не отрывая взора синих сварожских глаз, глядел в праздничный костер, словно о чем-то беседовал с пламенем.
- Ты видишь что-нибудь? К добру или к худу отец наш женился? - спросил Линас, подойдя к Лютобору.
Тот медленно перевел взор на двоюродного брата.
- Не мое дело указывать великому князю, как ему поступать. Если он будет счастливее с молодой женой, то и нам получится лучше. Сверх того огонь мне ничего не поведал.
Линас вздохнул с легким разочарованием.
- Ты прямо как и батюшка наш: словечка не скажешь запросто! - так и отошел в сторону, не получив никакого предсказания.
Молодоженов обступили со всех сторон многочисленные родственники Радвиласа: братья с женами, многочисленные племянники всех возрастов. Предслава только сейчас осознала, в какую многочисленную семью попала, и ей стало не по себе. Непроизвольно схватилась за руку Радвиласа, чтобы он был ей опорой в такой толпе.
- Это - Железный Лес, Предслава, - произнес ее муж то, что должно было все объяснить.
Молодая княгиня впервые задумалась, родятся ли у нее дети в браке с Радвиласом, и решила, что непременно должны. В таком многочисленном роду, должно быть, уважают только плодовитых женщин, - ну что ж, род волчановских князей тоже не бесплодные заморыши, у ее родителей было пятеро детей.
- А ну-ка, прижимай их, чтобы и ветер между ними не провеял! - воскликнул с хохотом князь Скалмантас.
Окружив плотным кольцом новобрачных, родственники их повели к возку, запряженном белыми лошадьми. Те рванули с места, унося великокняжескую чету в замок, где теперь уже должен был состояться настоящий свадебный пир.
Всю дорогу их сопровождали бойкие пожелания гостей, величальные литтские и сварожские песни. Гудели трубы и рога,  ухали бубны, свистели флейты. Вся Айваре готова была веселиться дни и ночи напролет. Князь Радвилас не поскупился для своих подданных: в замке и в саду накрыты были столы, для всех приготовили богатое угощение. Сюда же, к ногам новобрачных, сидевших на высоком помосте, складывали и подарки. Со всех окраин Литтской Земли и из-за границы привозили замечательные, редкие вещи. Драгоценности и редкие ткани, оружие и меха, ловчие соколы и беркуты и псы лучших пород, творения лучших ваятелей и живописцев. Большей роскоши, чем на свадьбе Радвиласа и Предславы, самые знатные из гостей уже не могли потом увидеть нигде.
Сперва земляки невесты, волчановцы, посидев немного за обильным угощением, спели в ее честь прощальную песню и стали считать невестино приданое. Княжич Мстислав поставил на стол огромную золотую чашу, полную доверха переливающихся жемчужных зерен.
- Раз уж с моей сестрой Волчанов покинула Красота, пусть с ней уходит и все, что было у нас прекрасного! - провозгласил юноша.
Князь Радвилас многозначительно взглянул на своего молодого родственника.
- Зато Волчанов получит нечто большее: нашу братскую дружбу! И твой старший брат, князь Вячеслав, и ты можете всегда рассчитывать на нашу поддержку.
Азуолас тут же поддержал, легонько хлопнув по плечу волчановского княжича:
- Да, и на меня можете всегда рассчитывать! И просто так приезжайте в гости, повеселимся вместе! Завтра я покажу тебе, Мстислав, как в наших лесах охотятся на зубра!
Вдовствующая волчановская княгиня бросила укоризненный взор, а Радвилас строго напомнил брату:
- Азуолас, безопасность гостя должна быть священна!
Тот сообразил, что увлекся. Обернулся к аллеманскому послу, помог ему расстелить на освобожденном от посуды столе огромный красочный гобелен. На нем была изображена богиня любви Фрейя, со своей кошачьей колесницей, и верховный бог Один, за ее любовь подаривший ей чудесное ожерелье Брисингамен.
- Этот гобелен в течение месяца вышивали, чередуясь днем и ночью, сто швей из лучших мастерских, нарочно для свадьбы литтского государя, - важно произнес аллеман. - Обратите внимание: эта картина прославляет любовь и щедрость!
Князь Радвилас поблагодарил аллемана, но усмехнулся про себя: "Что-то не слышал я, чтобы вашего Одина надолго сковала любовь к Фрейе, или помешала бы ему своим единственным глазом высматривать козни йотунов. Лучше не надейтесь!"
От медведицкого князя Мечеслава и его супруги, сестры Предславы, привезли связки пышных собольих мехов и бобровых шкурок. И даже приехавший из Великой Орды чжалаирский мурза вручил литтскому князю ханский подарок - пару ручных ловчих пятнистых пардусов. Две больших длинноногих кошки расхаживали по большой клетке, морщили нос, улавливая разнообразные запахи, и устало зевали. Все, кто понимал в охоте, вслух выразили удивление. Однако в таком подарке хозяевам тоже привиделся намек: звери, напоминавшие родовой знак литтов, сидели в клетке.
Радвилас мысленно сказал себе: "Посмотрим, кто будет смеяться последним", а пока что был радушнейшим из хозяев, когда-нибудь принимавших в своем доме такое количество гостей. Впрочем, и подарки иноземных послов лишь отчасти занимали его мысли, и даже государственные разногласия могли сегодня подождать. Рядом с ним находился самый главный подарок богини судьбы, все еще укрытый свадебной фатой. Только она, Предслава, занимала сейчас его воображение. Она была точно открытая земля, которой он готовился владеть и править, но пока еще неведомая, таинственная. Находясь сейчас ближе от своей цели, чем когда-либо, он ощущал себя в начале пути. Он нашел рукой ее ладонь, лежащую на коленях, и молодая княгиня сжала пальцами руку мужа, сухую и твердую, уцепилась за нее, как за якорь в бурном море.
Время, сперва тянувшееся медленно, теперь вдруг рванулось вперед, как конный строй в битве. За застольем, подарками, песнями наступил вечер, когда молодоженов полагалось провожать в спальню. Вот-вот должна была взойти первая звезда. Ни жениху, ни невесте не полагалось, по обычаю, есть и пить в первый вечер, угощение - это для гостей. Они сидели на своем помосте, невозмутимые среди бурного веселья, и ждали своего часа, находясь рядом, но еще не вместе.
Наконец, из сада закричали, что показалась первая звезда. Сразу призывно, мужественно загудели рога, заиграли в тон лютни нежными женскими голосами. Точно воины перед боем, вскочили из-за стола гости, готовые провожать новобрачных. Поднялись и Радвилас с Предславой. Их опять окружили и повели к спальне, сыпали шутками и песнями. Над головами идущих плыли горящие факелы.
Княжна (нет, теперь уже княгиня литтская - забудьте навсегда волчановскую княжну!) Предслава слушала, как гулко стучит ее сердце. Ей казалось, что его стук заглушает и музыку, и звук шагов, что его слышат все. Чтобы немного отвлечься, она стала запоминать переходы, по которым они шли вместе с князем (ее супругом!) Стало немного спокойнее. Ей очень многое хотелось сказать сейчас своему мужу, но кругом были люди.
Идущий впереди шествия воин с обнаженным мечом отворил дверь, пропуская новобрачных, и закрыл ее за ними. Азуолас и Скалмантас, сунувшиеся вслед за братом, уткнулись в дверь. Переглянулись.
- Ну, теперь можно и повеселиться! - решили братья, во главе шествия возвращаясь в пиршественный зал. А там уже заводили бодрую плясовую мелодию музыканты, и вскоре гости - литты и сварожане, забыв обо всех различиях, - пошли плясать. Женщины изящно кружились, мужчины пытались их поймать, точно ускользающих ярких бабочек. После пляса пир разгорелся еще пуще прежнего. При Радвиласе, не любившем шумных празднеств, его родные и ближники обыкновенно сдерживались, и только в его отсутствие могли как следует повеселиться. Полные кубки и блюда теперь опустошались в мгновение ока.
А молодая княгиня, войдя со своим супругом в опочивальню, успела еще разглядеть в полумраке огромную пышную постель, на которой громоздились горы перин и подушек. Тут рука ее супруга коснулась девичьей талии, и Предслава зажмурила глаза. И в темноте услышала тот же  слегка охрипший голос Радвиласа, каким он назвал ее великой княгиней.
- Дай мне увидеть твое лицо! Теперь уже можно.
Княгиня откинула фату. Помедлив, сняла и венец, удерживавший ее прическу, и волосы крупными белокурыми локонами упали ей на плечи и на спину. Радвилас подвинул свечи и долго, пристально разглядывал ее.
- Ты и вправду прекрасна! - произнес он, сдерживая волнение. Затем проговорил уже спокойнее: - Ты мне доверяешь, Предслава?
Она постаралась ответить ровно:
- Ты - мой муж, посланный Ладой. Я должна доверять тебе.
Радвилас поспешно отвернулся, боясь спугнуть девушку в последний момент.
- Ты, конечно, сейчас еще не любишь меня. И, быть может, не желаешь. Я подожду, когда ты будешь готова, - сказал он, хотя и желал заключить в объятия свою молодую жену.
Она удивленно подняла голову. Глаза у нее в полумраке были огромные и темные, как у лани. и в зрачках плавали огоньки свечей. И в глазах этих страх боролся с любопытством, и постепенно отступал.
- Это почему ты подождешь, государь муж мой? Я что, тебе совсем не нравлюсь? - спросила она обиженным тоном, придвигаясь ближе.
Нет, Радвилас не ошибался: дух вечной женственности жил в Предславе изначально: женственности пылкой и наивной, и в то же время от природы лукавой, и ему пришлось лишь немного направить ее, чтобы могла проявить себя во всей полноте. И князя не преследовала в ту ночь тень покойной Всемилы. А Предславе ни на миг не вспомнился оставшийся в Волчанове Злат.
А когда молодая княгиня проснулась, ее супруга уже не было в спальне. Пробудившись, как обычно, на рассвете, Радвилас спустился в зал, поглядеть, как себя чувствуют гости, отсыпающиеся после пиршества.

[Convollar]

Замечательная свадьба! И умница Радвилас, да и Предслава не сплоховала. Но супружеская жизнь начинается после свадьбы. Сумеет ли молодая великая княгиня понять, что на первом месте для её мужа всегда будет его страна? Посмотрим.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

Замечательная свадьба! И умница Радвилас, да и Предслава не сплоховала. Но супружеская жизнь начинается после свадьбы. Сумеет ли молодая великая княгиня понять, что на первом месте для её мужа всегда будет его страна? Посмотрим.

Поглядим, что дальше будет! Предславу, по идее, готовили как раз к династическому браку, о княжеских обязанностях она должна быть осведомлена. А Радвиласу дальше как раз будет о чем позаботиться. Впрочем, ему, кажется, на все хватает сил: и на жену, и на княжество. Он же вечный двигатель.

Глава 20. По праву сильного
Взаимоотношения с Аллеманской Империей у литтов всегда оставались сложными. Давно ли их посол на свадьбе Радвиласа и Предславы подарил гобелен с Одином и Фрейей, что висел теперь в опочивальне новой великой княгини. А каких-то полгода спустя, когда Предслава с горделивым видом носила под сердцем первого ребенка, - тот же посол приехал с иной, зловещей вестью: аллеманы захватили в краю приморских литтов замок Эглите ("Сосновый") и объявили его своим владением.
В тронном зале, окруженный своими воинами и придворными, Радвилас во всеуслышание спросил у посла:
- По какому праву вы захватили наши владения, нарушили мирный договор?
Аллеманский посол, барон Ингильбертский, гордо подбоченился, стоя перед литтами в полном боевом облачении, в прочном коробчатом панцире, в шлеме с высокими красными перьями. Литтские витязи не спускали с него глаз, чувствуя, что от аллемана можно на сей раз ожидать любой дерзости. Так и оказалось. Он воскликнул надменно и громко, как на поле боя:
- По праву сильного! А если князю Радвиласу что-то не нравится, пусть попробует отобрать у нас крепость, которую мы нарекли Борнхольм!
У людей, что слышали эти наглые слова, вся кровь закипела в жилах. Витязи, охранявшие зал, непроизвольно сделали шаг вперед, готовые сомкнуться вокруг аллемана. Тому померещилось даже, что он слышит яростный рык, только неясно, с какой стороны. Более знатные люди кидали выразительные взоры на великого князя. Он, единственный из присутствующих, оставался с виду совершенно невозмутим. Лишь глаза сощурил, как будто ему больно было смотреть. Князь Остромир Преславич, склонившись к уху Радвиласа, горячо зашептал:
- Неужели ты это спустишь, государь?! Прикажи схватить наглеца! Покажи аллеманам, во что ты ставишь их силу!
Радвилас бросил на него такой взор, что Остромир вниз смолк и только что не отскочил прочь. Затем, обращаясь к аллеманскому барону, произнес спокойным голосом всего два слова:
- Мы запомним!
И, как ни кипели гневом литты, как ни стремились сейчас выместить ярость на наглом после, схватить его, бросить в темницу, - никто не решился ослушаться великого князя. Сбитые с толку, княжеские ближники обменивались укоризненными взорами: что это, неужто Радвилас смирился перед аллеманами и не решится отбить Эглите? Неужто он вправду грозен был только слабым противникам, а более сильных боится? Самый воздух загудел эхом незаданных вопросов. Но князь Радвилас так и не произнес больше ни слова, словно на век онемел. Только когда во дворе загрохотали копыта тяжелых рыцарских коней, служивших послу и его спутникам, великий литтский князь поднялся с трона и, хромая сильнее обычного, покинул зал.
С тех пор прошло уже два года, а крепость Эглите все еще называлась аллеманским Борнхольмом. Изрядный кус приморской земли был потерян, тамошние жители сделались рабами. Хуже того: закрепившись в Эглите, аллеманы могли неограниченно копить силы для новых нашествий. Литтская Земля стала похожа на остров, затопляемый половодьем. Не сдержишь поднимавшуюся волну, не поставишь вовремя плотину навстречу ей - и все смоет.
На своей, закатной половине владений Азуолас уже не раз отражал аллеманов, когда те пытались двигаться дальше. Однажды он прислал в Айваре триста пленных рыцарей, вынужденных идти пешком, в цепях. Литты обрадовались такому шествию врага, они теперь еще больше славили князя Азуоласа. Он один, казалось, еще защищал Литтскую Землю, тогда как сам великий князь отступился. Даже некоторые воеводы, наиболее горячие и воинственные, перешли от Радвиласа к его брату. Но отбить снова перестроенную и укрепленную Эглите у Азуоласа не хватало сил. В бесконечных пограничных стычках литты и аллеманы только изматывали друг друга, и никто не мог взять решительного перевеса. Уже без малого два года ни сам Азуолас, ни воины его не бывали дома, в Лутаве. Как ни скучал князь без милой Рингалле и детей, но не мог к ним уехать, уступить победу аллеманам. Хорошо, что хоть оберег, сделанный бывшей вайделоткой, всегда был при нем, защищал в бою от ран и увечий и напоминал о жене. Но все же Азуоласу хотелось бы знать, что собирается предпринять старший его брат, готовит ли он отпор аллеманам. Об этом все чаще говорили и воины, они начинали роптать.
А Радвилас никому не открывал своих замыслов, наслаждаясь любовью молодой жены у себя в Айваре. В первый же год брака Предслава родила ему девочку, Дейне. Рядом с женой и зеленоглазой малышкой Радвилас немного оттаивал, на время забывал жестокое унижение. Предслава, сделавшись матерью, еще больше похорошела и выглядела довольной своей судьбой. К тому времени, как дочке исполнился год, молодая княгиня закончила ее кормить, и стала чаще поручать быстро растущую малышку заботам мамок и нянек. Сама же больше времени проводила рядом с мужем, сопровождала его на охоту верхом на Подарке - белом коне, и ночами уединялись в супружеской опочивальне. Предслава не могла навсегда раствориться только в обязанностях матери, как это случается с иными женщинами. И еще: она понимали, что, если хочет вправду быть княгиней, не должна превращаться в наседку, замкнутую в детской. Муж не очень-то пускал ее к себе в душу, но ее вниманию радовался.
В тот день Предслава решилась побеспокоить мужа за работой. Радвилас все важные грамоты составлял сам, и оттого у него почти не было свободного времени. Но ведь и новость она собирается ему сообщить не абы какую!
Постучав в закрытую дверь и услышав приглушенный голос супруга, Предслава вошла в его рабочий покой. Князь сидел за столом, полным пергаментов и берестяных грамот, чернильниц и перьев, писчих палочек. Стремительно перевернул несколько важных грамот, запечатанных знаками подвластных ему князей. Молодой княгине даже показалось, что она видела печать со знаком павшей крепости Эглите, хотя кому было посылать оттуда вести?
Но она не спросила, а, глядя в лицо супругу, проговорила с улыбкой:
- Муж мой, у меня для тебя радостная весть! Наша дочь только учится ходить, а я уже жду второго ребенка! Я думаю, будет сын.
Радвилас быстро, забыв о хромоте, вскочил на ноги, обнял пока еще тонкую талию жены, ее высокую крепкую грудь.
- Точно? Сын будет? - переспросил с надеждой. Хоть у него уже было пятеро сыновей от первого брака, но хотелось иметь сына и от Предславы. Одного, двух - сколько пошлют боги. Владений в Княжестве Литтском и Сварожском хватит на всех, слава Вечному Небу!
- Ведунья, что меня смотрела, так говорит. Она мне порезала руку и сцедила несколько капель крови в чашу с водой. Они сразу пошли ко дну. Говорят, это признак сына: кровь тяжелеет, в ней зреет властная мужественная сила.
- Гляди, как бы не напугали тебя россказнями о крови, - предостерег жену Радвилас.
- Я не из пугливых, - усмехнулась Предслава.
Да уж; как замечал про себя и сам князь, и его окружение, здоровьем она была не чета покойнице Всемиле, первую дочь принесла, не дав за себя поволноваться. Да и характером была бойчее, смелее и любознательней. Но это Радвиласу как раз нравилось. Она оживляла его и весь айваресский двор, как бурный родник, что волнует воды широкой медленной реки.
Но, если кто вообразил, будто великий князь литтский и сварожский изнежился в объятиях молодой жены, а государственные заботы пустит на самотек, - тот несказанно ошибся бы. До такого состояния не довело бы Радвиласа ничто на свете. Пока его брат сражался с аллеманами, сам он копил силы, готовился, чтобы ударить сразу и наверняка.
Под окном, во дворе, раздался громкий вопль, стук копыт, бряцание оружия. Радвилас выглянул в окно. Там войско проводило учения. Облачившись в доспехи, атаковали сомкнутым строем, по команде поворачивали коней, с наскока рубили поставленные на палках чучела в аллеманских доспехах. От могучего удара литтского витязя у одного чучела отвалилась голова, покатилась по земле вместе со шлемом. Радвилас усмехнулся.
"Мы с вами еще поговорим, господа, как вы любезно предложили! Не так-то легко при наших пространствах собрать и обучить войска. Людей меньше, чем у Аллемании, снарядить всех нелегко. Но мы уже почти готовы! Как только Драйнас пришлет чертежи новых укреплений, мы выступим".
Драйнас, незаменимый прознатчик литтского князя, открыл лавку и кружало в Борнхольме, бывшей Эглите. Он назвался аллеманом, много лет прожившим среди литтов, угощал воинов Империи пивом да сосисками с капустой, и всегда держал широко раскрытыми двери, а также уши. Успел заручиться поддержкой аллеманского фогта и его людей, вовремя ссудив золота, а заодно назвал им пару городских богачей, кого не жалко было обобрать. И новые власти Борнхольма верили оборотистому трактирщику, считая его своим, он был вхож к ним в городской совет. Аллеманам были нужны люди, знающие Литтскую Землю и ее народ, поскольку они собирались в скором времени двигаться дальше.
А Драйнас разузнал, что в лесах еще таятся много беглых литтов, не пожелавших работать на завоевателей; что жители побережья не смирились с аллеманской властью и только ждут знака, чтобы поднять восстание. Завел голубятню и посылал птиц с донесениями в Айваре, великому князю. У Драйнаса не было в эти два года ни одного спокойного дня. Каждый вечер он засыпал с мыслью: "Пока все обходится. Не разгадали еще". А как сложится завтра, он не мог знать. Но при этом не без самодовольства думал, что вряд ли кто-то еще смог бы так тонко и удачно играть с аллеманами, как это делает он. И эта мысль приносила Драйнасу удовлетворение. Хотя он знал, чем рискует. Захватив Эглите, аллеманы повесили на главной площади бывшего литтского наместника и нескольких именитых горожан, что не уехали вовремя и отказались перейти на их сторону.
За несколько дней наступила жестокая зима. Ударил мороз, такой, что местами даже море замерзло вдоль берега. Небо заволокло тучами, оно почти не прояснялось даже днем. Но Драйнасу такая погода была на руку: меньше любопытных глаз. Вечером он уложил полную сумку еды, сунул среди колбас и сыров туго свернутую берестяную грамоту в железной трубке, и направился к небольшой бухте, поодаль от причала, где не было видно лодок. Там его поджидал приятель - местный рыбак по имени Эйхо, после прихода аллеманов скрывавшийся с другими беглецами по лесам.
На море бушевал шторм, волны вздымались и ревели, как медведи. Только такой опытный моряк, как Эйхо, мог решиться плыть на лодке в шторм. Но он был уже тут, хоть и промок до костей, ожидал возле своей лодки, подальше от волн. Драйнас молча протянул ему сумку. Эйхо вздохнул, принимая ее.
- Спасибо тебе, друг! Нам сейчас трудно: уж очень рано пришла зима. Кое-что мы запасли, трудней с одеждой. Больные появились, у троих огневица. Если не отвоюем Эглите - не знаю, сколько народу доживут до весны.
Драйнас ободряюще хлопнул собеседника по плечу.
- Теперь уже совсем скоро отвоюем! Я тебе поручаю чертежи аллеманских укреплений. Отвези их князю Азуоласу, как накормишь своих. От этих чертежей многое зависит. Фогт недаром их хранит под замком.
В тусклом свете единственного факела видно было, как глаза у Эйхо вылезли из орбит.
- Ты украл чертежи у фогта? Это же опасно!
Драйнас многозначительно пожал плечами.
- Ну, что поделать - сейчас везде опасно! Ты, главное, чертежи отдай в собственные руки великому князю или его брату, князю Азуоласу... Да, вот знак, что от меня! - он сунул в руки гонцу перстень, когда-то подаренный князем Радвиласом.
И в этот миг, когда отступил бешеный рев моря, оба услышали гораздо более страшный для них звук: скрип гальки под шагами нескольких людей. А уж потом из темноты выступили еще более черные фигуры.
- Сдавайтесь, шпионы! - раздалось по-аллемански.
Драйнас толкнул Эйхо в его лодку, сразу подхваченную течением. Рыбак не привык медлить. Он взрыл воду веслами, и лодка стремительной ласточкой взлетела на гребень волны. Драйнас успел еще заметить в свете факела, как, задержавшись на миг, лодка скатилась по другому боку водяной горы. И больше он ничего не видел. Если Эйхо и крикнул что на прощание, то его голос унесло бушующее море. И хорошо, если только голос, а не его самого вместе с его утлой лодкой и надеждами стольких людей.
А самого Драйнаса в тот же миг ухватили аллеманы, связали ему руки. Старший из них ткнул пленника рукоятью копья в подбородок.
- Господин фогт будет рад: мы быстро схватили того, кто украл чертежи! Попался, предатель!
Драйнас сплюнул кровь, усмехнулся разбитым ртом:
- Предатель не я, а те из литтов, что, к сожалению, служат вам.
И на другой день, перед глазами фогта, барона Хельсинборгского, Драйнас, продрогший до костей в ледяной темнице, повторил то же самое:
- Предателем я был бы, если бы вправду переметнулся к вам, захватчики!
Аллеманский барон едва сдерживал желание взять меч и зарубить литта прямо сейчас. Ведь он ему доверял, насколько можно доверять местному, а тот украл важнейшие чертежи. И, самое худшее - успел их отослать! И что теперь делать?
Драйнаса допросили, конечно, но без особого успеха. Что, собственно, тот мог сообщить? Назвать своих сообщников - но они, по всей видимости, далеко. Выдать своего гонца - но тот вряд ли сунется в Борнхольм. Значит, остается ждать войны. И она теперь неизбежна!
Неожиданно аллеманский фогт спросил у Драйнаса, словно бы без всякой ярости:
- Ты кто? Литтский рыцарь?
Тот отвечал, пожав онемевшими плечами:
- Вовсе не рыцарь. Это звание вы уж себе оставьте. А я простой купец. Горожанин.
Уловив насмешку над рыцарским званием, аллеман усмехнулся, тогда как глаза оставались ледяными:
- Так ты горожанин, но решил быть храбрым, как рыцарь? Ты нам много навредил, я признаю! Если твой князь тебя не наградил по заслугам, то мы наградим. Окажем тебе честь: умрешь в доспехах рыцаря!
Ударив в гонг, фогт вызвал слуг. Те принесли полный рыцарский доспех. Схватили пленника, сорвали с него остатки одежды и стали заковывать в латы на голое тело. Драйнас только раз пронзительно закричал, когда холодное железо обожгло кожу. И смолк.
"Все равно, князь Радвилас скоро за всех отомстит!" - уверенно подумал он, когда аллеманы заклепывали забрало шлема на его лице.
- Приковать к столбу на площади, пусть обледенеет! - распорядился фогт, меж тем как его люди уволокли Драйнаса.
Между тем, Эйхо, с трудом преодолев на своей лодке бурю, добрался до становища литтов, а князь Азуолас немедля отправил послание брату в Айваре. Едва князь Радвилас увидел аллеманские чертежи вместе с перстнем - своим знаком доверия, он послал своим подчиненным князьям приказ собирать войска, которые они уже давно втайне готовили в своих городах. Теперь для них пришло время.

[Convollar]

Очень жаль Драйнаса, очень! Но разведка ремесло опасное, и, кмк, Драйнас немного ослабил бдительность. Хотя возможна и слежка. Предслава оправдала надежду Радвиласа на счастье, пусть хоть на склоне лет, пусть среди забот, но счастье.

[Карса]

Как много я пропустила! Уже и свадьба состоялась, и крепость отбивать собираются. Жаль Драйнеса. А Пиедслава стала вроде бы хорошей женой Радвиласу. Интересно, как отобьют крепость. Может, применят какую-то хитрость? Не зря же чертежи выкрали.

[Артанис]

Огромнейшее спасибо, эрэа Convollar, эрэа Карса!

Очень жаль Драйнаса, очень! Но разведка ремесло опасное, и, кмк, Драйнас немного ослабил бдительность. Хотя возможна и слежка. Предслава оправдала надежду Радвиласа на счастье, пусть хоть на склоне лет, пусть среди забот, но счастье.

Увы, но разведчик действительно профессионально рискует, и он знал, на что идет. Скопировать чертежи у него не было возможностей, только украсть. А там уж, осталось выяснить, у кого в принципе была такая возможность. Вряд ли у многих. Аллеманы тоже не окончательные лопухи.
О семейной жизни Радвиласа с Предславой узнаем еще много в последующих главах. Пока все хорошо. Пусть Предслава рожает детей да заваривает мужу чай из веника.

Как много я пропустила! Уже и свадьба состоялась, и крепость отбивать собираются. Жаль Драйнеса. А Пиедслава стала вроде бы хорошей женой Радвиласу. Интересно, как отобьют крепость. Может, применят какую-то хитрость? Не зря же чертежи выкрали.

Если будет возможно, постарайтесь, пожалуйста, больше не пропускать! Событий, конечно, много произошло, но и впереди еще немало будет.
Смотрим, что дальше! Чертежи свою роль сыграют. По ним можно определить слабые месте крепости, если такие есть.

В темную морозную ночь литтские войска подошли к Борнхольму, бывшей Эглите. Двигались скрытно, со стороны леса. Снег скрипел под копытами коней, под колесами повозок, словно жаловался. Бело-голубой снег под черным небом. Других цветов не было, их съела тьма. Звуков не доносилось тоже. Литтское войско привыкло двигаться тихо.
От главного войска отделился небольшой отряд и спустился к морю. Усевшись в лодки, стали грести к чернеющей впереди высокой башне, спускавшейся к самой воде. Об ее каменную кладку, как о гранитную стену, с шумом разбивались волны.
Передняя лодка достигла подножия башни и опасно забалансировала на волнах, удерживаемая взмахами вёсел. Послышался отрывистый крик морской чайки. Сверху долетел ответный клич, и трижды кивнул горящий факел.
- Бросай! - шепнул один из сидевших в лодке людей, и воины швырнули вверх длинные веревки, зацепившиеся наверху железными крючьями. Наверху послышалось какое-то шевеление. И люди стали карабкаться вверх по веревкам, сжимая зубы, когда порыв ветра раскачивал их, угрожая сбросить вниз.
Один из них невольно взглянул вниз, в морскую бездну под ногами, да и не смог уже лезть дальше, повис, дрожа и стуча зубами, вне себя от ужаса. Ничто не могло сейчас заставить несчастного воина хотя бы шевельнуться. Он раскачивался на вытянутых руках, чувствуя, как они постепенно немеют, перестают держать. Наконец, словно завороженный бездной, несчастный медленно разжал руки и улетел вниз. Раздался громкий всплеск, но крика никто не расслышал.
Зато остальные, помолившись морской богине Юрате, взявшей их товарища, вскарабкались на башню. Там царил беспорядок; только что произошла стычка, но соратники-литты одолели аллеманский караул, и с распростертыми объятиями приняли своих собратьев. Отдыхавшись, те двинулись дальше в башню, выбивать противника. Яростная, но короткая схватка с ничего не ожидавшим противником - и приморская башня оказалась в литтских руках; но по всей крепости и в городе никто об этом не подозревал.
А внизу, под мощными стенами аллеманской крепости, князь Радвилас вслушивался в ночь, пытаясь понять, что происходит. Приморская башня была единственным слабым местом крепости, позволявшим проникнуть извне, но и на этом пути столько препятствий ждало даже самых ловких и отважных воинов, что отобрали они с Азуоласом. Если хоть у одного не выдержит веревка... Если не получится без шума захватить башню...
Князь Азуолас подъехал к брату, утешительно положил руку ему на плечо.
- Я не вижу причин, почему бы пошло не так, - произнес он приглушенным басом. - Ну а если бы даже не получилось... что ж, мы начнем штурм, и в итоге, все равно возьмем крепость! Как под Бэринбургом, помнишь?
Он слишком поздно понял, что сказал, и запоздало прикусил язык: ведь под Бэринбургом погиб их отец, и только слаженные действия всего рода спасли от поражения. Радвилас одним взглядом напомнил об этом брату, так что тот виновато склонил голову.
- Мы пришли не копья ломать в поединке, а одержать безусловную победу! - ледяным голосом произнес великий князь. - Только ради памяти Драйнаса мы должны победить!
- Да, - нахмурился Азуолас. - Драйнас достоин, чтобы за него отомстили, как за родовитого вельможу!.. Но смотри, брат! Факел на приморской башне!
В самом деле: наверху мелькнул огонек, взмыл стремительной ласточкой, завертелся в воздухе, сея рыжие искры. Сомнений не было: это их условленный знак!
Радвилас повернул коня, проехал вдаль воинского строя, обратился к едва видимым в темноте воинам:
- Литтские витязи, готовьте тараны и лестницы! Пусть Эглите снова станет литтской крепостью! Вышвырнем аллеманов прочь! От вашей храбрости нынче зависит все! - о готовящемся восстании внутри крепости он не сказал воинам, так как в этом случае они могли расслабиться и переложить половину дела на чужие плечи. Радвилас понимал, что одержать победу могут лишь те, кто бьется изо всех сил, словно от каждого из них зависит все.
Молчаливое литтское воинство вмиг оживилось. Запылали факелы, задвигались люди, принялись за работы, чтобы к утру начать штурм.
На рассвете стражники-аллеманы всполошили всю крепость. По тревоге стал собираться рыцарский полк. Рассерженные сотники и десятники пинками да бранью будили загулявших накануне кнехтов. Но проснулись поутру не все, - третью сотню нашли спящей вечным сном в собственной казарме. Кто-то, видимо, опоил воинов ядовитым зельем. По всему городу вспыхивали стычки: местные жители, вооружившись чем попало, спешили выместить ненависть к своим "хозяевам", не дожидаясь, пока город будет взят.
Городского фогта, барона Хельсинборгского, разбудил на рассвете спешный гонец.
- Беда, господин! Большое войско идет на штурм! И в городе возмутились литты!
Барон содрогнулся: ему на миг увиделось застывшее во льду мертвое лицо казненного им литта, и губы мертвеца зловеще усмехались. Но он быстро пришел в себя. Уж конечно, из Аллемании не назначали военачальниками в пограничных землях трусов.
- Сейчас же коня мне! Арво! - крикнул он спавшему на большом ларе слуге-литту. - Доспехи мне! Я иду в бой!
- Сейчас, мой господин! - слуга мягко, как кошка, соскочил на пол. И вдруг схватил со стены висящий там кинжал и решительно вонзил его в грудь фогту. Затем ухватил подвернувшуюся под руку метлу и выбежал на улицу.
- Братья! - крикнул он встретившимся литтам, вскинув метлу, словно знамя. - Выметем аллеманскую нечисть из нашего города!
Но аллеманское войско, даже лишившись предводителя, оставалось многочисленным и боеспособным. Их отборные отряды стойко закрывали путь штурмовавшим крепость литтам, заткнули каждую брешь, куда мог прорваться противник. Воины с тараном трижды откатывались от ворот, хотя те уже трещали под мощным ударом. Литты падали под градом стрел, будто их кто косил. После третьей попытки штурма Радвилас отвел войско, пережидая и готовясь к дальнейшему развитию событий. Тем временем живые уносили погибших и раненых. Войсковые лекари пытались помочь им, кому было возможно. А уцелевшие перестраивались и ждали новых приказаний. Видя, что противник отступает, аллеманы на стенах разразились насмешками:
- Ага, бежите, подлые литтские псы! Не взять вам Борнхольм! Лучше бы вы вовсе не приходили с вашим трусливым князем! На позор себе явились!
Слыша эти выкрики, литтские воины вертелись как ужаленные. Но князь Радвилас лишь многозначительно усмехался, и им оставалось только смириться. Он вовсе не собирался объяснять, что в это время в Морской Башне отворили лаз, и его воины идут уже с другой стороны, занимают крепость. Кто поймет, тот поймет.
Насмешки аллеманов вдруг стихли, у многих, только что исполненных решимости отстоять город, враз опустились руки. Откуда не ждали, на них ринулся литтский полк, и одновременно на Морской Башне, а затем и на Главной, взвилось зеленое знамя с пардусом. Каким колдовством литты очутились в городе?!
Того было еще мало. В разных краях города запылали дома и служебные помещения, что аллеманы забрали себе. Вместе с конными воинами, почти не отставая в узких городских улицах, в бой спешили и горожане, под знаменем-метлой, вооруженные кто чем, вплоть до вертелов и кухонных ножей. Зато ненависти у местных жителей было хоть отбавляй: аллеманы за время своего владычества допекли всех.
С оглушительным треском рухнули городские ворота, и теперь уже главные части литтского войска ринулись в бой. Дрались повсюду, как обычно бывает в уличном бою. Из окон бросали тяжелые предметы, где только удобно было поразить врага, не причиняя ущерб своим. Аллеманы, где могли, старались укрываться за бревнами и стенами, занимали дома, и оттуда их выкурить удавалось лишь пожаром.
Однако силы все же были не равны. Зажатые со всех сторон, аллеманы не могли надеяться одолеть всех. Им был предоставлен выбор: сражаться до последнего или сдаться в плен, надеясь, что их пощадят. И к вечеру большая часть рыцарей и кнехтов, державших оборону возле ворот, сдались.
В городе еще горели костры, и кое-где продолжали драться, когда князь Радвилас во главе литтского воинства въехал в город сквозь разбитые ворота. Над замком вилось знамя с серебряным пардусом. Еще не остывшие от битвы, литты выкрикивали приветствия, поздравляли друг друга, обнимались при встрече, - княжеские витязи вместе с местными горожанами. Великий князь отдал распоряжения тем, кому предстояло наводить порядок в Эглите. Впрочем, укрепленный аллеманами замок и для литтов не будет лишним, - думал он, издалека разглядывая мощные стены и башни. Не подскажи им покойный Драйнас способа захватить Морскую Башню - долго топталось бы вокруг его войско, и немало людей бы погибли.
Раздумья великого князя прервал воевода Остромир, указав рукой на пленных аллеманов, взятых под стражу. Вокруг них с копьями наизготовку расхаживали литтские повстанцы. Иногда кто-нибудь из них делал вид, что хочет заколоть пленника, и все хохотали, когда жертвы этой жестокой игры отшатывались прочь.
- Что с аллеманами делать? Их больше тысячи, из них не менее ста рыцарей. Да еще семьи у некоторых. Эйхо со своими требуют всех повесить...
Князь Радвилас сурово нахмурился.
- Я им повешу! Не смыслят ни Лешего в государственных делах. Остромир, скажи, чтобы охраняли пленных как подобает. Если кто вздумает после боя сводить счеты - тех самих велю вешать!
До утра великий князь вместе с братом и другими воеводами ездили по городу, гасили очаги сопротивления, осматривали разрушения, распоряжались. Поутру, усталый, но довольный, Радвилас собирался ехать в крепость, где ему приготовили завтрак и постель. Но по пути заехал к пленным, которых поместили на огороженном конском выгоне. Он нашел аллеманов впавшими в молчаливую туповатую угрюмость, что бывает характерна для их породы в дни несчастий, когда приходится страдать под ударами судьбы. Некоторые сидели прямо на мерзлой земле, не пытаясь хоть как-то устроиться лучше. Увидев литтского князя со свитой, аллеманы исподлобья следили за ними.
Остановив коня напротив выгона, Радвилас произнес по-литтски, а толмач переводил его слова аллеманам:
- Мы отведем вас в Айваре, а потом пусть ваши родные и правители соберут за вас выкуп, соответственно званию каждого из вас! Но сейчас мне нужен самый знатный из уцелевших рыцарей. Пусть он выйдет вперед!
Несколько знатных аллеманов тревожно переглянулись, не сомневаясь, что литтский вождь требует лучшего из них, чтобы казнить для устрашения других. Наконец, вперед вышел высокий худощавый старик в черном, с повязкой на голове. Несмотря на рану, он держался прямее своего копья и бестрепетно выдержал рысий взор Радвиласа.
- Я - барон Адальберт Дагакларский. Этот род кое-что значит в пограничных землях и на полудне, на берегах Даны.
- Это достойный род, чтобы выполнить мое поручение, - одобрил Радвилас, вспомнив, что в былые времена, когда аллеманы только начинали завоевывать Литтские земли, среди императорских наместников были и двое баронов Дагакларских. - Так вот, почтенный барон: ты поедешь в Конигсбург, ко двору императора Гейзериха, и скажешь ему, что я, великий князь литтский и сварожский, по праву сильного вернул Эглите под свою власть! На сем, барон, можешь быть свободен без выкупа.
Кровь прилила к бледным щекам аллеманского барона. Казалось, он никогда не даст ответа. Но, наконец, проговорил:
- Это я сделаю, но лишь для того, чтобы государь император поскорее узнал о случившемся! Мне бы легче было отдать всю кровь и золото, чем служить вестником поражения.
- Главное - не перепутай ни слова, - напутствовал его Радвилас.
В день, когда барон Дагакларский добрался до столицы Империи, там был праздник в честь дня рождения супруги императора. Барона проводили прямо на пир. Когда он скорбно поведал о взятии Борнхольма, ни сам император, ни его советники не сразу поняли, о чем идет речь. Но, когда барон повторил свою речь, да еще со слезами на глазах, а затем в точности передал слава Радвиласа, придворные ужаснулись.
- Это немыслимо! Какая наглость! - восклицали они на все лады. - Радвилас - не рыцарь, он не умеет сражаться честно, а, как змея, жалит сзади. Только с помощью подлых уловок он и добивается успеха. Это у него-то право сильного?! Если бы ему в руки не попали чертежи нашей крепости, если бы в городе не восстали рабы, Радвиласу никогда бы не взять Борнхольм! Ему помогла счастливая случайность!
Сам же император Гейзерих, подождав, пока его окружение немного успокоится, поднял золотой кубок и проговорил:
- Так судили боги, а их воли не избегнет никто из смертных. Но хочу, чтобы вы помнили: не литтам дано победить, а нам дается урок смирения перед судьбой. Мы склоняемся перед волей богов, но не людей. Да пошлют нам боги победу впредь!
Лишь немногие, как барон Дагакларский, про себя недоверчиво покачали головой. Для всех остальных был восстановлен на миг поколебленный мир в душе. Роковая случайность или воля богов - но они, во всяком случае, потерпели поражение по причинам, неподвластным людям, и им нечего было стыдиться. Виночерпии разлили всем в кубки ароматного сладкого вина из Марции, и пир продолжался.

[Карса]

Аллеманы нашли себе удобное оправдание. Воля богов! Боги обычно помогают тем, кто сам себе помогает. Драйнас погиб не зря, Радвилас успешно применил добытые им сведения. Вот только извлекли ли аллеманы урок? Боюсь, что в массе нет.

[Convollar]

Да уж! На бога надейся, а сам не плошай! Штурм крепости недёшево обошёлся литтам, и это при том, что к этому штурму готовились, и разведка работала, и не только разведка. Судя по поддержке изнутри крепости, там работало и что-то вроде подполья. Во всяком случае вполне доверенный слуга, убивший барона Хельсинборгского, уж точно сделал это не в порыве гнева, а вполне обдуманно.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Карса, эрэа Convollar!

Аллеманы нашли себе удобное оправдание. Воля богов! Боги обычно помогают тем, кто сам себе помогает. Драйнас погиб не зря, Радвилас успешно применил добытые им сведения. Вот только извлекли ли аллеманы урок? Боюсь, что в массе нет.

Вот в этом особенность аллеманов, из-за которой они с трудом учатся на своих поражениях: они мгновенно находят себе оправдание. Победу над ними Святослава Храброго приписали оттаявшему озеру, а здесь - воле богов. Значит, можно еще попробовать: авось, в другой раз боги окажутся милостивее.
А Радвилас полагается исключительно на те случайности, что требуют тщательной подготовки. И людей себе подбирает под стать, таких, как был Драйнас.
Возможно, временный мир с аллеманами и возможен. Не поручусь, как надолго.

Да уж! На бога надейся, а сам не плошай! Штурм крепости недёшево обошёлся литтам, и это при том, что к этому штурму готовились, и разведка работала, и не только разведка. Судя по поддержке изнутри крепости, там работало и что-то вроде подполья. Во всяком случае вполне доверенный слуга, убивший барона Хельсинборгского, уж точно сделал это не в порыве гнева, а вполне обдуманно.

Готовились, конечно, не один день! если Драйнас связался с лесными партизанами, то наверняка и в городе нашел повстанцев, готовых свергнуть аллеманов. Наверное, было кому и после их предупредить, чтобы выступили вовремя, не раньше не позже. Должно быть, все это заслуживает более подробных описаний, но, честно говоря, я не умею писать шпионских романов.

Глава 21. В дни мира
Что и говорить, Аллеманская Империя была трудным противником для литтов. Имперские рыцари никогда не складывали оружия надолго. Все поражения, что наносили им хитроумный Радвилас и неустрашимый Азуолас, казалось, только побуждали аллеманов собраться с силами и снова мстить. Если кто-то из побитых воинов и призывал впоследствии к пересмотру отношений, то к ним не прислушивались. Одного из неудачливых военачальников, барона Геттинсбергского, даже объявили безумным и заперли, дабы не бросал совсем уж вопиющую тень на аллеманские знамена.
Но пришло время, когда даже и аллеманам пришлось на время отказаться от завоевательных планов. И они, как будто, осознали, что литтов им сейчас не одолеть, и готовы были заключить мирный договор. Первоначально установили мир сроком на десять лет, затем сократили до пяти, но на словах обещали, что мир будет соблюдаться вечно.
Было это лет через восемь после того, как князь Радвилас возвратил литтам крепость Эглите. После этого он вновь доверил аллеманскую границу своему брату. В ходе решительной борьбы князь Азуолас не раз изгонял вторгшихся аллеманов и сам водил войска на их землю. И это принесло результаты. Даже самый упорный враг принужден был, наконец, сложить оружие.  И тогда тот же Азуолас, самый ярый противник рыцарей, внезапно для многих горячо высказался за примирение с Империей! Он убедил своего брата, великого князя, совместно с аллеманами отпраздновать заключение мира. И Радвилас, хоть с сомнением, согласился пригласить рыцарей в Айваре, взяв с них клятву на мече соблюдать мир. У него были свои резоны. Если надменные аллеманы сами запросили мира - это значило, что Литтское княжество становится силой, с которой все считаются, одной из могущественнейших держав. Надо было показать аллеманам, чего литтам удалось достичь за эти годы. И великий князь одобрил замысел брата, и даже решил устроить рыцарский турнир на аллеманский манер.
Минувшие годы были лучшими в жизни Радвиласа. Несмотря на хромоту и седую бороду, он не ощущал своих лет. Литтское княжество набирало силу, и Железный Лес прирастал год от года. Его сыновья от Всемилы разъехались править уделами, что он им назначил, а повзрослевшая дочь, Лайме, недавно стала женой одного из рода вышеградских и змеевских князей, Глеба. Но зато княжеский замок в Айваре вновь наполнился детскими голосами, шепотом и смехом, как мечталось Радвиласу. Предслава за десять лет подарила ему пятерых детей, по одному в каждые два года. В год взятия Эглите родился Кармантас, за ним Таутивилас, а после него Витенас, и, наконец, еще одна дочь, Рута. Одно удовольствие было смотреть, как эти дети затевали шумную возню или во дворе замка учились ездить верхом и осваивали прочие в будущем важные занятия. Князь Радвилас любил этих детей больше, чем старших своих, пока те были малы. Со скрытым волнением угадывал в них свои черты, узнавал зеленые русалочьи глаза рода Лиитаса. Радовался их первым успехам, видел в них свое продолжение, и одновременно - доказательство собственных еще отнюдь не увядающих сил.
Что касалось Предславы, то она, окруженная большой семьей, казалось, только расцветала, как статная ель рядом с маленькими побегами. Следующие друг за другом беременности и роды, казалось, лишь придали облику молодой княгини женственного обаяния. Как говорила опытная в женских тайнах старуха, принимая очередного маленького княжича: "Если уж первых троих породила легко, после привыкнешь, даже полюбишь носить и рожать детей".
И все эти годы Радвиласу не в чем было упрекнуть свою молодую жену. Она была заботливой матерью, ласковой и изобретательной подругой на супружеском ложе, и, казалось, не выражала мыслей о том, чтобы ее судьба могла сложиться иначе. Радвилас был этим доволен, а в самые глубокие тайники женского сердца не пытался и не смел заглядывать, прекрасно сознавая, что могло бы сложиться гораздо хуже. А пылкая взаимная любовь с первого взгляда, как в песнях аллеманских миннезингеров, - удел Азуоласа и Рингалле. Радвилас же и в молодости не особенно мечтал о нежной страсти, тем паче теперь.
Между тем, Рингалле, приехавшая на праздник вместе с мужем, в очередной раз была беременна. Они с Азуоласом тоже не теряли времени: подрастали два их сына и две дочери. И теперь бывшая вайделотка с гордостью заявила, что опять ожидает мальчика; а ей внятны были такие вещи.
Когда схлынул шум от первой встречи, и дети, кроме самых маленьких, пребывавших на руках у нянек, убежали вместе в сад, а их родители сели обедать, Азуолас с гордостью указал на беременную жену:
- Сына ждем! Надо только имя для него выбрать красивое и яркое, потому что жрица моя нагадала, что его запомнят в истории! Хотим назвать его Айварас - "Прекрасный как луна". Если только ты, брат, позволишь имя в честь своей столицы.
Радвилас пожал плечами.
- Чем мне мешает имя? За него не плачено ни золотом, ни железом. Пусть мой будущий племянник будет его достоин! Пока меня больше волнуют аллеманы...
- Едут за нами вслед, вчера миновали заставу в Лутаве.
- Да, я знаю. В полях за Уммой обустроили ристалище для этих ваших рыцарских игр. Для гостей построили сидения под крышей. Вчера тысяча воинов проверяла, крепко ли построено, не обвалится ли ничего.
- Неужто тысяча? - у Азуоласа даже глаза засмеялись. - А что потом будем делать с этими скамьями и постройками, как гости уедут?
- Разберем на дрова, - в тон ему отозвался Радвилас. - Куда их еще девать? Не собирать же впредь на них народ смотреть, как воины в доспехах сбрасывают друг друга с коней...
Аллеманы - отряд отборных рыцарей, достойных представлять Империю, - приехали на другой день. Намереваясь во время турнира постоять за честь своей родины, они старались теперь превзойти хозяев в любезности. Недавние противники сидели вместе за пиршественным столом, словно друзья. Время от времени кто-нибудь из литтов или аллеманов, разгорячившись беседой и выпитым вином, вспоминал былые подвиги. Тогда азартные спорщики размахивали руками, не замечая риска опрокинуть себе на нарядный кафтан полные кубки и блюда, показывали меткие удары, что некогда наносили в сражениях. На всякий случай князь Радвилас приказал дворцовой страже не пить хмельного и держаться наготове, чтобы разнимать возможные стычки. Сам он сидел во главе стола с видом холодной любезности, предоставляя Азуоласу занимать гостей. Однако же не мешал им развлекаться как умеют. Лишь в походе Радвилас требовал от воинов держаться строго. Дома же, по его мнению, если кому-то не хватало ума вести себя разумно, это их проблемы, а князь не обязан быть нянькой для глупцов. Впрочем, литтские витязи старались и на больших пиршествах не терять лица, и уводить под руки, а тем паче уносить прочь никого не пришлось.
На следующий день приехали и другие гости: родственники княгини Предславы. Волчановцы в эти годы не раз гостили в Айваре; то Вячеслав, то Мстислав навещали сестру, поддерживали дружбу с могущественным зятем. На сей раз приехали оба брата, а ними - их мать, княгиня Мирана. Предслава была растрогана такой встречей. Обнимая мать и братьев, то смеялась, то плакала, воочию замечая, какие следы оставляет время. Как возмужал Мстислав! Сестра бы его приняла за старшего брата, если бы они не стояли рядом. А у Вячеслава уже седые волосы пробиваются в кудрях и в бороде. А матушка, как она постарела, помилуй, всемогущая Жива! Согнулась, осунулась когда-то стройная фигура, все еще красивое лицо поблекло, как восковое.
Предслава рада была показать своих детей бабушке и дядям. А братья ее обрадовались предстоящему рыцарскому турниру.
- Мы с нашими воинами тоже примем участие! - решил Вячеслав. - Поглядим, какая земля рождает лучших бойцов и наездников: Сварожская, Литтская или Аллеманская.
- О чжалаирах забыли, - напомнил Радвилас своим родичам. - Недавно я направлял послов к Алтан-хану, а того уже нет в живых: его зарезал собственный сын Хасар. Его же всего месяц спустя сверг Иргиз-хан. Что вы об этом думаете? Чего нынче можно ждать от Орды?
Пока мужчины беседовали о политике, княгиня Мирана с дочерью удалилась в ее покои, убранные с богатством и вкусом. Усевшись в кресло, вдовствующая княгиня спрашивала дочь о ее детях. Затем проговорила с теплотой в голосе:
- В прошлом месяце ездила я на Медведицу, к Любомиле. У нее с Мечеславом двое детей. Рада была повидать ее семью. Но, вижу, вы-то с Радвиласом куда как дальше пошли!
- Да, матушка, - с женской гордостью отозвалась Предслава. - Я хочу родить столько детей, сколько получится. Когда увидела, что Рингалле беременна, и мне захотелось еще ребенка. Хорошо, что сейчас мир, и муж рядом. А то у нас получалось: он на войну, а я вынашиваю ребенка. Как приедет, я стараюсь его от себя не отпускать, пока не появятся признаки, что опять понесла.
Мать погладила ее по пышным волосам своей заметно похудевшей рукой.
- Умница моя! Ну а в остальном-то как с мужем ладите? Все же Радвилас человек непростой, на семь замков закрыт...
- Он - великий человек. Один из тех, что творят историю прямо сейчас, - тихо проговорила молодая княгиня. - Разумеется, мне не всегда бывает легко. Он сам решает, о чем можно мне сказать, о чем нет. Но, наверное, так правильно. Иногда и я стараюсь быть полезной, насколько это возможно.
Мать пристально поглядела ей в глаза.
- Я за тебя рада! Если ты довольна своей жизнью, то, надеюсь, не растеряешься этим вечером, встретив кое-кого...
Предслава насторожилась при этих словах.
- О чем ты, матушка?
Но мать лишь отмахнулась.
- А, ни о чем! Жаль, что сразу не услышали, какие он песни поет. Но еще хуже, если бы он явился один тревожить тебя...
Вечером, во время нового пиршества, Предслава увидела среди волчановских воинов светловолосого мужчину с красивым, хотя и угрюмым лицом. На коленях он держал лютню, пощипывая струны. Головы он старался не поднимать, но Предслава все равно непроизвольно вздрогнула, узнав в его позе, осанке что-то до боли знакомое. А, когда литтские музыканты закончили играть перед гостями, тот человек поднялся со своего места и запел, подыгрывая себе на лютне. Голос его всколыхнул в душе княгини что-то полузабытое, казавшееся давно похороненным под толщей лет.
"Ярится, лютует студеная зима, нет ей исхода! Сковали землю и воду мороз и вьюга, похоронили все живое под снегом и льдом. Нет избавления! Не приходит увенчанная цветами Дева-Весна! Нигде на земле нет ее, прекрасной и премудрой девы! Унес ее страшный старик, живой мертвец к себе в Кромешное Царство, скрыл в подземелье, замкнул на семьдесят семь цепей. Высок его каменный дворец, ломится от злата, сторожат его чудовища. Но дороже всех сокровищ голубоглазая Дева-Весна. Найдется ли витязь, что решится за ней придти в Кромешное Царство, одолеет немертвого старика, вернет на землю Деву-Весну?.."
Лилась песня, лилась музыка, то мелодичная, как ручей, то изломанная, страдальческая. Княгине Предславе потребовалось все ее самообладание, чтобы остаться такой же невозмутимой, как ее супруг. Стараясь не глядеть на певца, она чуть покосилась в сторону Радвиласа. Но он как будто и не уловил в песне никаких намеков. Но Предслава-то знала, что ему ведома сварожская речь не хуже литтской. Как было ему не догадаться?
Долгим казался ей вечер. Наконец, гости и хозяева стали, зевая, расходиться по своим спальням. Предслава, сидевшая как на иголках, оставалась возле мужа, но тот сделал ей знак рукой:
- Ступай, дорогая! Скоро я приду.
Предслава с сильно бьющимся сердцем дошла до своей опочивальни. Но, прежде чем отворила дверь, из стенной ниши навстречу ей шагнул высокий мужчина. У княгини бессильно упали руки.
- Злат! Зачем ты приехал?
Ее бывший поклонник подошел и учтиво взял ее ладонь, поднес к своим губам.
- Я хотел тебя видеть, княгиня! Все эти годы думал: что с тобой, какой ты стала? Наша разлука научила меня изливать свои чувства в песне, как это делают поэты. Я спел обо всем в виде древнего сказания...
- Напрасно ты это сделал! Лучше было тебе забыть обо мне. Давно бы женился, растил детей...
- Как ты? - Злат глухо засмеялся, но смех был невеселый. - Бедная моя Предслава... Когда я думаю, как ты терпишь ласки старика...
- Хватит, Злат! Я своего мужа стариком не считаю. Я ему родила пятерых детей, и еще рожу, если боги пошлют. Ты что-то очень много о себе мнишь, если думаешь, что одного твоего появления достаточно, чтобы мне потерять голову. Забудь обо мне и не пой больше песен.
Придвинувшись к ней, Злат страстно зашептал:
- Ты - Дева-Весна, спящая очарованным сном. Я пришел спасти тебя.
Предслава отодвинулась прочь, надменно взглянула на него.
- Я - жена великого литтского князя! Если ты не можешь держаться почтительно - уезжай прочь!