Печать

[Артанис]

Благодарю, эрэа Карса, эрэа Convollar!

Но как узнать, правильный ли путь выбрал, пока не сделаешь первый шаг?

Наверное, никак. Ожесточение Тибо и Руфуса против альвов понятно... Хотя Тибо и раньше был падок на подобные идеи. Стремление Аделарда менее понятно. Внушить самому себе чувство вины и искупать его, фактически бежав от жизни... Мне такой выбор представляется сомнительным. Впрочем, может быть, это не худший вариант.

Одним людям как-то удается сразу или, по крайней мере, быстро найти свой путь. А другие в самом деле замучают себя и других, сделав ложный выбор.
Тибо тогда как раз поддался уговорам того же Торвальда, в ком и теперь нашел себе единомышленника.
У Аделарда так называемый "синдром выжившего" - когда человек, уцелевший во время трагедии, винит себя в том, что не погиб, как другие. Рационально объяснить это, конечно, трудно, но человеческая природа порой выдает еще не такие заскоки.

Для двоих бродячих артистов в мире открылась новая истина, и они готовились следовать за ней, не сомневаясь и не задумываясь, что она может оказаться ложной.

Это перекликается с размышлениями Аделарда о поисках истины. Мы действительно её подчас ищем всю жизнь, и частенько так и не находим. А часто ли мы эту истину ищем вообще?  Уж кто только не писал, что многие люди рождаются и умирают так и не приходя в сознание. Так проще, мозги включать не надо, а то включишь, и результат может оказаться совсем не утешительным.

Конечно, перекликается - в том и смысл минувшей главы. Все ее герои по-своему ищут истину. И думают, что находят.
Там и оговорка сделана: те, кто не довольствуются животным существованием, а дерзают притязать на высшее - ищут истину. Надеюсь, что таких все-таки немало. Наверное, ошибиться в поиске истины все-таки лучше, чем, как Вы говорите, прожить жизнь, не включая мозги. Лучше уж страдать по-человечески (именно когда у человека есть ум и сознание, для него далеко не все на свете бывает приемлемо), чем наслаждаться по-скотски.

Глава 26. Королева и барон (начало)
Город Кенабум, величественный и древний, некогда был построен "детьми богини Дану" в предназначенном для того священном месте, на берегу реки  Леджиа - Быстротечной, главной водной артерии в Арвернии. Город рос и процветал, и окружавшую его стену трижды переносили на более далекое расстояние. Собственно, расширялось внешнее кольцо города. К нему пристраивались новые дома и целые улицы, мастерские ремесленников и торговые лавки, хижины бедняков и дворцы вельмож.

Внутреннее кольцо Кенабума, на вершине высокого холма, занимал огромный круг стоячих камней и священная роща вокруг него. Два раза в год: весной - на Белтайн, и осенью - на праздник сбора омелы, - в святилище собирался весь Кенабум и паломники из других мест. Они слушали песнопения жрецов, сказания и песни бардов, гадали на судьбу и узнавали пророчества филидов. В обычные же дни лишь Верховный Друид имел право служить в Кенабумском святилище.

Так продолжалось долгие века, и всегда Кенабум был одним из самых значимых городов у "детей богини Дану". По обычаю, наместником в нем становился всегда один из принцев королевского дома, что само по себе указывало на высокую важность. Кроме того, его почитали как священное место.

Но вот через Белые Горы пришли завоеватели-арверны. Они были лучше снаряжены к войне, чем "дети богини Дану", кланы которых не оказали друг другу поддержку вовремя. Большинство их городов, в том числе и Кенабум, были захвачены арвернами.

Оценив удачное расположение города, гордые завоеватели сделали Кенабум своей столицей. И со временем оба народа, населявшие его, перемешались, породив смесь в языке и обычаях местных жителей. И до сих пор многие жители Кенабума и окрестностей говорили на языке "детей богини Дану", хоть и сильно отличавшемся от наречия их соседей-армориканцев, хранивших более чистую кровь и обычаи.

По обычаю, пошедшему со времен Карломана Великого, в Кенабуме происходили все важнейшие события в жизни арвернских королей: здесь нарекали имена родившимся принцам; здесь они играли свадьбу; здесь каждый из них короновался, взойдя на престол; здесь же их и хоронили в великолепной усыпальнице из черного мрамора, во внутреннем кольце города.

Кроме того, Карломан Великий приказал перестроить святилище "детей богини Дану", воздвигнув над каменным кольцом стены и крышу. Все это было великолепно украшено на арвернский лад, да и поклонялись здесь уже иным богам и на другом языке. Когда-то служившие здесь друиды либо бежали в оставшуюся свободной Арморику, либо погибли, защищая священные камни, либо позже были истреблены арвернами. Однако их святыни остались таковыми и для новых правителей, пусть те и использовали их по-своему.

Новый Храм Всех Богов получился исполинским зданием, не имевшим себе равных ни до, ни после. Глядя на него, одни люди восхищались мудростью великого императора, что таким религиозно-политическим ходом уравнял оба народа, которыми правил, позволив им всем молиться на свой лад, но - под одной крышей. Другие же считали его поступок хитростью: упрятал священные реликвии "детей богини Дану" под каменные своды, чтобы заставить покоренное племя молиться вместе с арвернами и на их условиях.

Так или иначе, но и после Карломана Великого Кенабум еще почти семьсот пятьдесят лет оставался столицей Арвернии. Лишь в 776 году от его рождения Хильдеберт Строитель, желая оставить след в истории, решил воздвигнуть новую столицу - Дурокортер, лежащий восточнее, поодаль от так и не покорившейся до конца Арморики. С той поры Кенабум сохранил свое сакральное значение, однако сделался "всего лишь" столицей графства. Впрочем, по своему местоположению и влиянию, а следовательно - и богатству, это графство не уступало иным герцогствам.

Спустя еще несколько лет Хильдеберт Строитель передал Кенабум во владение своему племяннику, тогда еще совсем юному Карломану, сыну Хлодеберта Жестокого. Это также был жест, значимый для обоих народов, населяющих здешние земли. Для "детей богини Дану" это означало, что все возвращается на круги своя, ибо они никогда не забывали, что мать Карломана, Гвиневера-Женевьева Армориканская, является их некоронованной королевой. И для арвернов такое возвышение Карломана означало, что король признал права Карломана на трон. Таким образом Хильдеберт Строитель вознаграждал вторую семью своего брата за гибель несчастного Хлодиона.

Жители Кенабума любили Карломана: "дети богини Дану" - как своего защитника и будущего короля, арверны - за заслуги перед королевством; и даже уцелевшие в городе потомки Других Народов - за то, что граф закрывал глаза на присутствие и не позволял разгораться вражде у себя во владениях.

Тем больше ужаснуло горожан и всю округу известие о трагедии, которая произошла с ним. В огромном храме вокруг каменного кольца каждый день не смолкали молитвы на двух языках, обращенные к разным богам, но просили об одном и том же - спасти Карломана. Верховный Жрец, единственный, кто имел право служить в главном храме Арвернии, ежедневно возносил молитвы к Небесам.

Таковы были обстоятельства, когда в Кенабуме сделала остановку по пути в Арморику королева Женевьева в сопровождении своего супруга и свиты. Из почтения к Карломану, кенабумцы уважали и его родителей. Так что Женевьева с Теодебертом могли помолиться одни в огромном храме, который был закрыт на этот день для всех, кроме них. Муж и жена молились каждый на свой лад, своим природным богам и на своем языке. Но сердце у них билось в унисон, и просили они единодушно об одном и том же.

Гвиневера Армориканская приблизилась к мегалитам, почерневшим от времени еще до того, как вокруг них воздвигли стены храма. Почтительно вложила руки в глубокие выемки священных рун, истово умоляя богов сохранить жизнь ее ныне единственному сыну.

Королева "детей богини Дану" за эти восемь дней резко постарела, ныне в самом деле выглядела на свои шестьдесят восемь лет. Она очень осунулась, глаза покраснели. Днем и ночью ее терзала тревога о сыне, которого вынуждена была покинуть.

Благодаря воронам своего отца, Гвиневера получала все сведения о состоянии Карломана, гораздо быстрее, чем могли бы оповестить самые быстрые человеческие гонцы. Она знала, что Карломан жив, его рана затягивается, как то свойственно их породе, однако сознание не возвращается к нему. Правда, она ни на минуту не забывала, что Номиноэ Озерный, мудрейший из оборотней, предвещал Карломану жизнь. Лишь это помогало ей сохранить рассудок. Но, чем больше проходило времени, тем сильнее терзал королеву страх, словно ледяная змея с ядовитыми зубами. Суждено ли ее мальчику когда-нибудь очнуться? А если да, то вернется ли его душа из дальних странствий?

Почувствовав себя немного спокойнее среди священных камней своего народа, Гвиневера Армориканская стала думать о цели поездки. О том, как обратится к кланам "детей богини Дану", именем Карломана умоляя их не мстить за его пролитую кровь. Как встретится с отцом и с Сигибертом Древним. И, конечно. с оборотнями, посредниками между людьми и Советом Бетморры... Как бы тяжело ей ни пришлось, но она обязана действовать, как подобает королеве, желающей сохранить мир для своего народа.

Глаза ее немного затуманились, стоявшие перед ней гранитные глыбы расплылись в глазах, и Гвиневера почувствовала на глазах слезы. Что ж, здесь, когда их видят лишь боги, она могла их себе позволить! Говорят, что слезы даруют милосердие Небес...

Она поднялась взором по каменным столбам к небу, словно ожидала, как ее прародители, получить ответ от солнечного луча или от облаков. Однако потолок огромного храма представлял собой стеклянный купол невероятных размеров. Лучи солнца, просачиваясь сквозь него, золотили верхушки менгиров, и казалось, что внутри камней скрывается огонь.

Возводя руки к небу, Гвиневера беззвучно, но горячо шептала молитвы. Слезы стекали по ее щекам, но она не замечала их. Даже в своем горе она оставалась истинной королевой, исполненной достоинства.

Поодаль от каменного кольца, близ статуи Всеотца Вотана, так же горячо молился муж Гвиневеры, Теодеберт Миротворец. Как и его жена, он был одет очень скромно. Стоял, склонив седую голову, и рассеянный свет играл на его седых волосах. Глаза его были закрыты, а руки напряженно сжаты в кулаки. Он молился о Карломане и о Женевьеве, чье состояние тревожило его все сильнее, о своем отце - Сигиберте Древнем, и о тесте - Риваллоне Сто Воронов, и о сохранении мира между арвернами и "детьми богини Дану", о короле, своем родиче, и обо всех семейных и государственных делах, что так тесно переплетались между собой при арвернском королевском дворе.

Пожалуй, больше всего тревожило Теодеберта все же состояние его супруги. Он восхищался мужеством, с каким она совершала свой путь, покинув сына, лежащего на смертном одре. Но и видел, с каким трудом ей дается этот путь. Недаром она почти не спала ночами. Сквозь сон он часто слышал, как она всхлипывает.

Теодеберт, как никто, понимал чувства своей супруги. Потому что он один знал, как тяжело она пережила много лет назад гибель старшего сына, Хлодиона. И с тех пор самым глубоким ее страхом было пережить и Карломана тоже. А теперь, когда этому страху угрожало сбыться, судьба отказала ей даже в праве быть рядом с ним.

Вот почему Теодеберт так горячо, непрестанно взывал к богам, не забывая ни одного из них, прося у них милости. Лишь несколько раз в жизни ему доводилось так настойчиво просить богов. Всякий раз это было связано со смертельной опасностью для кого-то из близких людей. Иногда молитвы спасали - но иногда и нет...

Этой ночью Теодеберт видел во сне, будто на постель ему уселся черный ворон и произнес человеческим голосом: "Карррломан умеррр!" И в тот же миг завыла, как волчица, потерявшая волчат, Гвиневера, закричав, упала на колени, чуть ли не рвала на себе волосы и одежды...

Проснувшемуся Теодеберту потребовалась целая минута, чтобы осознать, что это все же пока только сон. Потом он всю ночь лежал неподвижно, не смея даже вздохом выдать себя, чтобы не побеспокоить Женевьеву: у нее слух всегда был превосходным, к тому же, он совсем не был уверен, что она спит.

И теперь, представляя наяву, как это будет, если страшная весть сбудется, Теодеберт всем сердцем молил богов уберечь его жену от такого испытания.

"Всемогущие и справедливые боги, пощадите Карломана, пощадите Женевьеву! Не призывайте Карломана в Вальхаллу слишком рано, когда его жизнь необходима здесь, на земле! Всеотец Вотан, Властитель Побед: пошли к его ложу божественную целительницу Эйр, чтобы мы все могли поскорее утешиться... А если уж кто-то должен умереть, то возьми лучше мою жизнь, ибо для меня все равно легче будет умереть, чем видеть, как страдает моя жена, лишившись единственного сына."

Хоть и молились супруги порознь, обращаясь к разным богам, но просили они единодушно об одном и том же. Да и дополнительная молитва, по убеждению обоих, не повредить. Ведь в Карломане текла кровь обоих народов, и двойное благословение ему наверняка пойдет на пользу. Если праотеческая Эйр склонится над его скорбным ложем вместе с Диан Кехтом, богом-врачевателем "детей богини Дану", может быть, они скорее возвратят ему жизнь и сознание?

Между тем, в святилище появился Варох. Он вошел совсем неожиданно, но королева все же почувствовала звериным чутьем его приближение и оглянулась. Он условился с ней встретиться здесь, в Кенабумском храме, и она распорядилась впустить его. Чуть позже и Теодеберт оглянулся, услышав гулкий стук шагов по каменным плитам храма.

Завершив молитву и немного подождав, когда высохнут на глазах ее невольные слезы, Гвиневера направилась к барону.

Варох приветствовал ее почтительным поклоном, как всегда, и очень постарался не выдать своего изумления, видя, насколько она постарела. Ее глубокая материнская скорбь, иссушившая прежде прекрасный лик королевы, проведя по нему глубокие морщины, испугала барона-оборотня, и одновременно - внушила ему еще большее уважение к ней.

Гвиневера кивком головы приветствовала друга своего сына. Ее взгляд сказал Вароху все красноречивее любых слов: и о том, как она сделалась свидетельницей трагедии на ристалище, и о том, что пережила, терзаемая страхом за жизнь Карломана.

Она протянула ему руку дружеским жестом, желая показать свою признательность. Варох почтительно принял ее холодную руку в свою, без слов обещая поддержку. Оборотням не всегда нужны были слова, чтобы выразить свои чувства. Знаки, жесты порой означали больше.

От этого прикосновения королеве стало чуть легче, как всегда бывает, когда можно разделить свое горе с другим, кто все поймет. Но Варох все равно чувствовал, как она страдает. Как будто некая часть ее сейчас покоилась между жизнью и смертью вместе с Карломаном, вот почему ее руки так похолодели. Да и могло ли быть иначе? Чего стоило матери покинуть единственного сына, не зная, останется он жить или умрет?.. Он заметил, как померкли ее всегда сияющие изумрудные глаза, как покраснели от недосыпания ее веки. Уловив взгляд барона, Гвиневера тихо кивнула и проговорила, как бы уловив его мысли:

- С тех пор, как это произошло с моим сыном, я почти не могу заснуть. Лишь когда устаю настолько, что моему достопочтенному супругу приходится вести меня в опочивальню, проваливаюсь ненадолго в сон. Но и он бывает тяжел и черен, - в ее интонациях не слышалось жалобы, она просто сообщала.

- Моя королева, сон теперь у всех тяжел и черен. И мне не передать словами, что я пережил, узнав о трагедии... С той поры я ежечасно виню себя в том, что покинул столицу, не остался с Карломаном.

- В столице ныне тревожно, и едва не вспыхнули распри между "детьми богини Дану" и арвернами. Но меры, принятые Советом, помогли успокоить мой народ. Тлеющие искры затоптали, прежде чем из них могло разгореться губительное пламя... Но, милый мой Варох, расскажи, что меня ждет в Арморике, - велела королева, поборов материнскую слабость.

- В Арморике пока сохраняется мир, но он хрупок, как весенний лед. Кланы ожидают известий и слова своей королевы, - поведал барон-оборотень. - Мы, бисклаврэ, также пока удерживаем Другие Народы от опасных поступков. Не скрою: и некоторые из нас хотели бы спросить с арвернов за кровь Карломана. Но пока не впадаем в безумие. Однако Совет Бетморры еще продолжается, и его окончательное решение от нас не зависит. Уже сейчас его набат всколыхнул часть оставшихся альвов, особенно среди природных духов. Людям стало опасно бывать в заповедных местах, их там может подстерегать гибель! Я был по пути сюда свидетелем страшного случая, - и Варох вкратце рассказал то, что беспокоило его больше всего: о ярости кельпи и гибели несчастной девушки, что не была перед ним виновата, может быть, даже и чтила Другие Народы.

Выслушав его, Гвиневера скорбно кивнула в ответ.

- И я по пути слышала о странных случаях. Люди тревожатся, некоторые из них пропадают там, где раньше могли ходить безопасно. А это сеет новую рознь. Люди могут решить, что Ги Верденнский, предавший свою кровь, был прав. Его единомышленников не так уж мало среди народа. И повторится трагедия с вейлами, или даже худшая. Если странных смертей станет больше, народ будет жаловаться на альвов городским и сельским властям - прево, бальи. А те, в свою очередь, оповестят более высокую власть о "бесчинствах" альвов. Дойдет и до Королевского Совета. Слава Кернунасу, сейчас там нет последователей Ги Верденнского. Но ведь все может измениться...

Она помолчала, вспоминая прошлое: свою подругу, величавую королеву вейл, ее дочь - очаровательную Морганетту, счастливую с возлюбленным-человеком. Их гибель всегда будет отзываться печалью в ее сердце. К несчастью, она вместе с Карломаном и Номиноэ Озерным тогда уехала по делам в Арморику, и некому было узнать и предупредить, когда король с Ги Верденнским решили нанести удар.

О том же самом думал и Варох.

- Потому и я виню себя за отсутствие... - проговорил он.

Сейчас он часто думал, как сложилось бы, находись он рядом с Карломаном, когда тот выходил навстречу своей судьбе. Они вдвоем уворачивались бы от меча обезумевшего короля и, помогая друг другу, быстрые, как все оборотни, смогли бы танцевать перед мечом, пока король не придет в себя и не успокоиться. А после Карломан объяснил бы ему, как важно держать себя в руках. Варох знал короля Хильдеберта: тот был вспыльчив, но и благороден, и им удалось бы заставить его одуматься... Если бы он был рядом!.. А теперь, независимо от исхода, второй сенешаль Арвернии никогда не простит себе, что, спеша на свадьбу сына, не внял предчувствию, касавшемуся Карломана. Если бы ему побольше чуткости, как у Номиноэ Мудрейшего! Но, как видно, он, привыкнув обретаться среди людей, утратил часть звериного чутья, слишком привык полагаться на очевидное глазам и рассудку. Если бы он осознал неладное, когда можно было предотвратить!

Королева вздохнула, возвращаясь к своим обязанностям.

- Ты говоришь, что "дети богини Дану" ждут известий? Боюсь, мне нелегко будет справиться с ними, ибо их воинственным сердцам был бы куда милее призыв к восстанию, чем к миру! И не стареющей женщине, измученной неусыпным страхом за единственного сына, усмирять могучих воинов...

- Я вижу перед собой героическую королеву, исполненную силы духа! - возразил Варох, вкладывая в эти слова всю свою веру. - Пусть нелегко будет укротить наши кланы, но для них все еще священна воля Карломана и имя королевы! "Дети богини Дану" должны учесть силу духа, что потребовалась тебе, дабы в такое время остаться королевой, а не испуганной матерью.

Слабая улыбка затрепетала на поблекших губах Гвиневеры.

- Благодарю тебя, Варох! И прошу поспешить в Дурокортер, к Карломану. Он до сих пор не приходит в себя, и, пока тело его выздоравливает, душа продолжает скитаться за пределами земной жизни. Может быть, ты сможешь ему помочь! Сейчас ему полезно присутствие каждого из близких. Кроме того, если человеческие лекари и жрецы не могут понять, что нужно для исцеления, быть может, ты найдешь правильный способ?

- Государыня, я верю, что Карломан останется жить! Номиноэ Озерный никогда не ошибается, - воскликнул Варох, стараясь говорить уверенно.

Светлые слезы блеснули в уголках глаз королевы Гвиневеры.

- Как хочется мне верить! - проговорила она с придыханием. Но тут же продолжала, справившись с собой: - И еще прошу тебя, помоги Ангеррану, которому приходится сейчас править Арвернией! Мой старший внук очень умен, он многому успел научиться у Карломана. Но он еще молод, а времена нынче наступили нелегкие. Поддержи его, помоги советом.

- Я обещаю, государыня! - клятвенным жестом произнес Варох. Обе просьбы были святы для него.

[Convollar]

Да, ситуация развивается не в пользу "детей богини Дану", люди, особенно собираясь в толпу, слышат только того, кто кричит громче всех. И видят только то, что хотят видеть - в соответствии с услышанным. А память человеческая уж и вовсе избирательна, да если ещё учитывать короткий век обычных людей. Посмотрим, как будут развиваться события дальше. Не хотелось бы исчезновения Других народов, но опять же, люди чужаков не любят.

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar!

Да, ситуация развивается не в пользу "детей богини Дану", люди, особенно собираясь в толпу, слышат только того, кто кричит громче всех. И видят только то, что хотят видеть - в соответствии с услышанным. А память человеческая уж и вовсе избирательна, да если ещё учитывать короткий век обычных людей. Посмотрим, как будут развиваться события дальше. Не хотелось бы исчезновения Других народов, но опять же, люди чужаков не любят.

А "дети богини Дану", как выясняется, сами не без греха. Среди них есть националисты, которым подавай немедленное восстание. О Других Народах уж говорить нечего, они от человека просто далеки, возможно, за исключением оборотней, вот люди их и опасаются зачастую.
Все-таки, в моих произведениях ("Сагах..." и Сварожском Цикле) действие происходит позже, чем здесь. А Другие Народы там не исчезли.

Глава 26. Королева и барон (окончание)
Как ни хотелось Вароху сообщить королеве как можно больше утешительных вестей, но приходилось рассказывать все как есть, не жалея в ней женской слабости. Он знал, что она справится и с тем, что придется поведать.

- По пути в Арвернию мне довелось сделать круг, чтобы проверить тревожные слухи. В Арморике некоторые друиды и самые непримиримые вожди кланов молятся в святилищах о смерти Карломана, что разожжет по всей стране огонь восстания. Они надеются, что им удастся отвоевать независимость. Будь осторожна, государыня: на Совете Кланов они могут выступить против тебя.

Как он и предполагал, Гвиневера стойко приняла это известие. Душа ее окаменела от несчастий, и ничто уже не могло ее поразить. Она и раньше подозревала, что среди "детей богини Дану" не всем нравится ее близость к арвернам. С точки зрения ярых приверженцев борьбы за независимость, она - просто предательница интересов своего народа, Карломан же - сам потомок завоевателей, сын арвернского короля. Каждый ли задумается, что они все эти годы заботились таким образом о благе своего народа, как и Гворемор и другие наиболее разумные вожди? Если бы "дети богини Дану" всегда демонстрировали непримиримость, арверны давно совсем раздавили бы их, по крайней мере - армориканскую знать и друидов, чтобы некому было поднимать восстаний.

Королева благодарно кивнула Вароху. Его известие поможет ей подготовиться к Совету Кланов. Она обязана справиться с ними во что бы то ни стало, ради Карломана. Сильнее беспокоило женщину другое.

- Когда будешь в Дурокортере, позаботься, чтобы Карломана охраняли еще лучше! Меня беспокоит герцог Окситанский, этот неверный вассал. Он не молится о смерти тех, кто ему мешает - он устраняет их чужими руками или ядом. Герцог Реймбаут не умеет быть благодарным, хотя кто, как не Карломан, возвел его на престол Окситании! Он никогда не смел выступить против, но, я знаю, гибель Карломана была бы на руку ему...

- Герцог Окситанский осторожен, он не станет действовать без крайней необходимости, - возразил Варох. - При дворе наверняка есть его шпионы. Но, пока состояние Карломана не улучшается, они не станут спешить. А потом, - барон подчеркнул это слово, желая вернуть надежду королеве и себе, - потом мы сделаем все возможное. Я считаю, важнее все-таки справиться с "детьми богини Дану".

Королева крепко сжала руку другу своего сына.

- У меня всюду одно правило - "худой мир лучше доброй ссоры". Я договорилась с Бересвиндой Адуатукийской не допустить вражды между нашими народами. Собственно, она сама нашла меня в первый же вечер после того, что произошло. Я только теперь поняла эту женщину по-настоящему... Во имя моего сына, я сумею совладать и с Советом Кланов, даже если придется заклинать их всеми богами, - голос королевы окреп, осанка горделиво распрямилась, словно к ней непостижимым образом вернулась былая сила.

Варох подумал, что так оно и бывает: в каждой душе скрыт неисчерпаемый запас сил; и когда кажется, что все они давно исчерпаны, открывается второе дыхание, и оказывается возможно идти дальше.

- Мне жаль, что я не могу сопровождать тебя, государыня, и помочь справиться с Советом Кланов, - вздохнул барон.

- Для меня лучшей помощью станет, что ты, друг детства моего сына, будешь в это время возле его ложа вместо меня, - возразила Гвиневера. При этих словах голос ее дрогнул, и она договорила про себя слова, которых не могла произнести вслух: если все же случится худшее, пусть Варох закроет Карломану глаза, не она...

Барон тяжело вздохнул ей в ответ. Ему Карломан всю жизнь был как брат, но для королевы - единственный сын... Не годится родителям хоронить своих детей!

Между тем, Теодеберт Миротворец закончил молитву. Возложил на алтарь перед изваянием Вотана несколько золотых и серебряных украшений. Боги любят, когда люди посвящают им не просто дорогие вещи, но красиво сделанные, выражающие искусство человеческих рук. Затем он, тяжело ступая, прошел к жене и Вароху. Они оба заметили, как изменилась в последнее время его походка: стала тяжелой, старческой.

После изменений в облике королевы, Варох уже не удивился, насколько постарел, осунулся ее супруг.

- Здравствуй, Варох! Счастливого пути тебе, - пожелал Теодеберт.

- И тебе желаю здоровья и счастливого пути, - приветственно произнес барон.

Королева отпустила ладонь Вароха и подошла к своему мужу, тяжело оперлась на его руку.

Теодеберт наскоро поведал барону обо всем, что было решено на Королевском Совете под предводительством Ангеррана.

- Одна утешительная новость за все время: иноземные послы осознали опасность от Междугорья и Тюрингии. Союз Карломана можно считать созданным. Вкупе с другими государствами Арверния сможет устоять.

Варох кивнул со сдержанной радостью. Только синие глаза его ярко блеснули, выражая восхищение Карломаном. Даже на пороге Сумеречной Тропы он умудрялся направлять Совет на благо Арвернии и ее обитателей!..

- И все же мне надо было остаться с ним, - с горечью произнес он, повинуясь той же неотступной мысли. Если бы он больше доверял своим предчувствиям, все могло бы быть совсем не так! Барон сознавал, что самому ему уже не избавиться от гнетущего чувства вины. Да помогут боги Карломану очнуться и придти в себя! Тогда он повинится перед другом, и уж его дело будет - простить или нет...

- Прошлого уже не изменить, а вот грядущее нам неведомо, - королева Гвиневера старалась говорить спокойно, но все равно вздрогнула, как от холодного ветра. Некогда лишившись старшего сына, она теперь терзалась за судьбу второго, тем более что от жизни или смерти Карломана ныне столько зависело в Арвернии и за ее пределами!

- Случится так, как судили норны, - произнес Теодеберт. Другого утешения своей супруге он не мог дать при всем желании. Лишь то, какое признавали с давних пор его воинственные предки, и сами боги, что знают будущую судьбу, свою и всего мира, и все-таки живут как подобает, без страха принимая грядущую судьбу. Пример богов - наука людям. Ни смертным, ни бессмертным нет пользы идти против воли Судьбы. Если Карломану суждено выжить - он выживет, хотя бы наемный убийца пронзил кинжалом его сердце. Все зависит от милости Небес...

Все трое смолкли и стояли так, думая каждый о своем, но все помыслы их были обращены к одной цели. В огромном храме, среди изваяний арвернских богов и менгиров, в незапамятные времена поставленных "детьми богини Дану", сделалось совсем тихо. Только сквозь тяжелые двери, инкрустированные серебром, доносился легкий ветерок. Пролетая между каменных столбов и еще более высоких стен из красного гранита, ветерок набирал силу, пронизывал огромное пространство святилища насквозь, завывал под стеклянным сводом. И всем казалось, что ветер по-своему разделяет их чувства, как четвертый собеседник, что он по-своему соболезнует им и желает что-то сказать. Казалось - пройдет еще мгновение, и им станет внятно нечто скрытое, незримо разлитое во всем сущем...



Глава 27. Мотылёк в паутине (начало)
После трагедии с Карломаном минуло уже одиннадцать дней. Это событие разделило в сознании большинства обитателей Дурокортера всю жизнь на ту, что была до рокового ристалища, и ту, что началась после. Все напряженно ожидали: останется ли жить майордом или умрет от ран?..

Король Хильдеберт IV вернулся в столицу вместе с Жоффруа де Гекленом, командиром паладинов. Он хорошо запомнил слова Ги Верденнского, хотя пока еще не принял окончательного решения. Мысль о Священном Походе тлела в его сознании, как угли, способные вспыхнуть испепеляющим пламенем.

Сам же Ги тем временем через своих союзников при дворе передал послание королеве-матери. Его просьба касалась в первую очередь внучки, Вальдрады. Он не преминул заметить, что королева Кримхильда оставила без внимания прошение девушки, дочери военачальника, некогда имевшего большие заслуги перед Арвернией, а теперь умирающего. Желая сыграть на разногласиях между Бересвиндой Адуатукийской и ее невесткой, о которых был наслышан, даже живя вдалеке от двора, он просил для своей внучки места фрейлины. Кроме того, Ги намекнул, что знает, как спасти репутацию короля, и одновременно - сплотить вокруг него весь народ под священным знаменем против общего врага. Он не сомневался, что королева-мать должна нынче заботиться о том же, и не упустит случая. Тем более, что она наверняка уже знала о двух встречах Ги с королем.

Тем временем, состояние его зятя, Одиллона Каменного, сильно ухудшилось. Он уже не вставал с постели, то и дело кашлял кровью. Когда засыпал, ему являлись в кошмарах те, кого когда-либо убивал или приказывал убить безжалостный воин. Среди них были и родители молодой королевы - принц Теодорих Нибелунгский и принцесса Кунигунда. Они взирали на него яростно, угрожающе. Уже два утра подряд Одиллон просыпался в холодном поту, в страхе, какого не ведал за всю жизнь. Теперь он мог думать и говорить лишь об одном: о мече, что его дочь должна вложить ему в руки в последний час. Судьба дочери также тревожила его, но для нее он уже ничего не мог сделать. Оставалось надеяться, что его тесть позаботится о Вальдраде, пристроит ее во фрейлины.

За эти дни Варох добрался уже до предместий столицы. После Кенабума он бежал в волчьем обличье, не останавливаясь. Но здесь, обернувшись опять человеком, остановился отдохнуть в загородной усадьбе Карломана и Альпаиды. Следовало немного перевести дух и заодно узнать новости.

В деревне близ Серебряного Леса уже готовился собственный Священный Поход, вдохновленный жрецом Торвальдом. Собрав селян на площади, он произнес пламенную речь, и разжег во многих слушателях гнев против Других Народов. Торвальд объявил войну хозяину Озера Кельпи, и призвал всех желающих идти с ним, чтобы отомстить за убийство девушки. Тибо и Ренье Руфус после речи жреца вступили в военное братство Донара, и Торвальд опоясал их священным молотом.

Вся труппа была в изумлении. Господин Ренье тщетно пытался отговорить молодых людей, но те не стали слушать.

Капет не пришел на площадь во время речи жреца, и вообще старался не попадаться на глаза людям. Большую часть времени он отлеживался в кибитке, сказавшись больным после схватки с кельпи.

Теодеберт с Женевьевой отправились из Кенабума дальше по реке Леджиа. Изящная речная ладья с парусами, как крылья лебедя, несла их по широкой речной глади, до самого Чаор-на-Ри. Вот только королеву день ото дня все сильнее тяготила вынужденная разлука с сыном. Теодеберт, как мог, поддерживал супругу. Днем она старалась держаться, но по ночам он слышал, как она протяжно всхлипывала.

Дагоберту Старому Лису сообщили его люди, что его младший внук Аделард часто посещает святилище Циу, беседует там со жрецами бога-воителя. Такое известие встревожило коннетабля, он ведь знал и прежде, какие желания обуревают его горячего, порывистого внука. Но, увы, Дагоберт и Ангерран были сейчас по горло заняты государственными делами, и не могли уделить достаточно внимания юноше. Вновь, как получилось у Карломана, проглядевшего распрю двух королев, они не успевали присмотреться, что происходит среди людей.

Тем временем Магнахар Сломи Копье выполнял задание Совета - развлекал "почетного гостя", междугорского посла Альбрехта Бёрнландского. Он выяснил, что междугорец чаще всего заезжает в один из городских храмов. И всякий раз оставлял там дары, такие же, как и в других святилищах. Но маршал востока, сводный брат Карломана, приметил, что дары Альбрехта все же отличаются. В них могло быть скрыто тайное послание. К тому же, к алтарю всякий раз приближались несколько человек, видимо, связные Альбрехта.

Повсюду в Арвернии случалось, что люди, кого угораздит попасть в заповедные места, не возвращались, погубленные их хозяевами. Кругом ширилась тревога. Все чаще в народе вспоминали имя Ги Верденнского, беспощадного борца с нечистью. Но были и те, кто его осуждал, и говорили, что таинственные смерти и исчезновения - кара арвернам за то, что их король пролил кровь своего родича и вернейшего слуги.

В Арморике ждали приезда королевы. До той поры Сигиберт Древний вместе с Риваллоном Сто Воронов старались сохранять мир, и чутко следили за событиями. До них тоже доходили тревожные слухи, что некоторые друиды и их сторонники молятся л смерти Карломана, в надежде на победное восстание, что вернет свободу "детям богини Дану". Тем временем, кланы собирались на совет. В числе вождей были Номиноэ Озерный и Гурмаэлон Неистовый, конечно, не как оборотни, а как бароны Арморики. Номиноэ сообщил престарелым правителям, что их гонец, посланный в столицу, погиб - его завели в трясину блуждающие огоньки. Это произошло на границе Арморики с Арвернией. Но в самой Арморике такого не случалось: Другие Народы еще чтили давнюю дружбу. Кроме того, вещий Номиноэ обещал, что молитвы отступников не повредят Карломану.

Королева Кримхильда пока еще сказывалась больной и избегала встречи с супругом. Но так не могло продолжаться вечно. Рано или поздно она должна была взглянуть в глаза королю и решить, как им жить дальше. А пока что Ида Моравская помогала молодой королеве советами, как могла, и Кримхильда всецело доверяла ей и Ротруде. Кроме них, она еще хотела приблизить свою юную кузину Фредегонду. Та, только недавно попав ко двору, уже многое успела узнать о дурокортерских интригах. Кримхильда чувствовала, что девушка будет полезна ей.

А королева-мать, Бересвинда Адуатукийская, искала способ поднять репутацию своего царственного сына. Она снова послала людей искать Ужас Кемперра, надеясь, что победа над ним заново сплотит народ, хотя бы и стоила новых человеческих жизней. Но, увы, до сих пор все поиски были безрезультатны.

Одновременно Паучиха решила привлечь на свою сторону принцессу Бертраду, невесту Хильперика. Ей не хотелось повторить ошибку с Кримхильдой. Задачу королевы-матери облегчало то, что Бертрада казалась недалекой. К ней легко можно было войти в доверие, пока она не освоилась как следует при Дурокортерском дворе.

[Convollar]

Ну, что же, у людей всё как у людей, и Другие народы ведут себя тоже как люди. Они не ангелы, как ни крути, а люди в своё время пришли не в пустыню, для Других они завоеватели,  при том жестокие и беспощадные. Конечно, и у Других были свои распри, между собой, но приход людей их в известном смысле сплотил, наличие общего врага всегда способствует единству вчерашних соперников. И с той и с другой стороны уже есть  радикалы, если так можно сказать, и массы пойдут за ними, охотно пойдут. Ну, а при Дворе, как при Дворе - Бересвинда набирает новую команду.

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar!

Ну, что же, у людей всё как у людей, и Другие народы ведут себя тоже как люди. Они не ангелы, как ни крути, а люди в своё время пришли не в пустыню, для Других они завоеватели,  при том жестокие и беспощадные. Конечно, и у Других были свои распри, между собой, но приход людей их в известном смысле сплотил, наличие общего врага всегда способствует единству вчерашних соперников. И с той и с другой стороны уже есть  радикалы, если так можно сказать, и массы пойдут за ними, охотно пойдут. Ну, а при Дворе, как при Дворе - Бересвинда набирает новую команду.

В общем, да, общего у них с людьми больше, чем различий, но все же они есть. В частности - Другие Народы по большей части оберегают свои природные владения, и на чужую территорию не лезут. Как тот гаишник из анекдота: "Неправду говорят, что мы на всех наезжаем. Мы на посту стоим, это на нас все наезжают!" И людям, в принципе, можно было бы просто избегать по-настоящему опасных мест (глядишь, тогда бы опасности и поубавилось). Однако людям как раз свойственно всюду совать свой нос, и это до добра не доводит.
Про Бересвинду увидим немного позже, а пока вот узнаем, чем дышит сын ее, король.

Глава 27. Мотылёк в паутине (продолжение)
После возвращения в Дурокортер, король Хильдеберт заглянул в королевскую библиотеку, желая узнать больше об истории своей страны: как она заселялась, и как испокон веков складывались отношения между людьми и Другими Народами; и - самое для него животрепещущее, - какое отношение к этому имели берсерки? Ему следовало проверить, правду ли сообщил Ги Верденнский.

Королевская библиотека занимала огромный зал в одной из башен замка. В нем были большие окна, пропускавшие много дневного света. Вечером же зажигали толстые свечи в висевших на стенах подсвечниках, так, чтобы посетителям библиотеки всегда было достаточно светло.

В самой же Дурокортерской библиотеке имелось буквально все, что было когда-нибудь написано в Арвернии и за ее пределами. Повсюду стояли бесчисленные стеллажи с книгами. На их полках стояли в строгом порядке летописи, от самых древних времен до нынешних лет. Там было и многое другое - буквально все, от сказаний древних поэтов до самых модных песен, от изысканий философов и трактатов ученых об истории, медицине, свойствах растений и животных, до вымышленных сказаний о никогда не существовавших людях. Здесь можно было найти все что угодно. Каждую новую книгу, попавшую в королевскую библиотеку, отдавали переписчикам, обладавшим красивым почерком, затем ей присваивали номер и место.

Внешний вид книг был не менее разнообразен, чем их содержание. На полках расставлены были, по величине и ценности, толстые тома с пергаментными страницами, в кожаных переплетах, украшенные замысловатыми орнаментами. В красиво сделанных футлярах ждали своих читателей свитки, что хранили свернутыми. На особых подставках лежали огромные фолианты, которые полагалось читать стоя, переворачивая страницы палочкой из рыбьего зуба. Эти были богаче всего украшены; их обложки с уголками из золота и серебра, инкрустированные драгоценными камнями, нередко стоили целое состояние. Попадались и вовсе необычные книги: из бересты, как у сварожан, обожженные глиняные таблички с неясными знаками, как у народов жаркого востока; папирусы из далекой земли Кемт; и даже свитки шелка, исписанного совсем уж причудливыми символами, лишь по расположению которых можно было догадаться, что это тоже книга, а не просто узор. Такие книги привезли издалека и держали как диковинку, потому что прочесть их никто не смог бы. Вообще, чтобы прочитать все книги в королевской библиотеке, потребовалось бы знать, по меньшей мере, пять-шесть общеупотребительных языков, а то и больше. И все же, Дурокортерская библиотека значительно уступала той, что осталась в бывшей столице, Кенабуме. Там была значительно больше и великолепнее, а большинство здешних книг являлись копиями с тех, что остались там.

Когда король пришел в библиотеку, в ней было пусто, тихо. Обычно работавшие здесь писцы удалились. Не было видно и слуг, что поддерживали здесь порядок, смахивались пыль со свитков и фолиантов перьевой метелкой, меняли прогоревшие свечи. Даже библиотечные кошки, что несли свою службу, охраняя ценные книги от мышей, попрятались, из-под столов глядя горящими глазами на незнакомого человека.

Осматриваясь в библиотеке, король подошел сперва не к полкам с книгами. Его внимание привлек расположенный посреди зала на огромном столе макет всей Арврении вместе с Арморикой и Окситанией. С изумительной точностью вырезанный из дерева и раскрашенный, он в мельчайших деталях повторял все, что имелось в Арвернской земле. Как наяву, бежали, прихотливо изгибаясь, синие реки. Голубели глаза озер. Где были леса - зеленели деревья, столь искусно сделанные, что, казалось, сейчас их ветви заколышутся от малейшего ветерка. На юго-западной границе высились снежные пики Белых Гор. Изображены были со всеми подробностями и города: в Кенабуме можно было разглядеть знаменитый храм, совсем как настоящий, только высотой в палец, а в Дурокортере - королевский замок на холме. На улицах городов виднелись даже совсем маленькие фигурки людей и животных, всадники, колесницы, ладьи на реке. Все это было выпуклым, объемным, почти живым. Казалось невероятным, что такое точное подобие целой страны создано руками смертных мастеров, пусть и за долгие годы. Макет был начат по заказу Хильдеберта Строителя, не дожившего до его завершения, и закончен уже при Хлодоберте Жестоком. И, всего несколько лет назад, по распоряжению Карломана, к макету добавили Окситанское герцогство, ставшее вассалом Арвернии.

Сейчас король вспомнил, как ему в детстве, когда по приказу наставника изучал по этому макету устройство Арвернии, казалось, что все изображения на нем вот-вот оживут, задвижутся, - настолько живыми они выглядели, что, казалось, здесь не обошлось без волшебства.

Но в этот раз нечто другое привлекло внимание Хильдеберта. На макете были изображены все сохранившиеся к настоящему времени заповедные места. Их отмечали резные фигурки Других Народов, их хозяев и хранителей. Скрытыми от человека лесными чащами владели козлоногие фавны; в озерах были изображены водяные кони - кельпи; в реках расчесывали волосы ундины; на потаенных перекрестках сидели придорожные духи, изображенные в виде голых детей, что заставляли путников блуждать до изнеможения... Кого только не водилось еще на арвернской земле, и всюду в их владениях людям было опасно бывать.

И король тут же задумался о том, что поведал ему Ги Верденнский. "Дар берсерка был послан Небесами людям против нечестивых сил." Быть может, барон прав, что Арверния полна внутренних врагов, готовых в любой миг ударить в спину людям? Но, если так - то боги и впрямь наделили его даром берсерка, чтобы он очистил от них страну? И все еще может обернуться к лучшему, даже после того, как его дар почти привел к трагедии? Король горячо надеялся, что Карломан выживет, и сам он не будет повинен в самом худшем.

Пока он размышлял, у входа в библиотеку послышались шаги. Оглянувшись, король увидел своего кузена и наследника, принца Хильперика. Махнул рукой, приветствуя его.

- Здравствуй! Ты пришел как раз кстати.

- Здравствуй, государь, - Хильперик даже немного растерялся: не так-то часто доводилось видеть Хильдеберта в библиотеке - что в детстве, что сейчас. - Так чем я могу быть полезен?

- Ты, как я помню, когда мы учились, при первой возможности бежал сюда, а я - на ристалище, - усмехнулся король. - Так что, я думаю, ты лучше меня осведомлен в истории Арвернии.

- Древней или нашего времени?

- И той, и другой. Расскажи все, что знаешь о заселении Арвернии, о том, как наши предки вытесняли Другие Народы. И еще... поведай мне о берсерках: правда ли, что они много сделали для установления господства людей? И что произошло при Хильберте Строителе: с какой целью он возвысил Ги Верденнского, гонителя альвов, и почему тот так же быстро лишился влияния? Что тогда происходило?

Хильперик с сочувствием глядел на кузена. Он понимал, какие сомнения мучают его, и почему он задает такие вопросы, желая разобраться в ситуации, а больше всего - в себе самом. Захотелось хоть чем-то помочь ему. И принц, став рядом с королем и глядя на макет Арвернии, начал рассказывать ее историю с древних времен, так, как было написано во всех летописях и сказаниях, по которым учили наследников престола придворные наставники.

- Когда наши предки отвоевали эту землю у "детей богини Дану", здесь на каждлм шагу обитали самые разные альвы. Пройти или проехать нельзя было, не задобрив их. Они называли себя Хранителями. Конечно, среди них тоже были разные, находились и дружелюбные к человеку. Но большинство их отказывались признать, что боги отдали эту землю людям во владение. Однако арвернам нужна была земля, пахотные, лесные и речные угодья. Они установили закон: земля принадлежит тому, кто пользуется ей: пашет и сеет, собирает урожай, строит на ней свой дом. Лес нужен для древесины и для охоты, вода - чтобы ловить рыбу и путешествовать. Иначе люди прожить не могут. А Другие Народы сыты своим колдовством и живут где придется; по крайней мере, никто не видел, чтобы они работали. Вот и получилось, что по арвернским законам они не имели никакого права на землю - не больше, чем дикие звери. Стали говорить, что альвы - воры, присвоившие заповедные владения, которые нужны самим людям. Однако они защищались упорно, и людям трудно было их одолеть. Почти все альвы живучи, как кошки, и к тому же умеют колдовать...

Хильдеберт кивнул. Это соответствовало тому, что рассказывал Ги Верденнский.

- И никогда бы людям не завладеть всей землей, если бы боги не наделили некоторых воинов даром берсерка! Он помог уравнять шансы. Берсерк может сражаться с силой двенадцати человек, не чувствуя усталости и боли, и, даже весь израненный, не выпустит врага из своих рук, пока не прикончит. Кроме того, берсерка не берут вражеские чары и заговоренное оружие - во всяком случае, гораздо слабее действуют, чем на обычных людей. Я много читал о том, как сварожские берсерки помогали одолеть драконов и прямоходящих ящеров на берегах Полуденного Моря. А в Норланде берсерки смогли оттеснить свирепых йотунов на север, за Утгардские горы. Там этот дар до сих пор встречается нередко, потому что еще бывает нужен. Викинги даже научились превращать обычных воинов в берсерков, с помощью каких-то грибов и трав, но выходит не то, что подлинный дар от богов. Такие воины свирепы, но не очень-то превосходят других. Словом, против людей еще куда ни шло, но с альвами им не тягаться.

Король слушал рассказ кузена очень внимательно. Ему на душу будто проливался бальзам, когда он слушал о заслугах берсерка. Ведь его-то дар, без сомнения, природный, такой же как у древних героев! Раз они могли защищать царство людей - сможет и он, - надеялся Хильдеберт, хоть и сомневался еще.

- Но ведь этот дар делал их опасными, это правда? - уточнил он.

- Так получилось, когда эпоха войн с нечистью закончилась, а люди стали все чаще воевать между собой. Дар берсерка был уже не так сильно нужен, но иногда они все же появлялись. И случалось, что в пылу битвы или ссоры переставали различать своих и чужих, и разили всех. Даже своих родных, как Альбрехт Бёрнландский из Междугорья, - принц старался осторожно выбирать слова, понимая, что каждое намекает его кузену на то, что совершил он сам.

Но Хильдеберт все же заметно воспрянул духом. Стало быть, у него есть дар, до сих пор не находивший применения. И сейчас, увидев на макете, сколько еще земли и воды в Арвернии пропадает даром по вине альвов, он подумал, что этот дар послан ему не напрасно.

- А я слышал, что после завоевания альвы еще долго жили бок о бок с людьми, вплоть до времен Хильдеберта Строителя. Что затем случилось? - спросил король, в эту минуту искренне жалея, что не прислушивался в детстве на уроках так же внимательно, как его кузен.

- Да, долгое время Другие Народы жили тихо, понимая, что им не одолеть людей. Те, что больше на нас похожи и не привязаны тесно к своим владениям, даже умудрялись жить среди людей. Арвернские короли по своей великой милости позволяли им это. Но потом Хильдеберт Строитель лишился своей возлюбленной супруги, королевы Брунгильды-Брониславы. Они жили очень дружно, хотя королева смогла родить только одного сына - того, кто стал потом Потерянным Принцем. Но королева умерла, и вейлы из Дурокортера не смогли исцелить ее болезнь, которую, возможно, сами на нее и наслали. Король, придя в отчаяние, изгнал вейл из Дурокортера, куда перенес столицу Арвернии. И самым деятельным и близким соратником короля стал барон Ги Верденнский, давний друг короля, ранее занятый укреплением границ. Он разделял его взгляды на то, что Арвернии, чтобы быть сильной, необходимо избавиться от внутренних врагов в лице Других Народов.

И Хильдеберт Строитель приблизил барона, а также создал воинское братство Донара, что занималось истреблением нечисти по всей стране. "Опоясанные молотом" были так же сильны, как паладины, и подчинялись лишь верховному жрецу Донара и самому королю, а на деле - барону Верденнскому от его имени. Последний обладал в то время широкими полномочиями и входил в Королевский Совет. В его руках находилось внутреннее расследование всех дел с участием альвов.

И, надо признать, Ги Верденнский и донарианцы много сделали, чтобы истребить или заставить покориться Другие Народы. Даже те из них, кто остался жить в своих заповедных местах, притихли, и не смели больше губить людей. На освободившихся землях смогли селиться люди. Так что их деятельность вправду принесла пользу Арвернии. Хотя надо признать, крови тогда пролилось немало. И не только альвской - их обычно старались убить на месте, ведь взять их в плен почти невозможно. Но, к сожалению, и человеческой, ибо многие люди выступили на стороне Других Народов в том противостоянии. Кто-то под принуждением, кого-то альвы соблазнили - ведь многие из них гораздо прекраснее людей, - а иных просто заколдовали. По их вине люди были вынуждены сражаться с людьми. Это еще одно из величайших зол альвов! А Ги Верденнский сделал все возможное, чтобы освободить Арвернию, попавшую в их хитроумную паутину, как доверчивый мотылек.

Одних лишь оборотней, что среди альвов наиболее разумны и похожи на людей, отряды Ги Верденнского не трогали, кроме безумных выродков, какие среди них случаются. Оборотни, что в здравом уме, обычно признают законы богов и людей. Кроме того, сами боги иной раз принимают звериный или птичий облик, - как угадаешь, кто перед тобой?

Те из Других Народов, что не были истреблены, бежали в соседние страны, в том числе - в Шварцвальд, на родину моей невесты, - Хильперик неопределенно развел руками. - Я не хочу сказать ничего плохого, что шварцвальдцы более простодушны, и пока не сознают, каких соседей пустили к себе. К тому же, в их дремучих лесах еще много мест, куда не ступала нога человека...

Но не все альвы смирились и безропотно удалились из Арвернии. Так получилось с вейлами, что замыслили коварство. Им удалось заманить к себе и погубить единственного сына короля. И, хоть Хильдеберт Строитель взял с них виру их собственной кровью, но пережитые несчастья сильно подкосили его. Угнетенный скорбью об умерших жене и сыне, он умер в сорок лет. Если бы не это, вероятно, Другие Народы в Арвернии были бы полностью истреблены или изгнаны за ее пределы. Говорили также, что короля погубило проклятье вейл, и что оно до сих пор висит над правителями Арвернии, - Хильперик сглотнул, с сочувствием глядя на кузена, и тут же продолжил речь, не давая ему остановиться на этой мысли: - Дело в том, что, истребив вейл, люди барона Верденнского и донарианцы заодно разрушили их священный источник с целебной водой.

Двоюродные братья переглянулись, думая об одном и том же: как бы сейчас им была кстати целебная вода, чтобы спасти их любимого дядю, Карломана Кенабумского!! Но исправить ничего было нельзя. И принц продолжал:

- Хильдеберту Строителю наследовал его брат - наш с тобой дед, Хлодеберт, которого враги прозвали Жестоким. Ему вскоре пришлось собрать все силы, чтобы отразить набеги викингов на побережье Арморики. Стало не до Других Народов, и братство Донара понизили в правах. Тем более, что в широких полномочиях для них больше не было надобности: альвы уже не смели чинить вред людям. Ги Верденнского же король вскоре отстранил от двора. Сейчас он, вроде бы, живет где-то в своем поместье, ни в чем больше не участвует... Однако, - Хильперик помрачнел, трогая фигурку кельпи на озере посреди макета, - я слышал, что в последнее время участились случаи странных смертей и исчезновений людей! Похоже, альвы снова стали мутить воду. И все чаще говорят, что Ги Верденнский был бы полезен теперь.

Король, также разглядывая заповедные места на макете, кивнул. Сейчас эти участки казались ему страшными язвами, которые он, как знающий хирург, обязан сперва рассечь, чтобы врачевать.

- Верно, для того боги и послали мне дар, едва не ставший проклятьем! Я намерен вернуть Ги Верденнского ко двору. Его опыт неоценим в том, что я задумал.

А задумал он, ни много ни мало, продолжить дело Хильдеберта Строителя. Истребив или изгнав альвов, он избавит Арвернию от внутреннего врага и подарит ей новые богатые угодья. А заодно - искупит невольно пролитую кровь Карломана.

[Convollar]

боги отдали эту землю людям во владение

В самом деле?
Ну, что же, Хильперик историю знает, ту, которую обычно называют "официальной". В его рассказе больше правды, чем неточностей, что да, то да, только вот эти неточности, мелкие детали, вызывают желание рассмотреть события прошлого с иной точки зрения. Но тогда могут и вопросы ненужные появиться. Впрочем, сама библиотека просто прекрасна, меня особенно заинтересовал макет (всякого рода карты - моя слабость). Что до короля, слабоумным я его бы не назвала, но и умным тоже назвать нельзя.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar! :

боги отдали эту землю людям во владение

В самом деле?
Ну, что же, Хильперик историю знает, ту, которую обычно называют "официальной". В его рассказе больше правды, чем неточностей, что да, то да, только вот эти неточности, мелкие детали, вызывают желание рассмотреть события прошлого с иной точки зрения. Но тогда могут и вопросы ненужные появиться. Впрочем, сама библиотека просто прекрасна, меня особенно заинтересовал макет (всякого рода карты - моя слабость). Что до короля, слабоумным я его бы не назвала, но и умным тоже назвать нельзя.

Люди так верят!
Хильперик - продукт официальной пропаганды. Что очень ловко изменяет в бывшей истории некоторые, всего лишь некоторые нюансы, так что картина мира изменяется. Не до неузнаваемости, но так, что получается правдоподобная ложь. Еще по рассказу принцессы Адельгейды о вейлах видно было, что арвернским принцам преподают видоизмененную историю, а теперь это наглядно видно. "А если бы у меня был такой Геббельс, как у Гитлера, никто бы до сих пор не знал, что я России войну проиграл"(с)
За макет благодарите эрэа Менестрель! Она его придумала, а я постаралась описать, как смогла.
Король... Ну, тут уж "что выросло, то выросло".

Глава 27. Мотылёк в паутине (продолжение)
На другой день после беседы короля с кузеном в библиотеке, королева Кримхильда со свитой собралась идти в храм на ежедневную молитву о здравии Карломана. Не в то маленькое домашнее святилище, что уже было представлено на этих страницах, но в главный храм Дурокортера - величественное здание из белого мрамора, одно из чудес новой столицы. Хотя он все же значительно уступал размерами и величием Кенабумскому святилищу, где, по обычаю, проводили все церемонии государственной важности; но все же, правившие в Дурокортере короли не жалели средств, чтобы украсить здешний главный храм.

Ворота храма были настежь открыты к прибытию знатных посетителей. Их ожидала огромная и широкая мраморная лестница, с колоннадой по обе стороны, сама по себе являвшаяся произведением искусства. Но вокруг ворот выстроилась стража. Из городских улиц собирался поглядеть народ. Со дня трагедии на ристалище это был первый раз, когда кто-то из королевской семьи показался на людях.

Молодую королеву сопровождала ее свита. Справа шла Альпаида Кенабумская в простом темно-синем платье без украшений, с изящной, как всегда, но незатейливой прической. Ее нынешнее одеяние еще сильнее подчеркивало, насколько исхудала жена Карломана от постоянных бдений у постели мужа, состояние которого совсем не менялось. В последние дни она почти не спала и не ела, и родным пришлось взять на себя заботу еще и о ней. Сегодня Альпаида решилась ненадолго отлучиться, чтобы попросить богов о спасении Карломана. Вместо нее осталась возле него Луитберга, супруга Ангеррана.

По левую руку от королевы следовала Матильда Окситанская, тоже погруженная в тревожные думы о Карломане. Позади - ее мать, графиня Кампанийская, Ираида Моравская и Ротруда. Все готовы были просить богов о спасении Карломана, а еще - о счастье для молодой королевы.

Сама же Кримхильда, как ни старалась настроиться для молитвы, думала все об одном: придет или нет король на торжественное жертвоприношение? Встретится ли она с ним сегодня? И если да, то как ей теперь держаться со своим названым супругом?

Но король не приехал в храм. Зато по другой дорожке к воротам храма направлялась королева-мать со своей свитой. И наступал миг, когда две королевы вновь должны были столкнуться в одной точке. Так произошло по воле норн, или скорее - по шалости духов перекрестков - виалов или встречников, что не первый раз шутили над ними.

Поглощенная своими мыслями, Кримхильда не замечала свекровь, пока они не сошлись у подножия лестницы, ведушей к храму. Альпаида с Матильдой, угнетенные мыслями о Карломане, тоже не заметили бы сейчас и зверя Ифа. Первыми увидели королеву-мать Ираида Моравская и Кродоар де Кампани. Но уже слишком поздно было что-то менять. Ни одна из королев не могла повернуть обратно на виду у целой толпы. Осталось лишь испытать, кто из них уступит честь первой войти в храм. Придворные дамы встревожились про себя. Им была хорошо известна неприязнь Паучихи к своей невестке; знали они также, насколько горда Кримхильда Нибелунгская, утешавшаяся во всех несчастьях своей гордостью.

Ираида подняла глаза к высокому светлому небу, словно ища там хоть какой-то знак свыше, как поступить. И увидела ласточку, порхающую возле шпиля храма. За ней заметили птицу и остальные. И те, кому была известна тайна ласточки - Кримхильда, Матильда, Ротруда, - мысленно обрадовались. Если ласточка прилетела, значит, здесь Фредегонда, вероятнее всего, сопровождающая в храм свою кузину, принцессу Бертраду. Хотелось надеяться, что присутствие невесты Хильперика образумит обеих королев. Могло, правда, выйти и по-другому: каждой из них хотелось перетянуть Бертраду на свою сторону.

Королева-мать тоже заметила вьющуюся над храмом ласточку и пронзительно сузила глаза. Она уже видела эту птицу - в саду, при разговоре с Кримхильдой, и на ристалище. Должно быть, эта ласточка ручная и летает за кем-то. Но, если так, ее хозяин подслушал тайны королевской семьи! А лишних ушей Бересвинда Адуатукийская очень не любила...

С разных сторон к воротам храма медленно поднимались по белым, как молоко, ступеням Бересвинда и Кримхильда, меряя друг друга неприязненными взглядами. Ни одна из них в этот миг не согласилась бы пропустить другую вперед, и обе мысленно винили друг друга в трагедии с Карломаном.

"Если бы ты не вела себя так нагло, любезничая с нибелунгскими рыцарями, мой сын не пришел бы в ярость, и Карломану не пришлось бы сдерживать его!" - читалось во взоре Бересвинды.

"Если бы ты, дражайшая матушка, не натравливала короля против меня, он не захотел бы убить Гизельхера, и майордом не был бы вынужден спасать его от бесчестья, а Арвернию - от войны", - в тон ей думала Кримхильда.

Разумеется, обе были слишком хорошо воспитаны, чтобы высказать такое вслух. Но напряжение между ними повисло такое, что даже воздух искрил, как перед грозой. Это почувствовала принцесса Бертрада, в свою очередь приблизившаяся к храму со своей свитой. Ее сопровождали Фредегонда и госпожа Гедвига, а за ними следовали фрейлины. Принцесса стала быстро подниматься по ступеням, но, заметив воинственную осанку и угрожающие взоры двух королев, даже побледнела. Ей неприятны были любые распри, а тем более - между родными людьми. Однако она не сбавила шаг, приближаясь к обеим королевам. Те приостановились, поджидая ее.

Принцесса сделала реверанс, приветствуя будущих родственниц. Фрейлины из ее свиты последовали примеру. Обе королевы молча кивнули, про себя рассуждая, как вести себя теперь.

- Здравствуй, дочь моя! И ты, любезная принцесса! - первой заговорила Бересвинда, показывая, что главенство принадлежит ей.

- Здравствуй, государыня! - почти одновременно проговорили кузины, чувствуя себя крайне неловко. Друг с другом поздоровались просто кивком головы.

Ласточка продолжала летать возле крыши величественного храма, украшенной резными ветвями, в честь Мирового Древа - ясеня Иггдрасиля. В самом храме все было готово к торжественному жертвоприношению и молитве о здравии Карломана.

Принцесса Бертрада, наблюдавшая на немой сценой между двумя королевами,  переводила взгляд с одной ее участницы на другую. И Фредегонда невольно повторяла ее действие, размышляя о том, что ей опять довелось быть свидетельницей распрей при Дурокортерском дворе. Кроме того, девушка вспоминала, что Кримхильда хотела взять ее во фрейлины.И в видениях, когда ее сватали за Гарбориана, она была ею! И вспомнилось, как Женевьева Армориканская советовала ей быть осторожной и просила Матильду последить за этим. Но все получалось не так. "Я не лезу в придворные интриги. Но они сами меня находят", - подумала внучка вейлы.

Сама она в последние дни думала лишь об одном - как передать целебную воду Карломану? Фляжка лежала у нее в покоях, надежно спрятанная, но как проникнуть с ней в покои майордома: Это надо было сделать быстро, и желательно - не привлекая к себе внимания, прямо в соответствии с советами Женевьевы.

Между тем, Бересвинда Адуатукийская, воспользовавшись замешательством Кримхильды, собиралась уже первой войти в храм. Но в этот миг Альпаида пересеклась с ней взглядом и чуть заметно покачала головой, так что никто, кроме Паучихи, этого не заметил. Но та внезапно остановилась, словно налетев на невидимую стену. Из глаз Альпаиды, только что совершенно погруженной в бездну отчаяния, взглянула тень ее супруга, Почти Короля. Она сделала жест Кримхильде пройти первой, недвусмысленно давая понять, что ее семья будет и впредь защищать молодую королеву. Именем Карломана она заклинала не раздувать дальше семейную распрю.

И Бересвинда приостановилась, пропуская Кримхильду вперед. Сделала она это столь ловко, что никто не заметил ее мгновенного замешательства. Она могла понять Альпаиду, для которой воля ее супруга была священной. Хотя именно из-за Кримхильды пролилась его кровь. Ладно, если уж Альпаида у нее в союзницах, то ей, Бересвинде, еще важнее становится как можно быстрее привлечь на свою сторону Бертраду!

Королева-мать вошла в храм в сопровождении своих дам, а за ней и Бертрада со свитой.

В храме все заняли свои места, стоя так, чтобы не мешать друг другу, благо, места было более чем достаточно. Здесь было священное место, здесь на них глядели боги сквозь свои изваяния, испытывая, насколько тверда вера в их народе. И все присутствующие постарались сбросить с души обыденные распри, как с тела сбрасывают теплую одежду при входе в дом. Они постарались сосредоточиться на том, ради чего пришли сюда - на спасении Карломана.

На алтаре уже дымились благовонные смолы, вместе с сердцем и жиром принесенного в жертву быка. В процессии двигались слаженно, будто в танце, жрецы, заводя сильными голосами торжественные песнопения.

- Услышьте наши молитвы, светлые владыки Асгарда! Возвратите жизнь и здоровье графу Карломану Кенабумскому, родичу королей и майордому! Да пребудет с ним милость Небес! Владыки Асгарда, будьте милосердны к народу Арвернии! О том заклинаем Мировым Древом, небесными светилами - Суль и Мани, престолом Всеотца Вотана и радужным мостом!

Слушатели повторяли за жрецами их просьбы, но молились и по-своему. У арвернов и близких им народов были священные гимны, но не требовалось обращаться к богам только их словами, с ними подобало разговаривать от души, а не чужими заученными фразами. После просьб молящихся, запели и гимны Вотану и его супруге Фригг, правителям мира.

Королева Кримхильда, молясь, ощущала благодарность Альпаиде за столь неожиданную поддержку. Она предполагала, что жена Карломана возненавидит ее за то, что случилось по ее невольной вине, и теперь выступит сторонницей королевы-матери. Но графиня не винит ее! Это открытие освободило Кримхильду, она уже не чувствовала себя мотыльком, попавшим в паутину. Прислушиваясь к славословиям жрецов, она думала, что у нее есть все же шанс устоять среди интриг Дурокортерского двора.

Тем временем, королева-мать обвела пристальным взором Кримхильду и Бертраду. Две кузины, схожие внешне, но между ними большая разница! Что ж, с принцессой она сумеет добиться того, что не удалось с молодой королевой. А Кримхильда пусть вспомнит, что ее долг - угождать свекрови!

И Бересвинда ласково улыбнулась шварцвальдской принцессе в промежутке между молитвами.

- Столько событий произошло, что мы даже не успели как следует познакомиться с тобой! Ты сможешь сегодня придти ко мне в гости? Побеседуем, как будущие родственницы...

- Да, государыня! Я охотно приду, - пообещала Бертрада, глядя на Паучиху своими ясными голубыми глазами.

Королева-мать постаралась скрыть торжествующую улыбку.

Во время священных песнопений Фредегонда радовалась про себя, что удалось избежать скандала, и что на нее, вроде бы, никто не обратил внимания. В то же время она осторожно разглядывала придворных дам, размышляя, может ли кто-то из них помочь ей доставить Карломану воду? Как, все-таки, жаль, что его матери нет в Дурокортере! Самым естественным казалось поговорить с Альпаидой, у которой был такой вид, словно она сама, как и муж ее, находилась при смерти. Но для этого надо было остаться с ней наедине, не привлекая внимания. К тому же, графиня Кенабумская, с разрешения королевы Кримхильды, отошла в отдельную нишу в стене храма, желая помолиться в одиночестве. Фредегонда просто не посмела нарушать ее молитвенный покой.

Наконец, служба в храме приблизилась к концу. И королева-мать тут же собрала вокруг себя своих фрейлин, готовясь выйти из храма первой, чтобы Кримхильда не воображала, что ей оказана честь везде и всюду идти впереди свекрови.

Кримхильда также собиралась покинуть храм. Но в тот же миг в нише, где одиноко стояла Альпаида, послышался прерывистый вздох. Королева и фрейлины обернулись, увидели, как графиня Кенабумская, побледнев еще больше, пошатнулась, хватаясь за ближайшую колонну, чтобы устоять на ногах.

Матильда Окситанская к концу службы подошла к ней ближе. Она почувствовала неладное, видя состояние Альпаиды, а заодно желала узнать о Карломане. Она первой оказалась рядом и поддержала Альпаиду под руку, помогая сохранить равновесие. Взглянув на нее, поняла, что та по-настоящему едва не упала в обморок. Лицо графини было белым как мел, глаза закатились. Матильда не сомневалась, помогая ей. Ведь Альпаида была женой Карломана, а для Матильды этого было достаточно, чтобы самой уважать ее.

Молодая королева и ее фрейлины тревожно переглянулись. Все видели, в каком состоянии находилась Альпаида, и не удивились.

- Воды! - приказала Ираида храмовому служке, подошедшему узнать, что случилось.

Взяв у него кувшин и кубок с водой, напоила ею Альпаиду, присевшую на скамью. Пока графиня Кенабумская пила воду, королева Кримхильда в сопровождении своей свиты задержалась возле нее. И в тот же миг к выходу из храма проследовала королева-мать, шурша траурным платьем, а за ней - принцесса Бертрада вместе с Фредегондой и прочей свитой.

- Благодарю тебя, - шепнула молодая королева Альпаиде, подумав, что та изобразила обморок, чтобы помочь ей с честью выйти из неурядицы со свекровью.

На изможденном лице супруги Карломана, дочери Старого Лиса мелькнула слабая улыбка. Обретя способность двигаться, она заняла свое место по правую руку от королевы и направилась вместе с нею к выходу, на свежий воздух, прочь от духоты и запахов храма. Разумеется, обморок у нее случился как нельзя кстати, но все-таки он был настоящим.

[Convollar]

О, женщины! Бересвинду жизнь ничему не учит. Всегда виноват кто-то другой, но не она. И всегда и во всём она должна быть самой-самой. Даже в такое трудное время,  день без очередной распри - прожит зря! И никак иначе.  А ведь если при дворе появится Ги Верденнский, Бересвинда может обрести союзника, о котором она могла только мечтать. И король будет во всём слушаться этих двоих. Хоть бы на этого Ги какое-нибудь бревно на лесной дороге упало. Где там природные духи, спят что ли?

[Карса]

Ситуация накаляется. Только Ги не хватает для полного счастья, чтоб он не доехал.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа Карса!

О, женщины! Бересвинду жизнь ничему не учит. Всегда виноват кто-то другой, но не она. И всегда и во всём она должна быть самой-самой. Даже в такое трудное время,  день без очередной распри - прожит зря! И никак иначе.  А ведь если при дворе появится Ги Верденнский, Бересвинда может обрести союзника, о котором она могла только мечтать. И король будет во всём слушаться этих двоих. Хоть бы на этого Ги какое-нибудь бревно на лесной дороге упало. Где там природные духи, спят что ли?

Увы! Вот, поглядите, как Бересвинда вербует себе новых союзников!
Насчет Ги Верденнского позже узнаем. Но боюсь, что от него не так-то просто избавиться. А природных духов в окрестностях столицы он, скорее всего, извел в первую очередь уже давно.

Ситуация накаляется. Только Ги не хватает для полного счастья, чтоб он не доехал.

Какие у читателей горячие пожелания! Но не обещаю, что они сбудутся. Скорее всего, Ги здесь не просто так упомянут. Свою роль ему еще предстоит сыграть.

Глава 27. Мотылёк в паутине (окончание)
Вечером того же дня, после посещения святилища, королева-мать сидела одна в своем гостевом покое, устроенном просто, как подобало скромной вдове, в преобладающих черно-белых тонах. Она ожидала гостей. Вскоре должна была придти Бертрада с визитом к будущей тетушке. В ожидании Бересвинда приказала своим фрейлинам поставить к столику, за которым сидела, кресла для гостей, принести фрукты и прохладительный напиток. А сама тем временем размышляла, как лучше и надежнее заручиться поддержкой невесты Хильперика.

В руках королева-мать крутила четки из разноцветного янтаря. Ей было о чем подумать. Взять хотя бы замысел Ги Верденнского о продолжении охоты на альвов. Он, конечно, рискован, но в самом деле может помочь ее царственному сыну сплотить народ, отвлечь его от трагедии с Карломаном и укрепить свою власть. Слухи об усиливающейся враждебности Других Народов дошли и до нее. Возможно, это то, что нужно сейчас. Чтобы против общего врага действительно сплотились все, он должен быть многочислен, дабы каждому нашлось дело. А кроме того - достаточно силен, чтобы многие поверили в его угрозу, но не настолько, чтобы и помыслить не могли одержать победу. И желательно, чтобы он отличался от простых людей - тогда в самом его облике они увидят угрозу, с которой надо немедля покончить. Другие Народы как раз соответствовали этим условиям.

Думала Бересвинда и о собственных заботах. Хродеберг намекнул ей, что, возможно, Королевский Совет добьется у короля разрешения для них пожениться. Это будет непросто, потому что Хильдеберт не хотел ни с кем делить внимание матери. Она-то знала, что так повелось у него с детских лет. Хотя он объявил, что не может позволить ей "унижения" в браке с вассалом, хотя бы и королевским родственником. Однако теперь невенчаный муж заверял, что Ангерран обещал добиться разрешения, следуя замыслу Карломана. Это радовало Бересвинду, но и настораживало: с чего бы вдруг такая милость от Совета?..

Хродеберг просил ее не вмешиваться лишний раз в государственные дела, или хотя бы советоваться с майордомом и коннетаблем. Ведь Карломан второй раз не сможет встать под разящий клинок, чтобы спасти королевский дом от возможных последствий!

Но королева-мать не успела закончить эту мысль, ибо услышала за дверью, как приближаются, спеша через анфиладу покоев, легкие девичьи шаги. Без сомнения, это направлялась к ней принцесса Бертрада. Словно мотылёк, летящий на огонь.

Паучиха тут же приняла радушный вид и приветливо улыбнулась, как подобало доброжелательной тетушке. Она намерена была сделать все, чтобы Бертрада навсегда осталась покорной ей, если уж с Кримхильдой не получилось. А ведь та некогда тоже казалась ей легкой добычей! Однако невесту Хильперика она склонит сразу на нужную сторону.

В покои королевы-матери негромко постучали.

- Войдите! - пригласила она.

Вошедшая принцесса Бертрада приветствовала мать короля изящным книксеном. Его повторили фрейлины принцессы, среди которых была и Фредегонда.

- Присаживайся, милая принцесса, - кивнула Бересвинда на кресло напротив своего. - И твоя очаровательная кузина пусть займет свое место, - добавила она, отличив Фредегонду.

- Благодарю тебя, государыня! Пусть будет всегда светло и ясно у тебя на душе, - пожелала ей Бертрада, охотно садясь в кресло.

Фредегонда же слегка помедлила, взглянув на королеву-мать, пока не дождалась от нее еще одного подтверждающего кивка. Со стороны казалось, что девушка просто робеет. Но на самом деле внучка вейлы ощущала своим потаенным чутьем, что намерения у Паучихи совсем не добрые. Ей что-то нужно от них. Только вот что?

Королева-мать приветливо улыбнулась, указав девушкам на фрукты.

- Угощайтесь, милые! Вот персики, яблоки и гранаты, в которых розовая мякоть и белая косточка слиты крепко, как муж и жена в хорошей семье. Я надеюсь, такой будет твоя  семья с моим племянником Хильпериком, которого я люблю, как родного сына, Бертрада!

- Я тоже очень на это надеюсь, и намерена приложить все старания, государыня, - пообещала Бертрада, съев несколько сочных гранатовых зерен.

- Хильперик - хороший юноша, и достоин счастья. Я это знаю, ведь сама вырастила его наравне со своими детьми, - в интонациях Бересвинды послышалась материнская гордость пополам со скрытой грустью. - А теперь на Хильперика и на тебя, его невесту, мои главные надежды. Ведь однажды вам или вашим детям, вероятно, придется унаследовать престол Арвернии!

Большие глаза Бертрады изумленно округлились.

- Нам, государыня?! Но почему? Ведь король и моя кузина Кримхильда еще могут иметь детей...

Бересвинда Адуатукийская вздохнула, положив ладони на лежащие на столе руки девушки.

- Вряд ли, Бертрада! К моей глубокой скорби, Кримхильда не оправдала надежд, ради которых была выдана замуж за короля. Она оказалась недостойной высокого звания королевы арвернской. С собой она привезла из Нибелунгии своего давнего воздыхателя, виконта Гизельхера, и все эти два года продолжала с ним любовную связь. Без сомнения, потому она и не может понести. Как я не пыталась на нее влиять, она все творит по собственной воле. Поскольку ее муж предпочитает ей охоту и турниры, она развлекается по-своему. Такое поведение Кримхильды, в конце концов, переполнило чашу терпения моего царственного сына, и это привело к трагическому стечению обстоятельств. Доведенный до отчаяния король готов был убить любовника своей жены, позабыв, что это вызовет распрю с Нибелунгией. И вот, расплачиваться за недостойное поведение королевы пришлось графу Кенабумскому, верному защитнику Арвернии, - королева-мать приложила платок к глазам. - Мы все, а в первую очередь король, денно и нощно молимся, чтобы Карломан выжил!

- И мы все тоже, хотя не так много времени пробыли в Арвернии! - заверила Бертрада, а ее шварцвальдские спутницы молитвенно сложили ладони.

- Пусть будет так! - заключила королева-мать, и тут же продолжала развивать свою тему: - Быть королевой, мои юные девы - это не только высокая честь, это еще и большая ответственность! Государи принадлежат не себе, но своей земле и ее народу. Кримхильда, к сожалению, не справилась с такой ответственностью. Она всегда больше думала о себе, чем о королевстве. Развлекаться в объятиях Рыцаря Дикой Розы ей важнее, чем подарить Арвернии наследника. Вот почему я надеюсь, Бертрада, что ты сознаешь, какая это честь - войти в дом королей, и будешь вести себя более разумно!

В словах Паучихи звучала такая скорбь, что, если бы Фредегонда не была свидетельницей ее разговора с Кримхильдой в саду, где вскрылись многие обстоятельства, могла бы поверить. Хотя ощущения внучки вейлы все-таки требовали насторожиться. Если отбросить красивые словесные кружева, которые Бересвинда Адуатукийская умела плести не хуже, чем мастерицы на ее родине - кружева настоящие, суть ее слов означала, что "вести себя разумно" - значит слушаться ее и во всем повиноваться ее воле.

Бертрада, не знавшая того, что ведомо ее юной кузине, испугалась и возмутилась, узнав слухи о Кримхильде.

- Какой ужас! Даже до Шварцвальда доходили слухи о Рыцаре Дикой Розы, что преклоняется перед королевой Кримхильдой. Но никто не предполагал, что между ними так далеко зашло. Ведь многие рыцари избирают даму сердца...

- Но не всегда отношения между дамой и рыцарем выходят за пределы дозволенного, так что дама даже забывает о своем главном долге - подарить Арвернии наследника, - печально проговорила Бересвинда, особенно выделив последние слова.

- Жаль узнать такие вести о кузине, с которой всю жизнь хотела познакомиться! Хорошо еще, что наш дед этого не знает, - погрустнела принцесса Бертрада. - Хотя, теперь становится понятно, почему Кримхильда за два года замужества так и не смогла родить. Обычно в нашем роду первенец появляется в первый же год брака. Так было у моих родителей, у всех дядей и теток, и старших кузенов...

- Я рада встретить в молодой принцессе столь глубокое знание женской сути и  осознание своего долга! Как раз те качества, которых, увы, не нашлось у Кримхильды, - вздохнула королева-мать. - Именно поэтому, Бертрада, я надеюсь на вас с Хильпериком вдвойне! Будь послушна своему долгу - и, очень может быть, однажды твой будущий сын взойдет на престол Арвернии!

Смущенно опустив глаза, Бертрада прижала руки к груди.

- Я постараюсь быть достойной, государыня! Хоть мне, право, очень жаль, что так произошло с Кримхильдой. Все же она моя кузина, какой бы ни была, и я чувствую, что никогда не смогу повторить ей в лицо того, что узнала. Но я клянусь тебе медвежьей лапой, государыня, - это была самая значимая клятва у шварцвальдцев, - что, когда стану женой Хильперика, буду исполнять свой долг лучше, чем Кримхильда.

Паучиха не могла скрыть удовлетворенную улыбку.

- Если так, я буду счастлива, девочка моя! Прошу тебя, когда ты выйдешь замуж, без стеснения обращайся ко мне за советами, как дома пришла бы к родной матери. Я помогу тебе избежать ошибок Кримхильды. С ней же продолжай держаться как обычно. Возможно, в ее проступках повинно отсутствие рядом более благоразумной сестры или подруги, подобной тебе. А советами старших она, к сожалению, всегда пренебрегала, - с этими словами королева-мать задержала на принцессе взгляд, без слов говоривший: "Надеюсь, ты не станешь ими пренебрегать!"

Внучка вейлы, внимательно наблюдая за беседой, прямо-таки видела, как королева-мать опутывает липкой паутиной Бертраду. В своей сладкой речи Паучиха использовала в основном подлинные события, и лишь некоторые детали искажала так, что получалась вполне правдоподобную ложь. Бертрада же держалась вполне естественно, простодушно внимая Паучихе. Про себя Фредегонда надеялась, что кузина когда-нибудь все же покажет, что не зря Карломан выбрал ее в жены наследнику престола. Он должен был почувствовать в ней скрытые глубины, как чувствовала и сама внучка вейлы. Лишь бы не оказалось слишком поздно! Всегда легче избежать паутины, чем влипнуть в нее, а затем пытаться вырваться, теряя силы и ломая крылья.

Фредегонде вспомнилась баллада, известная при шварцвальдском дворе, сложенная еще до ее рождения знаменитым поэтом Эгинхартом. Рассказывали, что некогда с ним дружили ее родители. До сих пор, когда упоминали имя Эгинхарта, на губах ее матери появлялась грустная улыбка. А отец Фредегонды почему-то мрачнел. Такие вещи внучка вейлы научилась с детства замечать безошибочно, что теперь весьма помогало ей здесь, в Дурокортере.

Эту историю, о двух братьях, оказавшихся по разные стороны, Эгинхарт узнал от своих аллеманских родичей, а те, будто бы, вынесли ее из столкновений с племенами далекого северо-востока - не то боруссами, не то литтами. Однажды аллеманы захватили в плен сына одного из вождей тех племен, излечили его раны, что сами нанесли, а затем убеждениями и обманом перетянули на свою сторону. Юноша сделался изменником своему народу. Когда же его старший брат под чужим именем пришел искать его в аллеманский замок, младший отказался покинуть своих новых друзей. Между тем, аллеманы пытались и старшего брата склонить на свою сторону, показывали ему, какой властью и богатством обладает их королевство, что и не снились бедному лесному племени. Но старший брат им не поверил и при первой возможности сбежал домой, сообщив там, будто бы его брат погиб. Младший же остался среди аллеманов, надеясь, что союз с ними поможет спасти родное племя.

Прошло более десяти лет, и аллеманы одном из сражений схватили старшего брата и его друзей, привезли в свой замок и собирались казнить, как самых непримиримых врагов. В том же замке служил младший брат, от которого на всякий случай это известие скрыли. Но он все равно узнал и помог бежать своему брату и его спутникам, а сам погиб от рук аллеманов.

Это историю хорошо знали во всем Шварцвальде, хоть и много лет прошло, как сложивший ее Эгинхарт трагически погиб. Другие миннезингеры подхватили ее, пробуждая в слушателях душу звуками своих струн. Таким образом сбывалось пророчество таинственного странника: Эгинхарту суждена была долгая жизнь в его песнях! Как и всех слушателей, Фредегонду трогала до глубины души концовка песни, когда младший брат-отступник, умирая на руках у старшего, говорит ему: "Брат, мы опять вместе!"

Но теперь в этом воспоминании Фредегонде почудилось нечто зловещее. Не так ли аллеманы завлекали к себе младшего брата, как сейчас Паучиха - Бертраду? Но, в таком случае, кто будет в роли старшего брата, не поддавшегося дурному влиянию? Кримхильда? Или... она сама, Фредегонда? И неужели в их истории истина откроется так же поздно, как для героев песни, когда уже ничего будет нельзя исправить? Неужели и здесь кому-то придется платить жизнью за доверие не тем людям? И как переубедить Бертраду? В песне младший брат не поверил старшему, до тех пор, пока сам не увидел своими глазами, каковы его "друзья"-аллеманы...

А Бертрада, не подозревая, какие сомнения терзают ее юную кузину, с благодарностью глядела на Паучиху.

- Пусть боги тебя благословят за твои советы, государыня! Теперь для меня многое прояснилось, и я постараюсь быть достойна своего будущего звания. Признаться, после трагедии на ристалище я жалела, что не могу уехать домой... Но теперь мне понятно, что в тот момент переживал король. И для меня большая честь остаться, быть верной поддержкой тебе и Хильперику.

- Я очень рада, что ты приняла такое решение, - просияла королева-мать, беря принцессу за руку. - Я надеюсь, ты навестишь меня как-нибудь через несколько дней? Для меня будет счастьем посвятить тебе время. А затем, уже вскоре, состоится ваша с Хильпериком свадьба. Я всей душой надеюсь, что ей не будет предшествовать скорбный звон набата и траур по всей Арвернии!

- Я тоже надеюсь! - горячо воскликнула Бертрада, и Фредегонда вместе с присутствующими фрейлинами вторили им.

Королева-мать осталась довольна беседой, в которой ей удалось завоевать доверие Бертрады. Конечно, надо проверить, так ли наивна девушка, как кажется. Но пока она вполне поддается убеждениям, а значит, можно противопоставить ее не в меру волевой Кримхильде. Особенно если у Бертрады с Хильпериком вправду родится сын раньше, чем это окажется возможным для королевской четы.

И она ласково кивнула принцессе, отпуская ее со свитой.

- Теперь ступай, моя девочка! Думаю, тебе для одного дня более чем достаточно общества скучной, вечно хмурой вдовы.

- Государыня! Для меня неоценимо твое внимание и твои советы. Я никогда не говорила...

- Перестань оправдываться! Я сама когда-то была молодой, и знаю, как рассуждают в твои годы. Ступай, Бертрада, отдыхай, и лишь иногда вспоминай мои советы, когда они будут полезны. И до встречи, дитя мое!

Снова изящно присев перед королевой-матерью, принцесса покинула ее покои. Фредегонда вместе с остальными фрейлинами направилась следом, тихонько вздохнув про себя. Разговор Паучихи с Бертрадой встревожил внучку вейлы. И не только из-за паутины лжи, опутавшей ее кузину. Волновала девушку и собственная будущность. Ведь королева-мать оказывала знаки внимания и ей тоже, принимая за столом и угощая наравне с Бертрадой. Ради чего бы такая любезность? Чтобы она тоже запомнила то, что королева-мать поведала им о Кримхильде?

А ведь царственная кузина обещала взять ее, Фредегонду, в свои фрейлины! И в видении сквозь воду она была ею, по меньшей мере, до той поры, как ее сосватали за Гарбориана. Но теперь внучка вейлы уже не была уверена, что она делала в окружении Кримхильды. Неужели шпионила за ней по приказанию Паучихи?.. Но у той наверняка и без нее полно шпионов, стоит ли так стараться, чтобы завербовать еще одну?

Размышляя о своем будущем, Фредегонда боялась, что рано или поздно ей придется сделать выбор: кому сохранить верность? Кто скорее способен помочь ей устроить жизнь, подобающую наследнице вейл и внучке Хильдеберта Строителя, - Кримхильда или Паучиха? Молодая королева приходилась ей кузиной и была по-человечески симпатична девушке. Но ее положение весьма ненадежно. Если Бересвинда Адуатукийская погубит ее, Кримхильда только потянет вниз тех, кто был ей предан.

О самой королеве-матери вряд ли можно было сказать что-то хорошее. Познакомившись с ней ближе, Фредегонда убедилась, что та заслуживает свое прозвище. Зато она была могущественна, и сила ее держалась на преимуществах, которых никто не мог отнять! От жены король мог бы избавиться, от матери - никогда. Даже если бы Хильдеберт умер, Хильперик наверняка продолжал бы чтить воспитавшую его тетку. Значит, враждовать с Паучихой, как это делала Кримхильда, Фредегонде никак не с руки...

Так и не додумавшись ни до чего, внучка вейлы решила, что прежде всего следует передать Карломану целебную воду. Если граф Кенабумский придет в себя и вернется к делам, то весь расклад при дворе, зашатавшийся было, станет на свои места. Тогда и прояснится, за кем при Дурокортерском дворе настоящая сила, и кого выгодно будет поддержать. От Карломана здесь зависело очень многое. Фредегонда уже достаточно хорошо разбиралась в придворной жизни, чтобы понять, что без него сам королевский трон способен зашататься. Она только не знала пока, каким образом возвратить ему жизнь и здоровье. Но со своей обычной изобретательностью продолжала искать способ.

[Convollar]

Интересную историю сочинил Эгинхарт, я её помню. 
А Фредегонда истинная наследница вейл, не только внучка Хильдеберта. Она менее эмоциональна, чем обычные люди, чем та же Кримхильда. Здраво оценивает ситуацию, и решает, к какому лагерю при дворе нужно держаться ближе. Что до Бересвинды, то Паучиха и есть Паучиха. Мне в этой ситуации более всего жаль Кримхильду, сколько помоев вылила на её голову свекровь, и попробуй от этого отмыться.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

Интересную историю сочинил Эгинхарт, я её помню. 
А Фредегонда истинная наследница вейл, не только внучка Хильдеберта. Она менее эмоциональна, чем обычные люди, чем та же Кримхильда. Здраво оценивает ситуацию, и решает, к какому лагерю при дворе нужно держаться ближе. Что до Бересвинды, то Паучиха и есть Паучиха. Мне в этой ситуации более всего жаль Кримхильду, сколько помоев вылила на её голову свекровь, и попробуй от этого отмыться.

Да, мы вплели в сюжет небольшую отсылочку. Какое-то ее отражение было и в том мире, что мы описываем. Не полностью соответствует, конечно, потому что героям этой песни полагалось бы жить много позже, аж во времена моего "Железного леса".
Да уж, у Фредегонды такой набор качеств, что от нее порой мурашки по коже бегут, даже когда она еще не сделала ничего плохого. Все продумывает, просчитывает...
Кримхильде, конечно, не позавидуешь.

Глава 28. Хранитель (начало)
В тот самый день, когда королева-мать старалась заручиться поддержкой Бертрады, Озеро Кельпи, что близ Серебряного Леса, продолжало жить своей потаенной, скрытой от чужого глаза жизнью.

В его прохладной глубине, там где галечное дно повышалось, лежал глубокий грот или подводная пещера. В нее не затекала вода, образуя занавес, ниспадавший вниз с уступов над входом в грот. Внутри располагался настоящий дворец озерного хозяина. Стены грота были облицованы раковинами необыкновенной красоты и величины, каких люди не находят. Там и здесь росли подводные цветы, по стенам причудливыми узорами вились водоросли. Крупные светящиеся жемчужины озаряли грот мягким сиянием, отчего он казался озаренным. Кто взглянул бы со стороны - не поверил, что поверх этого уютного грота давит толща воды. Но не было посторонним пути во владения Моргана, кельпи озера. Разве лишь тем, кого он сам решит взять к себе. Здесь располагалось его царство, здесь даже время шло так, как желал он.

В облике юноши с зелеными волосами, сидел Морган, Хранитель озера, на троне из галечника, украшенном крупным озерным жемчугом. Он сидел вполоборота, любуясь на прекрасную бледную женщину поблизости от него.

Как изумились бы те, кто оплакивал несчастную Иветт, если бы могли попасть сюда! Ибо, хотя тело ее похоронили в земле, и жрец Торвальд Серебролесский произнес все положенные молитвы, чтобы душа ее, как положено, отправилась в Хель, но Морган сумел заполучить ее, поскольку Иветт сама обреклась ему, когда назвалась ундиной, срывая кувшинки. Ее тело покоилось в земле, но Хранитель озера создал для нее новое, для своей стихии. И Иветт стала ему женой, ласковой подругой, взамен той, кого отняли у Моргана люди Ги Верденнского. Превратившись в ундину, она изменила свою суть, и прошлая жизнь едва вспоминалась ей, как смутный сон. Забыла она, что у нее был жених в ее земной жизни. Морган стал ей другом и наставником, милым супругом. В его озерных владениях время шло иначе, чем на поверхности, у людей. Там прошло лишь несколько дней, а у них - больше года. А в должный срок и дитя запросилось на свет, маленький будущий Хранитель озера, в родной воде выкупанный, водорослями повитый. И сейчас Иветт, в таких же легких одеждах, как ее супруг, переплетя волосы жемчужными нитями, качала колыбель, сделанную из огромной раковины, любуясь спящим младенце. На ее бледных губах играла улыбка.

И Морган глядел на ее с теплотой, какой не отражалось на его лице с тех пор, как он остался один. Но теперь он был бесконечно благодарен Норнам, что привели к нему Иветт, подарили еще счастье в этой жизни.

Однако нельзя было Моргану расслабляться. И он помрачнел, руками сжимая подлокотники трона. Ибо с каждой каплей воды, попадавшей в его озеро, до него доносились злобные вопли людей, ополчившихся против него, Хранителя озера. Они расплывались, как круги по воде, все усиливаясь и приближаясь.

- Отомстим за смерть несчастной девушки мерзкому озерному чудовищу!

- Смерть кельпи!

- Во имя Донара, Истребителя Нечисти! Вперед, опоясанные молотом!

- Очистим нашу землю от коварной нечисти!

Услышав яростные крики, Морган сразу понял, что они значат. Злейший враг Других Народов, жрец Торвальд Серебролесский, которого они ненавидели почти так же сильно, как Ги Верденнского, ведет сюда народ!

И лицо Хранителя озера сделалось белым и холодным, как мрамор, глаза разгорелись недобрым огнем. Пришли враги - значит, настал его час принять бой! Он не имел права отказаться от брошенного людьми вызова. Так велел ему долг: Хранитель обязан защищать свои владения до последней капли крови. Он понимал, что собравшиеся толпой люди, защищенные священными оберегами, убьют его, как расправились уже со многими его собратьями-альвами. Но пусть победа им достанется дорогой ценой!

Морган тоскливо взглянул на Иветт, укачивающую их сына в колыбели. Значит, пришла пора ему передать свои права и обязанности этому ребенку, как некогда сам перенял их у своего родителя, а тот - у своего, когда настало время. Все когда-нибудь приходит к своему завершению. И природные духи, хоть и долговечны, не чета людям, и не знают старости и болезней, тоже вполне умирают, зная свой срок, отведенный Норнами... Жаль только, что ему не суждено наставить своего сына в обязанностях Хранителя, и тот, когда вырастет, даже не вспомнит его. Но зато озеро не опустеет, не останется без хозяев и защиты, и род озерных кельпи не исчезнет навсегда!

А между тем, крики приближались. Эхо разносилось все громче и громче. Ненавистный голос Торвальда громко провозгласил:

- Вперед, славные братья мои, опоясанные молотом! Пусть узнает наш гнев озерное чудовище, погубившее невесту нашего собрата!

И второй голос, задыхающийся от ярости, принадлежал Тибо:

- Пусть моя Иветт спокойно прибывает в царстве Хель! Ибо я своими руками отомщу за нее мерзкому альву!

"Если царство Хель - все, что ты мог ей подарить, то не вам, смертные, упрекать меня, что смог дать ей лучшую жизнь, чем на земле, среди вас!" - промелькнуло в голове у Моргана.

Эхо отдающихся от воды голосов все приближалось, все яснее становилось слышно. Священный Поход под предводительством Торвальда Серебролесского начался.

Кельпи поднялся с украшенного жемчугом трона, и вмиг неведомо откуда взявшиеся доспехи, сине-зеленые, из окаменевшей кожи водяного ящера, убитого самым первым Хранителем озера, облегли его фигуру. Морган был готов к решающему бою. Люди объявили ему войну - они ее получат! Он не подставит покорно голову под заговоренные мечи. Раньше заберет жизни самых оголтелых из тех, кто пришел за ним. Он-то знает, на что способны те, кто кощунственно прикрывается священным молотом Донара!

Моргану известно было все, что творилось повсюду в Арвернии, когда отступник Ги Верденнский истреблял альвов. С каждой каплей воды, что просачивалась в озеро сквозь земную толщу, выпадала с дождем, приносилась ручьями, оседала росой и туманом, Хранитель Озера узнавал обо всем, что она повидала, странствуя по свету. Вода приносила и кровь замученных жертв, и пот палачей, что они утирали, утомившись от трудов праведных. Скольких потомков Других Народов истребили арверны, чаще всего без суда и следствия! Если же и был суд, то альвам не полагалось даже защитника, никому не приходило в голову, чтобы кто-то мог представлять их интересы.

Правда, за годы противостояния немало и людей нашли смерть, что несли другим. Альвы всех пород умели постоять за себя! Однако людей на свете жило много, они и сами не менее охотно истребляли друг друга. Зато выжившие не только тешили душу местью, но и обогащались. Об этом Моргану тоже поведала вода. Сколько раз псы Ги Верденнского, истребляя альвов и сочувствующих им людей, присваивали заодно их имущество! А заодно могли обвинить в предательских связях с альвами и вовсе не замешанных людей, если те были богаты, и донарианцам подворачивалась возможность погубить или разорить их. Сам "верховный расследователь", надо отдать должное, этим брезговал, для него война с Другими Народами была делом чести, а для жизни ему хватало жалованья от короля. Но зато его подчиненные не гнушались набивать сундуки золотом альвов. Ведь многие из тех были еще и Хранителями земных богатств, стерегли их от алчного человеческого рода, что иной раз готов резать глотки друг другу из-за горстки красивых камешков. Альвы же ценили золото, серебро и каменья за их красоту, а не за то, как можно их использовать. Бывало, что подсказывали чистым душой людям, где найти залежи земных богатств, но обычно берегли тайны Матери-Земли, ради блага самих людей. Те же ради металлов и камней были готовы на все! Спускаться под воду они еще не научились, и только потому Морган не боялся их вторжения в его владения. Зато люди уже дерзали добывать сокровища под землей, где раньше работали одни Хранители-цверги. И ежегодные жертвы от обвалов и других бедствий их что-то совсем не останавливали. Таков уж человеческий род!

Но были некогда и другие люди, которых он считал за честь называть друзьями, кто по праву именовался другом альвов! И сегодня он будет сражаться с теми, кто пришел его погубить, и за тех людей, которых некогда знал!

Хранитель озера спустился с пьедестала, на котором был расположен его трон. Он вспомнил, как много лет назад пришла к нему на берег озера маленькая рыжеволосая девочка - королева "детей богини Дану", Игрэйна, в сопровождении других людей и оборотней.

***

На цветущем лугу возле озера стояли шатры с гербами Арвернии и Арморики. На одном из них, окрашенном в армориканскую клановую клетку, развевалось королевское знамя. Хотя "дети богини Дану" уже давно были покорены арвернами и считались вассальным народом, почтение к исконному королевскому роду еще сохранилось у них. Даже когда от этого рода осталась в живых лишь две девочки, одной из которых - которой и достался трон, - исполнилось всего десять лет.

Она вышла из королевского шатра, приветливо кивнул стоявшим на страже воинам, - юная королева Игрэйна, рыжеволосая, с молочно-белой кожей, усыпанной веснушками, с яркими изумрудными глазами бисклавре. Ее пышные волосы удерживали костяные резные гребни. На ней было надето траурное платье, хоть и изящно сшитое, как подобало носить королеве.

Год назад умер старший брат Игрэйны, король Арморики. И она осталась единственной наследницей. Кроме нее, от королевского рода остались лишь ее старшая кузина Дарерка, что была нареченной невестой покойного короля, но они не успели пожениться. Обеих девушек взял под опеку король Арвернии, и ныне юная королева ехала принести вассальную присягу потомку завоевателей. Ее кузину сосватали за родственника арвернского короля, принца Сигиберта. Сам он нынче был здесь, сопровождая королеву-девочку в Кенабум, к королевскому престолу.

Конечно, от имени юной королевы Арморикой пока правил регент, граф Кемперрийский. Однако сопровождавшие Игрэйну замечали, что она держится с недетским мужеством. Уже сейчас она просила своих опекунов, чтобы ее учили всему, что обязана знать правительница.

У входа в шатер юную королеву встретил мальчик примерно на год старше нее, в одеяниях клана графов Кемперрийских. Это был внук регента, Риваллон. Около него кружил прирученный вороненок, уже выучившийся летать, но еще не доросший до взрослой птицы.

Увидев королеву, мальчик хотел было улыбнуться, но тут же принял церемонный вид, как его учили, и поклонился ей, согласно придворному обычаю. Девочке, казалось, тоже хотелось что-то ему сказать, но она ограничилась кивком, однако жестом велела Риваллону следовать за ней. Он послушно направился с ней к озеру, и ручной вороненок полетел следом.

Возле последнего из шатров, что стоял ближе к озеру, их встретила вторая пара, старше годами. Сигиберт - в то время еще молодой, безбородый принц, темноволосый, как все в его роду, вместе со своей невестой Дареркой, кузиной королевы. Та еще носила траур по своему кузену и жениху, но держалась, как подобало представительнице королевской семьи.

Дарерка приветствовала свою кузину-королеву изящным реверансом. Принц Сигиберт же, поклонившись, приветствовал ее, тоже как настоящую королеву, а не как дитя, на которое из прихоти старших возложена корона:

- Доброго дня тебе, государыня, пусть будет на сердце твоем всегда ясно, как в это чудесное утро! Разрешишь ли сопровождать тебя?

- Я собираюсь пойти к озеру, посмотреть, как мой вассал, барон Номиноэ Озерный, приносит дары Хранителю озера от имени "детей богини Дану". И сама передам ему дар.

Сигиберт немного удивился, но, переглянувшись с Дареркой, понял, что речь идет об обычае, который свят для их народа.

- Если ты позволишь, государыня, мы можем сопровождать тебя к озеру? - спросил он.

Игрэйна задержала на нем серьезный взор: не смеется он над ней арвернский принц? Не над ней - над Хранителями, которых чтит ее народ! Наконец, убедившись, милостиво кивнула:

- Можете. Пойдемте, уже пора!

Они пришли на берег озера. Там их поджидал, задумчиво глядя на светлую озерную гладь, Номиноэ Озерный - в то время тоже молодой, черноволосый, с такими же ясными синими глазами, как воды озера в солнечный день. В руках он держал маленькое зеркало из венетийского стекла. Увидев юную королеву, поклонился ей с еще более почтительным видом, чем остальные.

- Положи в воду свой дар, государыня, и загадай про себя, что для тебя важнее всего. Вслух можно не проговаривать. И помни: Хранитель озера, конечно, могуществен, но ты и сама - Хранительница для своей земли.

Игрэйна поняла, о чем говорит Номиноэ. Здесь только они двое были Хранителями - бисклаврэ. Риваллон и Дарерка - люди, хоть и сохранившие зов крови от предков-альвов (потому-то Риваллон и разговаривал с воронами). Ну а в семье Сигиберта вообще-то почти не пересекались с Другими Народами, однако, принцу можно было доверять.

Игрэйна положила в воду один из гребней рыбьего зуба, что украсил для нее узором покойный старший брат. Риваллон - перо от своего ворона. Важна была не стоимость дара, а его значение для подарившего. Для него ворон, без сомнения, значил очень много.

Дарерка, подумав, опустила в воду кулон с рубином, подарок умершего жениха. Хотелось ли ей таким образом разорвать связь с прошлым, чтобы не оглядываться назад?

- Таких камней, верно, еще не видел Хранитель озера. Пусть и у него теперь будет кусочек живого огня, что не погаснет в воде!

Сигиберт, поразмыслив, отцепил от своего плаща застежку с изображением Мирового Древа. А уж какие пожелания загадали про себя путешественники - то ведомо было им одним, да еще Хранителю Озера Кельпи.

Хотя день был безветренный, откуда-то издалека нахлынула волна и унесла все дары. А в следующий миг рядом с ними на берегу стоял Морган, озерный хозяин. Он и тогда выглядел юношей, хотя по человеческим меркам жил на свете уже несколько веков. Да и теперь на вид почти не изменился, в то время как его друзья-люди давно дряхлые старики, чудом дожившие до своих лет. Только в то время, до гибели своей первой подруги, речной ундины, он был веселым, не то что сейчас. И встретил с улыбкой гостей, что выразили ему такое почтение.

Номиноэ, раньше нередко путешествовавший по этой дороге, и раньше знал Моргана, и теперь взялся представить новых знакомых.

- Государыня, - кивнул он Игрэйне, с любопытством взиравшей на юношу с зелеными волосами. - Это Морган, Хранитель Озера Кельпи! Морган, а это - королева Игрэйна Армориканская. Ее кузина Дарерка. А это родич короля Арвернии, принц Сигиберт. И Риваллон, внук графа Кемперрийского. Он умеет заклинать воронов!

Юная королева приветствовала кельпи изящным книксеном, как будто стояла перед самим королем арвернским, встречи с которым ждала и боялась про себя.

- Приветствую тебя, Хранитель!

- И я тебя приветствую, королева "детей богини Дану", - весело отозвался Морган. Он, конечно, сразу понял, что девочка еще и бисклаврэ, но разумно не стал об этом упоминать при посторонних. - Я слышал о тебе от Номиноэ. И знал твоих ныне покойных родителей. Они тоже нередко останавливались возле моего озера. Рад видеть и спутников твоих! Не тревожься о своей поездке, юная королева: ты в силах победить всех! И ваши дары, друзья альвов, не пропадут напрасно!

В изумрудных глазах Игрэйны, сквозь несвойственную ее возрасту умудренность, мелькнуло озорство беспокойной и любопытной девочки. Ей, наверное, о многом хотелось бы расспросить. Но она серьезно кивнула:

- Благодарю тебя, Морган, за утешительные слова! Но, что бы ни ждало нас впереди, мы все равно поедем в Кенабум, потому что так надо.

Так довелось Моргану впервые увидеть Игрэйну, королеву "детей богини Дану". Уже тогда его поразило, с каким мужеством держалась эта девочка, на хрупкие плечи которой легло бремя власти над покоренным народом. Она воистину была Хранительницей, не только по крови оборотней, но и по силе своего духа.

Прежде, чем уйти обратно в озеро, он поклонился юной королеве:

- Я буду счастлив считать тебя своим другом, государыня, как раньше - твоих предков! И за тех, кто принес сегодня мне дары, буду просить богов, что сотворили нас всех. Пусть они хранят вас повсюду!

- И тебя! - послышались ему вслед четыре голоса. Но звонче всех, сквозь плеск воды, донесся голос девочки-королевы.

[Convollar]

Жаль мне Моргана. Он конечно, утопил невесту Тибо, но ещё вопрос - была бы счастлива Иветт с таким мужем, как этот воинственный недоумок? Морган дал ей то, чего она от Тибо никогда бы не получила.
А отступления в прошлое очень интересны, потомки "детей богини Дану" лучше людей понимали мир, в котором им довелось жить. 

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

Жаль мне Моргана. Он конечно, утопил невесту Тибо, но ещё вопрос - была бы счастлива Иветт с таким мужем, как этот воинственный недоумок? Морган дал ей то, чего она от Тибо никогда бы не получила.
А отступления в прошлое очень интересны, потомки "детей богини Дану" лучше людей понимали мир, в котором им довелось жить.

Как выясняется, Иветт в земной жизни все равно не прожила бы долго. Так что Морган для нее совершил чудо, сделав ее альвой.
Да, многое становится ясно. В частности - в кого Карломан пошел характером (и зелеными глазами, при внешности, типичной для королевского рода Арвернии).
"Дети богини Дану", как выясняется, прибыли на материк с берегов Полуденного моря, следовательно - они потомки Сварта, а не Иобата, как арверны и их соседи. А потомки Сварта усвоили по своей родине, что люди могут жить в согласии с землей и ее Хранителями - дивиями или альвами, и этот порядок принесли на новую родину.

Глава 28. Хранитель (окончание)
Сойдя с трона, Морган подошел к Иветт, что баюкала их сына. С грустью взглянул на ребенка, которому быть теперь Хранителем озера после него.

- Прощай, жена моя! Я обязан принять вызов, брошенный людьми. Прошу тебя, сбереги нашего сына! Вы с ним останетесь, к счастью, в безопасности. Я скрою этот грот, так что донарианцы, что жаждут моей крови, никогда его не найдут. Попроси бисклаврэ, пусть помогут тебе наставить сына в обязанностях Хранителя, как некогда я помогал им.

Иветт кивнула ему, не говоря ни слова, но в глазах ее блестели слезы. Слова здесь были неуместны. Ее молчаливое обещание говорило больше. Таким недолгим было их подводное счастье, и так скоро все должно закончиться! И ее сын вырастет сиротой, как довелось когда-то ей самой, в другой, земной жизни...

В чертоге вновь, набирая силу, раздалось эхо боевого клича донарианцев и проклятья Хранителю озера.

- Вперед, братья мои, во имя могучего Донара! Наше дело правое! Очистим Арвернию от коварных порождений холода и тьмы, что платят злом за милость жить на нашей земле!

Сильный хор мужских голосов в едином порыве отвечал ему:

- Смерть порождениям мрака! Кельпи ответит за все!

Лицо Моргана, застывшее каменной маской, сделалось еще суровее, бирюзовые глаза почернели от гнева, как воды озера в бурю. И, мгновенно откликаясь на состояние своего хозяина, воды озера взбаламутились, поднялась буря.

Никаких сомнений у Моргана не было. Он собирался выполнить свой долг, возложенный Небесами. Сняв с пальца знак своей власти Хранителя озера - кольцо, украшенное древними рунами и узором в виде водяной лилии, положил его в колыбель сына. Склонившись над сидевшей женой, поцеловал ее на прощание.

Затем он прошел через весь подводный чертог, туда, где на круглом каменном столе лежал деревянный поднос, а на нем покоился огромный костяной рог, украшенный жемчугом.

- Прародитель мой, великий Ллир, владыка всех вод, соленых и пресных! Сегодня наступит мой смертный час, так гордись же своим потомком и воспой его славную гибель! - произнес Морган, готовый встретить свою судьбу. Он - Хранитель, а это значит, что ради своих владений ему не жаль отдать жизнь. Некогда ему подала пример Игрэйна Армориканская...

***

Вновь было лето, и вновь арвернские и армориканские шатры стояли на берегу озера. Только миновало уже много лет после первой встречи Игрэйны с Морганом. Королева "детей богини Дану" нынче была молодой женщиной, счастливой супругой Риваллона, матерью маленькой Гвиневеры. При этом, молодую королеву глубоко почитали "дети богини Дану" и бисклаврэ, и в то же время она пользовалась уважением при арвернском дворе. Сам король Ангерран Завоеватель, что окончательно покорил Арморику, лишившись на той войне своего старшего сына, отца принца Сигиберта, считал Игрэйну своей названой внучкой. Она же много сделала, чтобы выхлопотать "детям богини Дану" равные с арвернами права, поскольку понимала, что сейчас худой мир лучше доброй ссоры.

Сейчас Игрэйна с семьей остановилась у озера по пути в Кенабум, поскольку король был болен и просил ее приехать. Заодно она хотела представить при арвернском дворе свою дочь, двухлетнюю Гвиневеру, чтобы ее признали законной наследницей. Без ложной скромности она могла признать, что все эти годы действовала, как подобало Хранительнице. Но сейчас происходило нечто новое, тревожившее Игрэйну, и она собиралась спросить совета у Моргана.

Дары Хранителю Озера были вручены еще накакуне, и сейчас Морган беседовал на берегу с Номиноэ Озерным. Разговор шел важный - об убийствах детей, что творились последнее время в Арвернии. Предполагали, что за них ответственен безумный оборотень, выродок.

- Он все время охотится на мальчиков пяти лет. Остальные - случайные жертвы и свидетели преступления. Такое ощущение, что он ищет кого-то. Королева очень просит тебя узнать, где он может скрываться, - произнес Номиноэ.

- Я догадываюсь, где он может объявиться в следующий раз. Но вижу, что тебя такая весть не обрадует? - заметил Морган.

Номиноэ и вправду сильно помрачнел.

- Я боюсь, что королева захочет найти этого выродка сама. И у меня предчувствие, что эта встреча принесет смерть им обоим, - вздохнул он.

Между тем, поблизости играли дети, не ведая никаких опасений. На парчовом покрывале, расстеленном на клеверном лугу, сидели старший сын Сигиберта и Дарерки, восьмилетний Теодеберт, и его ровесница, дочь Номиноэ, которую звали, как и ее мать, Ангарад. Они вдвоем развлекали двухлетнюю Гвиневеру, принцессу "детей богини Дану", улыбчивую малышку с такими же рыжими кудряшками, как у матери. Девочки были одеты в наряды "детей богини Дану", мальчик - по-арвернски. Старшие рассказывали малышке сказку, изображая разные голоса, так что Гвиневера заливалась смехом, как и сами они. Рядом с детьми сидел со строгим видом ручной ворон Риваллона, словно внимательный воспитатель.

Недалеко от них стояли принц Сигиберт и его жена Дарерка. Она давно освоилась с новыми обычаями, став женой арвернского принца, превратилась в настоящую придворную даму, и только в орнаментах на ее платье и украшениях сохранялось нечто от "детей богини Дану". Она беседовала с супругой Номиноэ, Ангарад Мудрой. Та приходилась старшей сестрой Риваллону. Стоя вполоборота, они краем глаза приглядывали за детьми, особенно за маленькой наследной принцессой.

Все ждали королеву и ее супруга. Но вот Игрэйна и Риваллон вышли из своего шатра, в торжественных одеяниях "детей богини Дану". Хотя они шли об руку, но Риваллон держался на шаг позади, показывая, что он - только первый подданный своей королевы. Все, кто встречал правящую чету - стража, слуги, попадавшиеся навстречу, - приветствовали их, учтиво кланяясь.

Вначале они направились к принцу Сигиберту и женщинам. После формального обмена приветствиями, Дарерка сказала царственной кузине:

- Сегодня чудесное утро, и день, кажется, будет не жаркий. Прикажешь готовиться в путь?

- Король ждет, он очень болен, - как бы между прочим напомнил Сигиберт.

- Да, я знаю. Но подождите немного. Мне надо кое с кем посоветоваться, - Игрэйна нахмурилась, направляясь, к стоявшим у кромки воды Моргану и Номиноэ.

Хранитель озера и Игрэйна встретились как старые знакомые, обменявшись приветственными кивками. Их встреча была бы, без сомнения, еще более радушной, если бы молодую королеву не тяготило, что один из ее сородичей-бисклаврэ стал выродком, убийцей детей. Она немедля вмешалась в разговор Номиноэ с Морганом.

- В действиях этого мерзавца заметен какой-то, пусть больной, извращенный, но все же смысл, он стремится к некоей цели. А раз так, то он способен отвечать за себя, и подлежит королевскому суду, - при этих словах Игрэйна прерывисто вздохнула. - Вот только очень трудно схватить любого бисклаврэ живым, чтобы доставить на суд! Ну так суд и возмездие сами его найдут! Морган, мне нужна твоя помощь. Где искать выродка-детоубийцу? Я знаю, тебе ведомо все, твои воды открывают все тайны...

Ее тонкая лесть сегодня не смутила Моргана, который знал, что хочет сделать королева. А Номиноэ заметно побледнел, улавливая еще неточное предчувствие будущего. Он еще верил, что можно его изменить, и попытался отговорить королеву от ее намерения.

- Ты хочешь сама выйти против выродка, государыня?! Одумайся! Пошли против него храбрых воинов-бисклаврэ, лучников с заговоренными стрелами! Затчем тебе рисковать жизнью? Ведь у тебя маленькая дочь!

Но Игрэйна уже все для себя решила. Вся ее тонкая, гибкая фигура озарилась внутренним светом, глаза вспыхнули как изумруды.

- Хранителю должно оберегать своих подопечных, даже такой высокой ценой, как собственная жизнь. Как я могу поручить другим то, на что не осмелюсь сама? Разве их жизни не равны моей? Ведь у других тоже есть дети, что могут остаться сиротами. Мою дочь воспитает Риваллон, - она взглянула на мужа, что, ничего не подозревая, беседовал поодаль с их спутниками. - А ты, Номиноэ, я надеюсь, поможешь ей вырасти настоящей бисклаврэ, достойной королевой своего народа!

Слова эти были произнесены так просто, с таким глубоким пониманием долга Хранителей, что Морган поразился, услышав их от совсем молодой женщины, даже по меркам краткоживущих людей. И решился (к добру ли, к худу ли), поведать ей то, что было ему известно.

- До меня дошло, что выродок собирается в усадьбу барона Верденнского, - произнес он. - У барона есть сын как раз подходящего возраста. Жена барона, кстати, происходит из рода арвернских волков-оборотней, лу-гару.

- Превосходно! Я знала баронессу и ее мужа при королевском дворе, и могу после визита в Кенабум приехать к ним в гости, не вызывая подозрений, - при этих словах в милой улыбке Игрэйны проступило нечто хищное, волчье.

И только Номиноэ Вещий ответ глаза, пристально глядя в воду. Он тогда уже понял, что Игрэйна сама приблизила жребий норн, как понял это и Морган.

Королева же улыбнулась на прощание Хранителю озера.

- Будь же другом моей дочери и наследнице, Гвиневере! - ее звонкий голос разлетелся эхом по лугу и водной глади, словно те были свидетелями ее просьбы. Риваллон с удивлением обернулся к жене, и остальные последовали его примеру. Тревога, словно тень большой тучи, накрыла их, но тут же все прошло.

Морган без слов поклонился королеве, давая обещание быть другом ее дочери. Побледневший Номиноэ молчал, едва сдерживая охватившую его дрожь. Риваллон подошел к супруге и, приобняв ее за плечи, с улыбкой повел к детям, что беззаботно веселились ясным солнечным днем. И вскоре все собрались вокруг, радуясь игре своих потомков.

***

То была последняя встреча Хранителя озера с Хранительницей Арморики. Через несколько недель после того Игрэйна погибла вместе с баронессой Верденнской, ценой своей жизни остановив выродка-детоубийцу. Последнего ребенка, на которого тот охотился, им удалось спасти. И тот вырос и, презрев зов крови, сделался губителем Других Народов, Ги Верденнским, что пролил крови больше, чем целая стая выродков. И теперь его мрачная тень вновь поднималась над миром альвов. Его последователи пришли к Озеру Кельпи, требуя крови его Хранителя. Он обязан был ответить на их вызов.

Морган взял лежавший на столе рог и громко протрубил, отвечая на вызов людей. Гулкое эхо отозвалось от сводов подводной пещеры, прокатилось по всему озеру, всколыхнуло волны, заставило их бушевать еще сильнее. Хранитель озера принял вызов донарианцев, собираясь биться не на жизнь, а на смерть.

Положив рог обратно, он в последний раз взглянул на Иветт, склонившуюся над колыбелью, успокаивая разбуженного ребенка. Но тут же отвернулся, преодолев слабость. Пример Игрэйны воодушевлял Моргана. "Хранителю должно оберегать своих подопечных даже такой высокой ценой, как собственная жизнь." Так сказала ему на прощание Игрэйна, незадолго до своей героической гибели. И этот девиз унаследовал ее внук, Карломан Кенабумский. В самом деле, характером он удался весь в бабушку, так что тех, кто помнил Игрэйну, порой охватывал суеверный страх. Потому-то он и встал под меч короля, оберегая мир в Арвернии.

- Хранителю должно оберегать... - произнес он, направляясь к воротам подводного чертога, украшенным замысловатым узором.

На берегу бушующего озера собрались Опоясанные Молотом, чтобы уничтожить Хранителя озера, точно ледяного великана в незапамятные времена. Для них он был злодеем, хотя виновен лишь в том, что ему полюбилась девушка, первой решившаяся сесть на спину к нему, принявшему облик водяного коня. Морган уже и не смел надеяться на счастье для себя - а оно пришло. Кроме того, он сразу почувствовал то, о чем еще никто не подозревал: в груди у девушки таился смертельный недуг, еще не успевший изменить ее внешность, но неискоренимый, так что она все равно не прожила бы долго. Однако люди не поверили бы ему, даже попытайся он объяснить. Значит, остается лишь принять решительный бой, заведомо неравный для него.

"Хранителю должно оберегать своих подопечных, даже такой высокой ценой, как собственная жизнь", - вновь повторил Морган, поднимаясь на гребне волны над озером.

Высокая величественная фигура Хранителя озера, в чешуйчатом сине-зеленом доспехе и таком же шлеме, украшенном жемчугом, появилась на берегу. Он так же гордо держал голову, как Игрэйна в своем последнем бою. Яростным взором он встретил Торвальда Серебролесского, что не попятился, завидев врага.

Мир был широк, и в нем хватало места всему: зеленой тверди земли и бурной воде, людям и альвам. Но для этих двоих в нем не было места, и оба это знали. Каждый из них защищал свои святыни и служил своей цели, как мог.

Взявшись за железный молоток-оберег на груди, Торвальд яростно воскликнул, желая разжечь боевой пыл в своих подданных и раздразнить противника:

- Вот и ты, порождение Имира, присвоившее себе озеро! Больше ты никого не утопишь в его водах! Земля и вода Арвернии принадлежат арвернам!

- А ты ничего не путаешь, жрец? Или вас так плохо учат в ваших храмах? - усмехнулся Морган. - Я ничего не присваивал у вас, арвернов! Мои предки были Хранителями озера задолго до того, как люди вообще появились в этой стране, тем более - до вашего вторжения. Вы сами пришли как бесчестные завоеватели и воры!

- Нам законы богов и людей отдали всю Арвернию! Вы же - на правах диких зверей, проклятая нечисть!

- Мое право - охранять свое озеро от тебя и твоей бешеной своры, что ты привел с собой! - ответил Морган, гордо глядя поверх голов донарианцев.

А те уже разъярились, выкрикивая против кельпи проклятья и потрясая заговоренным оружием. Однако пока не спешили начать бой без приказания жреца. Выучка в храме Донара была воинская: приказ старшего в братстве являлся законом для младших.

- Ты - убийца, и заплатишь жизнью за гибель несчастной девушки! Вот со мной пришли ее жених и брат, чтобы взыскать с тебя виру твоей кровью! - Торвальд указал на побледневших от ярости Тибо и Ренье Руфуса.

Морган скользнул по ним взглядом, особенно по младшему, что так походил лицом на Иветт.

- Я - убийца, а сколько убийц ты воспитал в храме? - усмехнулся он, вернувшись взором к жрецу.

Тот величественно выпрямился, потрясая в одной руке оберегом, в другой - заговоренным серебряным ножом.

- Те, кто истребляют порождения зла, - не убийцы, а очистители земли от скверны! Мы гордимся, убивая таких, как ты, враждебных богам!

- Ты лжешь, как и те, кто выучил тебя! Никогда мой род не враждовал с богами! - крикнул Морган.

Словесный поединок был не менее горяч, чем ратный. И Морган, и жрец припоминали самые неблаговидные поступки друг друга и их сородичей, обвиняли, стараясь задеть больнее, стервенея от ярости.

Тем временем вся масса озерных вод пришла в движение, поднятая гневом своего Хранителя. Волны грохотали, как морской прибой, размывая глинистые берега там, где они были выше, срывали и уносили целые пласты земли. Закручивались целые водовороты, водяные жители - рыбы прятались в донные ямы. Озеро было не узнать: оно превратилось в кипящий котел, хоть и без всякого ветра. Страшное, как в бурю, оно готовилось к смертельной битве, поддерживая своего Хранителя, передавало ему силу.

Яростный шум и грохот покрыл все звуки, поглотив взаимные оскорбления. Торвальду пришлось уже кричать, проклиная кельпи и весь род его. Последние слова его пропали втуне, унесенные разъяренной стихией. Да и нечего было противникам больше сказать друг другу. Распорю между людьми и Другими Народами в очередной раз должны были решить мечи. С самого начала обе стороны знали, что так будет, и преисполнились теперь боевого задора. Решающий миг настал.

[Convollar]

Душевно поговорили, ничего не скажешь! И всё-таки я на стороне Моргана, что с меня возьмёшь. Природные духи Хранители этих мест, озёр, лесов, зверей. Люди редко пытаются их понять, так бывает, но побеждают те, кто покоряет природу силой, проще говоря, насилует. Мы тоже живём среди этой покорённой природы, и нам уже не хватает кислорода.