Печать

[Menectrel]

"Это был второй по старшинству сын Карломана и Альпаиды, Тристан"   -  Тристан на манер Авернов, но Дунстан по традиции Арморики. Аналогично Женевьева\Гвиневера.

[Карса]

Оч-ч-ч-чаровательно. Кругом заговоры, подлости и предательства во имя благих целей. И все радеют о благе соотечественников. Остаётся надеяться, что найдёт-таки коса на камень.  Заговорщики в Арморике, надеюсь, получат по заслугам в ближайшее время. А вот удастся ли остановить священный поход против альвов... Опасаюсь, что Фредегонда может и не успеть.

[Convollar]

бывшего "верховного дознавателя"

"Я простой бывший Великий Инквизитор" (с. АБС, Понедельник).
Когда я читала этот дивный разговор между Торвальдом и Ги Верденнским, мне очень хотелось, чтобы изваяние Донара уронило молоток на их пустые головы.

[katarsis]

Как же дружно, практически рука об руку, армориканские борцы с тиранией и арвернские борцы с нечистью приближают кровавый хаос. А ведь как бы оскорбились и те, и другие, если бы услышали, что между ними есть что-то общее. Особенно армориканские свободолюбцы оскорбились бы, хотя они даже хуже.

[Артанис]

Эрэа Menectrel, благодарю за уточнение, и за саму возможность продолжать наше произведение!
Эрэа Карса, эрэа Convollar, эрэа katarsis, благодарю, что продолжаете читать!

Оч-ч-ч-чаровательно. Кругом заговоры, подлости и предательства во имя благих целей. И все радеют о благе соотечественников. Остаётся надеяться, что найдёт-таки коса на камень.  Заговорщики в Арморике, надеюсь, получат по заслугам в ближайшее время. А вот удастся ли остановить священный поход против альвов... Опасаюсь, что Фредегонда может и не успеть.

Да-да, опять: "Порою люди, не желая зла, вершат настолько черные дела..."
Поглядим! По крайней мере, в мужестве и энергии тем, кто затевает столь сногсшибательные планы, не откажешь. Так что Фредегонде придется проявлять должные качества тоже.

бывшего "верховного дознавателя"

"Я простой бывший Великий Инквизитор" (с. АБС, Понедельник).
Когда я читала этот дивный разговор между Торвальдом и Ги Верденнским, мне очень хотелось, чтобы изваяние Донара уронило молоток на их пустые головы.

Мне тоже как-то эта цитатка вспоминалась.
Увы! Но боги редко настолько явно вмешиваются в дела людей. Все-таки людям желательно со своими проблемами справляться самим.

Как же дружно, практически рука об руку, армориканские борцы с тиранией и арвернские борцы с нечистью приближают кровавый хаос. А ведь как бы оскорбились и те, и другие, если бы услышали, что между ними есть что-то общее. Особенно армориканские свободолюбцы оскорбились бы, хотя они даже хуже.

Ага! Братья по разуму, и те, и другие. Трагические обстоятельства в обоих сторонах проявляют одинаковые склонности.  И те, и другие думают, что счастья можно добиться, только развязав большую драку. И впрямь, познакомить бы их не помешало. Желательно - где-нибудь на уединенном острове.

Глава 43. Достойный ученик (окончание)
В сопровождении Торвальда, барон Верденнский осмотрел все храмовые кузницы, арсеналы, где заговаривали и хранили оружие для битв с альвами, а также ристалище, где посвященные братья учились им владеть. Под руководством опытных жрецов-наставников, они отрабатывали навыки одиночного и совместного боя, учились сражаться и одновременно произносить заклинания, способные лишить врага силы.

Ги Верденнский одобрительно кивал, наблюдая за успехами "опоясанных молотом".Старик скупился на похвалу, но время от времени гордо улыбался, мысленно уже видя, как эти хорошо подготовленные воины Донара пойдут в бой против Других Народов.

- Я вижу, что вы хорошо чтите свой долг, избранники Метателя Молота! - признательно обратился он к Торвальду.

Тот польщенно улыбнулся.

- А сейчас прошу тебя, почтенный барон, заглянуть туда, где живут еще не посвященные в братство Донара воины.  Сейчас их у нас двадцать четыре человека. Но, я надеюсь, если братство станут уважать больше, то и новых братьев у нас прибавится! А заодно, ты можешь познакомиться с нашими новыми героями - Тибо и Ренье Руфусом.

Ги благосклонно кивнул, и жрец повел его к одному из корпусов жилых помещений, где жили будущие братья.

Близился полдень, и непосвященные собрались в общей комнате, ожидая сигнала гонга, чтобы идти к трапезе.

Когда жрец вместе с высоким гостем остановились в дверях, один из учеников как раз разглагольствовал во всеуслышание. Это был Тибо, в котором победа над хозяином озера еще сильнее разожгла воинственный пыл.

- Пусть Донар, Истребитель Нечисти, даст нам сил очистить землю от альвов! - он взмахнул руками, таким жестом, словно всаживал в кого-то копье. - Не может быть мира между людьми и нечистью! Гибель моей невесты Иветт, сестры Руфуса, - он показал на молчаливо сидевшего на скамейке рыжеволосого юношу, - доказывает это как нельзя лучше. Проклятый кельпи напал на нее ни за что, просто чтобы убить! Так отродья Имира хотели бы поступить со всеми нами, если бы им хватило сил! Так что же - мы подставим им головы, как бараны на бойне? Или будем биться за человеческий род? Не знаю, как вы, а я готов положить все силы, чтобы истребить всю это волшебную дрянь! - произнес Тибо, подражая интонациям Торвальда.

Прочие будущие братья слушали говорившего с разными чувствами. Одних воодушевляла исполненная ярости речь Тибо; они тут же представляли себе будущие подвиги, что совершат под знаком молота Донара. Но другие, более сдержанные, помалкивали. Хоть они и пришли по разным причинам в воинское братство, но не всех так уж радовали перспективы сражений с альвами, которых трудно будет убить.

Ренье Руфус сидел молча, опустив голову. Вместе с Тибо он принял участие в уничтожении кельпи, отомстил за свою сестру, но радости ему это не принесло. Упоение местью у него прошло, в отличие от Тибо, и юноша не знал, что ему делать дальше. Ненависть не служила для него основным мотивом.

Дружба с Тибо, продолжавшим носиться со своими воинственными замыслами, постепенно разладилась, а в братстве Донара он новых друзей не завел. Все полагали, что он тоскует о сестре, и предпочитали избегать неразговорчивого, вечно печального юношу.

Сам же Руфус сомневался, правильный ли выбор он сделал. Ему все чаще приходило в голову вернуться в бродячий балаган, к воспитавшему его господину Ренье. Пока еще он имел право покинуть воинское братство, поскольку не был еще опоясан молотом Донара, дал лишь временные обеты. Однако юноша колебался в принятии решения, и ни с кем не делился своими сомнениями.

В это время в комнату будущих братьев и вошел Торвальд вместе с Ги Верденнским. Перед ними почтительно поднялись на ноги будущие посвященные.

- Да примет вас великий Донар под защиту своего благодетельного молота! - приветствовал их жрец, и указал на своего спутника: - Перед вами барон Верденнский, имеющие огромные заслуги в освобождении Арвернии от зловредных альвов!

Ученики донарианцев изумленно взглянули на старика. Они много слышали о бароне, что при Хильдеберте Строителе возглавлял борьбу с альвами. Для молодого поколения донарианцев имя Ги Верденнского было живой легендой.

Старик многозначительно улыбнулся, приветствуя будущих бойцов. Мысленно он уже видел их под знаменем молота Донара, участниками Священного Похода против Других Народов.

- У вас великая цель, братья мои, избранники Донара! Да хватит вам сил всегда бороться за мир для людей!

Тибо, который воодушевленно шагнул вперед, узнав, кто пришел к ним, поклонился старику.

- Приказывай, господин! А мы будем рады биться с нелюдями не на жизнь, а на смерть. Пусть вслед за кельпи придет черед и всех прочих альвов!

Показав рукой на молодого человека, Торвальд пояснил барону:

- Это Тибо, о котором я говорил тебе. Жених погибшей девы, что отомстил за нее. На него я возлагаю большие надежды.

- Благодарю тебя, наставник, и постараюсь оправдать твое доверие! - произнес Тибо, глядя с яростной благодарностью то на Торвальда, то на барона.

Последний одобрительно кивнул молодому человеку.

- Твой наставник поведал мне о твоих заслугах, брат Тибо! Я рад видеть тебя исполненным решимости. Пусть все будущие братья берут с тебя пример и стремятся скорее опоясаться молотом Донара! Ибо совсем скоро, вероятно, придет время нас выступить в Священный Поход против альвов.

- Мы исполним свой долг! - двадцать четыре будущих посвященных разом вскинули руки в воинском приветствии.

И в это время внутри храма прозвенел гонг, созывающий братьев на обед. Ученики запереглядывались, не решаясь обратиться к наставнику. Но тот все понял и сам.

- Ступайте в трапезную: воинам Донара нужна сила!

Будущие посвященные, поклонившись, ушли прочь, оставив Ги и Торвальда одних. Те переглянулись.

- Готовь учеников лучше, Торвальд! Надеюсь, что скоро их у тебя прибавится, - произнес барон.

- Мы сделаем все, что в наших силах! А как тебе этот Тибо? - поинтересовался жрец.

К его удивлению, барон, только что хваливший молодого человека, сурово нахмурился.

- Он - фанатик, за таким нужен глаз да глаз. Такие, как он, и родного брата не пощадят, если сочтут, что тот мешает их великим целям... Но в Священном Походе нам понадобятся в том числе и такие люди. Они исполнят свой долг, не требуя награды и не щадя себя, их пример вдохновит остальных... Ну а затем, если каким-то чудом переживут свое предназначение, будет видно, что с такими делать. Но я надеюсь, что Донар вовремя заберет своего верного слугу в Вальхаллу!

Торвальд с восхищенным изумлением взглянул на барона.

- Ты, в своей мудрости, умеешь найти достойное предназначение для каждого, используя таким, каков тот есть! Я вижу, мне предстоит еще многому у тебя научиться!

Ги Верденнский скромно улыбнулся жрецу.

А между тем, Тибо, идя в трапезную вместе с молчаливым Руфусом, не подозревал, какой разговор о нем состоялся у старших. Он гордился встречей со знаменитым бароном Верденнским. Тот сам отличил его среди собратьев и обещал ему новый Священный Поход против альвов, о чем и мечтал для себя Тибо! И сейчас молодой человек мысленно обещал себе еще лучше готовиться и отрабатывать боевые навыки, осваивать защитные практики, какими владели жрецы Донара. По сражению с кельпи он понял, насколько могущественны альвы. Но это не обескуражило молодого человека: ведь он знал, что, с помощью богов, люди много раз побеждали самых жестоких потомков Имира. И он всей душой стремился к тому, чтобы стать достойным учеником барона Верденнского и Торвальда из Серебряного Леса.



Глава 44. Второй сын (начало)
А тем временем, в священной дубраве близ Чаор-на-Ри, второй сын Карломана - Дунстан, или Тристан, на арвернский лад, стоял перед восемью заговорщиками. Он глядел исполненным ледяной ярости взором на друида, что так и замер неподвижно с обсидиановым кинжалом в руках, обвитым омелой.

А волчонок, связанный на жертвеннике, теперь обрадовался, чувствуя, что спасен. Помощь все-таки пришла! Теперь великие родичи освободят его и покарают нечестивых людей! А где-то рядом и его родная стая. Волчонок слышал то, чего еще не замечали люди. Но вскоре и они расслышали пронзительный волчий вой на опушке леса. Волчица и ее стая пришли за детенышем!

Заговорщики отступили еще на несколько шагов, по-прежнему пятясь. Против двоих бисклавре и целой стаи волков им, да еще безоружным, надеяться было не на что. Лучше даже не пытаться сопротивляться. На лице Домналла, родича герцога Гворемора, отразилась внутренняя борьба, но, наконец, и он бросил свою ветку на землю.

Внимательно наблюдая за каждым из них, Дунстан обратился к заговорщикам тихим и вкрадчивым голосом. Однако в установившейся тишине его голос просто оглушал. В интонациях второго сына Карломана явственно слышался металл, а также первозданная сила самой земли.

- Сыновья Миля! - так Другие Народы называли людей. - Еще один шаг ваших нечестивых ног по этой священной для всех нас земле, и родители этого волчонка жестоко расквитаются с вами за попытку лишить его жизни!

В этот миг Дунстан говорил и действовал, как подобало настоящему Хранителю священной земли, отнюдь не от имени людей. Заговорщики замерли на месте, не двигаясь. Они не смели еще больше пробудить праведный гнев сына таниста Карломана, ради которого они собрались здесь.

Синеглазый волк-оборотень, стоявший рядом с Дунстаном, оскалился, подтверждая его слова.

Сидевший в своем укрытии мальчик Бран продолжал чувствовать, как воздух дрожит, точно в грозу. Он притаился, ни жив ни мертв, страшась представить, что будет теперь. Ворон, спустившийся на землю, ласкался к мальчику, как бы успокаивая, и тот гладил его голову, покрытую аспидно-черным оперением.

Никто из восьмерых заговорщиков не осмелился противостоять Дунстану. Даже сам друид, так и не посмевший шевельнуться. Он судорожно сглотнул, понимая: одно неосторожное движение - и он сам попадет на Авалон.

- Отступник! - бросил ему Дунстан, пылая ледяной яростью. - Так ты оберегаешь то, что твоим предкам передали мои прародители - бисклавре? Ты заплатил черной неблагодарностью тем, кто по воле Небес хранил этот край, когда еще венценосный Эохайд Техтмар только отплыл со своим свободолюбивым народом из Земли за Морем!

И тут же небо отозвалось на яростный призыв Дунстана. Тучи сгустились. Погожий летний день готов был вот-вот смениться бурей.

Вой волчьей стаи вновь донесся с опушки леса. Волки не вмешивались только потому, что рядом были их старшие собратья, которых они почитали так же, как богов.

Бран слышал упрек Дунстана, и сердце у него сжималось - не от страха, а от тоски: это же все правда, его наставник друид предал родную землю, нарушил мир между людьми и бисклавре! Видя теперь своим мысленным взором Дунстана и сопровождавшего его бисклавре, ученик друида восхитился: ведь они - настоящие Хранители этого мира, его живая суть! Бран надеялся, что сможет быть достойным доверия Хранителей, когда повзрослеет. Он гладил пернатого друга - ворона, смотрел, слушал и размышлял...

А голос второго сына Карломана, как и прежде, обращенный к друиду, обжигал слышавших его, будто раскаленный металл:

- Прислушайся - и ты не услышишь ничего, кроме своего лживого, но такого необузданно-яростного голоса, что внушает тебе переступить Закон богов и людей! Никто не мог надоумить тебя пролить кровь этого несчастного волчонка, призвать саму Морриган к смертному ложу моего отца, Коронованного Бисклавре!

Семеро заговорщиков стояли молча, мрачно потупившись, и глядели на троих - друида, оборотня и Дунстана. Собственно, они не находили, что можно сказать. Ведь это друид убедил каждого из них так кроваво повлиять на решение будущего Совета Кланов.

Конечно, все они были убежденными сторонниками восстания "детей богини Дану". Но до такого не додумался ни Кормак Суровый, пользовавшийся заслуженным уважением тех, кто выступал за меч; ни Киан, готовый воспламенять словом сердца сомневающихся; ни Домналл, который родством с герцогами Земли Всадников мог привлечь новых сторонников. Ни одному из них не пришло бы в голову с помощью колдовства добить и так уже находившегося при смерти человека, которого, к тому же, глубоко почитали, - для того, чтобы потребовать кровавую виру с тех, кто нанес ему смертельную рану, "забыв" о собственном роковом участии. На такие преступления, по мнению "детей богини Дану", способны были только презираемые ими арверны, а вообще говоря, им не доводилось слышать такого и о тех.

Однако друид уже оправился от изумления. Он понял, что либо завершит сейчас чернейший из ритуалов - и будь что будет; либо отправится на Авалон бесславно.

- Нет высшей чести, чем отдать свою жизнь ради освобождения родной земли и своего несчастного народа! - выкрикнул он скрежещущим голосом.

Стремительным, как никогда прежде, движением он занес нож над волчонком. Все заклятья произнесены, Морриган призвана, осталось только заколоть жертву. Карломан должен умереть! Тогда Арморика восстанет против арвернов и сбросит их власть, а Хранители, в конце концов, поддержат тех, кто всегда почитал их. Ведь смертельную рану нанес их Коронованному Бисклавре все-таки не он, друид, а бесчестный король Арвернии!

Множество мыслей промчалось в голове друида за долю секунды, в то время как рука опустила клинок быстрее молнии...

[Convollar]

Иветт повезло, можно сказать. Хоть недолго, но она была счастлива со своим келпи. А выйди девушка замуж за Тибо, очень скоро прокляла бы тот день, когда его встретила. А участь фанатика определил сам Ги

Ну а затем, если каким-то чудом переживут свое предназначение, будет видно, что с такими делать. Но я надеюсь, что Донар вовремя заберет своего верного слугу в Вальхаллу!

То самое, что сейчас называют "пушечное мясо".
Конечно, явление Дунстана скорее всего помешает совершить обряд, но друид уже поднял руку с кинжалом. Разорвать его, возможно, разорвут, но вот в спасении волчонка я не уверена.

[katarsis]

Ну, как так! На самом интересном месте! Ещё ж до вечера ждать! Видения, конечно, обнадёживают, но ведь и за волчонка тоже страшно! Да и насчёт видений. После того пророчества в начале книги, когда Эгинхарту предсказали долгую жизнь, а потом выяснилось, что это иносказательно, может и видения тоже надо как-то иносказательно понимать.
А друид, похоже, совсем поехал. Идея же была в том, чтобы убить и свалить на арвернов, а он при свидетелях лично убивает.

Ого! Тибо фанатик даже по меркам Ги Верденского! Это серьёзно.
Эх! А ведь наверняка братство Донара было когда-то нормальной организацией, борющейся именно что с нечистью, вроде Ужаса Кемперра, а не со всеми альвами подряд.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Иветт повезло, можно сказать. Хоть недолго, но она была счастлива со своим келпи. А выйди девушка замуж за Тибо, очень скоро прокляла бы тот день, когда его встретила. А участь фанатика определил сам Ги

Ну а затем, если каким-то чудом переживут свое предназначение, будет видно, что с такими делать. Но я надеюсь, что Донар вовремя заберет своего верного слугу в Вальхаллу!

То самое, что сейчас называют "пушечное мясо".
Конечно, явление Дунстана скорее всего помешает совершить обряд, но друид уже поднял руку с кинжалом. Разорвать его, возможно, разорвут, но вот в спасении волчонка я не уверена.

Теперь уже никто не скажет, какой бы могла быть их семейная жизнь. Можно с уверенностью ручаться только за то, что есть на свете, а не что могло бы быть.
Возможно, элитное пушечное мясо. Верящее в свое предназначение, и на многое способное.
Ага, мы специально остановились на самом интересном месте.

Ну, как так! На самом интересном месте! Ещё ж до вечера ждать! Видения, конечно, обнадёживают, но ведь и за волчонка тоже страшно! Да и насчёт видений. После того пророчества в начале книги, когда Эгинхарту предсказали долгую жизнь, а потом выяснилось, что это иносказательно, может и видения тоже надо как-то иносказательно понимать.
А друид, похоже, совсем поехал. Идея же была в том, чтобы убить и свалить на арвернов, а он при свидетелях лично убивает.

Ого! Тибо фанатик даже по меркам Ги Верденского! Это серьёзно.
Эх! А ведь наверняка братство Донара было когда-то нормальной организацией, борющейся именно что с нечистью, вроде Ужаса Кемперра, а не со всеми альвами подряд.

Авторам очень приятен такой интерес своих читателей!
Будем надеяться, что в отношении Карломана видения сбудутся прямо. И ему не придется закончить свою жизнь раньше времени от колдовства друида.
Ему уже терять нечего: на спасение он не надеется, а, если удастся завершить ритуал - так хоть не зазря.
Насчет братства Донара - вполне вероятно. И среди Других Народов тоже бывали и сугубо враждебные людям. Например, свирепые великаны фоморы или фир болг - родственники скандинавских йотунов. Против них воины, имеющие магическую защиту, точно лишними не были. Мой цикл о викингах тому доказательство. Но арверны, в отличие от "детей богини Дану", во всех альвах видят враждебных потомков Имира. Вот и ведут себя соответственно.

Глава 44. Второй сын (окончание)
Однако еще быстрее был спутник Дунстана, синеглазый волк. Он двигался настолько стремительно, что все только и успели различить два молниеносных движения - друида и оборотня. Тот прыгнул вперед, повалил друида наземь и поставил лапы ему на грудь, едва касаясь клыками бьющейся жилки на шее обезумевшего отступника. Тот замер, не смея дышать, ибо видел по человеческим глазам бисклавре, как сильно тому хочется вонзить клыки ему в горло.

А тем временем, второй сын Карломана развязал волчонка, взял его на руки и успокаивающе погладил. Тот с благодарностью облизал ему руки. Обращаясь к детенышу, Дунстан тепло проговорил:

- Когда подрастешь, я заберу тебя на Бро-Эохайд, будешь другом моим детям. Раз уж именно тебя выбрал для своих целей тот, кто должен был подавать другим пример благочестивым служением! - с этими словами он отпустил волчонка. - Беги, тебя ждут твои родители! Мы еще встретимся.

Волчонок коротко взвыл, затем подскочил на месте и помчался в кусты, в которых уже давно заметно было нетерпеливое шевеление. Только самый чуткий слух мог уловить приглушенное урчание, ибо волки способны издавать звуки за пределами человеческой слышимости. Затем в кустах раздался громкий волчий вой, после чего стая скрылась в лесу. Пусть их старшие родичи сами разберутся с отступниками!

Заговорщики были бледны и стояли, потупившись. До них стало доходить, в какое черное дело позволили себя втянуть друиду. Он был настолько красноречив, находил для каждого из них свои аргументы, дергал за ниточки, что вели прямо к их сердцам. И теперь ни Кормак Суровый, ни Киан, ни даже порывистый Домналл не решились сказать слова в свою защиту. Но при этом они все равно остались убежденными сторонниками меча, а не лиры.

Оглядев их ледяным взором, Дунстан приблизился к оборотню, что продолжал держать оцепеневшего от страха друида. Пасть синеглазого волка была открыта, и с клыков капала слюна прямо на шею отступнику.

И второй сын Карломана гневно обратился к поверженному друиду:

- Я не хочу пачкаться твоей черной кровью. Пусть тебя судит и решает твою судьбу совет друидов, но не думаю, чтобы ты ушел от справедливой кары! Мы, Хранители, не упустим тебя из виду, ибо ты преступил грань! Мы терпели, зная, что ты и другие люди тайно молитесь о смерти моего отца, наследника королевы. Но молиться - одно дело, а способствовать этому с помощью гнусного колдовства - совсем другое! Из-за твоего коварного действия не только Арвернии, но и Арморике теперь грозит праведный гнев моих собратьев, ши! - проговорил Дунстан грозно, голосом, исполненным ледяной ярости. - Твоя вина гораздо больше, чем моего венценосного кузена, короля Арвернии, что уродился непригодным для своего высокого звания! Ему простительно то, что он совершил на ристалище, ибо он ударил мечом моего отца по неведению, в безумном ослеплении. Ты же прекрасно сознавал, что делаешь! Знал, что творишь, выдавая за благо величайшее зло. И, более того, - ты знал, кем является мой отец, и что от его жизни или смерти зависит мир между людьми и ши! И все-таки ты вознамерился призвать грозную Морриган на его голову!..

Поваленный на землю, под клыками оборотня, друид видел над собой лишь яростно раскачивающиеся ветви, да перелетающих с дерева на дерево черных воронов, птиц Морриган.

Голос Дунстана был исполнен негодования, и, больше того - от него шла такая же сила, как в речи Гурмаэлона Неистового, когда он обвинял людей перед Риваллоном и Сигибертом. И вновь никто не посмел ответить зеленоглазому бисклавре. Да он и не ждал ничьих оправданий.

Исполненный гнева голос второго сына Карломана слышали заговорщики. Слышал друид, в лицо которому дышала сама смерть, скаля белые клыки у его горла. Слышал мальчик Бран, сидя в своем укрытии с единственным живым существом - черным вороном. Слышала волчья стая, убегавшая вглубь леса, добившись спасения детеныша. И слышала сама священная дубрава. Ветер все усиливался, могучие ветви раскачивались и скрипели на все голоса, словно разъяренное племя великанов бранилось на своем неведомом языке. Чутко все слышавший Бран не сомневался, что лишь присутствие Хранителей сдерживает духов священной дубравы от того, чтобы самим покарать отступников, что посмели осквернить ее чистоту.

Затем второй сын Карломана пристальным взором окинул заговорщиков. Те дрогнули, но не отвели глаза. Ибо, хотя горячая любовь к родине толкнула этих людей на беззаконие, честь у них еще осталась, да и в трусости их никто бы не смел обвинить.

С первого взгляда Дунстан понял их побуждения. Проговорил, сжав кулаки от ярости, не скрывая своего презрения, ибо многих из заговорщиков он знал, и не раз делил с ними трапезу.

- Если вы так отважны и так радеете о благе Арморики, отчего уж вам было не приехать в Дурокортер, отнятый у вейл, и не пробраться в покои моего отца, чтобы ударом кинжала совершить то же, что вы собирались сделать посредством колдовства?

Ни один из заговорщиков не нашел, что сказать в свое оправдание. И непреклонный Кормак Суровый, и сладкоречивый Киан Песнь Пшеницы, и родич герцогов Земли Всадников осмысливали свое участие в чуть было не совершившемся преступлении. Своим молчанием они признавали справедливость упрека второго сына таниста.

- Чем же то, на что вы не осмелились, было бы хуже того, на что вы решились, но не смогли завершить? - Дунстан не ожидал ответа, но по выражению лиц заговорщиков понял, что ему удалось их пронять. -  Глупцы! Верно, вы позабыли, что из зла невозможно сделать добра. Даже самая благая цель не оправдывает черных средств.

Никто, кроме Дунстана, не смел говорить здесь. У второго сына Карломана был вид судьи, посланного Небом, чтобы заглянуть в сердца виновных и вынести им неподкупно справедливый приговор. Взирая на заговорщиков, он с мрачным удовлетворением замечал, как их лица становятся красными от стыда. Но это было мрачное молчание, под стать грозовой черноте в священной роще. И пока еще никто не знал точно, как оно разрешится. Пощадит ли сын таниста Карломана тех, кто покушался на его отца, или нет?

Наконец, наблюдавший за всем Бран, напряженный, как струна на арфе, немного успокоился, почувствовав, как в священную рощу вошли другие люди и ши. Древние деревья расступились, пропуская их. Вороны, перелетая с ветки на ветку, указывали им путь к месту проведения ритуала.

Едва Дунстан закончил осыпать упреками разоблаченных заговорщиков, как на поляну из-за деревьев вышел виконт Морветен, брат королевы Гвиневеры, а с ним Гурмаэлон Неистовый. Первого из них сопровождали воины "детей богини Дану", безоружные, в честь уважения к священной дубраве, а за Гурмаэлоном следовали несколько оборотней, таких же ясноглазых, как он сам.

В напряженном молчании Дунстан обменялся кивками с пришедшими. Никто из них, казалось, не удивился тому, что застали здесь, словно были уже предупреждены. На лицах их отразилось глубочайшее отвращение к заговорщикам, но только не изумление.

Не прерывая молчания, Морветен резким жестом приказал своим воинам взять всех заговорщиков и увести. Ни один из тех не сопротивлялся. Даже сами шагнули ближе, как бы признавая, что их игра проиграна. Гордость отвечать за свои поступки они еще сохранили.

- Пусть королева Гвиневера судит вас! - произнес Морветен, про себя подумав, что его царственной сестре даже кстати разоблачение отступников, к счастью, произошедшее вовремя - в самый последний момент. Ведь эти восемь человек - наверняка не единственные среди армориканской знати, кто надеется на восстание. Но, когда станет известно, какой ценой добивались своей цели их единомышленники, многие среди "детей богини Дану" содрогнутся от ужаса и отвращения! И Гвиневере легче будет настоять на своем, потому что мало кто пожелает подражать цареубийцам.

Но под этой мыслью хладнокровного политика, конечно, и Морветен чувствовал ужас и омерзение, ибо ему не могло придти в голову, чтобы хоть кто-то из "детей богини Дану" мог поднять руку на Карломана, да еще при таких обстоятельствах!

Затем Морветен подошел к Дунствну. Рядом с ним уже стоял Гурмаэлон с парой ясноглазых воинов-оборотней в людском обличье.

Второй сын Карломана пристально взглянул на поверженного друида.

- Воистину, легко опутывать паутиной лжи тех, кто желает быть обманутым! - произнес он, сделав знак синеглазому волку-оборотню отступить.

Тот отпустил друида, но продолжал яростно скалиться. Между тем, жрец-заговорщик продолжал одной рукой судорожно сжимать кинжал, обвитый омелой, а другой принялся ощупывать шею, все еще не веря, что опасность миновала.

- Взять отступника! - человеческий голос Гурмаэлона Неистового, как никогда, напоминал волчий рык. Он с презрением взглянул на друида, что был ослеплен своими благими намерениями, и предал дело, которому обязался служить.

Двое оборотней со светящимися глазами жестко подняли друида на ноги. Выхватив у него кинжал с омелой, заломили ему руки за спину. Но друид, утвердившись на ногах и избавившись от немедленной угрозы волчьих клыков, мгновенно возвратил весь свой фанатизм и дар красноречия, с помощью которого столь многого добился.

- Я стремился освободить Арморику от власти арвернов! Я боролся за свободу "детей богини Дану"! Счастье для каждого верного сына своей родины - отдать за нее жизнь! Перед Хранителями нет моей вины! Пусть за все ответит презренный король Арвернии, проливший кровь таниста Карломана!

Но никто не слушал его отчаянных воплей. Быть может, так и следует вести себя с лжепророками, что толкают людей на преступления, выдавая зло за добро. Не появляйся толпы тех, кто готов верить их безумным обещаниям - и никто не смог бы вести людей к пропасти.

Проводив взорами уводимого воинами отступника, Морветен с Гурмаэлоном Неистовым выжидательно взглянули на второго сына таниста. Им показалось, будто лицо Дунстана высечено из камня. Он ничего не сказал, только молча сплюнул на траву. Затем сбросил хворост с каменного алтаря, на котором собирались сжечь принесенного в жертву волчонка. Запоздалый ужас и отвращение охватили его при мысли, как близка была смерть его отца. Именно сейчас, когда напряжение отступило, пришло полное осознание. Он почувствовал, что нельзя оставлять оскверненный камень в качестве алтаря. Выворотив из земли каменную глыбу, он попытался поднять ее на дыбы. Могучий Гурмаэлон тут же оказался рядом, и ухватил алтарь со своей стороны. Зарычал, словно перед ним были недавние заговорщики:

- Так будет с теми, кто обманом втягивает нас в войну с Арвернией, да еще смеет вредить наследнику королевы, доблестному танисту Карломану!

Могучая фигура оборотня-великана, казалось, еще выросла, синие глаза метали молнии. Если уж ему самому нельзя было отомстить арвернам за Карломана, то он никому другому не собирался позволить разжигать пламя войны, тем более - тем, кто хотел с помощью колдовства добить раненого таниста!

Гладко обтесанный каменный алтарь был тяжел, но двое оборотней смогли взгромоздить его на дыбы. Тот остался стоять, как новый менгир.

Наконец, когда в Дунстане утихла ярость, то он осознал, что происходит. Подняв голову, увидел Морветена, дядю своего отца. Тот молча стоял на опушке леса, поджидая своих спутников. Дунстану стало неловко, что родственник видел его ярость, хоть и имеющую веские причины.

- Почему ты здесь? - устало спросил Дунстан.

Сын Риваллона Сто Воронов хитро прищурил глаза.

- Я уж немолод, трудно ходить через лес наравне с легкими на ногу витязями. Решил подождать вас с Гурмаэлоном, а заодно - поблагодарить, что ты успел вовремя, чтобы помешать им. Отец меня послал сразу, как только к нему прилетел ворон, но, если бы не ты, мы бы опоздали. Могли бы тогда лишь покарать убийц, но не исправить ничего из содеянного ими, - голос Морветена беспомощно дрогнул.

Дунстан взял родича под руку, и тому показалось - это сам Карломан рядом с ним. Тут к ним присоединился и синеглазый волк, обезвредивший друида - это был Виомарк, младший сын Вароха. Оба молодых бисклавре были связаны такой же тесной дружбой, как и их отцы.

- Ни к чему теперь изводить себя мыслями о том, что могло быть! В том, что все произошло именно так, а не иначе, я вижу знак: боги по-прежнему с нами! - проговорил второй сын Карломана.

Брат королевы Гвиневеры глубоко втянул свежий лесной воздух.

- Ты прав, Дунстан! Пойдешь сейчас с нами в Чаор-на-Ри? Все родные уже давно не видели тебя...

- Немного позже, - ответил второй сын Карломана. - Я хочу сперва поговорить с Браном, учеником друидов. Ведь это он послал ворона с предупреждением к прадедушке Риваллону.

- Как же! - кивнул Морветен, пробираясь вместе с Дунстаном и Гурмаэлоном среди деревьев, которые теперь постепенно успокаивались. - Отец сразу сказал, что только у этого паренька такой же дар, как у него. И Груох хотела идти с нами, к своему другу. Насилу оставили ее дома - далеко ведь, да и опасно могло быть.

- Да, - Дунстан снова запоздало содрогнулся. - Зато этот Бран меня радует! Мальчику досталось испытание не по его возрасту, но он выдержал его с честью, не имея другой поддержки, кроме своего ворона. Именно такие люди, как он, примиряют мир ши с миром людей.

Впрочем, этих слов Бран, ученик друида в священной роще, уже не расслышал. Сосредоточение, необходимое для того, чтобы слышать на расстоянии голоса земли, исчерпало силы мальчика, и он в полузабытье лег на землю в своем шалаше, закрыв глаза и мелко дрожа от слабости. В ушах у мальчика шумело, в голове не осталось никаких мыслей. Он лишь чувствовал благодарность ворону, который, усевшись возле его головы, ласково терся о щеку мальчика, перебирал своим здоровенным клювом его волосы.

[Convollar]

Хорошо, что спасли Карломана от грязного колдовства, и волчонка от участи жертвы.
Однако, неизвестно, что решит Совет, пусть без омелы и ненужных жертв, сторонников войны немало. И их можно не убеждать сладкими речами о "благой цели", они и без того уверены в своей правоте.

- Воистину, легко опутывать паутиной лжи тех, кто желает быть обманутым!

Я сам обманываться рад. (с)

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar!

Хорошо, что спасли Карломана от грязного колдовства, и волчонка от участи жертвы.
Однако, неизвестно, что решит Совет, пусть без омелы и ненужных жертв, сторонников войны немало. И их можно не убеждать сладкими речами о "благой цели", они и без того уверены в своей правоте.

- Воистину, легко опутывать паутиной лжи тех, кто желает быть обманутым!

Я сам обманываться рад. (с)

Да уж! Вовремя успел Дунстан!
Надеюсь, что со временем и насчет Совета узнаем. Сторонников войны много, но после такого демарша, может быть, присмиреют? Впрочем, будет видно.
Они, конечно, рады были обманываться.

Глава 45. Доброе имя
Между тем, остатки бродячего балагана, поредевшие после гибели Иветт и ухода Тибо и Ренье Руфуса в братство Донара, все еще оставались в деревне близ Серебряного Леса. Артисты медлили снова пуститься в путь, жили пока на имевшиеся у них средства. После всех пережитых потрясений, горьких потерь, трудно было как ни в чем не бывало развлекать публику. А кроме того, господин Ренье с Зеленых Холмов еще надеялся вернуть своего племянника и юного воспитанника. Во всяком случае, он не мог уехать, не повидавшись с ними еще раз.

И вот, однажды, оставив Бернара и Капета чинить видавшую виды повозку, господин Ренье вместе с Гизелой поехали в святилище Донара, в один из тех дней, когда туда допускали гостей. Хозяин бродячего балагана был твердо настроен или образумить племянника, или рассориться с ним навсегда. Хотя насчет Тибо, по правде говоря, ни он, ни Гизела почти не надеялись. А вот Ренье Руфуса еще можно было попытаться убедить.

Теперь они стояли на площади перед храмом, немного позже того времени, когда Торвальд вместе с Ги Верденнским беседовал с будущими братьями. В храм Донара не допускали каждого желающего, и посетителям приходилось ждать, когда их близкие выйдут навстречу. Господин Ренье стоял, нахмурившись, и уже сомневался, что из их поездки что-нибудь выйдет. Гизела, стоявшая рядом, всем своим видом показывала, что поддерживает хозяина балагана.

По двору храма то и дело проходили "опоясанные молотом", жрецы и будущие воины, еще не прошедшие посвящения, - этих можно было узнать по одинаковым черным плащам без знаков отличий. Они пересекали площадь, направляясь куда-нибудь по важному делу или по поручению кого-то из стоявших выше. Большей частью, они молчали, ибо в братстве Донара не поощрялось многословие.

Наконец, на лестнице храма показались Тибо и Руфус, оба в ученических черных плащах. Они широко распахнули глаза, увидев господина Ренье с Гизелой. Но их дальнейшее поведение было противоположно. Руфус, едва сдержав радостный крик, поспешил вниз. Он безумно соскучился по Гизеле, что была вместо матери ему и сестре. Рад был видеть и хозяина балагана, своего тезку. Значит, люди, заменившие ему семью, не забыли о нем, можно хотя бы повидаться с ними еще раз!

В глубине души юноша успел пожалеть, что пошел вслед за Тибо в воинское братство. Теперь он понял, что это было временное помрачение от горя после гибели сестры и под влиянием пламенных речей Торвальда. Поразмыслив, юноша осознал, что не очень-то хочет посвящать жизнь истреблению альвов. Его жажда мести угасла после охоты на кельпи-убийцу.

В противоположность мальчику, Тибо нахмурился, не спеша подойти ближе, и недовольно сузил глаза. Опять дядя приехал уговаривать его вернуться в бродячий балаган! Со дня гибели несчастной Иветт, между ним и господином Ренье одни ссоры. Дядя не хотел, чтобы он шел в братство Донара. Как будто всю жизнь колесить по пыльным дорогам и кривляться на потеху публике - это лучшее на свете, о чем можно мечтать! Здесь, среди "опоясанных молотом", у него открывается прекрасная жизнь! Сам Торвальд и Ги Верденнский хвалят его и возлагают большие надежды! Теперь  молодой человек надеялся проявить себя в будущем Священном Походе. Лучше пусть и не предлагают ему вернуться!

И он остался стоять, скрестив руки на груди, давая понять, что решил свою судьбу. На искреннюю радость Руфуса он глядел с насмешкой.

А тот на миг забыл обо всем, когда Гизела, приемная мать, обняла его. А затем бросился в объятия и к хозяину бродячего балагана, а тот по-отцовски взъерошил мальчику волосы. Ни слова пока что не было произнесено, но Руфус почувствовал, будто он вернулся домой. Туда, где принимают таким, как есть, и не спросят, куда его занесло ненароком.

Гизела, взглянув на сложенные из дикого камня стены храма, спросила у подростка, зная его чуткость к окружающим условиям:

- Как тебе живется здесь, мой мальчик?

Юноша постарался скрыть тяжкий вздох, но старшие все-таки заметили:

- В воинском братстве суровые обычаи, и я еще стараюсь привыкнуть к ним... Зато Тибо уже завоевал уважение будущих братьев, и сам жрец Торвальд хвалит его. Ведь это Тибо нанес смертельный удар кельпи, погубившему мою сестру! А я... Честно говоря, - прошептал юноша, опустив голову, - теперь, когда первое воодушевление рассеялось, я уже сомневаюсь, подходит ли мне братство Донара...

В ответ господин Ренье участливо положил руку на плечо своему юному тезке.

- Если ты хочешь, мальчик, еще не поздно вернуться обратно! Мы ведь для того и приехали, чтобы повидаться с вами еще раз, и спросить, не пожелаете ли вернуться. Наша кибитка, хоть и на колесах, для вас навсегда останется родным домом.

В ответ Руфус прильнул к плечу приемной матери, что само по себе было красноречивее любых слов.

Тут и Тибо, наконец, подошел к воспитавшему его дяде. Тот сердечно приветствовал его:

- Здравствуй, Тибо, и пусть боги хранят тебя! Мы приехали повидаться с вами...

Ответное приветствие молодого человека было сухо и холодно. Он произнес, выставив руку, будто защищаясь:

- Пусть и вас тоже хранят боги! А мне могучий Донар, Истребитель Нечисти, указал свой путь, и я уже не сверну с него. Так что можешь не утруждаться, дядя, я не вернусь в балаган.

Господин Ренье с Зеленых Холмов и так уже понимал, что до племянника не достучаться, и что, скорее всего, это их последняя встреча. Совсем чужим сделался Тибо для воспитавшего его дяди! Но все же тот сделал последнюю попытку побороться за душу племянника.

- Да: и я, и Гизела хотели бы, чтобы ты вернулся в балаган. Лучше зарабатывать на хлеб, как мы, развлекая народ, и сохранить доброе имя, чем убивать ради славы, все равно - людей или альвов!

- Не все равно! - воскликнул молодой человек, уязвленный таким сравнением. - Люди - это люди! Альвы - наши природные враги! Если мы не истребим их, они нас уничтожат.

- И ты готов посвятить жизнь истреблению? Тогда ты однажды останешься совсем один, на обломках!

Молодой человек гордо вскинул голову, глядя на своего дядю так, словно тот ничего не понимал. Топнув ногой, он проговорил с чувством немыслимого превосходства:

- Я следую пути Донара, самого почитаемого из богов! Посвящу жизнь тому, чтобы альвы не могли убивать людей, как мою Иветт!

Глядя в горящие яростью глаза племянника, господин Ренье не решился высказать того, что увидел в них: у Тибо стали глаза не защитника мира людей, но убийцы, не ведающего сомнений. Нет, такой, как есть, он, конечно, не вернется! Жрецы, как видно, совсем заморочили ему голову.

- Прошу тебя: подумай еще как следует! Я говорю так, желая тебе добра...

- А я говорю тебе, дядя: наши пути разошлись! Я выбрал свою цель и своих соратников, и больше не нуждаюсь в твоих наставлениях!

Разговор родственников вновь превратился в ссору. Гизела приобняла за плечи Руфуса, которому было явно не по себе от подобной встречи. Он изумленно глядел то на господина Ренье, которого почитал так же, как память о рано умерших родителях, то на Тибо, который был ему старшим братом, но очень сильно изменился после гибели Иветт, и, к сожалению, в худшую сторону.

Между тем, лицо господина Ренье побагровело, исказилось гневом и скорбью, как уже давно не бывало у него, сильнее, чем после утопления Иветт.

- А ты помнишь, глупый щенок, что именно по вине донарианцев осиротел вскоре после рождения? Твой отец, мой брат, со своей женой, содержали наш балаган, ездили с представлениями во всей Арвернии и Арморике. Они были очень талантливы, и не раз выступали даже перед знатными вельможами. Один из них, барон Готье Вексенский, особенно охотно приглашал твоих родителей, щедро платил им и угощал за своим столом. Но на свою беду, барон нажил врага в лице одного из влиятельных братьев-донарианцев. Тот привлек все воинское братство, ибо они хотели завладеть имениями барона Вексенского. Против него воздвигли ложное обвинение: якобы он скрывал в своих владениях альвов, объявленных вне закона. И даже (как только повернулся язык у служителей богов!), будто бы барон Вексенский отдавал своих вилланов альвам для поношения и мучений! Твоего отца и беременную мать бросили в темницу, требуя от них лжесвидетельства против барона. Но ни подкуп, ни жестокие угрозы не заставили их предать своего благодетеля, запятнать собственное доброе имя! Они готовы были принять смерть, но не нарушить закон богов и людей! Впрочем, твою мать, только что родившую, вскоре выпустили из тюрьмы. Но и она, тоскуя по мужу, прожила всего три года после него. А твоего отца, моего бедного брата, донарианцы уморили в темнице, - господин Ренье на мгновение крепко зажмурил глаза.

Лицо Тибо сделалось суровым. Он знал историю своей семьи; дядя поведал ему все, как только он подрос достаточно, чтобы понимать. Но молодому человеку не приходило в голову сопоставить тех донарианцев с "опоясанными молотом", героями перед лицом богов, истребителями нечисти. Не стал он об этом размышлять и сейчас.

А его дядя продолжал с интонациями горечи о прошлом и укоризны племяннику:

- Вот так и получилось, что мне довелось взять тебя, сироту, на воспитание! Не знаю, как случилось, что донарианцы тогда проглядели меня, не потребовали лжесвидетельства против барона Готье Вексенского. К счастью, его не успели казнить, хотя жестоко пытали, и смертный приговор был отменен в последний момент. Но его дело стало одним из последних в мрачном засилье донарианцев. В ту же зиму умер король Хильдеберт Строитель, а сменивший его царственный брат переосмыслил его политику. Когда новый король узнал, с какими нарушениями был произведен суд над несчастным бароном, то лишил братство Донара лишних привилегий, а заодно отстранил от двора их покровителя, барона Ги Верденнского. Вот ради чего, Тибо, отдали жизнь твои родители! Погибнуть, чтобы подарить другим мир - великая честь для каждого. А ты не мира добиваешься, а смуты и крови!

Но Тибо, казалось, ничто не могло пронять. С несокрушимой уверенностью, приобретенной им после проповедей Торвальда, он произнес, упрямо вскинув голову:

- В гибели моих родителей виноваты одни лишь альвы! Они заколдовали их, принудили защищать на суде. У воинов братства Донара не было другого способа освободить их из-под власти нечисти. А барон Вексенский, ради которого они погибли, в самом деле привечал альвов... Так же, как и ты, дядюшка! - в этих словах Тибо слышалось нечто недоброе, даже угрожающее. - Мне не о чем больше говорить с тобой! Прощай!

С этими словами он кивнул своему родственнику и, стремительно развернувшись, поднялся по лестнице и ушел в жилое помещение, ни разу не оглянувшись.

Господин Ренье с Зеленых Холмов долго глядел страдальческими глазами вслед племяннику, который, как теперь стало ясно, был потерян навсегда. И, собираясь сюда, он почти не надеялся вернуть Тибо, но все равно, было больно видеть и слышать, что единственный близкий по крови человек потерян навсегда.

Он перевел взгляд на подростка, стоявшего рядом с Гизелой. Сейчас и этот уйдет навсегда... Ощущение, что он беспомощен, и не может ничего для них сделать, вызвало в нем ярость. Сжав зубы, хозяин бродячего балагана прорычал сквозь зубы?

- Щенок кусает руку, вскормившую его!.. Ну что ж, обойдемся с ним, как и он с нами! Отныне у меня больше нет племянника. Не желаю слышать даже его имени!

Более осторожная Гизела оглянулась, заметив прошедших поблизости двух "опоясанныж молотом".

- Лучше бы нам уйти поскорее. Неизвестно, как взглянут на нас здешние обитатели, - она со скрытой материнской нежностью взглянула на Руфуса, стоявшего рядом с ней. В последнее время юноша сильно вытянулся, и почти догнал женщину ростом, однако был еще по-мальчишески тощ и нескладен, как годовалый жеребенок. И Гизеле стало особенно горько отпускать приемного сына.

И вдруг тот, как в детстве, ткнулся лбом ей в плечо и тяжело вздохнул.

- Я бы хотел вернуться к вам... если вы меня примете, - запинаясь от смущения, проговорил он.

- О, мальчик мой! - воскликнула Гизела, крепко обняв его. - Для тебя в моем сердце и у моего очага всегда найдется свободное местечко!

И господин Ренье с Зеленых Холмов вновь взъерошил волосы своему юному тезке.

- Если ты твердо для себя решил, мы сегодня же постараемся освободить тебя из воинского братства, поскольку ты еще не дал окончательных обетов!

Юноша поспешно закивал, вновь думая о том, какое счастье, когда есть родные люди, которым небезразлична твоя судьба. И он, и Иветт никогда не чувствовали себя сиротами, путешествуя вместе с труппой господина Ренье.

И сам хозяин бродячего балагана, внешне лишь слегка улыбаясь в полуседую бороду, в глубине души радовался не меньше, чем женщина и мальчик. Все-таки боги послали ему приемного сына, которого он сможет освободить из рук донарианцев! Он не смог спасти брата, не смог остановить племянника, сделавшего свой выбор. Но этот мальчик уйдет с ним, чтобы разъезжать по просторам Арвернии, Арморики, Окситании и зарабатывать на жизнь честным трудом, веселя зрителей; он будет нести радость, а не смерть! И, если мальчик, носящий одно с ним имя, сделал такой выбор, значит, он всегда был ближе ему, чем родной племянник.

В конце-то концов, доброе имя честного человека тоже чего-то стоит в этом мире!

[Convollar]

Ну, что же, Тибо избрал свой путь, и, надо думать, натворит на этом пути немало, если его вовремя не прикончат.  Никогда не любила фанатизма ни в чём. Ни в вере, ни в любви, ни в восторге, ни в горести. Очень хочется, чтобы Руфусу удалось убраться из этого страшноватого Ордена, но всё в воле авторов.

[katarsis]

Ему уже терять нечего: на спасение он не надеется, а, если удастся завершить ритуал - так хоть не зазря.

Так всё равно ведь зазря. Кто же будет мстить арвернам за смерть Карломана, если есть свидетели, как Карломана добивает армориканский друид? Скорее уж, наоборот, от друидов отвернутся. Причём, до кучи, от всех.
Не знаю, что сделают с остальными заговорщиками, а друида точно надо казнить. Остальным, допустим, будет даже хуже, если их изгнать с позором. А друида если оставить жить, он продолжит мутить воду.
Так, Морветена с Гурмаэлоном прислал Риваллон, а Дунстана и Виомарка? Да, волчонок звал на помощь, но, чтобы успеть, они должны были рядом находиться. Или они, просто, случайно мимо проходили и услышали волчонка?

Хорошо, что Руфус решил покинуть братство. Нечего ему там делать, понятно уже. Не его это - убивать альвов за то, что родились альвами. Надеюсь, с уходом никаких препон не возникнет.
А каковы донарианцы (это я про историю с родителями Тибо)! Хотя, не удивительно: излишние привилегии до добра не доводят. А Хлодеберта я уважаю всё больше и больше.
И опять что-то в этом есть общее: как друид попался на подлости, но продолжает вещать, что это король Арвернии виноват, так и Тибо винит альвов в том, что совершили донарианцы.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Ну, что же, Тибо избрал свой путь, и, надо думать, натворит на этом пути немало, если его вовремя не прикончат.  Никогда не любила фанатизма ни в чём. Ни в вере, ни в любви, ни в восторге, ни в горести. Очень хочется, чтобы Руфусу удалось убраться из этого страшноватого Ордена, но всё в воле авторов.

Поживем - увидим, как сложится его судьба. Если напишем, конечно же.
Слишком превышать меру, конечно, опасно. Особенно в таком чувстве, как ненависть.
Да, насчет Руфуса тоже очень хочется, чтобы его жизнь сложилась лучше!

Ему уже терять нечего: на спасение он не надеется, а, если удастся завершить ритуал - так хоть не зазря.

Так всё равно ведь зазря. Кто же будет мстить арвернам за смерть Карломана, если есть свидетели, как Карломана добивает армориканский друид? Скорее уж, наоборот, от друидов отвернутся. Причём, до кучи, от всех.
Не знаю, что сделают с остальными заговорщиками, а друида точно надо казнить. Остальным, допустим, будет даже хуже, если их изгнать с позором. А друида если оставить жить, он продолжит мутить воду.
Так, Морветена с Гурмаэлоном прислал Риваллон, а Дунстана и Виомарка? Да, волчонок звал на помощь, но, чтобы успеть, они должны были рядом находиться. Или они, просто, случайно мимо проходили и услышали волчонка?

Не думаю, что "дети богини Дану" отвернутся от друидов. Все-таки, их духовная власть над людьми очень высока. А раньше и вовсе была выше королевской. Да и теперь, осудить его вправе только свои же собратья. Посмотрим, какое решение они вынесут!
Впрочем, у друида и не было времени как следует обдумать, что получится из его поступка.
Предполагаю, что Дунстан с Виомарком почувствовали, что происходит поблизости. Если Бран способен видеть и слышать на расстоянии, а ему только 12 лет, то насколько лучше должны быть развиты способности обученных оборотней! Ну, и в самом деле находились достаточно близко, чтобы добежать.

Хорошо, что Руфус решил покинуть братство. Нечего ему там делать, понятно уже. Не его это - убивать альвов за то, что родились альвами. Надеюсь, с уходом никаких препон не возникнет.
А каковы донарианцы (это я про историю с родителями Тибо)! Хотя, не удивительно: излишние привилегии до добра не доводят. А Хлодеберта я уважаю всё больше и больше.
И опять что-то в этом есть общее: как друид попался на подлости, но продолжает вещать, что это король Арвернии виноват, так и Тибо винит альвов в том, что совершили донарианцы.

Надеюсь, что его отпустят. Так-то, по обычаю, если он не успел принести последнего посвящения, имеет право покинуть братство. Правда, им, особенно теперь, нужны воины, но много ли проку с мальчишки, не особо горящего желанием сражаться? Впрочем, тут уж эрэа Менестрель решать.
Там же говорилось, что к их движению в свое время примкнуло и тех, кому выгодно было наживаться за чужой счет. Вот, и история тому в пример.
А у Тибо с друидом и вправду много общего. Если бы воспитаны были в одной вере, поладили бы.

Глава 46. По кромке
Когда в Чаор-на-Ри получили весть от юного ученика друида, Малый Совет королевы Гвиневеры только начал обсуждение важных вопросов. Хотя ворон передал Риваллону лишь несколько слов, тот из рассказа вещей птицы понял все, что происходит. И немедля послал в священную дубраву своего сына, виконта Морветена, с отрядом воинов, а заодно - Гурмаэлона Неистового с оборотнями; тот ни за что не остался бы в стороне.

И вот теперь Риваллон Сто Воронов стоял у распахнутого настежь окна, ожидая вестей. Сердце мужественного старца сжималось от страха за Карломана, от жизни или смерти которого ныне так много зависело. Что-то долго нет ворона, он уже должен был прилететь! Неужто его посланцы опоздали, и проклятые заговорщики успели совершить свой ритуал, призвали Морриган к смертному ложу его внука?! Увы, до священной дубравы неблизкий путь, могли и не успеть! Но как же тогда слова вещего Номиноэ, о том, что Карломан будет жить? Не мог же мудрец ошибиться? Или мог? Кто их знает, как следует понимать прорицания! И, если это случилось, если ничего больше не изменить - значит, им всем придется решить для себя, не только как дальше жить без Карломана, но и самое главное - какие действия предпринимать дальше.

У Риваллона вырвался вздох бессилия - нет ничего хуже, чем ожидать! Повернув голову, он взглянул на свою царственную дочь Гвиневеру, застывшую в своем кресле, с остекленевшим взором, которым она глядела в пустоту. Какой мукой терзалось ее материнское сердце, сумевшее пережить разлуку с умирающим сыном, теперь, когда ему угрожала еще более страшная опасность?! И от кого - от своих же соотечественников, "детей богини Дану", от ее собственного народа, увещевать который она приехала в Арморику! Ее отец сейчас понимал, что чувствует дочь, так сильно, как если бы сам ощущал то же. Будь Гвиневера сейчас рядом с сыном - верно, сумела бы и грозную Морриган не допустить к нему. Материнская любовь сильнее всего на свете, порой перед ней отступает даже смерть. Но королева покинула сына, потому что благополучие ее народа было ей еще дороже. А "дети богини Дану" отвечают ей такой черной неблагодарностью!

С глубоким сочувствием глядел Риваллон на дочь: на ее чеканный профиль, плотно сомкнутые губы... Большинство женщин на ее месте могли бы хоть слезами облегчить свое горе. Но Гвиневера и сейчас оставалась истинной правительницей, до конца держала себя в руках.

Рядом с ней сидел ее супруг, помрачневший Теодеберт, крепко сжимавший ее ледяные ладони. Это касание было единственным, чем он мог поддержать жену, сейчас, когда им всем приходилось только ждать. Тоскливым взором Теодеберт наблюдал за племянником жены, Жартилином Смелым, маршалом севера,  который неустанно расхаживал по залу, от одной стены до другой и обратно. Кроме них четверых, в зале сейчас никого не было.

Оглядев происходящее здесь, Риваллон подумал, что картина не менялась с того момента, как Малый Совет у королевы был бесцеремонно прерван вороньим карканьем.

Гвиневера устало закрыла глаза. Ее не покидало ощущение, что она ступает по кромке ненадежного весеннего льда, который трещит под ногами. Один неверный шаг - и случится несчастье.

Об этом же невольно думали и другие. Неизвестность давала великую силу отчаянию и страху. Каждому хоть иногда думалось: вдруг их посланцы не успели, вдруг друид-отступник успел завершить ритуал и послать Морриган к Карломану?.. Прислушиваясь к себе, Гвиневера утешалась мыслями, что почувствовала бы, если бы с ее сыном случилось худшее. Но она сейчас сомневалась в своих дарованиях и во всем на свете.

А Жартилин, неутомимо расхаживающий по залу, чтобы хоть как-то унять жгучую тревогу, вдруг остановился напротив кресла королевы, пораженный некоей мыслью. Потомок "детей богини Дану", кузен Карломана в нем боролся с маршалом севера, для которого важнее всего долг перед Арвернией.

- Я думаю, мы должны смотреть правде в глаза. Каков бы ни был исход - да сохранят боги моего кузена и всех нас! - я буду обязан доложить королю о покушении на майордома. Возможно, он сочтет необходимым ввести войска в Арморику. И тогда восстание, к какому стремятся эти безумцы, точно будет не избежать.

Риваллон резко обернулся к внуку, не веря, что он мог произнести такие слова. Гвиневера и Теодеберт подняли на него отчужденные, похолодевшие взгляды, как будто подозревали, что их родственника подменили.

- И ты согласишься, чтобы так произошло? - голос Гвиневеры стал звонким и печальным, словно клич смертельно раненого лебедя. - О да: король Арвернии, наверное, будет рад переложить свою вину на других, что окажутся последней причиной гибели моего сына! - последние слова она выговорила с трудом. - Такому-то королю ты хочешь доверить право решать судьбу нашего народа?! Быть может, предки Хильдеберта IV и были достойны осуществлять права верховных сюзеренов Арморики. Но да сохранят нас боги от тех разбирательств, что может учинить здесь король, ранивший моего сына! В своем безумии он может сравниться разве что с теми, кто задумал этот губительный обряд!

Помимо того, Гвиневера подумала и о Хранителях Арморики - бисклавре и других ши. Разговор с Варохом в Кенабуме и слухи о возобновлении преследования альвов не предвещали ничего хорошего. В Арморику, где ши все еще жили рядом с людьми, ни в коем случае нельзя было допускать таких людей, как вдруг выползший из тьмы Ги Верденнский. Иначе полномасштабную войну между людьми и Другими Народами можно считать предначертанной. А тогда вмешается и Совет Бетморры, во всей своей мощи и не разбирая средств.

Но своих тайных опасений королева не решилась открыть племяннику.

Тот и сам помрачнел, стоя перед своей царственной теткой. Он видел, что произошло на ристалище в Дурокортере, он был среди тех, кто нес раненого Карломана на носилках в замок и был обрызган его кровью. Понятно, что при этом Жартилин не очень-то мог положиться на арвернского короля. Однако вассальный долг требовал от него поведать обо всем, что требует высочайшего внимания. Никогда в жизни Жартилину Смелому не приходило в голову, что придется выбирать, кому сохранить верность: королю, которому обязан служить, или Арморике, с которой связан кровью и душой. Но такое время пришло. Как его кузен Карломан был вынужден заступить дорогу обезумевшему королю, так и Жартилин, маршал севера, вынужден будет, если все зайдет слишком далеко, поставить в известность арвернского короля. И он предупредил об этом, потому что называться Смелым - значит не только рубиться с врагом впереди своего отряда, но и говорить правду, когда это необходимо. Даже рискуя, что ближайшие родственники отвернутся от него, как от бесчестного предателя.

Стараясь и в тисках отчаяния оставаться справедливой, королева Гвиневера поняла, какие мысли обуревают ее родственника. С трудом разжав губы, она проговорила:

- Пока это возможно, я постараюсь решить дело сама, не прибегая к суду арвернского короля. Пусть заговорщиков приведут ко мне, и я, а также наместник Арморики, принц Сигиберт, обязуемся судить их по законам богов и людей. Лучше, если ты, Жартилин, поведаешь королю лишь о том, что заговорщиков постигло заслуженное наказание, и что остальные "дети богини Дану" непричастны к их злодеянию.

Маршал севера знал не хуже королевы, что многие люди в Арморике стремятся восстать против арвернской короны не меньше, чем те преступники, хоть и не заходят настолько далеко. И на грядущем Совете Кланов наверняка сторонники меча доставят много проблем. Но он не решился возразить своей царственной тетушке. Кивнул, молча поджав губы.

Воцарилось тяжелое молчание, так что все слышали собственное учащенное дыхание и биение своих сердец. Скорей бы уже ворон прилетел, сообщил все как есть! всех мучил один вопрос: успеют ли их посланцы сорвать ритуал? Выживет ли Карломан?

Чуть повернув голову к супруге, Теодеберт взглядом старался ободрить ее, продолжая согревать ее руки.

"Не мне призывать тебя быть сильной, моя Гвиневера: ты и так бестрепетно выносишь одно испытание за другим. Остается лишь удивляться, откуда берешь ты силы! Какой-то рок преследует нас: каждый раз, когда кажется, что хуже стать больше не может, обрушивается новое несчастье. Но постарайся не терять надежду, жена моя! Надежда - единственное, что нам остается, когда все в мире против нас, и отовсюду грозит опасность. Порой кажется, что для надежды нет никаких оснований, а все-таки она живет в нашем сердце, и иногда сбывается, когда становится хуже всего. Будем надеяться, моя Гвиневера, что твой брат и барон Гурмаэлон успеют вовремя! Карломан будет жить, а заговорщики получат по заслугам, и у арвернов не будет повода вмешиваться в жизнь Арморики. Хоть я и сам наполовину арверн, однако понимаю, как поймет и мой отец, что в нынешних обстоятельствах вторжение королевских войск принесло бы неисчислимые беды Арморике и "детям богини Дану". Мы постараемся этого не допустить, родная моя!"

Лишь одним взглядом Теодеберт осмелился на людях выразить свои мысли. Но Гвиневера взглянула на мужа и, отвечая на его взгляд и на прикосновение руки, глубоко вздохнула, как будто поняла, что он хотел сказать.

Время, казалось, остановилось. Четверо людей ожидали в напряженном молчании, обуреваемые настолько разными помыслами, но волнуясь все об одном. Гвиневере, Теодеберту, Жартилину это ожидание напомнило, как после трагедии на ристалище они точно так же сидели у дверей покоев раненого Карломана, пока им занимались лекари и жрецы-целители. Вновь речь шла о его жизни или смерти. И вновь им казалось, что они никогда не дождутся ответа, каков бы тот ни был. Даже худший из исходов - и то был бы легче, нежели неизвестность. Лишь впереди еще брезжила искорка надежды, без которой никакой путь был бы невозможен. Но время тянулось настолько медленно, что им казалось - прошли месяцы и годы, как отправились в путь их посланцы. На самом же деле, вероятно, минула, самое большее, пара часов - как раз чтобы можно было доехать на колесницах до опушки священной дубравы, а оттуда - до алтаря, где заговорщики собрались принести жертву.

Но вот послышался шум крыльев, и Риваллон едва успел посторониться - в окно влетел черный ворон. Хлопая тяжелыми крыльями, он опустился на подоконник и взглянул на старца, по-птичьи склонив голову.

- Ррразвязка! - хрипло каркнул ворон на человеческом языке. - Заговорр рраскрррыт! Жеррртвы нет!

То, что ощутили четверо, услышавшие эту весть, сравнимо только с чувствами зверя, попавшего в капкан, изнемогающего от боли и страха, когда стальные челюсти вдруг размыкаются, возвращая возможность свободно двигаться, дышать, жить. Дружный вздох четверых людей облетел зал, и они почувствовали себя освобожденными. Руки королевы Гвиневеры стали согреваться в руках Теодеберта. Жартилин, вновь расхаживающий по залу, остановился, выжидательно глядя на деда и его ворона.

Между тем, Риваллон побеседовал с крылатым гонцом, уже не принуждая его говорить по-человечески, и вскоре узнал все. Обернувшись к родным, проговорил обнадеженно:

- Дунстан вернулся. Он вместе с Виомарком перехватил заговорщиков в последний момент. Сейчас воины Морветена и Гурмаэлона ведут их сюда. Карломан спасен!

[Convollar]

Жартилин Смелый оказался в трудном положение - между молотом и наковальней. Сообщить о заговоре он всё равно обязан, а уж как это сообщение истолкуют при дворе, это другой вопрос. Да и без заговора повод  устроить Священный поход всегда бы нашли. А тут этот повод принесли на блюдечке с голубой каёмочкой. История с кельпи, и заговор - удался этот заговор или нет, для короля и Ги не суть важно. Важно, что он был.

[katarsis]

Бедная Гвиневера! Как будто мало ей волнений! И ладно бы, враги какие-нибудь вредительствовали. А то - свои, а такое творят, что не каждый враг решится.

Я вот тут задумалась. А что было бы, если бы Карломан успел выпить целебную воду, а ритуал бы провели? Колдовство бы всё равно подействовало? С одной стороны, Морриган - богиня смерти, вроде, всё равно должно подействовать. А с другой - страшновато как-то: получается, так любого можно убить на расстоянии. Не может же это быть так просто.