Печать

[katarsis]

Хорошее-то огонь показал, а вот плохое явно скрыл Даже Вароху умудрился показать победу над Ужасом Кемперра, но скрыть, что Карломан тоже погибнет.
А больше всех я рада за Альпаиду: уж после такого-то виденья ей станет намного легче ждать. А то совсем как неживая была.
Кстати, интересно. А привиделся ли Карломан кому-нибудь из тех, кто ничего не знал про целебную воду? Или тут есть ограничения?

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Ну, вот, основные персонажи увидели много интересного. Хорошо хоть жертвоприношение обошлось без мучительства животных, жрецы народ опытный. Но что там Карломан?

По крайней мере, на ближайшее время у них благоприятный прогноз.
Думаю, что у жрецов давным-давно отработано, как действовать при жертвоприношениях, тем более крупных и в перспективе опасных животных.
А Карломан, как он и сказал Вароху и Фредеонде, восстанавливается, копит жизненную силу, чтобы придти в себя. Рано еще.

Хорошее-то огонь показал, а вот плохое явно скрыл Даже Вароху умудрился показать победу над Ужасом Кемперра, но скрыть, что Карломан тоже погибнет.
А больше всех я рада за Альпаиду: уж после такого-то виденья ей станет намного легче ждать. А то совсем как неживая была.
Кстати, интересно. А привиделся ли Карломан кому-нибудь из тех, кто ничего не знал про целебную воду? Или тут есть ограничения?

Знамения способны быть двусмысленными. Или покажут не все, или позволят понимать их неправильно (вот Бересвинда уверена, что Арверния сохранит силу именно ее стараниями... ну-ну...)
А для Вароха огонь не совсем скрыл. Карломан в его видении растаял в воздухе. Что может намекать.
Да, Альпаиде это видение было необходимо! Да и всем родным Карломана тоже.
Он привиделся тем, кто думал о нем как о близком человеке, кому он нужен больше всего. И так получилось, что эти люди о его возвращении знали.

Глава 85. Благие знамения (продолжение)
Пламя на алтаре еще долго горело, трепеща и чадя, поглощая принесенные жертвы. Но, наконец, стало постепенно угасать, обратив в ушли большую часть своей пищи. И, когда корона пламени стала уже не такой высокой, король выразительно кивнул Верховному Жрецу, Альфгару.

Тот широким жестом протянул руки, приглашая короля и Ангеррана подойти ближе. Те приблизились к самому алтарю, чувствуя, как в лицо им дышит жаркое пламя. Альфгар обратился к ним, вежливо убеждая:

- Во имя богов Асгарда, я прошу вас на крови принесенных жертв заключить мир и не иметь впредь претензий друг к другу! Ты, благородный виконт Ангерран Кенабумский, учти, что государь Хильдеберт Арвернский не желал зла твоему доблестному отцу, своего любимому дяде. Кровь его пролилась без злого умысла. Следовательно, законы богов и людей позволяют тебе простить эту невольную вину. Ты же, государь, выплати достойную виру семье графа Кенабумского во искупление того, что нечаянно сотворил.

Хильдеберт и Ангерран стояли напротив друг друга возле самого бушующего пламени. Верховный Жрец смотрел на них, готовясь скрепить клятву. Ему не раз доводилось примирять таким образом противников, не доводя до кровной мести, хоть и не столь знатных людей. Однако обычай для всех может быть один. И Альфгар вполголоса стал произносить церемониальные фразы о примирении. Король повторял за ним, как полагалось просить о прощении:

- Я, король Арвернии Хильдеберт IV, утверждаю, что нанес смертельную рану своему дяде, благородному графу Карломану Кенабумскому, невольно, без всякого злого умысла, - лицо короля исказилось страданием. - Хотя я не в силах изменить того, что сделал, но я даю тебе и семье дяди, погибшего от моих рук, виру, достойную столь знаменитого мужа, чтобы заслужить ваше прощение!

Хильдеберт произносил эти слова с жестокой болью в душе, заново переживая страшные события. Он видел перед собой любимого дядю, мертвенно-бледного, окровавленного. Казалось, он с укоризной смотрел глазами своего старшего сына Ангеррана. И король обращался к нему с отчаянием, но и с надеждой. Если кузен сможет простить, легче будет и ему самому простить себя...

Ангерран видел по лицу и взгляду короля, что он говорит искренне, и действительно жестоко страдает от того, что совершил с его отцом. Что ж, сыну Карломана было гораздо легче простить его невольное преступление, чем могли ожидать непричастные люди. Ведь он знал, что есть надежда на спасение отца! Поэтому виконт проговорил с виду серьезно и сурово, но на самом деле с легким сердцем:

- Я, Ангерран Кенабумский, старший сын доблестного и мудрого графа Карломана Кенабумского, снимаю с тебя, государь Хильдеберт, вину за пролитие крови моего отца, ибо оно произошло вопреки твоей воле! От имени всей нашей семьи клянусь тебе перед священным пламенем на алтаре, что никто из нас впредь не будет винить тебя! Обещаю также от имени всей нашей семьи, что каждый из нас будет впредь так же честно и ревностно нести королевскую службу тебе и Арвернии!

Ангерран не испытывал сомнений, отказавшись от мести. Хотя тогда, на ристалище, сразу после трагедии, он готов был на все. Но теперь он не держал зла на короля.

Верховный Жрец, стоявший рядом с ними, сделал знак, и Хильдеберт с Ангерраном протянули друг другу руки над жарким пламенем алтаря.

- Мир, что скрепили боги, людям будет не нарушить! - пророкотал Альфгар, подтверждая клятву.

Король со своим кузеном, заключив договор, разошлись в стороны: Ангерран - к своей семье, а Хильдеберт - на место во главе собравшихся, рядом со своей супругой и матерью.

Все время, пока у алтаря происходил обряд примирения, Бересвинда Адуатукийская следила тяжелым, презрительным взором за своей невесткой. Она была уверена, что это Кримхильда отняла у нее любовь и внимание сына. Но кто надоумил ее так действовать, чтобы завоевать доверие Хильдеберта? Паучиха уверена была, что сама по себе нибелунгская девчонка не смогла бы вести себя столь умно, чтобы любой поступок только возвышал ее в глазах короля.

И взор королевы-матери обратился к семье Карломана, так и стоявшей обособленным сплоченным кругом. Она выделила среди них Альпаиду, стоявшую столь же прямо и неподвижно, как во дворце. Вот кто мог дать совет Кримхильде! Паучиха не сомневалась, что теперь родные Карломана будут помогать ее невестке в пику ей, Бересвинде. Без их поддержки молодая королева окажется бессильна. Значит, следует сперва лишить ее союзников, знающих и опытных в политике, и стремящихся отомстить за Карломана. Она была уверена, что его близкие не сложат оружие. Ангерран пообещал не мстить королю. Но на нее, королеву-мать, обещание не распространялось!..

Тогда Бересвинда стала осторожно пробираться вдоль рядов собравшихся, туда, где собрались близкие Карломана. Она решила, несмотря на то, что находится в святилище, повторить свой удар по Альпаиде. Происшествие во дворце, когда от нее отстранился Хродеберг, не стало уроком для королевы-матери. Она пообещала себе, что вечером пригласит маршала запада и постарается все ему объяснить: что принимаемые ей меры жестоки, однако необходимы для мира в Арвернии, что станет хуже, если его сестра, обезумев после смерти своего супруга, разожжет вражду при дворе... Словом, Бересвинда надеялась, что всегда сумеет оправдать себя. Если даже им с Хродебергом суждено расстаться, пусть это произойдет на ее условиях, а не из-за его бунта.

Дагоберт Старый Лис первым заметил направление взора и движение Паучихи, и сразу насторожился. Неужели ей еще мало того удара, что нанесла его дочери сегодня? Искоса понаблюдав за Бересвиндой, он убедился, что та, пожалуй, не постыдится нарушить покой священного места. Но старик не мог допустить, чтобы Паучиха второй раз ужалила его дочь. Он вместе с Хродебергом усадили ее на стоявшую у стены скамью. Сама Альпаида после видений в огне казалась опять безучастной и равнодушной ко всему. На самом же деле она вновь и вновь вызывала в памяти сладостное видение и старалась не расплескать силы, чтобы надеяться и верить в возвращение Карломана. Она даже не удивилась, почему рядом с ней на скамейку в место отца и брата присели Аделард и Матильда.

А Дагоберт тихим, осторожным шагом, оправдывая свое лисье прозвище, направился наперерез Бересвинде. Он готов был принять ее ядовитый удар на себя, но не допустить к своей дочери. Хродеберг, чуть помедлив, двинулся следом за отцом. Он не знал точно, что сможет сделать, но опасался несчастья, хоть и не знал, для кого именно.

В то время, как родственники короля Арвернии пытались разобраться в своих запутанных отношениях, не в силах их оставить даже за порогом святилища, Альбрехт Бёрнландский готовился исполнить свой долг перед короной Междугорья. Быть может, то, что он собирался проделать, используя один из алтарей в Храме Всех Богов для передачи важных сведений, тоже не так уж благочестиво, но это была не самая большая его вина, и, когда придет его час, он сумеет дать ответ богам.

Незаметно, делая вид, что его очень заинтересовала фреска в отдаленном приделе Хеймдалля, изображавшая, как Сияющий Ас охраняет границу Асгарда от потомков Имира, междугорец прокрался в то сторону. Хеймдаллю молились люди, прося уберечь от вражеских нашествий, но в этот раз его великий рог прозвучит над Арвернией, когда станет поздно, - об этом Альбрехт намерен был позаботиться. Уже сплетенное узелковое послание лежало у него за пазухой, готовясь быть отправленным на родину, королю Видукинду VII. Пусть он узнает поскорее, каким образом Арверния может уже скоро оказаться в его руках! Тайна узелкового письма, которой он обучился много лет назад у своих норландских родичей, теперь становилась благим знамением для Междугорья, как полагал посол.

Альбрехт двигался бесшумно и не заметно, как змея, и рассчитывал, что никто в толпе, обращенной глазами к алтарю, его не заметит. Но его движение не укрылось от Вароха, наблюдательного, как все оборотни. он украдкой переглянулся с Магнахаром. Маршал востока нахмурился и пожал плечами. Он волновался: получится ли сделать все, как они запланировали? Слишком многое могло пойти не так!

Варох кивнул и выразительно показал глазами в сторону их новых союзников - Дитриха Молоторукого и Гундахара Лося. Те также заметили, как Альбрехт Бёрнландский отделился от группы послов. Но до поры не трогались с места, а продолжали мирно беседовать.

- Не правда ли, сегодняшнее жертвоприношение прошло наилучшим образом? - вполголоса осведомился Дитрих у стоявшего рядом собеседника. - Уверен, что с такими знамениями ворота Вальхаллы откроются перед графом Кенабумским непременно!

- Попробовал бы кто усомниться, что боги сочтут его достойным! - приглушенно пробасил Лось. - Надеюсь, майордома Арвернии утешит, что его провожают достойно Почти Короля!

Беседуя так, оба чужеземных рыцаря не теряли из виду графа Бёрнландского, который вошел в придел Хеймдалля, чтобы оставить на алтаре среди приношений очередное узелковое послание. Его связные, что навестят храм после, возьмут плетеный браслет, чтобы отправить в Междугорье. Однако Альбрехт не подозревал, что его тайна, казавшаяся совершенно непостижимой, разгадана арвернами. Но для Вароха расшифровка междугорских посланий также была благим знамением, только уже не священным, а военным и политическим.

Строгие лики мраморных изваяний богов наблюдали за людьми с печалью. Ибо они видели в этот день, что даже в святилище перед Их лицом, люди не в силах унять своих жестоких страстей. Одни стремились к политическому первенству, другие и в эти минуты выясняли личные отношения.

Вот и сейчас Дагоберт, увидев идущую навстречу королеву-мать, решительно вышел к ней в сопровождении Хродеберга. Заступив ей дорогу, учтиво поклонился и проговорил елейным голосом, безупречно вежливо:

- Давай побеседуем здесь, государыня Бересвинда! Не советую тебе сейчас идти дальше! Ты можешь побеспокоить мою дочь, на которую и так обрушилось столько несчастий.

Королева-мать замерла, устремив пронзительный взгляд на старого коннетабля. Вот он и попытался дать ей отпор; она ожидала этой минуты, и страшно удивилась бы, если бы ничего не произошло. И Паучиха ответила с деланым сочувствием:

- Ну что ты, доблестный коннетабль: я глубоко чту скорбь благородной графини Кенабумской и всего вашего семейства! Ведь и я знаю, что значит терять близких... - она печально опустила глаза.

Дагоберт Старый Лис глядел на Паучиху и пытался понять: неужели она провоцирует его на оскорбление? Нет, он не опустится до ее уровня, не потревожит память ее мужа и старших сыновей, которые были и его близкими родственниками! Но ему тоже найдется что сказать ей.

- Это, увы, так, - проговорил коннетабль с очевидным сожалением. - Порой терять близких вынуждает смерть, а порой и жизнь. Вот я лишился младшего сына, когда он был еще мал, очень давно. Но моему старшему сыну сломала жизнь ты, государыня, накрепко привязав его к себе! Только теперь он разорвал твои паучьи путы. А теперь ты взяла в союзники моего второго сына, пообещав ему влияние и месть его собственной семье. Эти потери тяжким горем отзываются в моем сердце! По-настоящему со мной всегда была только дочь. Она, единственная из детей, подарила мне внуков. И свою дочь я так же готов охранять всеми силами, как ты - своего последнего сына, тем более что она принесла мне гораздо больше радости! - ехидно усмехнулся старик, намекая на недостатки в характере молодого короля. - Поэтому не советую даже тебе, государыня, ступать по лезвию бритвы! Я сумею рассчитаться, если ты причинишь зло моей дочери, ибо мне станет нечего терять! - коннетабль вновь поклонился, как бы подтверждая, что сказал все.

Бересвинда нахмурилась, принимая вызов. Что ж, этого следовало ждать от Дагоберта: он никогда не был трусом, ни на войне, ни в политике. Но королева-мать не особенно опасалась, полагая, что его отставка - решенное дело, а, утратив жезл коннетабля, старик ничего не сможет сделать. Но почему Хродеберг стоял рядом со своим отцом со столь же бесстрастным видом, как у Альпаиды несколькими часами назад, почему он не поднимал на нее глаз?! Неужели Дагоберт сказал правду, что его сын все-таки порвал связующие их узы любви? Если так - значит, Старый Лис сумел нанести ей удар не меньшей силы, чем она - ему и его близким! Это доброе знамение для него и его партии, но печальное - для нее, королевы-матери: власть и любовь одновременно не удержать в руках.

Между тем, придворные высшего ранга, стоявшие в храме поблизости от королевских родственников, встретили ответ Дагоберта королеве-матери одобрительно. Если они не смели шептаться между собой и кивать, выражая согласие, то, во всяком случае, мысленно многие поздравляли коннетабля, что разговаривал с королевой-матерью, как она заслужила.

Среди свидетелей сцены был и Жоффруа де Геклен, командир паладинов. Мысленно сравнивая эту сцену с недавними "соболезнованиями" королевы Бересвинды перед Альпаидой, Жоффруа всецело принимал сторону Дагоберта. Ведь его заставила бить по больному месту лишь тревога за дочь и забота об ее безопасности. Оправданий же королеве Бересвинде паладин не мог найти вовсе, хотя долг и присяга запрещали ему судить кого-либо из королевской семьи.

И не только Жоффруа - почти все свидетели этого разговора приняли сторону Дагоберта и его семьи. А сомневающиеся, что пока не могли определиться, какая из придворных партий сильнее, начали думать, что еще рано сбрасывать со счетов старого коннетабля. Его ответ королеве-матери прозвучал, как благое знамение для всех приверженцев его партии и тех, кто склонен был примкнуть к ним. Они поняли, что борьба еще отнюдь не закончена.

Но, пока в храме перед алтарем происходили все эти события, пламя на самом алтаре почти уже догорело, поглотив свою добычу. Однако оставшиеся угли не почернели, как им полагалось. Последняя яркая вспышка пламени озарила их ослепительным белым сиянием, и оно сохранилось, даже когда огонь начал спадать.

Такого за все годы своей службы не видел даже многоопытный Альфгар, Верховный Жрец. Он глядел на алтарь, не веря своим глазам, и размышлял, что сулит Арвернии это белое пламя. Хорошо, если оно станет благим знамением для страны и участников сегодняшнего жертвоприношения!

[Convollar]

Она была уверена, что это Кримхильда отняла у нее любовь и внимание сына.

От такой свекрови убежать бы куда-подальше, но сие невозможно.
Дагоберт высказался достаточно ясно, тем самым определив позицию семьи Карломана.Не против короля, но против королевы-матери. У Хродеберга хватило мужества и совести не поддерживать Бересвинду, практически он согласился с отцом.

Только теперь он разорвал твои паучьи путы.

Хродеберг не возразил и его молчание громче всяких слов.

[katarsis]

Паучиха действует на удивление топорно. Раньше она хотя бы обтяпывала свои делишки втихаря, а тут - при всём честном народе. И почти все, кто её слышал, прекрасно поняли, что это было никакое не сочувствие. При этом она не стесняется добивать Альпаиду на глазах у Хродеберга, а потом удивляется, что он её разлюбил. Один Хильдеберт ещё ушами хлопает, да и тот начал что-то подозревать. Либо Бересвинда резко поглупела, либо непонятно, каким образом она с таким подходом умудрялась так долго удерживать своё влияние. Думаю, если она срочно не направит все силы на то, чтобы исправить произведённое сегодня практически на всех негативное впечатление, то быстро потеряет всё.
И кстати, почему боги не могут дать по рукам тем, кто использует их храм не по назначению? Не обязательно же сразу убивать, можно, например, на недельку дара речи лишить некоторых любителей притворного сочувствия. А любителям использовать не по делу алтари тоже что-нибудь придумать. Просто для острастки. Пара-тройка наглядных примеров, и все всё поймут.

По поводу знамения. Оно, наверное, означает:"Вы, люди, дебилы. Мы не собираемся забирать в Вальхаллу живого!"

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Она была уверена, что это Кримхильда отняла у нее любовь и внимание сына.

От такой свекрови убежать бы куда-подальше, но сие невозможно.
Дагоберт высказался достаточно ясно, тем самым определив позицию семьи Карломана.Не против короля, но против королевы-матери. У Хродеберга хватило мужества и совести не поддерживать Бересвинду, практически он согласился с отцом.

Только теперь он разорвал твои паучьи путы.

Хродеберг не возразил и его молчание громче всяких слов.

А где убежать нельзя, там остается только сражаться и стоять насмерть.
Да, Дагоберт высказал намерения своей партии, но ведь Паучиха этого от него и ожидала, так что он отчасти даже усыпляет ее бдительность. Будь он сдержаннее, она бы опасалась еще больше.
Хродеберг стал разочаровываться еще после прочтения архива Карломана, а теперь Беерсвинда сама показала ему свое истинное лицо.

Паучиха действует на удивление топорно. Раньше она хотя бы обтяпывала свои делишки втихаря, а тут - при всём честном народе. И почти все, кто её слышал, прекрасно поняли, что это было никакое не сочувствие. При этом она не стесняется добивать Альпаиду на глазах у Хродеберга, а потом удивляется, что он её разлюбил. Один Хильдеберт ещё ушами хлопает, да и тот начал что-то подозревать. Либо Бересвинда резко поглупела, либо непонятно, каким образом она с таким подходом умудрялась так долго удерживать своё влияние. Думаю, если она срочно не направит все силы на то, чтобы исправить произведённое сегодня практически на всех негативное впечатление, то быстро потеряет всё.
И кстати, почему боги не могут дать по рукам тем, кто использует их храм не по назначению? Не обязательно же сразу убивать, можно, например, на недельку дара речи лишить некоторых любителей притворного сочувствия. А любителям использовать не по делу алтари тоже что-нибудь придумать. Просто для острастки. Пара-тройка наглядных примеров, и все всё поймут.

По поводу знамения. Оно, наверное, означает:"Вы, люди, дебилы. Мы не собираемся забирать в Вальхаллу живого!"

Паучиху беспокоит, что король стал отбиваться у нее от рук, она занервничала, и старается лишить Кримхильду всех союзников. Кроме того, раньше не было такой ожесточенной борьбы. А сейчас - либо она уберет Дагоберта и его родных, либо они ее.
Хильдеберт уже тоже задумался. И сделал свои выводы, правда, очень поспешные и не совсем справедливые.
Возможно, что Бересвинду сумеют отстранить от власти, к чему готовился еще Карломан.
Боги, вполне возможно, и вмешаются в планы тех, кто ведет себя в святилищах недостаточно благочестиво. Но Вы что-то ждете от них слишком топорного вмешательства, прямо как то, за что упрекаете Бересвинду. Напрямую они вмешиваются только в самых крайних случаях, имеющих мировое значение. А чаще всего проявляют свою волю через других людей. Если чьи-то планы не удастся осуществить, это ведь тоже вмешательство свыше.

Глава 85. Благие знамения (окончание)
Верховный Жрец подождал, пока пламя погаснет совсем, пожрав дары. И тогда он по наитию решил поглядеть на следы, оставшиеся от углей: может быть, они также поведают нечто необыкновенное?.. Он разглядел узоры, образовавшиеся на золе, и покачал головой, не веря своим глазам.

Он обернулся на Альпаиду, сидевшую на скамье в окружении родных. Ее взор был устремлен вдаль, и мысли явно витали далеко отсюда. Рядом с ней сидел ее младший сын, приобнимая мать за плечи. Матильда, держа в руках похолодевшие ладони наставницы, склонилась к ней и проговорила тихо, чтобы слышала одна Альпаида:

- Чудо происходит, только когда иссякнет последняя надежда. Несколько раз я сама слышала от Карломана эти слова. Надо теперь лишь немного подождать! Ведь огонь послал и тебе тоже благие знамения?..

Альпаида тихо кивнула, вновь - в который уже раз! - переходя от отчаяния к надежде, брезжившей впереди, как одинокий лучик звезды.

Но придворные, наблюдавшие со стороны, судили по тому, что известно было им. И они подумали, что герцогиня Окситанская просто утешает графиню Кенабумскую, что вот-вот станет вдовой.

А взгляд Верховного Жреца Альфгара, когда он прочел знамения на алтаре, сделался почти благоговейным. Он понял, что чудо все же свершится. Однако, будучи опытным жрецом, решил пока скрыть тайну. Ибо Владыки Асгарда послали на сей раз как явные знамения - белое пламя на углях, - так и не столь очевидные - знаки на золе. Ясно говорящие знаки Верховный Жрец мог бы открыть людям, но тайные пока еще ожидали своего часа. Боги подали ему указание не открывать тайны. В обучение каждого жреца непременно входили разъяснения, почему нельзя открывать неподготовленным людям все знамения подряд. В общем, это правило соответствовало простонародной людской мудрости: "Меньше знаешь - крепче спишь".

Стоя возле алтаря, Альфгар наблюдал за острой беседой королевы-матери и Дагоберта Старого Лиса. Они вели светский разговор, но по напряженным позам обоих было видно, что за участливыми словами слышится звон клинков.

Альфгар тяжело вздохнул. Даже в торжественный день жертвоприношения, в святилище, они продолжают свою политическую борьбу! Хотя Дагоберта все же можно было понять: он защищал свою дочь от нападок королевы-матери.

Пока продолжалась их напряженная беседа, Верховный Жрец не отводил от них внимательного взора. По своему священному званию, он и сам превосходно разбирался в политике, хотя обязан был, да и старался обычно стоять над распрями придворных партий. И все же, про себя, как частный человек, мог признаться в своих симпатиях. Скользнув взглядом по королеве-матери, что уже явно праздновала победу, Альфгар незаметно усмехнулся: не стоит радоваться прежде времени, когда противник еще не поражен окончательно! Поглядев же на Дагоберта и стоявшего за ним Хродеберга, Верховный Жрец почувствовал уважение. Коннетабль и маршал запада достойно исполняли свои военные обязанности, а теперь на их плечи легли новые. В глубине души Альфгар сочувствовал им. Правда, он назначил жрецом-законоговорителем Герберта, как бы повинуясь воле королевы-матери. Но на самом деле разговоры о том, что состарившемуся Турольду нужен преемник, ходили уже давно. А среди возможных преемников, так уж получилось, Герберт оказался лучшим на основании испытания способностей. И Альфгар был вынужден назначить его, продолжая, однако же, пристально приглядываться ко второму сыну Дагоберта.

От Альфгара отнюдь не укрылось, что Герберт мыслит как политик, а не как жрец, и что он ненавидит своего отца. Зная очень хорошо всю семью принца Дагоберта, своего сверстника, Альфгар по прошествии многих лет пришел к выводу, что среди его сыновей избран для жреческого служения был младший, умерший в детстве Норберт. Если бы он выжил, сейчас сыновья Дагоберта были бы непобедимой командой: воин, политик и жрец. Однако жребий норн сулил иное. Герберт тоже имел связь с Высшими Силами, достаточную, чтобы быть хорошим жрецом, однако в его душе не было настоящего призвания, что озаряет путь. Верховный Жрец знал, что и успешную жреческую карьеру Герберт сделал не по зову сердца, а чтобы доказать отцу, на что способен, дабы тот гордился своим отвергнутым сыном.

Альфгар тяжело вздохнул, найдя Герберта взглядом. Подумал, что у того хорошие возможности, но до тех пор, пока он не разберется в себе и в своих отношениях с родственниками, так и будет ввязываться в политические распри.

В то время, как Верховный Жрец наблюдал за Гербертом, знатные посетители святилища начали постепенно продвигаться к выходу из храма. Служба закончилась, а им хотелось поскорее обсудить с близкими знакомыми сегодняшние знамения, да и остальные события этого дня, которые много говорили тем, кто умел видеть и слышать. Придворные готовились покинуть храм, а снаружи, за оградой святилища, окруженной стражей, их ожидали горожане. Тем хотелось еще раз поглядеть на короля и его свиту, да и угоститься мясом жертвенных животных тоже были не прочь.

Среди пробиравшихся через храмовый зал придворных, Верховный Жрец опять заметил своего ставленника Герберта. Но тот не спешил к выходу, как другие. Увидев королеву-мать, стоявшую напротив его отца и брата, он свернул к ним. Еще не слыша беседы, жрец-законоговоритель понял, что она происходит весьма напряженно, и готов был помочь королеве Бересвинде, что так возвысила его. Кроме того, он был не прочь насолить своему отцу.

Верховный Жрец тяжело вздохнул, глядя, как на его глазах вновь обостряется борьба придворных партий. Затем перевел взор на короля и молодую королеву. И, вспомнив самые сокровенные из знамений этого дня, он кивнул своим мыслям. Ведь они предвещали, что доблестный и мудрый граф Кенабумский, которого считают уже погибшим, вернется к жизни! Если боги будут столь милосердны к Арвернии, что совершат чудо, оживив доблестного майордома, то он сможет и впредь поддерживать равновесие сил при дворе. Кто-кто, а Почти Король никогда не позволит королевству ввергнуться в хаос, он сумеет разрешить даже те проблемы, что сейчас казались неразрешимыми. Верховный Жрец, как и большинство арвернов, свято верил в мудрость и могущество Карломана Кенабумского. Исцелившись от ран, он сможет оберегать своего царственного племянника, что сейчас всем сердцем сожалел о пролитой крови любимого дяди, и его жену, молодую королеву, от всех невзгод.

А король Хильдеберт, также направляясь к выходу из храма, в свой черед заметил свою мать и Дагоберта, что стояли против друг друга в напряженных, угрожающих позах. С первого взгляда было видно, что здесь идет ожесточенный спор. Возможно, Хильдеберт не был достаточно опытным военачальником, но он превосходно знал, как держатся воины в личных поединках, и мог оценить силы и готовность противника еще до того, как скрестит с ним меч. Здесь тоже шел поединок, несмотря на святость места, и поединок, требующих от обоих противников всех душевных сил. Переведя взор со своей матери на коннетабля, король отметил, что тот держится стойко и бодро; он явно не давал спуску своей противнице. Это стало для Хильдеберта неожиданным открытием: получается, матушка обманула его в отношении Дагоберта, который далеко не был столь слаб и болен, как убеждала она.  Ей просто хотелось поставить вместо него своего любовника Хродеберга. А тот теперь стоял рядом со своим отцом, молча, не подымая глаз, словно убитый стыдом.

С этой минуты мысли Хильдеберта полетели, как сорвавшийся с привязи конь, устремляясь в галоп. Все, что он видел сегодня, больно разочаровало его в собственной матери, которую прежде считал непогрешимой, как сама Фригг, Госпожа Асгарда. Она обманывала его ради своей приходи, нарушила свое обещание, и все только затем, чтобы без помех развлекаться со своим любовником! Почему она не может вести скромную, упорядоченную жизнь, подобающую королеве-матери?!

Впервые за всю жизнь король по-настоящему разозлился на свою матушку, вниманием которой столь дорожил, даже став взрослым. Теперь он по-другому расценивал ее обвинения в супружеской неверности его жены. Поистине, громче всех кричит, обвиняя другого, тот, кто сам нечист! Его мать судила о Кримхильде по себе, в то время как сама сбрасывала свое вдовье одеяние, чтобы отдаваться любовнику... Представив себе эту картину, король стиснул зубы от ярости. Но теперь он готов был другими глазами глядеть и на Хродеберга, что стоял рядом со своим отцом, склонив голову, не глядя на людей. Прежде он подошел бы к королеве-матери, хотя бы взглядом постарался бы поддержать ее, или попытался примирить ее с Дагобертом. Но сейчас стоял, не подымая глаз, отстранившись от своей царственной любовницы. Быть может, матушка сама соблазнила его, а маршал, помня о своей присяге королю, не смел отказать королеве-матери?! Конечно, это так, потому он и выглядит теперь таким виноватым. Ведь матушка вынуждала его предать родного отца, отняв у него должность коннетабля! Одновременно теперь король понял, почему Дагоберт давно не ладил с королевой Бересвиндой: ведь она отнимала у него сына!

Подумав так, король всерьез задумался и о назначении нового коннетабля. Все же, ввиду предстоящей войны, Арвернии действительно мог потребоваться главнокомандующий помоложе Дагоберта. И Хильдеберт решил дождаться, что скажет ему Ангерран, что собирался придти сегодня вечером. Он бросил взгляд на кузена, который стоял рядом со своей матерью, которая с отсутствующим видом сидела на скамье. Он кивнул своим мыслям, вспомнив видение в огне, обещавшее Арвернии победу в войне. Вот было ему первое знамение, а разоблачение лжи матушки - второе. Пусть теперь Ангерран даст ему хороший совет, как прежде давал его отец (воспоминание о дяде Карломане вновь отозвалось в душе Хильдеберта незаживающей раной). Он примет любой совет кузена. Если Ангерран сочтет Хродеберга, своего дядю, лучшим из арвернских полководцев - так тому и быть. Выбору Ангеррана можно было верить, не то что капризу вздорной женщины, хотя бы она была королевой-матерью. Кроме того, короля воодушевило видение в огне, где упали знамена врагов под натиском арвернского воинства.

Так обдумывал предстоящее решение король Хильдеберт. Он ни в чем не знал меры: если кто-то, пусть даже родная мать, вызвал его разочарование и гнев, он готов был плохо думать об этом человеке во всем, приписывая ему все новые проступки, и не задумывался, чтобы тот, кто впал в немилость у него, мог хоть в чем-то оказаться прав. А, если он кого-то полюбит, тот человек по умолчанию казался Хильдеберту средоточием всех добродетелей, и он готов был все прощать ему, и не замечал очевидных для других недостатков, пока вчерашний любимец не вызовет у него разочарование. Такое охлаждение могло произойти, на посторонний взгляд, стремительно.

Во всяком случае, сегодня Хильдеберт, достаточно понаблюдав за своей матерью во дворце и в святилище, сделал собственные выводы: его мать вела себя недостойно, она совратила Хродеберга, и желала отдать ему жезл коннетабля, чтобы удержать возле себя. Выводы эти были поспешными и несправедливыми даже в отношении Паучихи, все же боровшейся за счастье Арвернии, как она его понимала. Но король Хильдеберт уже создал себе определенную картину и не желал слишком легко от нее отказываться.

Теперь, с болью в душе разочаровавшись в любимой матушке, он обратился мыслями к своей супруге, которую несправедливо порочила мать. И вот, отвернувшись от нее, он поискал глазами Кримхильду. Он надеялся, что она станет для него самым благим знамением за сегодняшний день.

Тем временем, молодая королева, также воодушевленная открывшимися в огне видениями, думала о том, как быстрее и надежнее их осуществить. Она разыскивала взглядом Теоделинду, принцессу-жрицу, сестру своего супруга, чтобы поделиться с ней тем, что узнала, а может быть, и сразу попросить у нее приворотного зелья. Но вместо Теоделинды к ней подошел сам король. Он учтиво поклонился супруге.

- Дозволишь мне сопровождать тебя сегодня? - проговорил он таким тоном, от которого у Кримхильды учащенно забилось сердце, и глаза ее заблестели ярче всех драгоценностей в короне Арвернии.

- Почту за честь твое внимание, мой царственный супруг! - искренне проговорила она, опираясь об руку мужа.

И король со своей супругой рука об руку прошли по главному залу святилища, точно самая счастливая пара в Арвернии, - молодые, наделенные хорошим здоровьем, красотой, силой; словом, всеми жизненными благами. Хильдеберт и Кримхильда хорошо смотрелись вместе: он - высокий, статный, черноволосый, с суровым обликом прирожденного воина, лишь немного смягчавшимся в присутствии жены, она - тоже высокая для женщины, но все же на полголовы ниже мужа, стройная, с высокой грудью, синеглазая, обладательница роскошных белокурых кос, истинная Нибелунгская Валькирия! Придворные, провожая взглядами королевскую чету, залюбовались ими. Многозначительно переглядываясь между собой, они взорами выражали надежду, что столь явное примирение короля с супругой станет благим знамением для двора и для королевства.

Однако Хильдеберт с Кримхильдой не покинули храм. Рука об руку они подошли к напряженно стоявшим в стороне Дагоберту, королеве-матери, Герберту и Хродебергу.

[Convollar]

Он понял, что чудо все же свершится. Однако, будучи опытным жрецом, решил пока скрыть тайну.

Верное решение, безусловно. Учитывая политическую обстановку и нравы, царящие при королевском дворе, можно ожидать самых неприятных сюрпризов. Могут и пришибить оживающего Карломана.
Король Хильдеберт в своём репертуаре, а что ещё ожидать от подростка, который так и не стал взрослым? То есть физически он взрослый, а вот психика у него подростковая, даже если забыть о сомнительном даре берсерка.  Только мальчик, выросший под маминой юбкой и считающий эту юбку личной собственностью, и, одновременно, самым надёжным убежищем, может так болезненно воспринимать наличие у матери любовника. А Паучиха, на минуточку, давно вдова, и когда её замуж выдавали, согласия вряд ли спрашивали. Я ни разу не оправдываю её интриги, но вот личная жизнь  - это её личное дело и сердцу не прикажешь.

[katarsis]

Боги, вполне возможно, и вмешаются в планы тех, кто ведет себя в святилищах недостаточно благочестиво. Но Вы что-то ждете от них слишком топорного вмешательства, прямо как то, за что упрекаете Бересвинду. Напрямую они вмешиваются только в самых крайних случаях, имеющих мировое значение. А чаще всего проявляют свою волю через других людей. Если чьи-то планы не удастся осуществить, это ведь тоже вмешательство свыше.

Я жду от них образцово-показательного вмешательства. Как раз такого, чтобы никто не сомневался, кто и почему это сделал. Как раз в храме я это считаю вполне уместным.
Бересвинда своей топорностью только отдаляет себя от цели. Она же хочет укрепить своё положение, а, в итоге, только его ослабляет. Богов же как раз топорность к цели бы и приблизила (если, конечно, у них есть цель добиться подобающего отношения к своему храму). Если Альбрехт не сможет переслать своё послание, а Бересвинда вместо того, чтобы укрепить своё положение, только обрушит его, боги, конечно, отомстят, но что это им даст (кроме удовольствия)? Вряд ли что тот, что другая поймут, что это им за нецелевое использование храма. Альбрехт решит, что недостаточно хорошо шифровался, Бересвинда - что Дагоберт её переиграл. На богов никто и не подумает. А значит, продолжат вести себя в храме, как и раньше.
Хотя, кто их, богов, знает? Может, им это просто не важно.

Быть может, матушка сама соблазнила его, а маршал, помня о своей присяге королю, не смел отказать королеве-матери?!

А-а-а-а-а-а-а-а-а-а! Даже жалко её стало. Это ж насколько надо не видеть в Бересвинде ничего привлекательного!

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Он понял, что чудо все же свершится. Однако, будучи опытным жрецом, решил пока скрыть тайну.

Верное решение, безусловно. Учитывая политическую обстановку и нравы, царящие при королевском дворе, можно ожидать самых неприятных сюрпризов. Могут и пришибить оживающего Карломана.
Король Хильдеберт в своём репертуаре, а что ещё ожидать от подростка, который так и не стал взрослым? То есть физически он взрослый, а вот психика у него подростковая, даже если забыть о сомнительном даре берсерка.  Только мальчик, выросший под маминой юбкой и считающий эту юбку личной собственностью, и, одновременно, самым надёжным убежищем, может так болезненно воспринимать наличие у матери любовника. А Паучиха, на минуточку, давно вдова, и когда её замуж выдавали, согласия вряд ли спрашивали. Я ни разу не оправдываю её интриги, но вот личная жизнь  - это её личное дело и сердцу не прикажешь.

Лучше о грядущем оживлении Карломана пока не знать слишком многим, до тех пор, как это случится.
Что поделать! Такие вот отношения у Хильдеберта с матерью. Она влезает в семейную жизнь сына (как, по намекам, пыталась делать и с семьями старших сыновей), а он мешает ей составить свое семейное счастье.
Хотя, я тут подумала: если бы он не мешал ранее Бересвинде с Хродебергом, что бы теперь стал делать Хродеберг? Законную жену не покинешь, как разочаровавшую любовницу. Так что для него все складывается к лучшему.
Но вообще, Вы правы: от сыновних нападок приходится даже Паучиху защищать.

Я жду от них образцово-показательного вмешательства. Как раз такого, чтобы никто не сомневался, кто и почему это сделал. Как раз в храме я это считаю вполне уместным.
Бересвинда своей топорностью только отдаляет себя от цели. Она же хочет укрепить своё положение, а, в итоге, только его ослабляет. Богов же как раз топорность к цели бы и приблизила (если, конечно, у них есть цель добиться подобающего отношения к своему храму). Если Альбрехт не сможет переслать своё послание, а Бересвинда вместо того, чтобы укрепить своё положение, только обрушит его, боги, конечно, отомстят, но что это им даст (кроме удовольствия)? Вряд ли что тот, что другая поймут, что это им за нецелевое использование храма. Альбрехт решит, что недостаточно хорошо шифровался, Бересвинда - что Дагоберт её переиграл. На богов никто и не подумает. А значит, продолжат вести себя в храме, как и раньше.
Хотя, кто их, богов, знает? Может, им это просто не важно.

Боги вмешиваются лично в особо важных обстоятельствах, когда может пошатнуться весь мировой порядок. В данном случае, к таковым относится, например, Совет Бетморры. Вот не допустить войны между альвами и людьми - это первостепенная задача Высших Сил. А там, где люди могут справиться сами, они предпочитают действовать более тонко, через те же знамения, руками других людей. В конце концов, боги, как и хорошие родители, стремятся, чтобы их дети чему-то научились, а не испугались до полусмерти. Храмы же, как внешний атрибут благочестия, скорее всего, действительно нужны больше людям, чтобы прославить себя. У тех же "детей богини Дану", у шварцвальдцев религиозные обряды гораздо проще, а к богам они только ближе, чем арверны.

А-а-а-а-а-а-а-а-а-а! Даже жалко её стало. Это ж насколько надо не видеть в Бересвинде ничего привлекательного!

Неудивительно, что сын в своей матери не воспринимает ее женской привлекательности, что ему трудно представить ее молодой и желанной, даже теперь, когда она перестала таковой быть.

Глава 86. Удар за ударом (начало)
В напряженной беседе с Дагобертом, королева-мать поняла, что ей сегодня уже не добраться до Альпаиды. Ну что ж, с ней при Малом Дворе справится Ода де Кампани, у нее не менее острый язык, чем у самой Бересвинды.

И Паучиха решила нанести удар по самому Дагоберту. Про себя она отчаянно надеялась, что старик лжет ей по поводу разочарования в ней Хродеберга. Правда, тот своим молчанием и убитым видом как бы подтверждал слова отца. Сердце у Бересвинды упало, когда она взглянула на невенчаного супруга. Однако королева-мать еще надеялась, что безучастность маршала запада вызвана жестокой печалью за своих родных: за Карломана, который был ему как родной брат, и за сестру, которую очень любил. Однако, кого еще, кроме своих родных, любил Хродеберг? Ее, Бересвинду Адуатукийскую, единственную женщину на свете! Неужто он сможет все это забыть, вычеркнуть из своей жизни, будто ничего не было? Никогда! Для этого пришлось бы родиться заново, ни больше ни меньше.

И королева-мать пообещала себе пригласить невенчаного мужа в свои покои этим вечером и все ему объяснить.

А пока она, взглянув на Старого Лиса, проговорила со всей возможной учтивостью:

- Разве кто-то мешает тебе оберегать свою дочь, почтенный коннетабль? Вскоре, когда она - увы, неизбежно! - останется вдовой, у тебя будет вдоволь времени, чтобы охранять ее покой, - Паучиха намекнула на предстоящую отставку Дагоберта.

При этих словах королевы-матери, Хродеберг неожиданно вскинул голову и ледяным, пронзительным взглядом посмотрел на Бересвинду. Казалось, он не мог поверить, что она так разговаривает с его близкими наяву, а не в кошмарном сне.

Дагоберт понял состояние сына, который негласно поддерживал его. На мгновение взглянув на своего первенца, он чуть кивнул ему, выражая благодарность.

Не помедлив, Старый Лис ответил Паучихе ударом на удар. Тяжело вздохнув, проговорил с достоинством:

- Сие естественно, государыня, и на том стоит мир! Когда придет время, я уступлю место молодым, достойным великой ответственности. А сам, удалившись на покой, посвящу остаток жизни заботам о семье и записям о войнах, в которых участвовал. Постараюсь передать накопленный опыт будущим поколениям. Так всегда происходит, государыня! Поколения сменяют друг друга, и честь тому, кто сумеет уйти вовремя, - проговорил Дагоберт, намекая королеве-матери, что и ей не избежать той же судьбы. Взглядом он показал Бересвинде на ее невестку, к которой как раз в этот миг подошел король.

Как подействовали слова Дагоберта на Бересвинду Адуатукийскую! Проследив направление его взгляда, она едва сдержала негодование, увидев, как ее царственный сын любезничает со своей женушкой. Королеве-матери потребовалось все самообладание, чтобы сохранить невозмутимое выражение лица, подобающее ее званию, тем более, что они находились в святилище. Но внутри у нее все кипело от ярости. Это был уже третий удар сегодня, после того, как от нее отвернулся невенчаный муж, а теперь и сын не расстается с женой, а на мать даже не глядит. Такого поворота событий Паучиха никак не ожидала! Неужели она должна будет смириться и уступить место Кримхильде, этой нибелунгской девчонке, не понимающей государственных интересов Арвернии?! Доживать свой век, отдав и власть, и почести другой? Нет, этого королева Бересвинда не могла позволить! Такая участь была бы для нее хуже смерти.

Придворные, наблюдавшие за происходящим, мысленно поздравляли Дагоберта с успешным ударом по королеве-матери. Среди них был и Жоффруа де Геклен, внимательно наблюдавший за этим противостоянием, что выглядело изящной светской беседой, а в действительности было ожесточенным поединком, исполненным взаимной ярости больше, чем многие вооруженные стычки. Командир паладинов мысленно поклонился коннетаблю за то, что тот сумел дать отпор Паучихе, сохраняя достоинство.

Юная Фредегонда, что стояла рядом с Ротрудой поблизости от молодой королевы, также видела и слышала все. Тонкое чутье внучки вейлы безошибочно позволяло ей понять, какая здесь идет борьба. Она наблюдала очень внимательно, хоть ее не касалось напрямую то, о чем говорили коннетабль с королевой-матерью. Сколь изысканно вежливо, и в то же время - беспощадно, они вели свой поединок, как находчиво обменивались двусмысленными фразами! У них, определенно, будет чему поучиться, если она хочет достичь успеха при дворе. Фредегонда теперь понимала, где Матильда Окситанская научилась держаться столь изящно и изъясняться с отточенной меткостью. Словно острый клинок в замшевых ножнах!

И собравшиеся поблизости придворные, большинство из которых сразу поняли, что именно происходит среди правителей Арвернии, теперь по-новому оценили расклад сил при дворе. Им стало ясно, что, даже в случае смерти Карломана, будет кому защищать молодую королеву и противодействовать Паучихе. Похоже, что Дагоберт Старый Лис еще достаточно бодр, и рано списывать его со счетов!

Хотя описанный выше разговор происходил с изысканной придворной вежливостью, но мало кто усомнился, что на самом деле стали свидетелями объявления войны. Лишь немногие среди самых неопытных или самых легковерных придворных могли подумать, что застали всего лишь обмен светскими любезностями.

К ведущим свой поединок Бересвинде и Дагоберту, рядом с которым стоял Хродеберг, приблизился Герберт. Он слышал слова отца и сам готовил такие фразы, что помогут сильнее поразить его. Отвергнутый сын накопил достаточно слов, вежливых по форме, но похожих на ядовитые колючки по сути своей, и теперь готовился пустить их в ход.

Но тут все время стоявший безучастно Хродеберг бросил предостерегающий взгляд на брата. Он понимал, что тот пришел на подмогу той, кого сам маршал запада прежде так любил. И шагнул навстречу младшему брату, словно желая загородить отца от его нападок. Хродеберг не мог допустить нового витка семейной ссоры. Неужто раскол в их семье навсегда сделается необратимым? Он все еще любил младшего брата, и не хотел, чтобы тот, как и Бересвинда, убил его любовь.

Каждый из присутствующих при этой распре был сейчас воином на поле битвы. Хоть битва эта и словесная, но невероятное напряжение, какое испытывали все ее участники, сжигало нервы и, должно быть, укорачивало жизнь. Каждый готов был стоять на своем. И Хродеберг собирался, если потребуется, поддержать отца, который, в свою очередь, принял на себя удар, защищая Альпаиду. Удар от той женщины, которую прежде любил всю сознательную жизнь сам маршал запада.

Но ни Герберт, ни Хродеберг, напряженно замершие друг против друга, как вторая пара поединщиков, не успели произнести ни слова. Потому что в этот миг к их группе, окруженной наблюдавшими со стороны придворными, приблизился сам король об руку со своей супругой.

Взаимные приветствия вышли молчаливыми. Недавние противники, раскланиваясь, ожидали, когда король обратится к ним. А тот, в свой черед, учтиво склонив голову, не спешил начинать беседу. Он едва скользнул взглядом по своей матери. А та вновь едва сдержала гнев и недовольство, видя, как сын не отпускает руки Кримхильды. Как будто та могла исчезнуть в любой миг, как небесное видение!

Сама же Кримхильда, как ни в чем не бывало, приветствовала свекровь вежливым реверансом.

Нет, первое впечатление не обмануло Хильдеберта: под мирными сводами святилища шел бой, ожесточенный бой! Речи его родных разили, как стрелы, причем стрелы отравленные. Взгляды их сталкивались со стальным звоном, точно клинки.

Наконец, король демонстративно обратился к Дагоберту и его старшему сыну, как бы игнорируя свою мать.

- Я от всего сердца надеюсь, что сегодняшнее жертвоприношение навсегда скрепит мир между мной и семьей моего дяди Карломана. Я хочу, чтобы вы знали, что я разделяю ваше горе, насколько это возможно! - проговорил он с отчаянной надеждой, невольно продолжая думать о том, что совершил непоправимое.

Чувствуя его состояние, Кримхильда придвинулась к мужу чуть ближе, и ее тепло успокаивало его.

Дагоберт видел, что король глубоко сожалеет о трагедии с Карломаном, в которой, в сущности, была более повинна Паучиха, чем он. Зная, что его зять и названый сын должен вернуться к жизни, коннетабль, как и Ангерран, не таил зла на короля. Он ответил вежливо, но по-военному просто, без всякой двусмысленности:

- Мой старший внук примирился с тобой, государь, от всей нашей семьи, в том числе и от моего имени. Не мучай себя больше, чем нужно! Память необходима, но долг короля - смотреть в будущее, а не в прошлое, - посоветовал он на правах одного из старших в семье (тем более, что старейших принцев крови - Сигиберта и Бертрама - не было в Дурокортере, чтобы поговорить с молодым королем).

Король глубоко вздохнул, чувствуя все же в душе облегчение. Он так и не разобрался, было ли тому причиной прощение семьи дяди Карломана, увиденные в огне знамения о победе Арвернии или же присутствие Кримхильды, а может - все это вместе.

- В ближайшие пять дней, что остались до церемонии вложения меча, я подумаю, какую виру заплатить за кровь моего благородного дяди, - тихо, осевшим голосом проговорил Хильдеберт. - Если бы хоть все сокровища Арвернской короны могли возвратить его к жизни!

Ни Дагоберт, ни Хродеберг не повели даже бровью, опытные в придворной жизни. Кримхильда еще не была настолько хладнокровна: видя, какие страдания терпит ее супруг, она сильно сожалела, что не вправе открыть ему тайну живой воды. Увы - ни королева-мать, ни Герберт не должны были ничего подозревать. И Кримхильда промолчала, только губы у нее дрогнули на мгновение, да брови нахмурились. Но даже Паучиха, пристально наблюдавшая за невесткой, решила, что та сожалеет о том, что своим легкомыслием погубила Карломана. Как на самом деле обстоит дело, королеве-матери и в голову не могло придти, ибо слишком было невероятно.

Ну а Дагоберт Старый Лис поспешил увести мысли короля подальше от опасного следа.

- Ты можешь назначить нам любую виру, государь! Для нас значима только память и скорбь о Карломане, которую ты разделяешь с нами.

Король кивнул в знак молчаливого согласия. Однако ему не хотелось заканчивать беседу на скорбной ноте. Должно же быть какое-то утешение и в эти мрачные дни! К счастью, Кримхильда рядом с ним, и знамения в огне обещали арвернскому воинству победу.

Рассказывать о священных знамениях лишний раз тоже не следовало. И Хильдеберт проговорил намеком, обращаясь к Дагоберту; заодно хотел удостовериться по поводу его здоровья - правду ли говорит матушка?

- Прошу тебя, доблестный коннетабль, позаботиться, чтобы мои войска всегда были сильны и готовы в поход! Коль скоро Междугорье и Тюрингия вооружаются против нас, то и мы должны быть готовы в любой час дать отпор.

Дагоберт Старый Лис легко, точно в молодости, поклонился своему царственному внучатому племяннику и проговорил с полной уверенностью:

- Не беспокойся, государь: мы ко всему подготовимся! Любой, кто посмеет вредить нам, узнает, как арверны умеют защищать себя, свою родину и своих близких!

Хотя коннетабль обращался только к королю, даже не взглянув на Паучиху (что на нее теперь глядеть!), она уловила, что намек относится и к ней. И это оскорбление она также была вынуждена проглотить, лишившись милости своего царственного сына!

А король удовлетворенно кивнул в ответ Дагоберту. Он убедился, что старик еще в силе и выдержит многое. Хотя Хильдеберт не сомневался, что близкая смерть и предстоящие торжественные похороны дяди Карломана, конечно, станут жестоким испытанием для всех его близких. Но он также знал - все-таки у него были превосходные учителя, и мудрый и доблестный граф Кенабумский - первый из них, - что сейчас не время распускаться и жалеть себя. Если грозит вражеское нашествие, каждый обязан сделать все, что в его силах. Лишь тогда есть надежда выстоять сообща.

И Хильдеберт удовлетворенно кивнул старому коннетаблю и его старшему сыну, маршалу запада.

- Благодарю вас обоих за все ваши заслуги перед Арвернией и перед короной! Верю, что вы еще не раз послужите, как подобает, - произнес король с обходительным видом.

Отец и сын кивнули ему, стоя перед ним с самым решительным видом.

Тогда король, все еще ведя за руку жену, кивнул, впервые обратившись к своей матери, которая не сводила с них пристального взора:

- Следуй за нами, матушка! Жертвоприношение окончено, и мы уходим.

Ошеломленная Бересвинда едва не открыла рот, точно выброшенная на берег рыба. Ей казалось, что она попала в затянувшийся кошмар. Но делать было нечего. Ее царственный сын поставил ее на место. Ей ничего не оставалось, как следовать за ним и его женой, руки которой он не отпускал. И она направилась к выходу следом за королевской четой.

Еще никогда королева Бересвинда не испытывала такой ненависти к своей невестке, как сейчас, убедившись, что та способна отобрать у нее сына, да, пожалуй, уже совершила это. Но Паучиха не могла уступить свое место, как советовал Дагоберт, и позволить, чтобы ненавистная дочь нибелунгов правила Арвернией. О, она готова была поклясться своей жизнью и свободной королевства Арвернского: дерзкая девчонка рано или поздно поплатится за все, в том числе и за сегодняшнее унижение! Месть - это блюдо, которое подают холодным.

[katarsis]

Казалось, он не мог поверить, что она так разговаривает с его близкими наяву, а не в кошмарном сне.

Бедолага! Они стараются сделать как можно больнее друг другу, а Хродебергу-то больно сразу за всех, и он получает удары с обеих сторон. И кто бы ни одержал верх, ему всё равно будет больно.

А та вновь едва сдержала гнев и недовольство, видя, как сын не отпускает руки Кримхильды.

Мальчик держится за руки с собственной женой! Какой ужас! Так они, чего доброго, целоваться начнут!!!

[Convollar]

она сильно сожалела, что не вправе открыть ему тайну живой воды.

В русских сказках тоже постоянно появляется живая вода. 
Разъярённая Бересвинда опасна, как загнанная в угол крыса. Хотя в угол её ещё далеко не загнали, но загрызть она кого-нибудь может. Если Карломан, наконец, не вернётся к своей главной обязанности - жить.

[Артанис]

Благодарю, эрэа  katarsis, эрэа Convollar!

Казалось, он не мог поверить, что она так разговаривает с его близкими наяву, а не в кошмарном сне.

Бедолага! Они стараются сделать как можно больнее друг другу, а Хродебергу-то больно сразу за всех, и он получает удары с обеих сторон. И кто бы ни одержал верх, ему всё равно будет больно.

А та вновь едва сдержала гнев и недовольство, видя, как сын не отпускает руки Кримхильды.

Мальчик держится за руки с собственной женой! Какой ужас! Так они, чего доброго, целоваться начнут!!!

Увы! Хродебергу и впрямь можно посочувствовать. У каждого свое испытание, ему досталось такое.
А Бересвинда в самом деле временами считает своего сына ребенком. Вот, дальше как раз такой момент описан.

она сильно сожалела, что не вправе открыть ему тайну живой воды.

В русских сказках тоже постоянно появляется живая вода. 
Разъярённая Бересвинда опасна, как загнанная в угол крыса. Хотя в угол её ещё далеко не загнали, но загрызть она кого-нибудь может. Если Карломан, наконец, не вернётся к своей главной обязанности - жить.

Возможно, что и не только в русских. Убитые и возвращенные к жизни воины ведь, кажется, не только в русских сказках упоминались?
Бересвинда на многое способна. Поглядим, как дальше будут складываться отношения между ней и Кримхильдой.
Если Карломан вернется, он, конечно, поможет все поставить на круги своя. А что дальше? Его судьба ведь все равно предрешена. А соперничество двух королев останется.

Глава 86. Удар за ударом (окончание)
Король об руку со своей супругой Кримхильдой покинули святилище. За ними последовал и принц Хильперик вместе с невестой, принцессой Бертрадой. Во время службы они стояли рядом в трогательном согласии.

Королеве-матери ничего не осталось, как следовать позади королевской четы, рядом с Жоффруа де Гекленом. Паладин, как и в прошлый раз, чуть заметно отодвинулся от женщины, что так жестоко поступила с той, кто по ее вине, пусть и невольной, скоро станет вдовой.

После того, как удалились король и его близкие, их свита последовала за ними. За молодой королевой вышли Ротруда и фрейлины Малого Двора, в том числе Фредегонда, а за Бертрадой - ее шварцвальдская свита во главе с госпожой Гедвигой. Собственный арвернский двор и свита полагались принцессе только после того, как она станет женой Хильперика.

По мраморным ступеням храма король и его спутники спустились на площадь, оцепленную стражей. За оградой храма толпился народ, что пришел встретить правителей Арвернии. Горожане не кричали славу королю, как в обычных обстоятельствах. Вместо этого приветствовали, скорбно кивая головами, ибо все знали, что великий защитник Арвернии, граф Кенабумский, умирает.

Все ожидали, когда к храму подадут экипажи, запряженные, в честь близящегося траура, вороными лошадьми.

Карету королевской четы подали к ступеням храма первой. Хильдеберт и Кримхильда спустились к ней. Королева-мать и Жоффруа следовали за ними. И тут Бересвинду Адуатукийскую ожидал новый жестокий удар.

Ее царственный сын, пропустив вперед жену, обернулся к матушке, окинув холодным взглядом. И проговорил с двусмысленной любезностью ученика опытных политиков:

- Я прошу тебя, матушка, сегодня сопровождать моего любезного кузена Хильперика с его невестой. Позаботься, чтобы их общение до свадьбы было чинным и пристойным. А мне сейчас необходимо побеседовать наедине с моей женой.

Намек был ясен. Королю стало неприятно общество матери, она разочаровала его, и теперь он доверил ей охранять честь принцессы Бертрады. То, что королева-мать будет сопровождать Хильперика с невестой, означало, конечно, большую честь для них. Но для самой Паучихи это был еще один жестокий удар, уже который за этот день! Правда, в храм она тоже приехала вместе с Хильпериком, ибо короля сопровождал Ангерран Кенабумский. Но это совершенно другое: таким образом король стремился заручиться поддержкой сына Карломана. Это была необходимая мера, и Бересвинда сама сожалела о неминуемой смерти майордома, которого ценила и уважала. Но отсылать мать, чтобы побыть с Кримхильдой?! Паучиха едва могла выдержать это новое испытание, не выдав при всех обуревавшие ее чувства.

Однако, приученная долгим опытом к самообладанию, Бересвинда склонила голову перед своим царственным сыном и елейно проговорила:

- Я исполню твое желание, государь, пригляжу за нашей очаровательной молодой парой! - про себя она подумала, что ей предоставляется возможность еще более запутать в своих сетях Бертраду, выставить ее против Кримхильды.

Король сел в карету, где уже ожидала его супруга. Их сопровождал Жоффруа, ликующий про себя, что король наконец-то поступил с Паучихой, как она того заслуживает.

Королевская карета медленно тронулась, набирая скорость. Хильдеберт повернул голову к Кримхильде, беседуя с ней. Бересвинда видела через окошко кареты, как молодая королева кивнула мужу, соглашаясь с ним. Видно было, что между ними идет задушевная беседа. А ей, королеве-матери, осталось лишь ждать своей кареты! Она была в гневе и напряжении. Стараясь сдерживаться, все же непроизвольно теребила черные юбки своего траурного платья. Самые опытные из придворных, лучше других знавшие королеву-мать, понимали, что она в ярости.

И перед глазами Бересвинды, пребывающей в расстроенных чувствах, мелькнуло наваждение. Она видела перед собой хорошенького черноволосого мальчика, и изо всех сил старалась удержать его на краю бездонного омута. А у нее, его матери, пыталась его отнять беспощадная сирена, чьи синие глаза были холоднее норландских ледников...

- Государыня! Государыня тетушка, что с тобой? - долетели до нее тревожные голоса Хильперика и Бертрады.

Бересвинда Адуатукийская пришла в себя и покачала головой, усилием воли отгоняя видение. С удивлением увидела остановившуюся перед ней карету, а рядом - племянника с невестой.

- Простите: что-то закружилась голова, - принужденно проговорила вдовствующая королева.

Хильперик подсадил тетушку в карету, затем помог взобраться Бертраде и сел сам. Кучер подстегнул лошадей, и карета, постепенно набирая скорость, покатила по мостовой.

Сидя напротив молодой четы, Паучиха пристально пригляделась к Бертраде. Из нее получится ценная союзница, с помощью которой королева-мать сможет вернуть себе своего мальчика.

Они завели светскую беседу, имевшую гораздо больше значения, чем казалось со стороны.

- Ну, как тебе торжественное жертвоприношение в одном из главных храмов Арвернии, дитя мое? - осведомилась Паучиха у невесты племянника.

- Все выглядит величественно, как и подобает такой прекрасной стране, как Арверния! Жаль лишь, что повод для службы столь печален, - принцесса вздохнула, прикрыв глаза в знак скорби.

Бересвинда потрогала ее руки утешительным жестом.

- Поверь, ты еще увидишь в этом храме радостные церемонии! Хотя ваша свадьба придется на траур, мы все же позаботимся, чтобы она стала настоящим торжеством, насколько это возможно!

- Мы очень надеемся... - Бертрада взглянула на своего жениха, который кивнул в ответ, - что благородный граф Кенабумский простил бы нас...

- Я в этом уверена, дитя мое, - королева-мать сама скрепила руки племянника и его невесты. - Ведь он сам устроил ваш брак, и, конечно, желал бы вам счастья!

Бертрада была довольна благоволением королевы-матери. Ведь она лишь успешно изображала простушку, а на самом деле прекрасно разобралась, какая ожесточенная борьба кипит при дворе. По ее мнению, королева-мать слишком горячилась, и поэтому шла напролом, совершая как раз ту же ошибку, за которую осуждала Кримхильду. Но принцессу подстегивало видение в огне, в котором она держала на руках маленького сына, желая ему сделаться королем. В ней проснулось честолюбие. Бертрада всем сердцем желала, чтобы ее муж, а впоследствии - ее будущий сын взошли на престол.

В данный момент ее желания пересеклись с интересами королевы-матери, готовой выдвинуть одну кузину против другой, принцессу против молодой королевы. Паучиха заглянула в душу Бертрады и поняла ее лучше, чем кто-либо при дворе. Но ее устраивало, чтобы у Хильперика с Бертрадой родился сын раньше, чем у Кримхильды. А принцесса принимала ее правила игры, однако действовала осмотрительно. Если Хильперик станет королем, пережив Хильдеберта, то Паучиха, изображающая сейчас добрую тетушку, может стать очень опасным противником!

Но сейчас они были полезны друг другу, и в карете принца Хильперика царила истинная семейная идиллия, о которой не подозревали ни король, ни его жена.

***

Все это время, пока король и его родные не уехали, за ними пристально наблюдала Фредегонда, ожидавшая с другими фрейлинами карет, что доставят их в замок. Она во всех подробностях разглядела все сцены в святилище и на крыльце, и впитывала все, как морская губка - воду. Видела, как король отстранился от своей деспотичной матери, и как та села в карету к Хильперику и Бертраде. Не сомневалась, что та сейчас примется убеждать принцессу помогать ей, науськивать против Кримхильды. И, наблюдая, внучка вейлы училась на чужих примерах, чувствуя, что ей может пригодиться такая наука, хоть она пока не знала, где и каким образом.

В это время графиня де Кампани, тоже стоявшая на крыльце храма вместе с мужем, заметила взгляд Фредегонды. Увидев, что ее царственная покровительница уехала вместе с Хильпериком и Бертрадой, она решила, что королева-мать оказала им честь. Встретившись глазами с Фредегондой, Ода вспомнила о поручении переманить ее на сторону королевы Бересвинды. И обратилась к девушке, указывая на кареты:

- У Ее Величества Королевы Кримхильды сразу две кузины из далекого Шварцвальда. Но следует признать, что принцесса Бертрада гораздо благоразумнее тебя, юная виконтесса! Она сразу же поняла, что лишь при поддержке Ее Величества королевы Бересвинды возможно достичь успеха при арвернском дворе.

Фредегонда скрыла усмешку и проговорила, опустив глаза и сразу показавшись моложе и глупее, чем была:

- Я ведь совсем недавно в Арвернии, и еще очень мало знаю людей.... Но я всегда готова следовать полезным примерам!

Графиня кивнула, подумав про себя, что кузина королевы и принцессы - сущее дитя, и непонятно, что в ней нашла государыня Бересвинда.

Стоявшая рядом с девушкой Ротруда промолчала, не чувствуя необходимости в своем вмешательстве. Она лишь почувствовала на себе обеспокоенный взгляд Гедвиги, статс-дамы Бертрады. Им обеим совсем не хотелось никаких распрей между шварцвальдцами и арвернами при дворе!

Молодые фрейлины, бывшие подруги Фредегонды по шварцвальдскому двору, также бросали многозначительные взгляды на внучку вейлы. Они также ожидали своей кареты. Поглядывая на нее, они перешептывались между собой, усмехаясь: "Высоко ты поднялась, только больно будет падать! Не того покровителя ты выбрала. Молодой королеве все равно не выстоять против королевы-матери!"

Не сомневаясь, о чем они думают, Фредегонда мысленно усмехалась. Она-то знала, что все еще может измениться в одночасье! И представляла себе, каким ударом будет для Паучихи, что уже праздновала победу над Кримхильдой и Старым Лисом, когда объявят счастливую весть об исцелении Карломана Кенабумского, которого все уже вычеркнули из жизни!

И это тоже стало уроком для внучки вейлы. Не следует радоваться победе прежде времени и недооценивать противника! И второй урок на отдаленное будущее: тот, кто не умер сразу, еще может вернуться к жизни, даже с порога Вальхаллы!

Между тем, на мраморное крыльцо святилища вышли юные принцессы в сопровождении Гарбориана и Мундерриха, а также своей наставницы, графини де Шароле. Старшая принцесса, Регелинда, держалась надменно, протянув руку своему спутнику с видом одолжения, и в манерах явно подражала своей бабушке, королеве Бересвинде. В противоположность сестре, принцесса Адельгейда сдерживала шаг, чтобы хромой Мундеррих поспевал за ней, спускаясь по крутым и скользким ступеням. Наставница девочек, идущая следом, радовалась про себя чуткости младшей принцессы.

Разницу в их повадках заметили также граф и графиня де Кампани. Прежде Ода, угождая своей царственной покровительнице, предпочитала ее любимицу Регелинду, состоявшую в двойном родстве со своей царственной бабушкой, собственной внучке Адельгейде. Но, многое переосмыслив для себя после разговора с дочерью, Гуго и Кродоар теперь мысленно порадовались, что их родная внучка растет гораздо добрее своей сестры.

А между тем, сыновья Гворемора, сопровождавшие принцесс, как подобало, сразу оживились, увидев на крыльце Фредегонду. Они уже не отводили от нее пристальных взоров, желая поскорее встретиться со своей подругой.

Принцессы сразу заметили, что внимание их спутников обращено не к ним. Старшая, Регелинда, тут же нахмурилась: она привыкла, что все внимание адресовано ей одной! Поджав губы, она отстранилась от Гарбориана, чего тот, признаться, даже не заметил. Адельгейда же, убедившись, куда смотрят мальчики, даже порадовалось, что нашлась девушка, способная затмить ее сестру, считающую себя неотразимой.

Подъехала новая карета, и принцессы со своей наставницей направились к ней. Сыновья Гворемора чуть помедлили, не желая расставаться с волшебным видением - Фредегондой. И тут взгляды братьев пересеклись, и каждый понял, что и другой чувствует то же, что и он, и что они теперь не то чтобы соперники, но все же...

Впрочем, Гарбориана это открытие не задело. Он лишь удивился, что его братец, которого он считал еще маленьким, оказался гораздо взрослее и серьезнее, чем он думал. Но Мундеррих получил жестокий удар, осознав, что его брат влюбился во Фредегонду. Он угрюмо опустил голову, сознавая, что у него, пожалуй, нет никаких преимуществ перед Гарборианом.

***

Несколько позже других из храма вышли Дагоберт и Хродеберг. За ними все время пристально следил Герберт. После предупреждения старшего брата он не решился выступить против отца в святилище. Все-таки он был жрецом-законоговорителем, обязанным наблюдать за исполнением законов богов и людей. Да и строгий взгляд Верховного Жреца призвал его к порядку. После ухода королевской четы Герберт молчаливым жестом предоставил пройти своему ненавистному отцу и брату. Но тут же последовал за ними, и лишь на воздухе заступил им дорогу.

Обращаясь к отвергнувшему его отцу, он произнес с любезностью, достойной Паучихи:

- Не радуйся прежде времени! Сегодня ты победил государыню Бересвинду, но всю войну выиграет она. Ты, кажется, говорил, что собираешься уйти на покой? Так вот, лучше тебе выполнить это намерение! Потому что иначе королева-мать найдет способ погубить тебя. И я охотно ей помогу!

Герберт решил предупредить отца о намерениях, ибо видел, что его родственники, как-никак, жестоко страдают из-за Карломана, а кроме того, на него подействовала молчаливая просьба брата, единственного в семье, с кем он сохранял теплые отношения.

Дагоберт мысленно усмехнулся, с какой наглостью жрец, ничего не понимающий в войне, говорит о победе, пусть даже в политической борьбе, ему, опытному полководцу. Ну что ж, он, Старый Лис, применит военную хитрость, чтобы у хозяйки Герберта не возникло сомнений, что противник еще сопротивляется, но скоро будет повержен:

- Я сделаю то, что мне велит совесть. Если мой названый сын поднимется в Вальхаллу прежде меня, мне станет нечего терять. Ибо я не сомневаюсь, что Альпаида тоже вскоре последует за Карломаном. Печаль скоро сведет и ее в могилу. Тогда мне станет незачем дорожить жизнью!

С этими словами старый коннетабль взял под руку старшего сына и вместе с ним важно спустился по ступеням святилища, больше не глядя на младшего. А тот стоял, глядя вслед, осмысливая, что у людей, оказывается, бывают непонятные для него причины, чтобы жить и чтобы умирать.

[Convollar]

Но отсылать мать, чтобы побыть с Кримхильдой?! Паучиха едва могла выдержать это новое испытание, не выдав при всех обуревавшие ее чувства.

Прелесть! Мечта вздорной свекрови - постоять со свечкой в спальне молодых!
Ну, что же, все определились. Герберт меня особо "порадовал",  стало ясно, что законоговоритель из него никакой, всё-таки в этой должности так явственно проявлять свои предпочтения недопустимо. А с Бертрадой Паучиха очень может нарваться.

[katarsis]

Но Мундеррих получил жестокий удар, осознав, что его брат влюбился во Фредегонду. Он угрюмо опустил голову, сознавая, что у него, пожалуй, нет никаких преимуществ перед Гарборианом.

Вообще-то, если преимуществ нет, можно было было бы посоветовать их развивать. Что-нибудь не связанное с ногами. Жениться им ещё не скоро. Но всё равно всё уже предрешено.

Если мой названый сын поднимется в Вальхаллу прежде меня, мне станет нечего терять. Ибо я не сомневаюсь, что Альпаида тоже вскоре последует за Карломаном. Печаль скоро сведет и ее в могилу. Тогда мне станет незачем дорожить жизнью!

Почему нечего терять-то? А Хродеберг? Плюс внуки.

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Но отсылать мать, чтобы побыть с Кримхильдой?! Паучиха едва могла выдержать это новое испытание, не выдав при всех обуревавшие ее чувства.

Прелесть! Мечта вздорной свекрови - постоять со свечкой в спальне молодых!
Ну, что же, все определились. Герберт меня особо "порадовал",  стало ясно, что законоговоритель из него никакой, всё-таки в этой должности так явственно проявлять свои предпочтения недопустимо. А с Бертрадой Паучиха очень может нарваться.

Надеюсь, что этой мечты ей все же не предоставится. Особенно учитывая, что там, судя по видениям, возможно будет участие любовного зелья.
Вероятно, Герберт все же способен работать лучше там, где дело не касается семейных интересов, его болевой точки.
Узнаем со временем, как получится насчет Бертрады.

Но Мундеррих получил жестокий удар, осознав, что его брат влюбился во Фредегонду. Он угрюмо опустил голову, сознавая, что у него, пожалуй, нет никаких преимуществ перед Гарборианом.

Вообще-то, если преимуществ нет, можно было было бы посоветовать их развивать. Что-нибудь не связанное с ногами. Жениться им ещё не скоро. Но всё равно всё уже предрешено.

Даже не считая хромоты - он не может сделаться ни законным сыном, ни хотя бы старше возрастом, чтобы Фредегонда его воспринимала как возможного возлюбленного. А женились у них там достаточно рано, как девушки, так и юноши (у Карломана с Альпаидой старший сын родился в 17 лет, например). Так что мальчики их возраста вполне способны всерьез задумываться о будущей семейной жизни (хорошо еще, что не о сексе без обязательств, по крайней мере, эти мальчики).

Почему нечего терять-то? А Хродеберг? Плюс внуки.

Это же военная хитрость со стороны Дагоберта. На то он и Старый Лис. Ему нужно, чтобы Бересвинда поверила, что он готов стойко сопротивляться, но что, в конечном итоге, она сумеет его сломать. Поэтому говорит то, чего от него ждут. А так, разумеется, ему дороги все - и Хродеберг, и внуки от Альпаиды, и даже Герберт.

Глава 87. На страже (начало)
Храм постепенно пустел. Знатные посетители один за другим покидали его. Оставались те, у кого еще были здесь неотложные дела, или те, кому просто незачем было спешить.

Альпаида еще сидела на скамье. Рядом с ней, охраняя ее покой, находились ее любимый младший сын и герцогиня Окситанская. Однако несчастная женщина едва замечала их заботы, глядя остекленевшим взором перед собой, в пустоту. Верная Матильда, держа ее за руки, участливо говорила:

- Ведь тебе явились в огне благие знамения, мудрая графиня? Поверь, это боги посылают нам утешение! Предстоящие дни будут тяжелы и мрачны, но зато после, когда твой великолепный супруг вернется к жизни, обязательно наступит величайшая радость для всех, а для тебя особенно!

Альпаида лишь долго, прерывисто вздохнула, стараясь поверить в то, что возвращало жизнь ей самой вместе с Карломаном. Однако у нее едва остались силы, чтобы верить в лучшее, даже после получения знамений.

Аделард лишь молча приобнял матушку за плечи. Пока он еще мог побыть рядом с ней. Но совсем скоро ему придется последовать за своим наставником Нитхардом. Тот сейчас вместе с Хагеном, жрецом Донара, беседовал возле алтаря с Верховным Жрецом Альфгаром. Они ставили его в известность, что король отличил своей милостью их обоих. Ибо события такого рода касались службы богам столько же, сколько и государственной политики.

Верховный Жрец любезно беседовал с ними обоими, стараясь сохранить шаткое равновесие между соперничающими воинскими братствами.

- Король поступил мудро, ибо сейчас Арвернии необходимы и воины Донара, и воины Циу, - заверил он. - Ведь и ваши покровители, божественные защитники Мидгарда - родные братья и союзники, они помогают друг другу, а не мешают. Донар учит людей сражаться со злобными наследниками Имира, а Циу посылает нам пример доблестно сражаться за свое отечество против земных противников. Так и ваши братства должны дополнять друг друга, ибо у них единая цель - защищать Арвернию от любого врага, внешнего или внутреннего! Оба вы достойны милости короля, а благоденствие и благополучие королевства зависят от вас обоих. Внутренний порядок и порядок на границах тесно взаимосвязаны.

Альфгар вежливо беседовал с обоими жрецами, однако в глубине души отдавал преимущество Нитхарду и его братии. Ибо он слишком хорошо помнил времена первого Священного Похода, при Хильдеберте Строителе. Тогда особенно фанатичные жрецы Донара возомнили себя буквально святее богов. Они даже стремились подправить священные тексты эдд, сообщить в них, будто бы вторая жена Донара Громовержца была вовсе не из рода йотунов, а девой из племени людей, некогда похищенной злыми великанами. Сам Метатель Молота, Гроза Йотунов, признавал, что среди них тоже встречаются разные; но его яростные последователи не признавали различий. И теперь Альфгару совсем не нравилось, что донарианцы вновь поднимают голову, убеждают короля возглавить новый Священный Поход. Ведь сейчас, благодарение богам, не времена Первого Заселения, когда люди, пришедшие из-за моря, только отвоевывали себе место в мире, принадлежавшем Другим Народам!

Однако своими сомнениями Альфгар не поделился со жрецами из соперничающих братств. Он лишь повторил ту мысль, что они от него слышали, о взаимосыязи порядка внутри королевства и на его границах.

Это слышал Альбрехт Бёрнландский, что стоял у входа в придел Хеймдалля, ожидая своего связного. Он поправил на себе пояс, мысленно проговорив: "О, как же ты прав, жрец!"

Посол Междугорья рассчитывал, что внутренние проблемы Арвернии, которая готовилась нерасчетливо бросить вызов альвам, помогут его соотечественникам сокрушить это королевство извне. И, если все произойдет, как он задумал, как велел ему король, посылая в Арвернию, то здешних жителей уже не спасут никакие боги. Донар не пошлет молнии для их защиты. Циу не вдохновит сражаться еще храбрее. И Хеймдалль, Страж Богов, перед великолепным изваянием которого сейчас стоял граф Бёрнландский, не протрубит в свой золотой рог, чтобы указать арвернам, откуда ждать истинного противника. Потому что боги помогают сильным, а кто сейчас сильнее Междугорья?.. А, кстати, изваяния из этого храма и другие священные реликвии Арвернии хорошо будет после победы поставить в главном храме междугорской столицы, дабы всем очевидно было, что Междугорье поглотило силу Арвернии и вобрало ее в себя.

Размышляя так, граф Бёрнландский заметил, как в одном из светильников, горевших вокруг алтаря Хеймдалля, на котором лежало его послание - плетеный из множества узелков браслет, - вдруг ярко вспыхнуло. Будь это обычный костер, можно бы подумать, что туда попало особенно хорошо горящее полено, однако в светильнике горело масло. Альбрехт видел яркую вспышку, однако в этот раз не придал значения предостережениям. Хотя он обладал звериным чутьем и унаследовал от матери многие дарования, но на сей раз мечты о завоеваниях взяли в нем верх над голосом крови Других Народов. Он просто не верил, чтобы что-то могло пойти не так. Ожидая своего связного, что вот-вот должен был придти, граф думал лишь о предстоящем военном успехе Междугорья. В том будет важный вклад и его, Альбрехта Бёрнландского!

Вслед за первым тут же произошло и второе знамение. Глаза прекрасного изваяния Стража Богов вдруг ожили в своих мраморных глазницах. Зрачки в них повернулись кругом, и глаза сверкнули гневным расплавленным золотом. Казалось, еще мгновение - и мраморный Хемдалль затрубит в свой великий рог Гьяллахорн, оповещая всех, что в святилище забрался сын норландской колдуньи, берсерк со змеиными глазами.

Однако чуда не произошло. Сияющий Ас промолчал, а Альбрехт, которому на мгновение сделалось жутко, сумел не отпрянуть и остался ждать на месте. Как только понял, что бояться нечего, почувствовал гордость своим хладнокровием.

Чуть поодаль от входа в придел Хеймдалля стоял Варох вместе с Ангерраном и Магнахаром. Они беседовали между собой, но сами незаметно поглядывали, что происходит у алтаря. Им было очень важно, чтобы их тайный замысел увенчался успехом.

Когда Варох заметил и почувствовал один знак за другим, он многозначительно усмехнулся. Удивиться не удивился: после утренней встречи с Карломаном его вряд ли что-то удивило бы, даже знамения свыше. Но его глаза вспыхнули горячей синевой ярче обычного. Оба собеседника уловили этот блеск. Каждый про себя вспомнил Карломана, которого они знали настолько хорошо, насколько это вообще кому-то удавалось. Его глаза вот так же порой ярко вспыхивали, когда его осеняла какая-нибудь мысль, а затем обычно происходили важные события. Такими же свойствами обладал и его неразлучный друг, Варох. И потому сейчас Ангерран с Магнахаром обратились к нему с молчаливым вопросом в глазах. Варох ответил, посмеиваясь:

- Помните ли вы, как в свое время на турнире Карломан проучил Альбрехта, хоть и подставился сам, но не нарушая правил? Тогда междугорец крепко нарвался и получил достойный ответ. Сейчас он опять нарывается. Только предстоящий урок может оказаться для него гораздо болезненнее.

Сказано это было так тихо, что только его собеседники услышали барона-оборотня. И все трое, как бы невзначай поглядывая в придел Хеймдалля, стали ждать, что произойдет.

Между тем, Верховный Жрец выяснил от представителей воинских братств все, что было нужно знать.

- Мир вам, почтенные братья! - проговорил он, благословляя поднятыми ладонями Хагена и Нитхарда. - Ступайте, и напомните посвященным воинам, что ждут вашего слова: у каждого на земле свое предназначение, но все они равно важны, и мы обязаны помогать друг другу, а не соперничать. Ибо в трудные времена спасение можно найти лишь в единстве!

Оба жреца - Донара и Циу, - поклонились Альфгару на прощание и направились к выходу. Хаген четким военным шагом покинул храм, лишь на миг метнув неприязненный взгляд в сторону Альбрехта Бёрнландского. Возможно, он чувствовал в том кровь альвов, ибо был наделен изощренностью чувств, как многие донарианцы. А может быть, злился, что междугорцы своей угрозой военного вмешательства поднимают значение извечных соперников, братства Циу.

Нитхард же подошел к своему ученику Аделарду, сидевшему рядом с матерью. Жрецу было жаль беспокоить семью доблестного графа Кенабумского, столь уважаемого братством Циу, но делать было нечего...

Аделард сам поднял глаза, и увидел рядом наставника. Он склонился к матери, прошептав ей на ухо:

- Матушка! Матушка, прости, но меня уже ждут, и я должен идти. Потерпи, сколько потребуется, матушка! Ты же знаешь - у нас есть надежда!

Альпаида впервые за долгое время взглянула на сына осмысленным взглядом, приходя в себя. Ей еще было невыносимо больно, ее душа металась от отчаяния к надежде, как на качелях между небом и бездной. Но она пришла в себя, словно и ее окропили живой водой.

- Конечно, мой мальчик! Ступай туда, куда ведет тебя призвание.

На мгновение прижавшись к матери, Аделард поднялся со скамьи и встал позади своего наставника, как подобало по чину. Он - Страж, он обязан быть со своими братьями. Вместо него к Альпаиде подсела Луитберга, жена Ангеррана.

Подошедший ближе Нитхард почтительно поклонился графине Кенабумской.

- Прими искренние соболезнования, благородная графиня, от меня и от всего братства Циу! Твой доблестный супруг отдал жизнь на ристалище, как Страж Арвернии и мира между государствами. Его подвиг будут вечно чтить посвященные воины Циу. А также прими от нас всех благодарность за своего сына Аделарда! И ты, и твой великий супруг вправе гордиться своим младшим сыном. Будь у нас побольше таких братьев, как Аделард... - жрец многозначительно взглянул на юношу. - Возможно, мне не следовало говорить этого при нем, но я верю, что похвала его не испортит. Благодаря таким, как он, границы Арвернии были бы сейчас в полной безопасности.

Альпаида лишь кивнула в ответ. Так и бывает: у каждого на свете своя судьба. Ее муж - Страж чести короля, а их сын - Страж владений этого самого короля. Для них обоих есть самое главное, за что не жаль отдать все силы без остатка, а если потребуется - то и жизнь. Но Карломан вернется, он еще будет гордиться своим младшим сыном, как и его братьями!

Она взглянула на сына ясным взглядом и, на мгновение зажмурившись, сделала ему жест, отпуская. Хорошо уже и то, что Аделард был с ней в эти минуты.

Юноша в последний раз склонился к матери и поцеловал ее в щеку, как в детстве, когда слыл ее любимцем среди пятерых сыновей. Затем почти бегом бросился догонять своего наставника, направлявшегося к выходу из храма.

Святилище почти опустело. Придворные разъезжались следом за королем, расходились поодиночке и группами. Одни беседовали между собой, а другие размышляли про себя, что довелось им увидеть в пламени на алтаре, а также о переменах во властных кругах.

Вскоре в храме, где остывала зола на главном алтаре, остались только те, кого удерживало важное и неотложное дело, что должно было  совершиться именно здесь и нигде более.

У дальней стены стояли герцог Гворемор из Земли Всадников с супругой, Ираидой Моравской. Они разглядывали роспись на стенах, изо всех сил стараясь не бросать слишком часто заинтересованных взоров в сторону придела Хеймдалля. Супруги понимали, что лишнее внимание встревожит графа Бёрнландского, и тот придумает другой способ передавать послания. Они старались сдерживаться. Однако уйти совсем не могли. Не для того Ида с таким трудом восстанавливала в памяти, как выглядит узелковое письмо, а потом старалась, сплетая подложное послание! Не для того Гворемор в тронном зале следил за Альбрехтом, как кот за крысой, разглядывая, какие узелки тот станет теребить! Слишком они втянулись в это важное дело, чтобы теперь уйти, будто их ничего не касается. А потому, стараясь не выдать владевшего ими напряжения, разглядывали фрески на стенах: поединок Донара с Мировым Змеем, строительство стены вокруг Асгарда, Ясень Иггдрасиль, Идунн и ее золотые яблоки...

И еще двое рыцарей не могли покинуть храм, не доведя до конца игру с Альбрехтом Бёрнландским. Дитрих Молоторукий и Гундахар Лось стояли, оживленно беседуя, возле огромной статуи Всеотца Вотана, сидевшего на троне, с волками, лежащими у его ног и воронами на плечах. Двое опытных воинов вспоминали былые битвы и турниры, напоминали друг другу подробности и, казалось, позабыли обо всем. Но и они время от времени незаметно выглядывали из-за выступа стены, чем занят в приделе Хеймдалля посол Междугорья, и не пришел ли на встречу его связной.

Оба рыцаря были готовы сдержать обещание, данное королеве Кримхильде. И теперь они ждали только нужного момента, чтобы отвлечь Альбрехта и подменить узелковое послание. Они собирались сделать все так, что граф Бёрнландский даже не заподозрит ничего. Поэтому, хотя оба беседовали оживленно - казалось, только святость храма мешает им, особенно Гундахару, разглагольствовать о старых битвах во все горло, оживленно жестикулируя, - в действительности оба были внимательны и рассуждали четко. Совсем как во время поединка, когда нужно выбрать точный момент, чтобы нанести удар. Вот-вот - и придет их время выполнить свою роль!

[Convollar]

Ведь сейчас, благодарение богам, не времена Первого Заселения, когда люди, пришедшие из-за моря, только отвоевывали себе место в мире, принадлежавшем Другим Народам!

То есть другие народы изначально жили в этом мире, но не на всех континентах, а только в на северо-западе?