Благодарю, эрэа
Convollar, эрэа
katarsis! Ведь сейчас, благодарение богам, не времена Первого Заселения, когда люди, пришедшие из-за моря, только отвоевывали себе место в мире, принадлежавшем Другим Народам!
То есть другие народы изначально жили в этом мире, но не на всех континентах, а только в на северо-западе?
Люди, вообще-то, изначально пришли из-за моря, с Погибшей Земли. Помните "Хроники Таморианы"? А потом уже расселились по разным странам. Причем была не одна волна заселения, а разные. К примеру, "дети богини Дану" пришли раньше арвернов.
Как интересно в Альбрехте перемешались гены. В нём кровь Других Народов и у него же дар берсерка, данный людям против Других Народов.
Такое в описываемом нами мире бывало и других героев, например, у Стирбьерна, героя моей "Саги о Золотой Змее". Он тоже берсерк, а происходит от брака человека Асгейра Смертельное Копье и женщины-йотуна Рагнхильд. Что ему и давало возможность бороться с йотунами практически на равных.
Альбрехт, при всех своих недостатках, тоже научился эффективно использовать врожденные дарования.
Глава 87. На страже (окончание)
Альпаида, уже не такая застывшая, как раньше, сидела рядом с Матильдой и Луитбергой. Она глядела на своего сына Ангеррана, что беседовал с Варохом и Магнахаром. В нем она увидела Карломана: тот же горделивый облик и манера держаться, и тот же груз забот, который только он мог нести с честью. Она знала, что ее сын справится с любой, самой трудной задачей. Но сама не думала приближаться к нему. Ей необходим был покой. Она отдыхала от нападок под оскорбительным видом сочувствия. Теперь покой графини Кенабумской охраняли Матильда и Луитберга. Женщины готовы были, если потребуется, сами принять на себя удар, чтобы поддержать стойкую Альпаиду, как это сделал ее отец, старый коннетабль.
Сама же графиня, изможденная бессонной ночью и сегодняшними переживаниями, собиралась с силами, чтобы покинуть святилище. Что бы ни ожидало ее впереди - великая радость или глубокое горе, но все предстоящие дни она останется на страже их с Карломаном очага.
И она ласково коснулась рук сидящих слева и справа от нее молодых женщин. Ей очень хотелось от всего сердца поблагодарить названую дочь - жену Ангеррана, и Матильду, их с Карломаном ученицу, за их поддержку в трудную минуту.
А Варох, Ангерран и Магнахар, между тем, стояли чуть в стороне с серьезным и печальным видом. Они держались, как подобало людям, которым предстояло вскоре потерять близкого человека. На самом деле то была игра на публику, ибо все они видели в огне утешительные вести и надеялись на скорое возвращение Карломана.
И вот, сейчас они, всеми силами показывая, что горе их не сломило, обсуждали с деловитым видом государственные дела.
- Сегодня вечером король ждет меня, - произнес Ангерран.
- Должно быть, хочет посоветоваться о предстоящих перестановках в Совете, - произнес Магнахар и поспешно оглянулся.
- Здесь нет ушей Паучихи, - напомнил ему Варох, и тут же одобрительно заметил Ангеррану: - Твой брат - молодец! Благодаря ему братство Циу будет в чести у короля.
Такой разговор они вели, чтобы Альбрехт Бёрнландский услышал обрывки их фраз. Сами же незаметно следили, как исполнят свою роль Дитрих и Гундахар.
А те стояли все там же, возле статуи Вотана, и продолжали свою беседу. Хотя говорили негромко, но в опустевшем храме звуки разносились далеко, и их слышал и находившийся в приделе Хеймдалля Альбрехт.
- Турнир двухлетней давности, в честь бракосочетания короля Хильдеберта Арвернского и нашей принцессы Кримхильды, был поистине знаменит, - оживленно проговорил нибелунгский рыцарь. - Тогда я не дошел до его окончания, проиграв поединок маршалу запада, герцогу Хродебергу. Был сперва зол и на жребий, и на соперника, и на себя, что так неловко позволил выбить копье. А Хродеберг, победив меня, попал в одну пару с междугорским послом, Альбрехтом Бёрнландским. И тот его серьезно покалечил; что возьмешь с берсерка? Признаться, тогда я порадовался, что не оказался на месте Хродеберга. Ну а Карломан под видом своего кузена быстренько уладил дело с герцогом Земли Всадников, а затем, уже в собственном обличье, вышел в последнем поединке против междугорца и сбросив его с коня. Уж он тогда основательно заставил Альбрехта глотать песок, а затем поваляться в постели, поверь мне!
- Представляю! - пробасил Гундахар с явным одобрением. - Жаркое, должно быть, вышло дело! То-то, верно, рукоплескали зрители и дамы на трибунах. Как жаль, что меня там не было, чтобы преломить пару копий...
- Это точно! Все, кто симпатизировал Карломану и недолюбливал междугорцев, пережили пару незабываемых минут! - Дитрих лукаво прищурился. - Но я с тех пор думаю: что получилось бы, ссади Альбрехт с коня меня, а не Хродеберга? Проучил бы тогда Карломан междугорца или нет?
Его собеседник призадумался. С одной стороны, за нибелунгского рыцаря майордом Арвернии не обязан мстить, как за своего шурина, с другой - в честь примирения с Нибелунгией имел право заступиться за соотечественника молодой королевы.
- Я думаю, что проучил бы, но, возможно, не так сильно, - предположил Гундахар.
Голоса рыцарей доходили до Гворемора с Ираидой, что делали вид, будто разглядывают фрески, а также до Альбрехта Бёрнландского. Тот по-прежнему пристально следил за алтарем Хеймдалля, однако при упоминании о турнире, в котором сыграл такую важную роль, воинственный азарт овладел Альбрехтом, и он сам начал вспоминать былое. Оставаясь в храмовом приделе, он внимательно слушал беседу рыцарей, которых давно знал и по турнирам, и по настоящим сражениям. Он не держал зла на Карломана, одолевшего его в жестокой стычке, ибо такому противнику не стыдно проиграть. Но ему, как участнику того поединка, захотелось напомнить рыцарям из первых уст, как обстояло дело. И он едва сдерживался, ведь ему нельзя было отвлекаться.
А между тем, рыцари совсем рядом продолжали беседу. Это походило на погребальную тризну, где все вспоминают подвиги и заслуги покойного, в данном случае - обреченного на смерть.
- Все же я не уверен, что Карломан вступился бы за меня, даже если бы Альбрехт победил меня нечестно. Хродеберг ему родич, даже дважды. А возможно, он хотел сделать приятное королеве-матери.
- Хорошие отношения с только что примиренной Нибелунгией тоже что-нибудь значат, - заверил Гундахар. - Особенно если бы Карломану потребовалось осадить междугорцев.
И, догадываясь, что скрывающийся за стеной придела Альбрехт уже стал поддаваться на их аккуратные выуживания, рыцари заговорили еще оживленнее.
- Мне только сейчас пришло в голову, - задумчиво проговорил Дитрих, - что ведь это был последний турнир, где Карломану пришлось открыть перед всеми свою личность перед заключительным поединком, выступить, не рядясь в чужие доспехи. И оттуда он, как всегда, вышел победителем... В последний раз!..
- Увы, - глубоко вздохнул Гундахар Лось. - Теперь тем, кто захочет скрестить копья с Карломаном, придется подождать, когда они сами поднимутся в Вальхаллу.
И оба склонили головы, чтя великого воина, что бывал для них то союзником, то противником в сражениях и на турнирах, но в любом качестве заслуживал уважения.
Этого Альбрехт больше не мог выдержать. Подойдя к выходу из придела Хеймдалля, он хмуро поглядел на беседующих рыцарей, а те - на него. И междугорец проговорил резким голосом:
- Где бы не был сейчас Карломан, он еще отыграется за все! - должно быть, он имел в виду, что умирающий майордом до сих пор успешно действует через своих сыновей и советников.
При виде междугорца, Гундахар Лось сразу вспомнил все былые распри Шварцвальда с этой страной.
- Если ты встретишься с Карломаном Кенабумским, гляди, как бы он снова не отправил тебя глотать песочек! - произнес он, сжимая кулаки.
Альбрехт, пока еще сдерживаясь, пожал плечами.
- Когда придет пора, увидим, собравшись в Вальхалле, - проговорил он сдержанно, будто один из агайских мудрецов.
Тогда Дитрих Молоторукий проговорил, чуть возвысив голос:
- Право, я бы согласился быть оруженосцем Карломана, чтобы увидеть, как он в Вальхалле поубавит Альбрехту Бёрнландскому междугорской спеси!
- Да и я согласился бы сопровождать его на тех же условиях, - охотно отозвался Лось. У них обоих накипело против Междугорья, что в союзе с Тюрингией угрожало не только Арвернии, но и их странам.
У графа Бёрнландского, наконец, иссякло терпение. Он стремительно покинул придел Хеймдалля и обернулся к рыцарям, сузив свои змеиные, с вертикальными зрачками, глаза.
- Не хвалитесь прежними победами, позаботьтесь лучше о настоящем!
Беседа становилась все более жаркой. Ввязавшись в спор с двумя рыцарями, Альбрехт не заметил, как летело время. Он стремился прямо сейчас одержать над ними победу, и они видели в нем врага, ибо союз Междугорья и Тюрингии уже не скрывал своих завоевательных намерений. Казалось, что прошла целая вечность в этом ожесточенном противостоянии, которое отчасти сдерживала только святость места.
В этот миг к ним приблизились Варох, Ангерран и Магнахар, что с учтивым видом остановились близ спорящих рыцарей. Окинув взглядом междугорского посла, барон-оборотень проговорил:
- Только боги могут знать наперед, кого ждут новые победы! Мы просим Хеймдалля, Стража Асгарда, послать нашим воинам храбрость и бдительность.
И, не дожидаясь ответа, второй сенешаль сделал широкий жест, приглашая подойти Дитриха и Гундахара.
- Мне нужен ваш совет по поводу предстоящей свадьбы принца Хильперика и принцессы Бертрады. Ты, доблестный барон Эльхфельдский, представляешь здесь интересы Шварцвальда, а ты, храбрый Дитрих Молоторукий, сможешь поручиться за своих соотечественников, нибелунгов. Предстоящая свадьба будет необычной: ведь ее предстоит играть во время траура...
Оба рыцаря ушли вслед за Варохом, который на мгновение отвлек внимание Альбрехта на себя. Его зов крови улавливал лишь присутствие барона-оборотня. Кроме него, междугорец не чувствовал никого, внушающего опасение. И не замечал, как некто уже незаметно подменил одно узелковое послание на другое.
Спустя всего мгновение граф Бёрнландский вернулся к алтарю Стража Богов и пристально огляделся. К счастью, его приношение - плетеный браслет по-прежнему лежал на том же месте, и междугорец успокоился, так что даже не стал приглядываться, что узелки расположены несколько иначе, образуя совсем другие значения. Нет: Альбрехт еще мог представить, что плетенку украдут, чтобы сорвать передачу важных сведений. Но ему не приходило в голову, чтобы кто-то по эту сторону Закатного Океана мог подменить ее.
Междугорец быстро вернул свое обычное выученное хладнокровие. Теперь у него была главная задача - дождаться своего связного.
А Магнахар Сломи Копье с трудом сумел увести Ангеррана в другую часть храма, напоследок окинув графа Бёрнландского пронизывающим взглядом.
- В этой игре у каждого своя роль, и ты должен выполнить свою, как подобает, - прошипел он на ухо племяннику.
До тонкого слуха Альбрехта еще донесся голос маршала востока, который говорил Ангеррану, удаляясь вместе с ним:
- Подожди, сын Карломана: еще придет время, и ты сумеешь утолить свой гнев и боль, рассчитавшись с тем, кого радуют беды Арвернии.
- Надеюсь, - процедил сквозь зубы Ангерран, бледный от гнева. Ему было стыдно, что пришлось, ко всему прочему, осквернять храм шпионскими играми, хотя первым начал Альбрехт. Он решил впоследствии рассказать Верховному Жрецу о подмене на алтаре.
Все, кроме Альбрехта, направились в другую часть храма, идя к выходу. Варох, беседуя с иностранными рыцарями, кивнул Иде и Гворемору, и они также двинулись на выход, вместе с Варохом и Магнахаром.
Маршалу востока довелось в эти минуты быть на страже своего племянника, который второй раз бросил вызов хитрому и жестокому графу Бёрнландскому. И теперь он доверительно говорил ему, удалившись на такое расстояние, что Альбрехт точно не мог услышать:
- Не тревожься ни о чем: самое главное сейчас совершается само собой, без нашей помощи. Ты же поговори сегодня с королем, дай ему хороший совет, как подобает сыну Карломана.
- Я только в эти шестнадцать дней понял, какая трудная задача быть им, - вздохнул Ангерран, направляясь вместе с Магнахаром к Гворемору и Иде. Теперь все они немного задержались и пошли неспешно, беседуя на ходу.
- Каковы настроения дурокортерских "детей богини Дану"? - осведомился Ангерран с беспокойством.
Гворемор глубоко вздохнул.
- Я вчера снова встречался с ними на площади близ памятника Карломану Великому. Они исполнены скорби по танисту и сильно взволнованы. Я взял с них клятву, что они ничего не предпримут до того, как в Арморике пройдет Совет Кланов. И то, некоторые из них возмущались, пока я не заверил, что сама королева Гвиневера распорядилась так. Но, я думаю, мы сумеем, узнав через ворона решение Совета Кланов, каким бы оно ни было, протянуть время до церемонии вложения меча. И тогда все решится.
Ангерран кивнул, думая о горячих, беспокойных "детях богини Дану", своих родичах по отцу. Сколько нужно усилий чтобы править этим народом!
- Благодарю тебя, Гворемор, за твою неоценимую помощь! - проговорил он, пожав руку рыжеволосому великану. - Будь же и впредь на страже мира между нашими народами!
Тот усмехнулся в ответ.
- Да что там мои старания? Вот как государыня Гвиневера справляется со своеволием армориканских кланов, мне не привиделось бы и в кошмарах!
Все присутствующие помолчали, желая королеве Гвиневере и ее окружению сохранить мир между арвернами и "детьми богини Дану", пока не станет очевидно всем, что Карломан останется жить. Их собственные усилия ради сохранения мира сразу показались государственным мужам гораздо легче в сравнении с тем, что должна была выдержать старая женщина, едва не потерявшая единственного сына, при поддержке совсем уж глубоких старцев, окруженная бушующим людским морем, жаждущим мести...
Мимо проходивших по храму посетителей прошел неприметного вида служка. Никто не обратил на него внимания, ибо заняты были беседой о мерах, какие необходимо принять, чтобы сохранить мир между двумя разноплеменными народами, населяющими Арвернию.
Ангерран и Магнахар направились к Альпаиде, ожидавшей на скамье в обществе двух дам. А Гворемор с супругой, для вида еще немного полюбовавшись на фрески, покинули святилище.
Между тем, граф Бёрнландский обрадовался, когда, наконец, разошлись все, кто мог представлять для него опасность. Теперь некому будет разоблачить его, и связной может появиться, чтобы взять у него узелковое послание.
Холодный, суровый междугорец со змеиными глазами стоял на страже близ алтаря Хеймдалля, охраняя послание, что должно было отдать Арвернию в руки его соотечественников. Он стоял на своем посту столь же непреклонно, как и мраморное изваяние всевидящего Стража Богов. И он был уверен, что и Хеймдалль, и другие Асы на его стороне, что не рог бдительного стража призовет Арвернию к защите, а грозные звуки междугорских труб оглушат здешних жителей, сея сумятицу и внушая ужас. Ибо Альбрехт Бёрнландский и пославшие его верили, что сильный вправе властвовать над теми, кто слабее, а сила нынче собралась в их руках и требовала большого дела.
И междугорцы не задумывались, как и большинство завоевателей, что подобные им добиваются успеха только там, где некому их остановить, где противник слишком слаб либо слишком разобщен, чтобы дать отпор. И что любой завоеватель или находит в себе мудрость править и договариваться, как Карломан Великий, или, разрушая все на своем пути, ломает себе шею, нерасчетливо нарвавшись на стойкого противника, или же с грустью наблюдает, как гаснет завоевательный пыл и тает понапрасну живая сила его племени...
Об этом не думали при междугорском дворе, не считал нужным задумываться и Альбрехт Бёрнландский. Вместо этого он обрадовался, когда в придел Хеймдалля вошел упомянутый выше служка с метелкой из мягких перьев в руках. Этой метелкой он смахивал пыль с алтарей и других священных предметов, хотя они без того сияли первозданной чистотой. Переходя все дальше, служка стал что-то поправлять на алтаре и ловко подхватил плетеный браслет, лежавший среди приношений. Под пристальным взором змеиных глаз Альбрехта, стоявшего на страже, он спрятал браслет за пазуху. И тут же стал смахивать с алтаря невесомую пыль с таким деловитым видом, словно и впрямь пришел только ради этого. На междугорского посла он, казалось, не обратил внимание, как и тот - на него.
Но, если бы кто-то очень внимательный увидел графа Бёрнландского сейчас, заметил бы, как его зрачки-щели чуть-чуть расширились, и глаза стали больше похожи на человеческие. Ибо неприметный служка и был его связным, тем, кто передаст его послание домой. То самое послание, что должно способствовать скорейшему завоеванию Арвернии и возвращению Альбрехта домой.