Печать

[Марриэн]

Спасибо. 

Оставим пока Йеспера в окружении тумана и перейдем к другим героям.

Глава пятая. Зов ночи

Вол протяжно замычал, провожая барку.  Наверняка обижался на то, что заставили работать на жаре до самого заката, а в путешествие не взяли. Огрели бичом, да и повели назад в загон. Такова она, жизнь воловья, никакого развлечения.
– Наконец-то движемся! – Франческа отвлеклась от созерцания берега. Все то долгое время, пока матросы и пригнанные из деревеньки волы надрывались, снимая судно с мели, она настороженно наблюдала за окрестностями, всматриваясь в каждый подозрительный куст.
Никто не появился. Все было спокойно настолько, что Франческа начала было сомневаться, а не привиделся ли соглядатай в терновнике. Но Рико видел то же самое, а ему Франческа доверяла так же как себе самой. А порой гораздо больше, чем себе самой.
Барка, снова нашедшая глубину, плавно шла по течению. Жара чуть отступила. Рыжая полоса заката выцвела и погасла, оставив пепельный след. Начинали сгущаться сумерки.
Джованна, утомившись за день, отправилась в трюм полежать. Матросы, свободные от вахты, устроились под надстройкой, играли в кости и что-то негромко напевали, мешая фортьезский диалект  южной Тормары с шипящими и щелкающими эклейдскими словечками.
Это Франческе нравилось. Языковая разноголосица напоминала о морских портах, где смешиваются разные наречия, где всяк говорит на своем и все друг друга как-то понимают.
Если закрыть глаза, то можно представить, что вокруг не широкая спокойная река, несущая свои воды промежь скал и болот, а взморье, где прибой ровно и глубоко дышит, накатывая на берег. И пахнет здесь вовсе не тиной, тяжелой речной водой и отдаленным дымом то ли от жилья, то ли от тлеющего торфа. Нет,  здесь пахнет соленым ветром, густым и свежим одновременно,  вобравшим в себя и резкий привкус водорослей, что гниют на песке, и пыль от обрывов, что накалены солнцем, и   пряную смолистость розмарина, и горький пепел, что поднимает с пустошей фассарро, ветер вулканов, и ласковую мягкость рощ и виноградников  побережья, чей шепот доносит эаль, ветер винограда. И даже обжигающий  тело и душу ширами, ветер пустыни и боли, не будет здесь лишним.
Ибо и он часть замысла Владыки вод, Благого Антеро, что даровал людям моря, дабы они не забыли, что такое свобода.

...В детстве девочка верила, что море тянется до самого края света, что можно доплыть на каракке до того страшного места, где воды низвергаются прямо в бездну и, застывая в падении, становятся звездной пылью. И что если каракка не удержится и сорвется вниз, то будет вечно скитаться меж звезд и планет, и Ветра Творения будут раздувать ее паруса. После Эвклидес Кратидес, лоцман ее отца, учивший девочку грамоте, а ее старшего брата географии, арифметике и навигации, объяснил, что ученые мужи считают, будто земная твердь напоминает круглый плод граната или апельсина. Она тут же высказала сомнение и  предложила немедленно это проверить, отправившись в плавание.
Эвклидес тогда долго смеялся, а после рассказал, что только за прошлое столетие государи Пурпурного, Веселого и Гневного морей посылали многие суда, чтобы на практике убедиться в верности «теории апельсина». Один Маноэль Первый Буреборец, король тогда еще единого государства Фортьезы и Эмейры снарядил три экспедиции — две на запад, одну на восток. Ни одна не вернулась. Другие тоже не преуспели. Последним, кто рискнул покинуть пределы обитаемого мира, был Лодовико Небастард, единокровный брат предпоследнего герцога Истиары, человек, которого даже близкие родичи считали полубезумным. В своей экспедиции он дошел аж до  Предела Бурь, но был вынужден вернуться в Таркону из-за  небывалого шторма, что длился месяц с лишним, погубил три каракки из пяти и отогнал уцелевшие корабли обратно к Маравади. 
Собрать вторую экспедицию Лодовико не успел: на Истиару напали аддиры, и почти весь истиарский флот погиб в сражении при мысе Кракена. А сам Небастард, чудом вырвавшись из западни и добравшись до осажденного города, там и сгинул. Как говорили смутные слухи, когда в захваченный Айферру хлынули аддиррские войска, он сам открыл ворота старой крепости, где уже не осталось защитников, и раскуривая по морскому обычаю длинную трубку с кеймой, сидел пьяный на арке ворот и смеялся во всю глотку, глядя как, враги растекаются по дворцу. А после швырнул трубку с горящими угольками в колодец...
На этом месте Эвклидес сделал многозначительную паузу.
– И что? – недоуменно спросила девочка.
– И все, – ответил лоцман. – То был не простой колодец, а секретный. На дне его плескалась земляная смола, которую он, поняв, что город обречен, выпустил из резервуаров. Земляная смола горит, детка. Огонь по трубам дошел до крепостного Арсенала, где оставались запасы огненного зелья. Рвануло, так что весь город содрогнулся.
– А ты сам это видел?
– Ну что ты, – с сожалением вздохнул Кратидес. – Меня тогда еще и на свете не было. Отец мой видел. Их галера тогда пряталась от аддирского флота в заливе Медуз. Когда рванул Арсенал, они подумали, что это извергается Раньош — тамошний вулкан. Отец говорил, что пламя пожара закрыло полгоризонта. За это аддиры прозвали Лодовико Небастарда Дез-Башшаретом, Безумным Курильщиком, и под этим именем проклинают каждый день, когда поджигают чашу перед своим идолом. Вот уже сколько лет минуло. Никак не уймутся, паскуды. Помнят.
Девочка помолчала, обдумывая его слова.
– Он же не победил, – сказала она.
– Нет, конечно, – ответил Эвклидес. – Но зато не торговал морской удачей, как его трус племянник.
Девочка не стала расспрашивать, что значит последняя фраза. Тогда ее интересовали другие вещи.
– Значит, сейчас не ходят? – разочарованно спросила она. – Вокруг земли? 
– Не ходят, детка, – вздохнул Эвклидес. – И не будут, пока паскуды аддиры стерегут Врата Ночи. Жаль, что Тавиньо Таорец, долгой ему жизни, не воюет на море... 
Девочка кивнула, соглашаясь. Тавиньо Таорец был для Эвклидеса личностью не менее легендарной, чем прославленные воители прошлого. Он бил аддиров и бил удачно — этого было достаточно.
– А если бы было можно, ты бы отправился?
– Куда уж мне в такое плавание, – вздохнул Кратидес, неловко постучав пальцами левой руки по пустому правому рукаву, заколотому булавкой. – Но, пожалуй, что и да. Моряку ведь на суше помирать не к лицу. А теперь давай, детка, доставай свою книжицу. Осилим-ка еще одну главу поучений для юной девицы...
Книгу «Поучений для благонравных и целомудреных дев» они читали уже с полгода. Начинали всегда бодро, но уже через страницу юная дева семи лет от роду начинала зевать, а моряк как-то неопределенно хмыкать.
Тогда девочка еще не знала: чтобы читать интересные книги, надо всего лишь решиться закрыть скучную...

[Красный Волк]

"...Чтобы читать интересные книги, надо всего лишь решиться закрыть скучную..." Изумительно сказано. И снова - огромное спасибо за продолжение, эрэа Марриэн!

[Марриэн]

Спасибо. 

На плечо Франчески легла тяжелая мягкая ладонь. Франческа вздрогнула, но это был неслышно подошедший Рико.
– Напугал, – пробормотала Франческа, по-кошачьи приникая головой к  его руке.
– Прости. Я тебя звал,но ты не откликалась.
– Задумалась, Ри.
– У тебя был такой вид, словно ты грезишь наяву.
– Так и есть, – она улыбнулась. – Вернулась в мир, которого нет. Не все же вспоминать дурное, коли было и доброе. В Виренце есть святилище Владыки вод?
– Были небольшие, у источников. А сейчас говорят построили настоящее: в Алексаросе, над рекой.
– Надо обязательно зайти.
– Конечно, – понимающе кивнул Рико. 
Она всегда зажигала смолу за Эквлидеса Кратидеса. В какой бы город не заносила ее судьба, если в кармане была монетка, она не пропускала часовню Владыки вод. И знала, что будет так делать, покуда живет. Ибо иначе была бы самой неблагодарной паскудой.
Рико устало вздохнул.
– Что-то не так? – спросила она.
– Не знаю. Какое-то давящее чувство. Но здесь всегда так. Никогда не любил  реджийскую часть Ривары. Есть здесь что-то нездоровое. Какая-то потаенная тяжесть... когда пересекаешь Ничейную землю, сразу становится легче.
– Ри, если честно, – Франческа оглянулась, словно боясь, что кто-то подслушает и осудит. – Если совсем честно... Мне вообще не нравится здесь. Вся эта Тормара, что я видела за эти недели. Мне не по себе с той самой поры, как мы ушли от побережья. Здесь слишком далеко от моря, слишком душно. Слишком много земли. Я здесь чужая и своей не стану. Я это уже  чувствую.
– Бальтазаррэ обещал нам стоящее дело. Настоящее. Дом, деньги и защиту в сложной ситуации. И мы согласились. Мы проделали весь этот путь не для того, чтобы сейчас отказаться от обязательств. Собственно, мы уже делаем свое дело. Бросить начатое – предательство.
– Ри, я и не собираюсь бросать. Но после... пообещай, что если мы не сживемся с Виренцей, то вернемся к морю. В Фортьезу или на Эмейру, если не сможем выбраться дальше.
– Дальше вряд ли получится. Ксеосса долго не забудет Кассандру Гальярд и свадьбу Спиро Андракиса. На большей части Гневного моря властвуют аддиры. А здешняя земля пребывает в неведении того, что творится за Щитом.
– Здесь дуют те же ветра, что и над морем, – ответила Франческа. – Да, расстояния смягчают напор, но они те же самые. Кто-нибудь да прознает. Если уже не прознал. Йеспер сказал, что тот человек, примо-квестор, весьма умен и искушен в выискивании чуждого.
– Не прознает, если сумеешь сдержаться и не оставишь более следов.
– А если не сумею?
Вопрос остался без ответа, так как мимо прошествовал капитан Бенито. В руке он держал бутылку, явно намереваясь отпразновать благополучное снятие с мели. Франческа скривила губы, поплотнее затянула платок и отсутствующим взглядом уставилась на красные обрывы.
Ри прав, подумала она. Какая все же здесь неуютная земля...         

...Когда наконец общими мучениями книга была осилена, и Эвклидес торжественно доложил о сей победе матушке, та благосклонно оделила лоцмана деньгами для покупки нового учебного пособия, не удосужившись приказать, что именно следует купить.  Поразмыслив, Эвклидес взял девочку с собой в книжную лавку, предупредив, что потратить можно все, за вычетом декейта, который он счел своей премией и намеревался оставить в местной таверне. Братец с ними не пошел — он во внутреннем дворе вместе со своими приятелями упражнялся во владении беррирской саблей да так, что звон стоял на весь дом.
Девочка тогда впервые вышла из дома без матушки. И вообще впервые покинула пределы той части Луча, где располагался дом капитана Гальярда.
Они шли вдвоем по Вьерде — главной улице , что подымалась от Чаячьего мыса и вела вдоль  всего Восточного луча к центру города, туда, где на площади Владыки вод встречались все дороги, сливались все пять лучей Морской Звезды, Астродисса Великого, самого крупного города Пурпурного моря.
Юная служанка, которую они взяли с собой по настоянию матери, благоразумно плелась далеко в арьергарде, строила глазки симпатичным парням и всем видом показывала, что не имеет ничего общего с этой страховидной компанией.
Признаться, со стороны Кратидес выглядел жутко – высоченный, прямой, как мачта,  человек, чья левая нога оканчивалась деревянным протезом, шагал, опираясь на подбитый железом костыль, который при каждом шаге то гулко бил о камни мостовой, то зловеще скрежетал. Заколотый булавкой пустой правый рукав свободно болтался по ветру. Устрашающий вид довершала кожаная красная маска, закрывавшая всю левую половину лица. Сквозь прорезь влажно поблескивал красным левый глаз. Правая половина тоже не отличалась красотой: обветренные иссеченные мелкими шрамами лоб и щека, веко без ресниц с красным от постоянного напряжения правым «рабочим» глазом и обожженная лишенная растительности кожа черепа, обвязанная красным шарфом, дабы окончательно не пугать людей.  Когда Эвклидес говорил, его изрезанная шрамами губа жутко кривилась, а уж когда улыбался...
Девочку не пугала внешность Крадитеса: она привыкла к лоцману и воспринимала его деревянную ногу, костыль, однорукость и маску как должное.
Лишь много позже она узнала, как именно Крадитес получил свои увечья.
В битве с четырьмя судами Гордейшей во время абордажа с вражеской галеры на борт «Губителя душ» кто-то швырнул подожженную гранату. Снаряд упал прямо под ноги капитана Гальярда. 
Бежавший мимо Кратидес оттолкнул капитана, нагнулся, подхватил снаряд с уже прогоревшим фитилем и отшвырнул прочь. 
Граната взорвалась в воздухе, и осколки вместе с железной начинкой иссекли Крадитеса, словно  дырявую мишень. В пылу боя никто и не понял, что лоцман еще жив. Эвклидес провалялся по телами несколько часов, пока «Губитель» не вырвался из ловушки и не устремился в спасительные воды Багряного залива.
Лишь тогда уцелевшие обратили внимание, что в изуродованном теле вопреки всему еще теплится искра жизни.
Кратидес оказался, по его собственному выражению, «живуч, как морская звезда», которая, как известно, может вырастить все тело из одного оторванного луча. Это, разумеется, было преувеличением, но в главном он оказался прав. Он выжил.
Молодой хирург Теофилос Верратис, на которого в Городе Звезды жены и матери моряков готовы были молиться, собрал Эвклидеса, что называется, по кусочкам. Однако увечья и сопутствующие им болезни сделали Кратидеса неспособным к дальним плаваниям. Вопреки ожиданиям он не спился и не впал в тоску, а продолжал водить купеческие суда по Багряному заливу и  близлежащим к Ксеоссе островам. Кроме того, все знатные и влиятельные семейства города, все владельцы флотилий считали правильным учить отпрысков математике и искусству навигации у Кратидеса. Это обстоятельство позволяло лоцману и без участия в дальних походах достойно содержать и престарелую матушку, и семью младшей сестры, муж которой погиб в той же битве.
Что же до капитана Гальярда, то Кратидес, и раньше весьма дружный с капитаном, сделался совсем своим в его доме. Именно поэтому девочка совершенно не боялась идти с ним по улице и лишь слегка робела при виде пестрого людского круговорота на Вьерде.
Кратидес приметил это.
– Не вздумай отстать, – строго предупредил он. – В заливе видели ганнские суда, а ганны воруют детей. Продадут куда-нибудь на Мраморный берег, ищи тебя потом. Матушка твоя кадык мне вырвет. 
Так что девочка крепко держалась то за перекладину костыля, то за полу длинного лоцманского кафтана,  вовсю глазея по сторонам. Встречные посмеивались, глядя на столь несуразную парочку. Некоторые отпускали шуточки.   
– Невесту себе приискал, а, Эвклидес? Смотрит, рога наставит!
– Это чья ж куколка-то?
– Так это ж Гальярда дочурка!
Девочку тогда ничуть не удивило, как много людей здороваются с Эвклидесом. Казалось, его знало полгорода. И люди то были интересные: моряки, загорелые и одетые пестро и вычурно, гремящие латами солдаты, солидные купцы, чьи серебряные цепи на груди бряцали при каждом движении. Были, правда, еще какие-то непонятные, но очень ярко накрашенные девицы, но лоцман шикнул, и они живенько скрылись в подворотне.
Но, как с удивлением поняла девочка, некоторые люди Эвклидеса откровенно боялись.   Когда они проходили мимо таверны, оттуда вывалилась компания матросов, и один, уже изрядно подвыпивший, врезался спиной в лоцмана. Тот устоял и резким движением локтя оттолкнул пьянчугу прочь.
Парень обернулся, готовый к драке, но, увидев Эвклидеса, изменился в лице, отступил назад и испуганно пробормотав:
– Прости, Призрак, – поспешно скрылся в толпе. Кратидес холодно усмехнулся и, убедившись, что его спутница не успела испугаться, продолжил путь.
Девочка запомнила этот случай. Почему Призрак? Она удивилась, но не решилась спросить прямо сейчас.
Так они добрались до Старого Приюта Ветров. Эта древняя башня, выстроенная на каменном фундаменте посреди крошечной площади, возвышалась над Восточным Лучом, обозначая середину Вьерды. Штукатурка на фасаде обвалилась, обнажая старую кладку. Облупившиеся двери были открыты и слегка поскрипывали на ветру.
– Поднимемся? – внезапно предложил Эвклидес.
– Давай, – согласилась девочка, с некоторым сомнением посмотрев на узкую лестницу со слишком высокими ступенями.
– Иди вперед.
Поднимались они медленно: Кратидесу было не слишком удобно с костылем, а ступени и впрямь оказались девочке не по росту. Но они упорно лезли на самую вершину и наконец остановились на открытой смотровой площадке, огражденной парапетом Колонны над площадкой еще удерживали остатки навеса.
– А почему она так называется? Приют Ветров?
– Она восьмигранная. Каждая грань принадлежит одному из ветров, – и Эвклидес указал на пол, где из камешков синего и красного цветов была выложена мозаичная роза ветров. – Здесь они могут встретиться и спокойно поговорить каждый на своей территории.
– А они разговаривают?
– Конечно. Некоторые капитаны специально поднимаются сюда перед плаванием, чтобы послушать, что они скажут. Нужно только правильно выбрать румб.
– И отец тоже?
– Бывает.
Девочка осторожно переступила с румба эаля на линию его младшего брата.
– Никогда не становись в центр, – предупредил Эквлидес, указав на белый круг. – Это очень дурная примета. Центр розы — место, где ветра устраивают свои поединки. Представляешь, что случится, если человек окажется,например, между ширами и таррадесом?
– Ну, ширами сдерет с него кожу, а таррадес выморозит кровь, – предположила девочка.
– Вот именно. А может, и что погаже.
Кратидес остановился у парапета.
– Иди сюда, – позвал он, и когда она приблизилась, прислонил костыль к стене и, обхватив девочку рукой, поставил на каменную кладку. – Держись. Одна рука за колонну, другая за перила. Вот так.
Служанка, только-только преодолевшая лестницу, ахнула.
– Господин Эвклидес! – взмолилась она. – Поставьте дитя на место!
– Не мельтеши, – спокойно отозвался Кратидес. – Не уроню.
Сначала у девочки перехватило дыхание от высоты, а после от не виданного никогда ранее простора. Перед ней расстилалась и прибрежная часть города до самого края Закатного Луча  и вся Звездная бухта, защищенная волноломом, и полоса Пятого, рукотворного Луча-Большого причала. Увидела переплетение улиц и переулков, что спускались от Вьерды к гавани, и бесконечный поток людей на нижней набережной.   
Увидела и мачты, бесконечным лесом заполонившие бухту, и белые свернутые паруса, и вымпелы, плескавшие по ветру.
– А наши кораблики где? – спросила она Кратидеса.
– Вон там, – он указал  на один из причалов в левой части бухты. – По правую сторону от Луча могут швартоваться только военные суда. Все частники по левую, чтобы не путаться. Если присмотришься, то разглядишь черный вымпел с морским коньком. Это наш знак. Голова не кружится?
– Неа!  – ответила девочка.
На самом деле, это было не совсем правдой, но девочке не хотелось в этом сознаваться. Ей нравилось смотреть на мир свысока, как если бы она сама была ветром, летящим над городом прямо в открытое море, что сливалось с горизонтом в дальней синей дымке.
Кратидес однако подцепил ее под мышки и поставил на пол к вящей радости служанки. И они продолжили свое странствие...

[Красный Волк]

Чем дальше, тем он всё больше зачаровывает и делается всё притягательнее и ближе - мир, описанный на страницах этой великолепной истории. Многоликий, полнокровный, кипучий - и слезам не верящий, мир, где хватает и ярких красок, и мрачных тайн, мир, где умеют неистово любить жизнь, пьют ее полной чашей - и, закрывая собой в бою друзей, без страха предлагают смерти "поиграть в изломанные кости"... И снова - огромное спасибо за продолжение, эрэа Марриэн!

[Марриэн]

Спасибо. 

Окунувшись в прошлое с головой, Франческа не сразу обратила внимание на то, что  мир вокруг внезапно пришел в движение.
Течение реки заметно ускорилось. Капитан Бенито, до того восседавший на ящике под мачтой в компании бутылки, поднялся на ноги, потянулся и начал отдавать приказания. Матросы, даже свободные от вахты, вооружились шестами и выстроились вдоль правого борта барки. На палубу лег свет от  фонарей, что спешно вывесили на нос и мачту в дополнение к белому кормовому огню.
– Что это? – удивленно спросила Франческа. – Неужто на этой реке есть что-то интересное?
– Красная скала, – ответил Рико. – Последний крупный выступ Ламейи с этой стороны. Дальше река уйдет на Взгорья Вилланова, а после за Виренцей и вовсе на равнины и так почти до самой Фортьезы, где огибает Лавовую пустошь и в устье разливается, словно маленькое море. Но это ты и сама видела.
– Здесь опасно? – спросила подошедшая Джованна Сансеверо. – Меня из трюма выгнали.
– Если у команды руки  из правильного места, а капитан не пропил последние мозги, то бояться нечего, – пообещал Рико. – Но лучше отойти и не мешаться матросам.
– Твоя правда, ду Гральта, – пробасил Бенито. – Валите на корму! Готовься, парни!
Рико и обе женщины отошли ближе к корме. Уже совсем стемнело, и окрестные скалы казались неясными громадами. Сквозь темные кроны деревьев иногда являлся, чтобы вновь  скрыться, легкий изгиб молодого месяца.  Плеск воды мало-помалу усиливался. Течение влекло барку вперед, явно забирая вправо, ближе к берегу.
Франческа чувствовала на лице приятную свежесть быстрой воды.
– Ты не слышишь? – внезапно спросил Рико.
– Что?!
– Там, – он указал рукой в темноту правого берега, куда-то в чащу леса. – Там музыка... флейта. Странно, что ты не слышишь. Она очень отчетлива.
Франческа и Джованна тревожно переглянулись и прислушались. Джованна отрицательно помотала головой. Франческа даже прикрыла на миг глаза, пытаясь сосредоточиться.  Она различала бурление воды, голоса матросов и резкие команды капитана, скрип канатов и звук ветра, натянувшего парус, – и ничего более. Никакой музыки.
– Нет, ты правда не слышишь?!
Рико побледнел. Щека его задергалась. Он сжал голову ладонями, словно от боли.
– Нет, – пробормотал он. – Что это? Нет, не надо... не надо... не сейчас...
– Ри! Что с тобой?!
Он все так же, зажав виски руками, медленно, точно через силу, двинулся к борту.
– Ри! Ты что делаешь?! Ри! Перестань, не пугай меня!
– Парни, готовьсь! 
Красная скала вырастала из ночного мрака. Мельком оглянувшись через плечо, Франческа увидела поднимающийся из воды огромный ржаво-бурый выступ, темный от водяной пены, и обточенные водой валуны у его подножия. Течение упорно тащило «Болотную тварь» вправо, грозя   ударить об эти тяжелые камни.
– Кормщик, собака, не спать! – рявкнул Бенито. – Парни, по моей команде...
Дальше она не слышала: Рико уже подошел к борту, и Франческа бросилась за ним, вцепившись мужу в рукав.
– Ри! – крикнула она. – Ри, обернись! Посмотри на меня!
Он словно не слышал ее слов. В свете белого кормового фонаря лицо его вдруг сделалось отрешенно-чужим и бледным, словно  у призрака, и Франческа впервые в жизни испугалась человека, которого звала своим мужем.
– Парни, разом! – заорал капитан. – Толкай!
Шесты, поднятые сильными руками, дружно врезались в камни, отталкивая барку от скалы. Кормщик выверенным движением повернул весло. Барка покорно развернулась, уходя от опасности. Палубу под ногами Франчески повело, она пошатнулась и невольно выпустила рукав Рико. Тот, словно только этого и ждал, схватился за канат и быстрым прыжком вскочил на край борта.
– Перестань, –  услышала Франческа его срывающийся голос. – Слышишь, я здесь. Я не прячусь...
Что-то темное пронеслось в сумраке и ударило Рико в грудь. Он с удивлением и ужасом уставился на оперение арбалетного болта, торчавшего из-под правой ключицы и тут же получил новый удар — на сей раз в левое плечо. Кровь залила бежевый дублет. Ду Гральта зашатался, пытаясь удержаться за канат...
– Ри! – не своим голосом заорала Франческа, бросаясь к нему, но третья стрела, вонзившись  ей в руку, швырнула женщину на палубу прямо под ноги обомлевшей Джованны Сансеверо.       
Кормщик под вопли матросов снова рванул весло, отводя барку дальше, но опоздал. Свистнула четвертая стрела.
Она попала прямо в сердце. Рико ду Гральта выпустил канат и упал в Ривару, моментально канув в темную воду.
Барка вырвалась из-под притяжения Красной скалы и заскользила  по течению, выбираясь на середину реки.
– Ри! – закричала Франческа, рывком поднимаясь на ноги и оттолкнув державшую ее Джованну, бросилась к корме, пытаясь кинуться в реку. – Ри!
– Стой, дура! – Бенито Бальбоа, поскальзываясь на воде и крови, пронесся на корму и вцепился ей в плечи, сдергивая с борта. – Куда?!
– Пусти! – прорычала она, отбиваясь от его рук. – Пусти! Убью...
Бенито выпустил ее, отступил на шаг, отвел назал руку и внезапно четким взвешенным движением ударил Франческу кулаком в висок.

[Красный Волк]

Вот чего-чего, но такого не ждала совсем. Воистину: "Рок приходит не с грохотом и громом..." (с) А вот так - когда и не подозреваешь-то ни на миг, что прямо сейчас твой мир рухнет... Спасибо за продолжение, эрэа Марриэн!  

[Tany]

Спасибо, Марриэн! И да, мир рушится, частенько, без трубных звуков и пламени, а просто и обыденно...

[passer-by]

"...Чтобы читать интересные книги, надо всего лишь решиться закрыть скучную..." Изумительно сказано. И снова - огромное спасибо за продолжение, эрэа Марриэн!

Замечательно сказано!

И да, беда приходит в одночасье.

Спасибо за этот прекрасный и непредсказуемый витраж.

[Марриэн]

Спасибо.

Продолжаем.
 

***

К полуночи Паоло Раньер устал так, что едва не валился из седла. Веки сделались тяжелыми, движения медленными, бригантина давила на плечи все сильнее. Не создан он для погонь, не создан...
Отряд двигался Нижней дорогой, что шла узким ущельем, по склонам которого змеились трещины – русла ручьев, что иссякли от жары. Места были пустынные и неприютные – последние людские жилища они миновали еще в сумерки и дальше до самого Пятого пригорка, где стояла пограничная застава, селений не было. 
Месяц, висевший над дорогой, почти не давал света – слишком тонок был недавно народившийся серп. Звезды казались неяркими, словно подернутыми легчайшей облачной дымкой.
Дорога повернула и пошла вдоль темной каменной стены, по вершине густо заросшей лесом, отдельные островки которого спускались по обрывам. Где-то вдали слышался плеск волн, приглушенный расстоянием.
– Красная скала, – пояснил Луцио Марр. Он сейчас возглавлял отряд – сержант был родом  из какой-то приречной деревеньки под Реджано и неплохо знал все здешние тропы. Раньер вполне доверял его решениям. Лейтенант и его «синицы» покорились судьбе: они мало что понимали в переплетении ущельев Ламейи.
Лошади устало цокали копытами по камням. Ветер посвистывал в раскидистых ветвях. Казалось, даже жара чуть унялась, дав изнуренной земле пару-тройку часов покоя. Не в такие ли ночи Сплетающий сны шествует по земле, свивая свои путы из лунного света, теней качающегося тростника  и песен ветров, и порождает легкие грезы? Липкие кошмары он совьет позже, после Паучьей Полночи, когда ветра сделаются злыми, а воды земные и небесные станут отдавать гнилью.
Убаюкавшись тишиной, Паоло Раньер на время забыл о цели их путешествия, о времени и месте, обо всем на свете. Все мысли отодвинулись прочь, веки снова сомкнулись...
Конь вхрапнул. Раньер вздрогнул и открыл глаза.
Луцио Марр приподнялся в седле и вскинул руку, останавливая отряд. 
– Ты что? – спросил подеста, подъезжая.
Луцио Марр обернулся к Раньеру и прошептал, едва шевеля губами.
– Там кто-то есть.
– Где? – тоже шепотом спросил лейтенант «синиц».
Луцио указал на склон Красной скалы, туда, где лес черной щетинистой полосой спускался прямо к дороге.
«Синицы» настороженно озирались. Лейтенант вытащил чикветту. Паоло Раньер, разом стряхнув сон, вглядывался в переплетение ветвей, отыскивая тень, звук, движение.  Но что разглядишь ночью в лесной чащобе? Если там кто-то и был — он затаился, сделавшись невидимкой.   
– Едем, – наконец решил лейтенант. – Будьте настороже.
Они двинулись вперед. Полоса леса нависла над отрядом, и Раньер ощутил тоскливое беспокойство, когда тень чащобы легла на дорогу. Очарование весенней ночи было уничтожено безвозвратно. 
Ветви опускались столь низко, что всадникам волей-неволей приходилось нагибаться. Лес здесь был смешаный, густой, пахнущий  одновременно еловой хвоей и сухой прелью прошлогодней листвы.
Факел, который Луцио Марр держал в руке, был единственным пятном света в черноте ночи. Так они двигались около четверти часа, и Раньер начал было уже успокаиваться, как вдруг взгляд его зацепился за какое-то яркое пятно среди деревьев неподалеку от дороги.
– Смотри! – указал он сержанту, но Луцио Марр и сам уже давал сигнал к остановке.
Под буком, обратив лицо к дороге, недвижно сидел человек. 
– Эй ты! – окликнул его Луцио Марр. – Иди сюда! 
Сидящий не пошевелился. Луцио выругался и, обнажив оружие, послал лошадь вперед по склону.  «Синицы» спешились и двинулись следом, направив на сидящего свои пики, а люди Раньера по его знаку развернулись, прикрывая товарищам по отряду спины.
– Да он мертвый! – раздался голос Луцио. Раньер и лейтенант поспешили вперед и спустя минуту уже стояли рядом с сержантом, который, подняв факел, деловито осматривал покойника.
Это был молодой человек, смуглый и курчавый, в щегольской зеленой-красной одежде и дорогих мягких сапожках на шнуровке.  Он сидел, привалившись к стволу бука на подстилке  прошлогодней листвы, положив на колени обнаженную чикветту. Издали казалось, могло показаться, что он просто задумался, присев на мягкую груду листьев, но стоило подойти ближе, как это впечатление исчезало.
Глаза мертвеца смотрели с беспредельным удивлением, сквозь которое прорывался ужас. Он, как видно, не сопротивлялся: не было ни одной другой раны, кроме тонкой полоски на горле, из которой уже не не текла кровь, потоком залившая грудь и забрызгавшая листву вокруг.
– Руки, – внезапно произнес Луцио.
– Что руки? – спросил подеста.
– Где они?
Паоло Раньер присмотрелся, и сердце его недобро зачастило. Парень вовсе не прятал руки в палой листве, как показалось вначале. Ладони у мертвеца были отрублены, судя по всему, его же чикветтой – на лезвии виднелась кровь.
– Может, в драке отсекли? – с надеждой произнес один из стражников.
– Обе? – усомнился лейтенант.     
– Что-то мне это напоминает, – пробормотал Луцио, пробуя кровь пальцем. – Еще не спеклась. Не больно давно порешили.
– Оружие не взяли, кошель не тронули, обувь не сняли, – отметил лейтенант. – Не разбойники.
– Он не из нашей беглой компании? – уточнил Раньер. – Я видел лишь рыжего. Что второй?
– Нет. Под описание не подпадает.
– У него на поясе колчан, – заметил Луцио. – Но ни болтов, ни арбалета. Может, охотник?
Раньер отвел взгляд от мертвеца. Его вдруг посетило странное чувство, почти прозрение.  Тот, кто это сделал, еще был здесь. Прятался в лесной глуши, слившись с тенями, смотрел, как люди топчутся вокруг тела, слушал догадки. Ждал, пока они уберутся прочь.
А, может, именно в этот момент примеривался, как нанесет удар. По его Раньера, шее.
Кажется, эта мысль пришла в голову не ему одному. Люди тревожно озирались, готовые отразить нападение.
– Что будем делать? – спросил Раньер у лейтенанта.
– У меня есть задание, – ответил тот. – А этот уже никуда не денется. Едемте. Разберемся на обратном пути.
Это, наверно, было разумно, но пока они садились в седла, Раньера не  оставляло ощущение, что за ними неотрывно следит чей-то пристальный жестокий взгляд.   

[katarsis]

Опять загадки. Кого убили? Кто убил? Зачем было руки отрубать? Вот это особенно непонятно.
Но неужели Рико погиб? Не хочется верить. Отвыкла я от смерти главных героев. Хотя, тут, похоже, всё однозначно И при чём там какая-то флейта?
И как там Йеспер в тумане?

[Красный Волк]

А это не человек ли в черном и Птицелов вступили в игру - страшную, которая явно будет вестись без правил и без жалости?.. И снова - огромное спасибо за продолжение, эрэа Марриэн!

[katarsis]

Я сначала подумала, что это тот убийца, которого Торо послали, из арбалета стрелял, но эта мистика с флейтой с семейкой Торо как-то не вяжется.

[Марриэн]

А это не человек ли в черном и Птицелов вступили в игру - страшную, которая явно будет вестись без правил и без жалости?.

Красный Волк, технически невозможно. Данные граждане вечером этого же дня пребывали в Читта-Менье.

Я сначала подумала, что это тот убийца, которого Торо послали, из арбалета стрелял, но эта мистика с флейтой с семейкой Торо как-то не вяжется.

katarsis, то, что два явления произошли одновременно, не всегда означает наличие общего источника.

[Красный Волк]

А это не человек ли в черном и Птицелов вступили в игру - страшную, которая явно будет вестись без правил и без жалости?.

Красный Волк, технически невозможно. Данные граждане вечером этого же дня пребывали в Читта-Менье.

Спасибо большое за пояснения!

[Марриэн]

Движемся дальше.

– Вот они, – Луцио указал на белый огонь.
Небо на востоке едва-едва начало светлеть, но Раньер и сам видел темный силуэт барки, медленно двигающийся по середине реки. Течение здесь снова ослабло, и догнать судно уже не составляло труда. Дорога, освободившись от тисков ущелий и щетины лесов, шла пологим берегом, так что спуск к воде был нетрудным. Вдали плавно вырастали сглаженные очертания Второго Пригорка, как в народе называли  один из Взгорьев Вилланова — череды холмов со срезаными вершинами, что обозначали начало приграничья. Пятый Пригорок был последним с реджийской стороны, Седьмой — первым вирентийским. Меж ними простиралась полоса Ничейной земли.
Они успели, несмотря на на все задержки. Пришло время действия. Раньер кивнул, отвечая на молчаливый вопрос сержанта.
Луцио пришпорил свою лошадь и взмахнул факелом.
– Эй, на барке! – заорал он во все горло, и Раньер невольно вздрогнул: так раскатисто звучал над водным простором голос сержанта. – Именем герцога Реджийского, бросай якорь!
– А?! – заспанно отозвались с борта. – Чего надо?
– Якорь говорю, бросай! – рявкнул сержант. – Герцогская стража требует!
Некоторое время на судне продирали глаза и переваривали услышанное. Потом началась возня, послышался плеск и барка прекратила движение, качаясь посреди реки на легкой волне.
– Шлюпку спускай! – тут же потребовал Луцио.
– А ты кто? – с некоторым вызовом осведомились с кормы.
– Я лейтенант герцогской стражи! – ответил вместо Луцио командир «синиц». – На судне преступники! Спускай шлюпку! Немедля! Если не подчинишься – ты сообщник!
После недолгого промедления послышался скрип ворота и вскоре от борта отвалила весельная шлюпка с двумя матросами.  Когда она приблизилась к берегу, лейтенант приказал гребцам выбраться на берег. «Синицы» попрыгали в лодку – двое на весла, один на руль, лейтенант разместился на носу.
Раньер и Луцио заняли свободные места, оставив матросов под присмотром стражников из Читта-Меньи. Шлюпка бодро пошла назад к барке, и  Раньер с внезапной тревогой смотрел, как надвигается темный борт.
– Где капитан? – осведомился лейтенант, едва ступив на палубу, где кучкой стояли матросы.
– Здесь. – Плечистый чернобородый эклейдец выступил вперед. – Бенито Бальбоа.
– Лейтенант Камилло. Послан примо-квестором на поимку преступников. Где те люди, что вы взяли на судно в Реджио?   
Капитан погладил бороду.
– Сошли, – спокойно ответил он.
– Сошли?! Где? Когда?
– Сразу, как мы миновали Красную скалу, еще до Первого Пригорка. Потребовали спустить шлюпку и отвезти на правый берег. Сказали, что там ждут. Что они натворили?
– Шулерство. Недозволенное ремесло. Убийство.
Эклейдец слегка приподнял бровь.
– Надо же, – проговорил он. – Никогда бы не подумал. Такие приличные люди.
Лейтенант не удовлетворился столь краткими объяснениями.
– Кто правил шлюпкой? – спросил он, сурово глядывая команду.
– Вот он, – капитан показал на одного из матросов  – Он греб. Тот, что был на руле, сейчас на берегу с вашими людьми.
– Ты кто? – уточнил лейтенант. – Звать как? Рассказывай, куда отвез пассажиров.
– Якопо, – представился сутулый матрос. – А чего рассказывать? Свезли на берег всю компанию и вещички ихние да назад вернулись. Они остались, мы ушли. Все.
– Где они высадились?
– А сразу, как миновали камни. Только-только река успокоилась. А куда дальше двинулись, не ведаю. Все трое были у берега, когда мы отплывали. 
– Трое?!
– Ну да. Бабка, красотка и ейный муж, – загибая пальцы, перечислил матрос. 
– А рыжий?! – встревоженно спросил Раньер.
– Так он еще раньше сошел. После Реджано. Прямо с борта сиганул и поплыл на левый берег.
– На левый берег? Зачем? – Раньер встревожился еще сильнее. – Там же никто не живет.
– Да кто ж его знает, – отозвался матрос. – Видать, с заумью парень.
– Я должен обыскать судно и убедиться, что вы говорите правду, – сказал лейтенант.
– Обыскивайте, – спокойно согласился капитан. – Мы честные труженики, запретного не везем, никого не покрываем.
Командир сделал знак подчиненным, и те рассыпались по барке. Раньер, следуя за одним из «синиц», спустился по лесенке в трюм. Здесь было невыносимо душно и так мало света, что пришлось подождать, пока глаза привыкнут к моргающей масляной лампадке.
«Синица» отправился налево, Раньер — направо. Подеста протискивался по узкому проходику между штабелями мешков и тюков. Так он добрался почти до самой стены. Что-то белело на грязных досках.   
Раньер нагнулся и поднял вещицу. Это был маленький гребень, какие женщины втыкают в волосы, чтобы удерживать прическу. Вырезанный из гладко отполированной молочно-белой кости, с изящной резьбой по краю: узор напоминал морские волны, над и под которыми шел орнамент из трех переплетенных волнистых линий, чьи концы были увенчаны стрелами.
Два зубца были отломаны и, видимо, давно, поскольку скол успел сгладиться и потемнеть. Раньер подержал вещь в ладони, словно надеясь, что та подскажет что-то о своей хозяйке. Но что могла сказать столь пустая вещица?
Однако он убрал гребень в поясную сумку. Зачем? Вряд ли он мог дать ясный ответ на этот вопрос. Так, не найдя более ничего и никого, он вернулся назад на палубу, где уже собрались остальные члены отряда, усталые и разочарованные. Погоня снова зашла в тупик.
Бледная полоса на востоке стала шире. Потрескивали факелы. Капитан барки равнодушно смотрел вдаль.  Нужно было решать, что делать дальше.
– Я могу двигаться дальше? – спросил Бенито Бальбоа. –  У меня грузы. У меня заказы. У меня расписание на весь сезон...
– На все четыре стороны, если сумеете, – недовольно проворчал командир «синиц».
– Лейтенант, – позвал Раньер. – Предлагаю вам и моим людям вернуться к Красной скале и обыскать окрестности.
Командир «синиц» угрюмо кивнул, соглашаясь.
– А мы? – уточнил Луио Марр.
– Мы? – Раньер сделал паузу, словно размышляя, но на самом деле он уже все для себя решил.
Изуродованный труп, найденный ими в чаще, лежал на земле, приписанной к селению  Маджоро.  Возможно, он и вовсе не имел отношения ко всей этой истории. А, возможно, имел самое прямое. Но это уже не его забота. Пусть здешний подеста сам разбирается с со своими покойниками, а лейтенант ищет по чаще беглецов.
Он, Паоло Раньер, пришел сюда за другим делом. Рыжий отправился на левый берег, унося монету. Почему? По своим делам или из-за того, что нашептала ему в своем безумии Эмилия? И  если второе, где его следует искать...
– А мы с тобой, – ответил подеста, обращаясь к сержанту, – возвращаемся домой. Левым берегом.