Благодарю, эрэа
Convollar, эрэа
katarsis! 
Но он также ничего не сделал, чтобы защитить жену от нападок матери.
Хосспаде, ну что за тряпка. Беда для государства.
Ну-у, поглядим! Не будьте слишком уж строги. Может, он кое-что и переосмыслит для себя!
Ну, в Альбрехте я не сомневалась. Интересно, что он замышляет? Для Междугорья, наверное, было бы полезно вовсю восхищаться идеей молоткового похода и храбростью короля. Но не знаю. Возможно, у него есть план получше.
Король, слушая их спор, оставался в недоумении. С одной стороны - Хаген сказал о том, в чем и он сам убеждал себя, и именно теми же словами. С другой - от него не укрылось, что донарианец решился вмешаться после кивка его матери, не спрашивая его царственного дозволения, как будто короля Арвернии не было здесь!
Неужели начал что-то замечать?
Правильно, Альбрехт о такой возможности и думает. Вот только сразу связаться со своими пока не может, а ему бы хотелось сообщить, что король и донарианцы сами готовы испортить себе жизнь.
Насчет короля поглядим! Он все-таки не всегда слепо соглашается с матерью. Если его грамотно навести на нужную мысль, может быть, и призадумается.
Глава 80. Король и его свита (окончание)
Только Аделард и Хаген продолжали спорить, как бы не замечая ничего вокруг.
- Когда сражаешься с одним врагом, не упускай из виду другого - одна из первых заповедей воина, - произнес Аделард.
- Это воистину так; кому, как не будущему воину доблестного Циу, знать об этом, - уважительно кивнул Хаген. - Но Донар, Защитник Людей, учит различать врагов по силе! Все распри между людьми - ничто в сравнении с угрозой от потомков Имира, чуждых нам по своей природе.
- Скажи об этом тем, кто по вине междугорцев скоро лишится своей земли, а возможно, и самой жизни!! - парировал Аделард.
- Люди сражаются между собой, когда утихает угроза от альвов, общих врагов! - упорно стоял на своем жрец Донара.
Королева Бересвинда удовлетворенно слушала их спор. Она ожидала чего-то подобного, потому и позволила высказаться юноше, убитому горем из-за предсмертной агонии своего отца. Кроме того, Паучиха удовлетворенно отметила, что донарианец своими ответами способствует перед всем двором повышению репутации ее царственного сына. Хотя, конечно, спорить в присутствии короля, да еще в такой печальный день, шло вразрез со всем церемониалом.
Сам же король хмурился. Ему отчего-то заново вспомнились слова из записки Кримхильды, что она послала ему, предупреждая, что после встречи с Дитрихом немного запоздает, ибо хочет одеться по арвернской моде, чтобы угодить любезной матушке. "Ибо желания королевы-матери - это желания короля", - написала она.
Тогда Хильдеберт не придал этим словам значения...
А Аделард продолжал, как было условлено заранее:
- Почтенный жрец Донара столь красноречиво вещает нам о справедливости и благе Арвернии, что я охотно готов ему поверить! Но, в таком случае... - тут он скользнул взором по королю и остановился на его матери. - Прошу тебя рассудить, мудрая королева Бересвинда: обязан ли тот, кто печется о соблюдении законов, честно исполнять их сам? Что толку с законодателя, нарушающего собственные законы?
При этих словах некоторые из присутствующих задумались всерьез. Одним из таких был юстициарий, граф Роберт Амьемский, прибывший ко двору в спешном порядке. Он всегда стоял за соблюдение законов, и теперь увидел в новом свете приглашение королевы-матери занять должность канцлера. Роберт понял, что не имеет на это права, пока граф де Кампани не займет пост майордома, то есть - до церемонии вложения меча. Юстициарий был готов напомнить самому королю о том, что все должно делаться согласно закону и в свое время. Он пристально взглянул на королеву-мать, затем повернул голову и встретился глазами с графом де Кампани. Они выразительно переглянулись, без слов признавая, что Аделард говорит правду. Теперь оба достойных мужа совета готовы были сообща, если потребуется, приостановить поспешные замыслы короля и его матери.
Между тем, король застыл, как вкопанный, уязвленный тем, что кузен обратился не к нему, а к его матери.
Теперь все взоры скрестились на королеве Бересвинде. Но она выделила среди множества лишь два, на которые стоило обратить внимание. Один из них принадлежал Роберту Амьемскому, которого не так-то просто будет подчинить своей воле. Второй - послу Междугорья, Альбрехту Бёрнландскому, которого Паучиха ненавидела уже давно. С того времени, как он во время турнира покалечил Хродеберга, едва не сделав ее второй раз вдовой, да еще при таких же обстоятельствах, как в первый. О, если бы тогда Карломан не выбил из седла самого Альбрехта, сломав ему пару ребер, уж она бы с ним рассчиталась!.. По какому поводу, хотелось бы знать королеве-матери, проклятый междугорец теперь щурит свои змеиные глаза, к чему так внимательно прислушивается?..
И королева-мать заставила себя нехотя кивнуть, понимая, что юноша говорит не просто так и не от своего имени. Это, конечно, Дагоберт расставил для нее ловушку. Никогда не следует недооценивать противника.
- Вместо того, чтобы препираться между собой, нам бы следовало поспешить в тронный зал, - напомнила она присутствующим. - Сейчас для нас один главный закон - закон почтения к тому, кто скоро покинет мир живых.
Она подалась вперед, указывая, что надо двигаться дальше. Придворные качнулись было, готовые уже следовать процессией до самого тронного зала.
Но король остался стоять на месте, о чем-то задумавшись всерьез. И королева-мать сделала жест остановиться. Придворные, колыхнувшись как волна, остались на месте, хоть многим из них и непонятно было упрямство короля.
Хильдеберту не давала покоя кровь дяди. Чувство вины поглощало его, обессиливало, делало все остальные заботы ничтожными. Вот сейчас Карломан еще был, и, даже зная, что он умирает, король какой-то частичкой души продолжал надеяться. Но сейчас он объявит дату печальной церемонии, и тем самым как будто убьет дядю второй раз, приняв как должное, что уже ничего не исправить. И только будущие соратники из братства Донара обещали ему, если не развеять его вину, то искупить ее черной кровью альвов. Но вот Аделард говорит, что сами они виновны? И король нахмурился, повернувшись к кузену.
- Какой именно закон нарушило братство Донара? - спросил он со скрытой угрозой.
Шагнув вперед, Аделард смело взглянул в глаза своему царственному кузену и проговорил смело, напористо:
- Тебе ведомо, государь, сколько сделал ради Арвернии мой отец, о котором ты столь скорбишь! Он столь верно служил, что не пожалел своей жизни ради чести короля. Сейчас он еще дышит, и даже меч в его руки не успели вложить. А в это самое время братство Донара, в прошлом пролившее столько крови альвов и людей, присвоило себе право судить и казнить альвов в графстве Кенабумском, нарушив сюзеренное право владельца указанных земель, графа Карломана Кенабумского!
Аделард стоял перед собравшимися придворными неподвижно, в строгом черном одеянии. Только глаза его горели огнем гнева и скорби, и голос звенел, как призывный набат. Многие из придворных, слушая его, задумывались. Да и сам король, казалось, готов был усомниться в своем доверии братству Донара.
Он нахмурился еще сильнее. Ему припомнилось, как буквально час назад к нему пришел другой кузен, Ангерран. Еще не зная, что так и останется сенешалем, он принес королю документы в кожаном чехле, обвиняющие донарианцев. Но, поглощенный своей виной и размышлениями о том, что ему надлежало сделать, король едва слушал сына Карломана, и отложил их, почти не читая. Однако теперь ему припомнилось... да-да, точно: в тех свитках говорилось о самоуправстве братства Донара на землях графа Кенабумского!
- Прошу тебя, государь: рассуди по справедливости беззаконное убийство кельпи! - просил его Ангерран, служивший ему верой и правдой, как и его отец.
Но Хильдеберту было не до того. Видя перед собой в облике кузена его отца, слыша знакомые интонации, он вновь переживал то, что совершил в своем страшном наваждении. И перебил Ангеррана, отвечая не ему, а своим тяжким мыслям:
- Я принесу очистительные жертвы в храме Бальдра, и всей жизнью постараюсь искупить вину! - воскликнул Хильдеберт, думая о светлом боге, что сошел в подземное царство без вины, и там обрел право прощать невольных убийц от имени их жертв.
Ангерран тяжело вздохнул, стараясь обратить внимание царственного кузена к своим документам.
- Прошу тебя, государь: ради моего отца, не позволь самоуправцам распоряжаться на его землях!
Увы, король даже не слушал! Скользнув взором по листам, исписанным почерком Вароха, он продолжал говорить об искуплении вины:
- Я хочу почтить память дяди Карломана такими роскошными похоронами, как если бы он был вместо меня королем Арвернии. Ибо я всю жизнь чтил его, как родного отца.
- Осмелюсь тебе заметить, государь: это также не совсем правильно, - сдержанно возразил Ангерран. - Больше всех имеют право на тело моего отца его мать, Женевьева Армориканская, и "дети богини Дану". Утешь королеву Арморики в ее материнской скорби, ибо ее народу могут не понравиться похороны по арвернскому обычаю.
В этот самый миг, прервав речь Ангеррана на полуслове, вошел слуга, принесший письмо от королевы Кримхильды. Его появление пришлось бы как нельзя кстати для сына Карломана, если бы не было заранее подстроено.
Король, взяв письмо, махнул рукой, делая знак Ангеррану удалиться.
- Приходи вечером, после службы в Храме Всех Богов. Тогда обсудим все спокойно, спросим совета у нового жреца-законоговорителя.
При этом упоминании Ангерран нахмурился. Он понимал, что замена Турольда на Герберта - дело рук королевы-матери. В отличие от других назначений, жреца-законоговорителя назначает Верховный Жрец, и, видимо, Паучиха договорилась с ним, чтобы выбрал именно Герберта, дядю Ангеррана, в чем убедила короля. Что ж, ей, конечно, будет больше пользы от нового жреца в Совете - чего не скажешь об их семье.
Король заметил задумчивость кузена, но не придал ей значения. Ему очень хотелось поскорее прочесть записку жены, которая крайне редко посылала ему письма, лишь в самых тревожных обстоятельствах. Обыкновенно, желая поговорить с мужем, Кримхильда приходила лично. И вот, думая лишь о письме от жены, Хильдеберт, не глядя, отодвинул в сторону принесенные Ангерраном свитки, и кивнул кузену.
- Ступай, Ангерран! Я всегда прислушивался одинаково к моей матери и к дяде, твоему отцу. Сейчас, когда мой дорогой дядя Карломан почти что на пороге Вальхаллы, мне остается только слушать советы матушки.
Ангерран скрыл тихий вздох и покинул кабинет короля.А теперь королева-мать усмехнулась про себя, слушая пламенную тираду Аделарда. Она поняла, что не ошиблась: младший сын Карломана выступил от лица партии Дагоберта. И выступил с хитроумием своих отца и деда. Не могла же теперь она, к мудрости которой он воззвал в связи с соблюдением законов, перед всем двором опровергать необходимость их соблюдения!
Бересвинда огляделась, ища взглядом Герберта, что уже вступил в должность жреца-законоговорителя, вместо ничего не подозревающего Турольда, который находился сейчас в покоях Карломана. Теперь Герберт был бы как раз кстати, чтобы достойно ответить своему племяннику. Пусть бы он заверил, что в случае крайней необходимости, защищая себя и других людей, можно и обходить законы, что сам Всеотец Вотан не гнушался порой ради великих целей неблаговидными средствами... Словом, наговорил бы, чем обычно хитроумные жрецы убеждают легковерный народ!.. Но она не смогла найти Герберта. Зато немного в стороне, рядом с герцогом Земли Всадников, стоял Хродеберг, грустно глядя, как показалось Бересвинде, в самое сердце ей! Их взоры скрестились, так что только слепой не заметил бы их.
Один лишь облик покинутого возлюбленного вызвал в ней бурю чувств. Легко было убеждать себя в необходимости разлуки ради блага Арвернии, когда его не было рядом. Легко было мысленно дарить ему победы и воинскую славу, а свое сердце взнуздывать, как норовистую лошадь, надевать панцирь изо льда, когда некому было поколебать его прочность. Стоило ему остановиться в нескольких шагах от нее, поглядеть до боли знакомым грустным взглядом, сознавая, что она для него недостижима, - и у Бересвинды горячо забилось сердце. Проснулась отчаянная тоска по тому времени, когда, благодаря Хродебергу, и она могла быть просто женщиной, живой, любящей, желанной, а не только могущественной королевой-матерью или ужасной Паучихой... Но увы! Сейчас она была от него так же далека, как в те годы, когда была женой его царственного кузена. И снова между ними стоял король, только не муж ее, а сын. Ведь она должна исполнять данное сыну обещание. Хродеберг станет коннетаблем и одержит для Арвернии новые победы, а она посвятит остаток жизни благу королевства и своего царственного сына... Но, могучая Фрейя, как же трудно глядеть на него издалека!
Между тем, король проследил за взглядом своей матери, что явно кого-то искала, и заметил ее долгие переглядывания с маршалом Хродебергом. Он сурово нахмурился: неужели опять все начинается сначала, хоть матушка обещала ему?.. Затем перевел взгляд на Хагена из братства Донара, чувствуя в душе небольшое разочарование. Видно, обвинения против братства были и впрямь законны, раз с такой уверенностью твердили о них и Ангерран, и Аделард. И, наконец, поглядел на кузена, перед которым испытывал вину, как и перед всей семьей Карломана.
- Аделард! Я допускаю, что твой гнев праведен, но прошу тебя унять его сегодня! Я сам выясню обстоятельства этого дела. И, если окажется, что братство Донара преступило закон, я приму в отношении них строгие меры.
Младший сын Карломана отступил, став рядом со своим наставником, жрецом Нитхардом. И взор короля обратился теперь к посвященным Циу. Как и было задумано. Теперь Аделард заговорил от лица целого воинского братства, представляя его.
- Не мешало бы каждому из нас задуматься, к чему приведет нас доверие донарианцам, забывшим законы богов и людей! Они - мрачные фанатики, ведущие себя так, словно вокруг оплота человечества все еще смыкаются холод и тьма. Но мы с вами живем в мире людей, и наши заботы - вполне человеческие. Нашим границам угрожают ныне совсем не альвы, а наши соседи с востока - междугорцы. Альвы могут подождать, пока мы вооружаемся против междугорцев, но, если мы начнем сейчас Священный Поход, Междугорье ждать не станет, - юноша усмехнулся, поглядев в злобно сузившиеся глаза Альбрехта Бёрнландского. - Не Донар, а Циу, бог справедливой войны, сейчас защитник Арвернии! Что может быть справедливее, чем защита своей родины от посягательств недоброго соседа? Посвященные участники братства Циу готовятся отразить вторжение междугорцев, не щадя себя, если потребуется, подобно нашему небесному покровителю! Они не будут колдовать и заговаривать мечи, они просто примут бой и сделают все, что в их силах!
Голос Аделарда звучал под сводами замка, заражая своей уверенностью. И множество придворных, кто осведомлен был о восточной угрозе, кивали, соглашаясь с ним.
Между тем, граф Бёрнландский тревожился все сильнее, хоть и скрывал беспокойство под привычной бесстрастностью змеи, греющейся на солнце. Речь Аделарда, что произвела такое сильное впечатление на арвернского короля и его придворных, весьма встревожила и междугорского посла. Он буквально всей кожей ощущал неладное.
Ах, если бы он мог прямо сейчас покинуть королевский замок Дурокортера и броситься в тот городской храм, где он условился оставлять на алтаре сведения для своих связных в виде затейливых плетеных узлов! Он бы поведал обо всем: что королева-мать прибрала власть к рукам, но в Королевском Совете идет борьба между партиями, и что донарианцы готовы втянуть Арвернию в Священный Поход, тем самым сделать за Междугорье всю грязную работу.
К сожалению, сейчас Альбрехту никак нельзя было уйти, он находился на виду у всего двора. И потому ему следовало запастись выдержкой, которая обычно не подводила его, несмотря на "благословенный богами" дар берсерка. Он пристально наблюдал за королем Арвернии и его окружением. А за самим Альбрехтом не менее пристально следил герцог Гворемор из Земли Всадников. На случай, если междугорец заподозрит слежку, рядом с ним стоял "будущий коннетабль" Хродеберг, который должен был отвлечь на себя внимание, по заранее обдуманному замыслу.
Между тем, и сам король Арвернии был растроган речью своего кузена, хоть и не подал виду. Ему было о чем задуматься. Ведь и дядя Карломан, о чьей мудрости знали все, в последние месяцы готовился к отражению восточной угрозы, создавал военный союз. Теперь его не будет, а значит, вся тяжесть предстоящей войны ложилась на одного лишь короля. Именно в военных вопросах матушка вряд ли сможет ему чем-то помочь. Хильдеберт чувствовал тяжкую ответственность за Арвернию и свой народ, какой и должен обладать король. Кроме того, при виде Аделарда, как и всей семьи Карломана, он с новой силой ощущал неизбывную вину перед ними. И вот, он сделал знак, приглашая кузена и его наставника, жреца Нитхарда, пройти рядом с ним оставшееся до тронного зала расстояние.
Придворные были в изумлении. Даже те, кто подстроили все, играли свои роли, большинство же двигались за королем и его новыми собеседниками в состоянии тихой суматохи. Никто не произносил ни слова, но каждый размышлял про себя, к чему приведет новый королевский каприз.
А король начал беседу, обращаясь к Нитхарду:
- Я высоко ценю заслуги всех воинских братств. И сегодня решил уделить внимание вам, посвященные бога-воителя! Не нуждается ли в чем ваше братство? Сколько воинов вы посвятили в этом году?
- После милости Циу Самопожертвователя, мы больше всего дорожим лишь вниманием нашего государя, - Нитхард с достоинством поклонился королю. - В этом году мы посвятили без малого двести пятьдесят человек, и еще свыше семисот юношей и мужей пока проходят учение, как вот Аделард, - жрец ласково улыбнулся младшему сыну Карломана. - Желания наши скромны. Больше людей и хорошее содержание для них, чтобы встретить врага в полной боевой готовности - все, чего мы можем хотеть.
Король отметил про себя, что пополнение в братстве Циу почти втрое меньше, чем у донарианцев.
- Обещаю тебе, Нитхард, - произнес король, следуя вместе со жрецом через новую анфиладу комнат. - Я позабочусь, чтобы ваши братья имели возможность подготовиться к войне, как подобает, и чтобы больше молодых людей охотно шли в братство Циу. Ибо мне дороги все, кто защищает Арвернию!
За королем по-прежнему следовал Жоффруа де Геклен. Он выглядел по-прежнему невозмутимым, но радовался всей душой, что король, вроде бы, взялся за ум, и ему не придется ничего предпринимать. Только бы настроение короля не изменилось вновь под влиянием мимолетного каприза!
Чуть позади короля, рядом с паладином и Аделардом, следовала королева-мать. Она скрывала свое недовольство, хотя готова была кусать губы от злости. Ей приходилось идти позади царственного сына! Ее провели, отодвинули назад, вниманием короля завладели другие, и кто?! Братство Циу, которого никто не принимал в расчет!
Бересвинда вновь почувствовала на себе молчаливый взгляд Хродеберга, но он не согрел ее, как прежде. Она только подумала, что и ее царственный сын, верно, заметил их переглядывания, и это послужило причиной его недовольства.
Следуя за королем, она подумала о Кримхильде, которая все еще не появлялась. Ну ничего, она еще сведет счеты с этой Нибелунгской Валькирией, которой не писан церемониал арвернского двора!
Во время пути через залы, королева-мать вновь заметила среди придворных своего ставленника, графа Роберта Амьемского. Выражение его лица было хмурым и независимым. Паучиха подумала, что и с ним возникнут проблемы, раз он такой строгий законник. Да и с Хродебергом теперь будет нелегко. Лишь бы король не отказался назначить его коннетаблем!
Как ни старалась королева-мать владеть собой, все же невольно скомкала пальцами шелковые юбки своего траурного платья. Кто заметил этот жест, не усомнились бы, что она нервничает. Хродеберг заметил, слишком хорошо зная бывшую возлюбленную. И учтиво поклонился, приветствуя проходившего мимо короля и его свиту.
Впереди, рядом с королем и своим наставником, следовал Аделард. Он пересекся взглядом с Альбрехтом Бёрнландским, когда тот приветствовал поклоном короля. Во взоре юноши междугорскому графу явственно увиделась тень его отца.
"Что ты опять задумал, Карломан?" - мысленно обратился Альбрехт, как на Совете, когда сделался "гостем" Дурокортера, по воле другого сына Карломана. Он был уверен, что за нынешним внезапным поворотом по-прежнему стоит граф Кенабумский, хотя бы даже из Вальхаллы. А там, где участвует Карломан, все становится возможным, и все события равно непредсказуемы.
Стараясь ничем не выдать своей тревоги, Альбрехт последовал за свитой арвернского короля, идя рядом с маршалом Хродебергом. Тот, как чувствовал междугорец, тоже нервничал, поглядывая то на королеву-мать, то на него. Но его взгляды не обеспокоили Альбрехта. Он знал, что благодаря Бересвинде Адуатукийской Хродеберг скоро станет коннетаблем Арвернии, заплатив за это личным счастьем. В нем же он видит будущего противника.
Ну а Гворемора, державшегося прежде рядом с Хродебергом, Альбрехт не заметил. Ибо тот сразу, как только король пригласил участников братства Циу подойти к нему, поспешил покинуть зал. Так быстро, что лишь немногие посвященные в суть дела поняли, что к чему.
Автор
Тема: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - IV (Прочитано 9223 раз)