Печать

[katarsis]

Бересвинда сейчас, наверняка, теряется в догадках, откуда у Альпаиды опять взялись силы? К счастью, о роли Фредегонды она вряд ли сможет догадаться. Вот Ги Верденнский на её месте, может, и догадался бы. Но не на своём: на своём он не знает, в каком состоянии Альпаида была совсем недавно. Ну, и замечательно.

[Артанис]

Благодарю, эрэа katarsis!

Бересвинда сейчас, наверняка, теряется в догадках, откуда у Альпаиды опять взялись силы? К счастью, о роли Фредегонды она вряд ли сможет догадаться. Вот Ги Верденнский на её месте, может, и догадался бы. Но не на своём: на своём он не знает, в каком состоянии Альпаида была совсем недавно. Ну, и замечательно.

Да, Бересвинда не догадается ни за что! Попытается вновь цепляться к Альпаиде, но безуспешно.
К счастью, Ги Верденнский еще не успел вернуться ко двору. При нем Фредегонде было бы опаснее.

Глава 29. Победы и поражения (начало)

Под сводами храма Циу торжественную процессию встретили жрецы Однорукого Аса, одетые в полутраурные одеяния.

Аделард и его наставник Нитхард выступили вперед и встретили короля и его спутников на пороге своего храма, как подобало хозяевам.

- Приветствуем вас у алтаря самоотверженного Циу! Принесите свою благодарность тому, кто отдал руку, чтобы мир не сгинул в зубах ужасного волка! - проговорил Нитхард.

Они с Аделардом повели с собой короля, королеву и Альпаиду. Младший сын Карломана пошел рядом со своей матерью, с болью в душе глядя, как она переменилась, хоть и держалась сейчас исключительно стойко. А жрец Циу воспользовался минутой, чтобы обратиться к королю:

- Государь, прошу тебя: позаботься прежде всего о защите Арвернии от внешнего врага! Я уже разослал послания всем воинам Циу, что держат замки на восточной границе, чтобы они готовились к войне. Но необходимо и тебе, государь, приложить все силы для защиты своей земли! Я знаю, что братство Донара убеждает тебя ополчиться против альвов. Но поверь, государь, они могут и подождать! Сражаться сразу с двумя противниками с разных сторон опасно более чем вдвойне!

Хильдеберт, войдя вместе со жрецом в храм, бросил задумчивый взгляд на изваяние Циу перед алтарем - там, где недавно проходил испытание Аделард.

- Я подумаю, - проговорил он, ничего не обещая жрецу Циу.

Как военный человек, Хильдеберт сознавал, что тот прав. Но донарианцы, вовлекая его в Священный Поход, сулили искупление вины за пролитую кровь дяди Карломана. Ничто другое не могло по-настоящему успокоить его.

Аделард, поглядев на царственного кузена, догадался о его сомнениях. И проговорил, желая убедить:

- Государь, вспомни, что и мой отец больше всего хотел, чтобы Арверния сумела дать отпор внешнему врагу!

Король глубоко вздохнул. И был по-настоящему рад, когда они дошли до алтаря Циу, и он был избавлен от необходимости немедленно отвечать.

В главном помещении храма бога-самопожертвователя, выстроились в два ряда по обе стороны жрецы с горящими факелами в руках, так что король со свитой двигались, точно по огненному коридору. Посвященные Циу расступились перед знатными гостями, точно в некоем воинственном, суровом, но прекрасном танце, приветствуя вошедших. В это время грозно и звучно, как перед началом битвы, пропели трубы. Таков был ритуал в основе своей. Сегодня он проходил очень просто, из-за казавшегося неизбежным в скором времени траура по Карломану Кенабумскому. Но оттого все происходило еще торжественнее, весомее.

Нитхард, жрец Циу, подойдя к алтарю, где жарко горело пламя, во всеуслышание провозгласил:

- Великий Циу, самый доблестный из всех, живущих в Девяти Мирах, пожертвовавший собой ради других! Прими под свою возвышенную руку нового коннетабля Арвернии, Хродеберга, сына Дагоберта, из рода Карломана Великого! Укрепи в его душе на многие годы мужество и стойкость в бою, а его оружию даруй честь и славу!

- Честь и славу! - грозно прогремел хор посвященных Циу, и они дружно подняли и опустили горящие факелы в одной руке, и мечи - в другой, так что на клинках яростно заплясали огненные отблески.

Тогда Хродеберг подошел к самому алтарю и встал перед изображением бога-воителя. Блеск пламени освещал изваяние Циу, и лик его казался совсем живым. То он становился суровым, яростным, как во вдохновении битвы. То его искажало страдание, словно волк Фенрир только что откусил ему руку. А порой лицо бога войны светлело, словно он узнавал в стоявшем перед ним человеке близкого по духу.

Хродеберг предъявил жезл коннетабля перед очами Циу, и торжественно проговорил:

- Я клянусь тебе, вложившему руку в пасть чудовищному волку, не посрамить этого жезла в моих руках! Обещаю приложить все силы и умения, дабы защищать Арвернию от любого врага. А, если для победы потребуется моя жизнь, я не постою за ценой, как ты, Самопожертвователь, научил живущих на свете!

Огонь на алтаре вспыхнул ярче, и в его блеске лицо изваяния Циу снова изменилось: теперь казалось, что он улыбается, словно приветствуя товарища по оружию.

И, видя это, жрецы, посвященные Циу, завели сильными звучными голосами молитву богу-воителю:

- Узри, великий сын Вотана, нового доблестного полководца, что готов служить и защищать Арвернию! Подари ему мужество и счастье, о, Противник Волка, Верный Меч Асгарда! Да будет твое доблестное самопожертвование вечным примером людям, и не переведутся во веки веков среди них воины, доблестные, как сам Циу! Да будет всегда любое зло побеждено храбростью и взаимопомощью, по твоим заветам, о, Наставник Героев!

Пока продолжались гимны и славословия в честь Циу, у собравшихся в храме придворных было время оглядеться по сторонам. Жизнь брала свое, и, вопреки торжественности момента, обитатели королевского замка продолжали и здесь свои привычные взаимоотношения.

Впрочем, были и те, кто искренне благодарил в этот миг бога воителей, и с упоением слушал воинственные песнопения жрецов. Хродеберг вернулся от алтаря к отцу и Магнахару, которые не меньше него радовались, что церемония и обряд  прошли благополучно, и Арверния получила доблестного и крепкого главнокомандующего, в преддверии грядущей войны.

Однако Магнахар в то же время успевал краем глаза следить и за стоявшим поблизости "подопечным" - графом Альбрехтом Бёрнландским. Тот явно нервничал, сжимал руки и озирался по сторонам, думая сейчас лишь об одном - как можно скорее оповестить короля Междугорья о том, что арверны сменили коннетабля. Альбрехт не сомневался, что это не случайность, что они готовятся воевать.

Не по себе было под сводами храма Циу и жрецу Донара, Хагену, что также с частью своей братии сопровождал короля. Он тревожился, что Хильдеберт преклонит слух больше к братству Циу, нежели к ним, "опоясанным молотом". Их покровители, Донар и Циу - братья и соратники по оружию, но последователи среди людей давно соперничали между собой за влияние на земных владык.

Пока все занимали свои места в храме, Луитберга нашла своего мужа, подошла к нему и взяла за руку. Ангерран улыбнулся ей, безмолвно благодаря за заботу о его матери. В последнее время они слишком редко виделись, и такие минуты, как эта, когда можно побыть рядом, не расставаясь, были для них подарком небес.

А вот Фредегонда не стремилась ни к кому присоединиться во время храмовой службы, так и стояла рядом с герцогиней Окситанской, словно птенец под крылом у матери. Но внимание привлеклось само собой. Рядом с ними встали обе королевские племянницы, принцессы Регелинда и Адельгейда, в сопровождении своей наставницы и юных кавалеров - сыновей герцога Гворемора.

Младшая принцесса стала беседовать со своей матерью. Матильда ласково улыбнулась дочери, с которой тоже виделась реже, чем хотелось бы. И стала расспрашивать девочку и ее наставницу об успехах в учебе.

При этом Мундеррих Хромоножка, стоявший под руку с Адельгейдой, старался чуть заметно повернуть голову, чтобы видеть Фредегонду, стоявшую в нескольких шагах от него.

А внучка вейлы оказалась прямо перед принцессой Регелиндой и Гарборианом. Она приветствовала племянницу короля изящным книксеном, та же чуть-чуть кивнула, здороваясь с ней. Ее спутник широко улыбнулся и поклонился внучке вейлы, за что удостоился неодобрительного взгляда Регелинды.

Надменно глядя на Фредегонду, та проговорила:

- Приветствую тебя, любезная виконтесса! Гарбориан и Мундеррих немного говорили нам с сестрой о тебе. Поскольку ты - кузина королевы Кримхильды и принцессы Бертрады, то и мы можем общаться с тобой! - в ее интонациях звучало само высокомерие.

- Почту за честь, высокородная принцесса! - ответила Фредегонда, но внутренне усмехаясь: "На самом деле я и с тобой состою в родстве, дорогая кузина, и еще вопрос, чью ветвь надо считать старшей!"

И как раз тут Гарбориан, с волнением глядя на внучку вейлы, проговорил:

- Фредегонда, ты была сегодня великолепна, когда вошла в тронный зал вместе с графиней Кенабумской и герцогиней Окситанской! Все только на вас и глядели! - рыжеволосый юноша зарделся, как и его младший брат, боковым зрением тоже следивший за внучкой вейлы.

Та бросила укоризненный взор на Гарбориана, что так несдержанно вздумал хвалить ее перед принцессой Регелингой. Ибо та, услышав, как ее кавалер адресует комплименты другой девушке, угрожающе нахмурилась. Хоть сам он был ей не так уж интересен, но ведь его назначили сопровождать ее, а не Фредегонду!

Внучка вейлы постаралась исправить ситуацию, проговорив с деланым шварцвальдским простодушием:

- Должно быть, все смотрели на графиню Кенабумскую, сильную духом, и на великолепную герцогиню Окстанскую, бывшую королеву Арвернии! Это поистине великие дамы, и у них можно многому научиться. Я же просто сопровождала их.

Успокоила ли принцессу скромность Фредегонды? Та взглянула на нее колючим взором. Регелинда, совсем еще юная, видела, что шварцвальдская гостья красивее нее, и что она нравится мальчикам. Однако в храме было не место выяснять отношения. И потому принцесса промолчала, и внучка вейлы вновь встала за плечом Матильды, словно бы растворяясь в тени.

История повторялась: некогда бабушка Регелинды, Бересвинда Адуатукийская, еще в отроческие годы невзлюбила Альпаиду, видя, что та способна затмить ее. А ведь старшая внучка Паучихи недаром приходилась ей сродни с двух сторон.

На службе в храме Циу сталкивались, кто нарочно, а кто случайно, многие люди, что и прежде не ладили между собой, ища повод выяснить отношения. Но святость места требовала от всех сдерживаться, и они лишь намеками выражали свои истинные чувства, не смея говорить о вражде прямо.

Пока жрецы Циу пели гимны, стоявший среди гостей Герберт искоса поглядывал на своего отца, Дагоберта Старого Лиса. Тот стоял, спокойно глядя на старшего сына, посвящавшего себя своей судьбе, и чуть заметно улыбался. Старик был рад за Хродеберга и за Альпаиду. Оба они выдержали тяжкие испытания и смогли подняться над собой.

А его младший сын не мог поверить, что отцу совсем не обидна его отставка. И, наконец, не выдержал, подошел к нему.

- Приветствую тебя, почтенный принц Дагоберт! - своего отца Герберт уже много лет не называл отцом. - Каково тебе быть отставленным от своей должности? Ты столько сделал для Арвернии, а теперь о тебе забудут еще при твоей жизни! Королева-мать возвела в ранг коннетабля Хродеберга, за то, что он столько лет был ее верным рыцарем... Сам знаешь: ночная кукушка дневную перекукует!

Дагоберт поглядел на младшего сына с глубокой тоской. Но не выдал, какую боль причиняет ему враждебность Герберта.

- Я радуюсь, что вместо меня коннетаблем сделался лучший из арвернских полководцев, - ответил Дагоберт, в упор глядя сыну в глаза. - А ты, господин Жрец-Законоговоритель, лучше попроси богов помочь твоему брату! И запомни, что главнокомандующим ставят не за альковные подвиги! Даже Бересвинда Адуатукийская не перепутает, что должен уметь полководец!

Пристально поглядев в глаза отцу, которого ненавидел, Герберт так и не понял, вправду ли тот говорил, что думал, или нарочито бодрился. С минуту померившись с ним взглядом, он, наконец, отступил и направился прочь. Все же Герберт полагал, что назначение Хродеберга инициировано королевой-матерью, и она должна быть в выигрыше.

А королева Бересвинда во время торжественной службы в храме неуклонно размышляла, каким образом Альпаида столь мгновенно пришла в себя, и как выполнить то, что она задумала - погрузить ее в пучину отчаяния. Паучихе было невыносимо глядеть, как ее царственный сын оказывает почести графине Кенабумской. Поставил ее с собой рядом, точно это она - его мать, а о ней, Бересвинде, позабыл! Без сомнения, все это были козни Кримхильды, и вдовствующая королева пообещала себе извести их обеих. Но во время службы она не могла ничего предпринять.

Однако, когда смолкли торжественные песнопения, Бересвинда улучила момент, когда Альпаида, пропустив королевскую чету вперед, осталась одна. И, не теряя времени, подошла к ней, проговорила, как всегда, нарочито-ласково:

- Альпаида, сестра моя! Я, как и весь королевский двор, восхищена была твоей силой духа, когда ты появилась на церемонии в тронном зале. Что ж: это свойство еще неоднократно понадобится тебе, во время похорон твоего доблестного супруга, да и после них! Ибо наши мужья - братья не только по крови, но и по жребию судьбы, и у них одна участь!

Однако на сей раз Альпаида была готова ответить. Помощь Фредегонды все еще поддерживала в ней бодрость, и она ответила, смело глядя в глаза Паучихе:

- Что бы ни произошло, государыня, но ни в одном из миров мой благородный супруг не увидит меня сломленной, отчаявшейся, безумной!

Графиня Кенабумская проговорила эти слова таким тоном, что королева-мать даже отступила на шаг, дивясь, откуда у Альпаиды взялись такие силы. И не могла понять ее.

А тем временем, к графине Кенабумской подошли Ангерран с Луитбергой. Как только закончилась служба, к матери поспешил и Аделард в одеянии братства Циу. И королева-мать отступила прочь.

Сыновья по очереди поцеловали Альпаиде руки и, почтительно поддерживая, направились с нею к выходу.

Глядя на своего младшего сына, Альпаида подумала, что он возмужал даже за последние несколько дней.

- Как ты живешь здесь, среди строгого устава братства Циу? - спросила она.

- Я, как подобает, готовлюсь к служению! - ответил Аделард без тени сомнения. - Я стану настоящим рыцарем Циу, когда вместе с нашим братством выступлю на войну с Междугорьем!

Альпаида тихо кивнула.

- Значит, такова твоя судьба! И твой отец скоро узнает об этом...

- Только ты береги себя, матушка! - вмешался Ангерран. - Мы все очень испугались за тебя, когда сообщили, что тебе было плохо. Хотя и должны были знать, что никто не может тебя сломить!

Альпаида обвела сияющим взором своих детей.

- На какой-то миг мне показалось, что все потеряно, и надежды больше нет... Это Дева с ласточкой зажгла впереди свет и вернула меня силы. А теперь я постараюсь впредь не терять дорогу! Ведь осталось всего несколько дней...

Она смолкла, не решаясь договорить, но Ангерран и Аделард поняли мать, и старший продолжил шепотом:

- Да, уже скоро отец должен ожить! Осталось немного потерпеть! - его слов никто не слышал, кроме них самих.

Так, к добру или к худу, скрестились в этот день пути многих людей. Что принесла каждому из них эта встреча? Победы или поражения ощущали они, возвращаясь в королевский замок? Каждый из них чувствовал по-своему. А конечный итог определит лишь время.

[katarsis]

Паучихе было невыносимо глядеть, как ее царственный сын оказывает почести графине Кенабумской. Поставил ее с собой рядом, точно это она - его мать, а о ней, Бересвинде, позабыл! Без сомнения, все это были козни Кримхильды

Некоторую логику понять невозможно. Вот почему именно Кримхильды?!! Это уже не говоря о том, что Паучиха сама же довела Альпаиду до такого состояния, что о ней все забеспокоились, включая Хильдеберта. Который, к тому же, о роли матушки не подозревает (наверное, единственный во всём Дурокортере) и винит во всём только себя. И, конечно, вполне естественно, что он теперь будет заботиться об Альпаиде, а не о вполне здоровой Бересвинде. Т.е., она опять натыкается на последствия своих же действий, но виноватых ищет где угодно, кроме зеркала.

[Артанис]

Благодарю, эрэа katarsis!

Паучихе было невыносимо глядеть, как ее царственный сын оказывает почести графине Кенабумской. Поставил ее с собой рядом, точно это она - его мать, а о ней, Бересвинде, позабыл! Без сомнения, все это были козни Кримхильды

Некоторую логику понять невозможно. Вот почему именно Кримхильды?!! Это уже не говоря о том, что Паучиха сама же довела Альпаиду до такого состояния, что о ней все забеспокоились, включая Хильдеберта. Который, к тому же, о роли матушки не подозревает (наверное, единственный во всём Дурокортере) и винит во всём только себя. И, конечно, вполне естественно, что он теперь будет заботиться об Альпаиде, а не о вполне здоровой Бересвинде. Т.е., она опять натыкается на последствия своих же действий, но виноватых ищет где угодно, кроме зеркала.

Она считает, что ее сын мог возвысить так Альпаиду лишь по чужому враждебному влиянию. Чьему? Конечно же, Кримхильды, недаром та от него не отходит.
Бересвинда просто ревнует своего сына и свои почести, которыми не привыкла ни с кем делиться.

Глава 29. Победы и поражения (продолжение)

Вечером после церемонии в храме Циу, Альпаида Кенабумская сидела на кровати в своих покоях.

Рядом с ней устроились Дагоберт и Луитберга. Они ласково приобнимали графиню за плечи.

Поблизости, возле прикроватной тумбочки, стоял Ангерран. Он глядел на матушку, стараясь взглядом поддержать ее, придать ей силы.

Альпаида была бледна, как мел, однако в глазах ее горел негасимый огонь.

Они беседовали между собой, взволнованно, как только могли по-настоящему любящие родственники.

В Дагоберте все еще клокотали отзвуки недавних тревожных событий, и он был исполнен тревоги, не за себя, но за дочь.

- Будь на то моя воля, я бы сейчас же посадил Паучиху под арест и лишил бы ее всякой власти! - проговорил он с горяча, с необычной для него откровенностью. - Мне тревожно за тебя, Альпаида! Хоть и понимаю, что ты не могла поступить иначе, - он коснулся ладонью сжатых рук дочери. - Мы с тобой оба продолжим сражаться с королевой-матерью, чья душа так же черна, как и ее платье! Сегодня ты была истинной дочерью воина, наследницей могучих королей! Я восхищаюсь твоей стойкостью, моя дорогая. Твоя любовь к доблестному Карломану дарит тебе силы и воодушевляет. Но при всем этом, дочка, я прошу тебя быть осмотрительной! Ведь нам осталось ждать совсем немного времени. Мы должны продержаться до тех пор, как оживет Карломан. И я не прощу себе, если ты окажешься сломлена прежде, чем он очнется!

Альпаида с нежностью взглянула в глаза отцу. Она читала в его сердце и понимала, что он чувствует.

- Я знаю, батюшка!.. Я и сама не прощу себе, если не смогу быть рядом с моим Карломаном в тот счастливый час, когда он очнется!

В этот миг Ангерран, поглядев на мать, тихо попросил свою жену:

- Прошу тебя, будь неотступно при моей матушке, оберегай ее в эти ближайшие дни!

Луитберга подняла глаза на мужа и кротко проговорила:

- Обещаю тебе позаботиться о матушке, насколько мне хватит сил! - про себя молодая женщина подумала с горечью, что сегодня, если бы не помощь герцогини Окстанской и Девы с ласточкой, она одна не смогла бы спасти матушку от Паучихи.

Дагоберт же продолжал говорить с дочерью:

- Поверь старому воину, дочка: иногда ради победы необходимо изобразить поражение! Сегодня ты поразила Бересвинду Адуатукийскую, ведь она никак не ожидала твоего триумфального прихода в тронный зал, а после - в храм Циу. Теперь Паучиха, должно быть, пытается угадать, откуда ты взяла силы преодолеть ее наваждение. Но можно не сомневаться, что она придумает еще что-нибудь, и будет действовать осмотрительнее. Берегись, Альпаида!

Ангерран, уловив мысль деда, кивнул:

- Я думаю, что королева-мать станет еще более жестокой. И наверняка станет действовать не в одиночку, но привлечет своих сторонников. Например, графиню де Кампани. Даже Матильда не сможет смягчить свою мать, ибо той придется выслуживаться перед королевой Бересвиндой. Донарианцы также на стороне королевы-матери. И новые ее назначенцы. Даже Герберт, новый Жрец-Законоговоритель, сделает то, что скажет ему королева-мать... - Ангерран неловко проговорил последние слова, опустил взгляд перед дедом.

Дагоберт тяжело вздохнул при упоминании младшего сына, и ничего не сказал. Он подумал, что Герберт еще может пощадить сестру, но не даст покоя ему самому. Его сегодняшний выпад, ядовитые насмешки говорили сами за себя. Младший сын становился самым опасным врагом Старого Лиса.

Ангерран подвел общий итог:

- Чем сильнее мы станем противодействовать королеве-матери и ее союзникам, тем сильнее она станет лютовать, чтобы погубить нас!

Дагоберт укоризненно взглянул на старшего внука.

- А что ты предлагаешь делать? Смириться и отдать победу Паучихе, сложить руки?

Ангерран вздохнул в ответ. Он беспокоился за деда и мать, но сознавал, что они не могут поступить иначе. Если королева-мать и ее сторонники будут предпринимать новые нападки, его родные ответят на них.

И, как бы в тон размышлениям сына, Альпаида проговорила:

- Ради любви к своему супругу я готова выдержать все! Даже очередные лицемерные соболезнования Бересвинды Адуатукийской. Отчего-то она невзлюбила меня с самого начала, едва приехав к Дурокортерскому двору. Право, не знаю, за что, ведь я ни разу, сколько помню, не заступала ей дороги.

Дагоберт проговорил растроганным тоном, еще сильнее обнимая дочь за острые, исхудавшие плечи:

- Я вспоминаю сейчас, как зарождалась твоя любовь с Карломаном, как ты еще в отроческом возрасте все больше сближалась с ним. То вы уезжали вместе осматривать развалины в лесу, а то спорили над очередным прочитанным свитком... Вспоминаю, как вы, в шестнадцать лет, попросили благословения на брак. Вы были самой прекрасной парой при всем королевском дворе, на протяжении тридцати двух лет!.. Ни разлуки, ни война не смогли вас разлучить. А ведь тогда мне вместе с братом Хлодебертом пришлось немало приложить усилий, чтобы убедить вашего дядю, Хильдеберта Строителя, позволить вам заключить этот брак, не сулящий политических выгод! Но мы добились своего, ибо видели, что вы с Карломаном готовы бороться за свое счастье!..

- Так и было, - Альпаида улыбнулась, взглянув на отца. - Мы с Карломаном всю жизнь благодарны вам!.. И я тоже в эти дни много раз вспоминала прошлое, черпая в нем силы для ожидания. И все-таки, чем ближе минута, когда мой Карломан придет в чувство и откроет глаза, тем труднее выдержать ожидание! Беспокойство пронизывает тысячей острых иголок, становится невыносимым! Но я сумею выдержать все!..

Дагоберт, крепко обнимающий дочь, вместе с Луитбергой почувствовали, как Альпаида дрожит от напряжения, столь долго владевшего ею. И Старый Лис погладил ее по плечам, как некогда, пока нынешняя графиня Кенабумская была еще маленькой девочкой, хоть и урожденной принцессой крови.

И эти воспоминания подарили старику спокойствие. Взглянув в яростно горящие глаза дочери, он убежденно проговорил:

- Верь мне, дочка: скоро сбудутся все самые заветные желания нашей семьи! Я не очень-то разбираюсь, каким образом чудесное средство сможет вернуть Карломану жизнь. Предпочитаю верить, что это боги исправили свой недосмотр, поняли, что Карломану еще рано уходить в Вальхаллу, и послали способ спасти его. Да и король не будет виновен в смерти любимого дяди, хотя бы и непреднамеренной! Но я не сомневаюсь, скоро Карломан вернется к нам! Небеса вознаградят нас за все пережитые испытания. Он вновь приведет в порядок все, что успело расшататься в управлении Арвернией за время его беспамятства!.. Вот тогда-то королева-мать и все злопыхатели горько пожалеют, что причиняли боль нашей семье!.. А пока еще нам придется противостоять злобным нападкам Паучихи и ее сторонников.

Графиня Кенабумская прикрыла глаза, мечтая о возвращении возлюбленного супруга.

- Самое главное - что Карломан будет скоро жив и здоров, как прежде!.. Мне хочется не мести за причиненные личные неприятности, а просто чтобы мой муж вернулся к жизни! Не в качестве великого майордома Арвернии, доблестного воина и мудрого советника. Мне нужен просто мой муж, друг и возлюбленный, отец моих сыновей! - она задержала взгляд на сидевшем напротив нее Ангерране. - Хотя я прекрасно понимаю, что он, как только выздоровеет, тут же займется политикой и войной. Вновь станет тем, на ком держится вся Арверния, и хвала богам, что так! Но сейчас у меня стремления самой обычной женщины, а уж во вторую очередь - супруги майордома и урожденной принцессы крови. Не осуждайте меня!

Но никто и не думал ее осуждать. Дагоберт с пониманием кивнул дочери.

- Мы все, кому дорог Карломан, ждем его, в первую очередь, как близкого человека! Но в то же время знаем, что он не перестает быть майордомом Арвернии. Тем более, что последние седьмицы ясно показали, насколько Карломан, Почти Король, необходим королевству!..

Ангерран при этих словах нахмурился, но кивнул деду, соглашаясь с ним. Теперь-то он, пытаясь заменить отца, осознал вполне, как много на нем держалось! За эти две седьмицы первенец Карломана повзрослел на десять лет, пытаясь сохранить все, как оставил его отец, не позволить арвернской ладье раскачиваться. Он ощущал себя волом, который с трудом тянет по ухабам почти неподъемной тяжести воз. Оказалось, что одно дело - помогать майордому, вместе с ним готовить государственные дела, и совсем другое - взять на себя его ношу! Ангерран не спал ночами, пытаясь выкроить время для множества неотложных дел, а их становилось все больше и больше. А между тем, отец все делал словно бы без чрезмерных усилий, и у него на все хватало сил и времени, он успешно справлялся со всеми хлопотными обязанностями, почти всегда был весел и остроумен!.. Молодой человек сознавал, что ни он, ни граф де Кампани, и никто при арвернском дворе не сможет заменить Карломана Кенабумского на посту майордома по-настоящему. Особенно теперь. И Ангерран восхищался своим отцом еще сильнее, чем всегда, и надеялся, что скоро отец сможет вернуться к делам. Ему очень хотелось верить, что его отцу будет суждена долгая жизнь, и что он много лет будет фактически править Арвернией, как легендарный титан Атлант - держать на плечах небо для потомков Карломана Великого, быть для них живым Мировым Древом.

- Да помогут боги нам как можно скорее увидеть отца живым и здоровым, исполненным сил! - проговорил он вслух. - Если Владыки Асгарда исполнят наше самое заветное желание, то, верно, отцу суждены новые великие деяния, еще более значимые, чем то, что он совершил! Но для нас оставшиеся до его возвращения дни, может быть, окажутся опаснее, чем были сражения Окситанской войны, где ты, дедушка, командовал войсками, да и я побывал несколько раз. Мы еще не победили...

Вся семья немного помолчала, делясь теплом между собой и радуясь надежде на скорое возвращение Карломана к жизни. Тем не менее, все они сознавали, что смогут успокоиться лишь после того, как совершится желанное всем событие, и что им еще предстоит бороться против Бересвинды Адуатукийской и ее приспешников. Королева-мать теперь не пощадит Альпаиду, а Герберт - своего отца. Это было ясно всем.

Наконец, Дагоберт высказал то, о чем думал, перенося свой военный опыт на нынешнюю обстановку при королевском дворе.

- Нам предстоит ожесточенная борьба! Мы пока что только защищаемся, а королева-мать и ее соратники уже начинают нас бояться. Но она ни за что не догадается, какая надежда поддерживает нас! И не поймет: даже если она победит, такая победа станет ей страшнее поражения.

Все внимательно слушали его. Затем Альпаида горячо отозвалась:

- Мы выстоим, батюшка! Любовь к Карломану придает нам сил. По крайней мере, я ручаюсь, что больше не поддамся ее воле... - поглядев на отца, она не договорила, вспомнив, насколько опасна для его здоровья была придворная борьба.

Тогда она переглянулась с сыном. Ангерран понял с полуслова, что хотела сказать мать, и проговорил:

- Мы-то выдержим! А вот тебе, дедушка, лучше поберечься.

Старый Лис в улыбке изогнул тонкие губы.

- Тот, кто сражается, всегда готов пасть на поле битвы! Разумеется, мы пока еще не можем знать, кому Всеотец Вотан пошлет победу. Да и сама победа может оказаться страшнее поражения. На войне случается, что войско целого королевства потратит для победы столько сил, что надолго обескровит само себя, и с обессиленным победителем расправятся те, кто раньше и в противники-то не годился. То же случается и в торговле, когда купец разоряется, вложив слишком много средств не в тот товар. И в политике тоже. Кто копает яму другому, сам порой летит в нее. Если даже Паучиха со своими клевретами одолеют нас, им придется за это ответить перед вернувшимся к жизни Карломаном. Но и мы можем слишком долго заплатить за победу, если будем нерасчетливо тратить силы! Слишком тяжкой будет такая борьба, ведь она, как-никак, мать короля. На войне осторожность значит не меньше храбрости. Давайте действовать мудро: защищаться от ее нападок, но беречь силы. Для нас главное - не одержать победу, что может обернуться поражением. Главное - всем дожить благополучно до возвращения Карломана!

Ангерран и Луитберга кивнули в ответ, а Альпаида согласно ответила:

- Постараюсь не бежать от распрей, но и не ввязываться в них, отец!

На том и было решено. Все поняли: от них зависит, победа их ждет или поражение!

[katarsis]

Она считает, что ее сын мог возвысить так Альпаиду лишь по чужому враждебному влиянию. Чьему? Конечно же, Кримхильды, недаром та от него не отходит.

Вот этот последний пункт и непонятен. Эта безальтернативность. Нормальный человек на её месте задумался бы. В чём причина? Если это чьё-то влияние, то чьё? К примеру, Дагоберт куда более вероятен: он и Бересвинду сильнее ненавидит, и в интригах опытнее, и Альпаида - его дочь. И другие варианты, наверняка, есть. Не говоря уже о том, что Хильдеберт может без всяких наущений любить тётушку и беспокоиться о ней. Но Бересвинда предпочла упереться в один вариант и ничего вокруг не видеть. А совсем недавно она демонстрировала ровно такую же упёртость, но только в отношении Альпаиды. Т.ч., похоже, это её обычный стиль мышления.

[Артанис]

Благодарю, эрэа katarsis!

Она считает, что ее сын мог возвысить так Альпаиду лишь по чужому враждебному влиянию. Чьему? Конечно же, Кримхильды, недаром та от него не отходит.

Вот этот последний пункт и непонятен. Эта безальтернативность. Нормальный человек на её месте задумался бы. В чём причина? Если это чьё-то влияние, то чьё? К примеру, Дагоберт куда более вероятен: он и Бересвинду сильнее ненавидит, и в интригах опытнее, и Альпаида - его дочь. И другие варианты, наверняка, есть. Не говоря уже о том, что Хильдеберт может без всяких наущений любить тётушку и беспокоиться о ней. Но Бересвинда предпочла упереться в один вариант и ничего вокруг не видеть. А совсем недавно она демонстрировала ровно такую же упёртость, но только в отношении Альпаиды. Т.ч., похоже, это её обычный стиль мышления.

Видимо, Бересвинда считает женщин более опасными интриганами, чем мужчин. А связку между Кримхильдой и Альпаидой видит, потому что Карломан всегда защищал Кримхильды, он же и выбрал в жены королю именно нибелунгскую принцессу. Ну а Альпаида продолжает дело своего супруга. Кстати, не так уж Бересвинда не права: Карломан действительно планировал выдвинуть сильную королеву-жену против королевы-матери. Но, конечно, в гораздо более тонком варианте, чем она может себе представить.
Насчет Дагоберта - Бересвинда считает, что он теперь безопасен, ведь в его руках больше нет армии. И сам он постарался выглядеть слабее, чем на самом деле.
Впрочем, насчет ее стиля мышления Вы правы.

Глава 29. Победы и поражения (продолжение)

В тот же вечер, когда Альпаида беседовала со своей семьей, королева-мать находилась одна в своих покоях.

Она пребывала в ярости. Стоя возле своего знаменитого комода, она что-то искала в ящиках. Но от сильного гнева все делала нервно, брала в руки то один предмет, то другой, отшвыривала их, и никак не могла найти то, что было ей нужно.

Раздался стук в дверь. Даже в расстроенных чувствах королева Бересвинда узнала его. Перестала искать, закрыла ящик комода, заставила себя успокоиться, и только затем крикнула:

- Входи, Ода!

В самом деле, вошла Кродоар де Кампани, как обычно, строгая на вид. Входя в покои королевы-матери, она побледнела, ибо слишком хорошо знала свою царственную покровительницу. Она понимала, что королева Бересвинда, должно быть, потребует окончательно погубить графиню Кенабумскую. А Оде вовсе не хотелось оказаться замешанной в этом преступлении. Кроме того, ей придется пойти против родной дочери, которая чтит Карломана и Альпаиду на равных со своими родителями.

Королева-мать кивнула, приветствуя вошедшую. Графиня же сделав реверанс, подошла ближе.

- Выйдем на балкон, Ода! - пригласила Бересвинда. - Полюбуемся садом, который сегодня пуст, После сегодняшней церемонии никому не захочется гулять там, все разбрелись кто куда.

Обе дамы вышли на балкон. Жаркий летний вечер дохнул им в лицо. Ветер плавно покачивал кроны деревьев и кусты в саду.

Королева-мать и ее верная сподвижница начали важную беседу. Им предстоял трудный разговор, настоящее сражение, где цена за победу или поражение может оказаться слишком высока. За них могли поплатиться жизнью если не сами дамы, то близкие им люди, которыми они дорожили.

Королева-мать осведомилась у Оды:

- Как себя чувствует Альпаида? Как она себя вела после ритуала в храме Циу, вернувшись к Малому Двору? И как она держалась с королевой Кримхильдой?

Пытаясь угадать, к чему клонит вдовствующая королева, графиня осторожно проговорила:

- Графиня Кенабумская была сдержана, молчалива, но в глазах у нее горел огонь. Видно, она постаралась собрать все силы ради любви к своему супругу, чтобы выдержать все до его смерти, а после, когда тело графа уложат со всеми почестями в гробницу, лечь и упокоиться с ним.

Тут графиня де Кампани несколько лукавила, впрочем, говоря так, как все считали при дворе. Глядя, как сильно сдала Альпаида в последнее время,  мало кто сомневался, что она вскоре угаснет вслед за Карломаном. И Ода продолжала, отвечая на вопрос о королеве Кримхильде:

- Молодая королева весь вечер очень почтительно держалась с графиней Кенабумской, государыня. А та, как я уже говорила, держалась отрешенно, словно мало что замечала вокруг. Лишь однажды попросила королеву Кримхильду напомнить королю о доблести братства Циу.

- Вот как! - многозначительно проговорила королева-мать. Затем обратилась к графине мягким, приветливым тоном, который, впрочем, настораживал знавших ее сильнее, чем угрозы. И проговорила словно бы невзначай:

- Удалось ли тебе, любезная родственница, и твоей дочери повидаться в храме Циу с принцессой Адельгейдой, дочерью моего покойного старшего сына и твоей Матильды? Дворцовый ритуал, к сожалению, оставляет мало времени для общения, так что любая встреча бывает радостью...

Ода не обманывалась, что значат интонации ее царственной покровительницы. Ответила с показной умильностью, в тон Бересвинде:

- Матильда во время обряда в храме Циу смогла побеседовать с обеими принцессами, своей дочерью и падчерицей. Она живо интересовалась их успехами и передала им наилучшие пожелания. Я же по твоему приказу, государыня, в это время внимательно наблюдала за королевой Кримхильдой. Но она во время церемонии не делала ничего особенного, только любовно держалась за руку с королем. Видно, что у них дела идут на лад...

Бересвинда Адуатукийская внимательно слушала свою шпионку, держась руками за ограду перил, и ее пальцы при этом отбивали на них такт. Сама же она, не поворачивая лица к собеседнице, глядела на кроны деревьев, плавно покачивающиеся на ветру.

Приятный летний вечер, небольшой ветерок, овевающий сад... Увы, спокойствие природы резко отличалось от того, что было на душе у обеих дам!

Королева-мать грозно нахмурилась при таких новостях. В глазах у нее пылало черное пламя.

Однако она не смотрела сейчас на Оду - продолжала глядеть в сторону сада. Она не сомневалась, что Кримхильда и Альпаида в сговоре, что графиня Кенабумская влияет на молодую королеву в целях мести за своего супруга. А Кримхильда, в свою очередь, злоупотребляет влиянием на короля, сына самой Бересвинды. Она не могла такого стерпеть! Эти две женщины уже сейчас оттеснили от сердца короля ее саму, царственную вдову, и продолжали действовать, стремясь вовсе не к благу королевства. В конце концов, Кримхильда, эта ставленница Карломана, родом из Нибелунгии, ее родичи наверняка не забыли не столь давнего поражения от Арвернии, и она, должно быть, мыслит так же. Увы, но мужчины, будь они даже арвернскими королями, легко поддаются очарованию таких женщин, как Кримхильда, светлых и прекрасных на вид, будто ваны, но лишенных чести и совести. И кому, как не ей, королеве-матери, указать чужеземке и ее покровителям их место?

Королева-мать вновь бросила взгляд на колышущуюся крону большого дуба впереди, возвышавшегося над всеми растениями королевского сада. Этот дуб, росший на вершине Дурокортерского холма еще во времена вейл, ныне закрывал собой западную башню замка. Там, за вечно распахнутым окном, находились покои Карломана, где лежал умирающий майордом. Как и большинство обитателей Дурокортера, Бересвинда считала, что он уже, по сути, мертв, и считала вопросом недолгого времени, когда он вовсе перестанет дышать. Тогда его душа поднимется в Вальхаллу, а тело, заботливо сбереженное от тления, похоронят с почестями, подобающими величайшему из мужей Арвернии.

Королева Бересвинда с силой сжала ограду балкона, принимая страшное решение.

Если Альпаида так хочет лечь в гроб рядом с забальзамированным и наряженным телом своего супруга, пусть сбудется ее желание! Никого не удивит, если горячо любящая супруга Карломана не переживет его и скончается следом, и их похоронят вместе. Всех растрогает судьба женщины, умершей от горя после гибели мужа. Миннезингеры станут петь о Карломане и Альпаиде сладкозвучные песни, прославят их имена в веках.

А после того, как не станет Альпаиды, она, королева Бересвинда, легко расправится и со своей непокорной невесткой Кримхильдой, ибо той ничего не добиться без опытных защитников. Этого требует благо Арвернии!

Повернувшись к Оде она многозначительно, с намеком, проговорила:

- Если принцесса Адельгейда поедет ради лучшего воспитания в одно из святилищ, то матери и бабушке еще реже придется видеться с ней. Но такова судьба.

Тем самым Бересвинда желала показать Оде, что их общая внучка у нее в заложниках. И поэтому графине де Кампани, а также ее супругу и дочери будет очень желательно выполнять ее приказы, если они только желают сохранения семьи.

Кродоар все поняла. И подумала, что Матильда, настолько отдавшая свое сердце Карломану, что даже теперь готова помогать его семье, сейчас особенно рискует навлечь на себя гнев королевы-матери. Значит, им с Гуго следует служить верно, чтобы прикрыть непокорность Матильды.

Крепко сжимая рукой ограду балкона, она обратилась к графине с таким видом, что та поняла сразу, еще до первого слова: не удастся отсидеться в стороне, сделать недостаточно, внести ошибку в замысел! Придется повиноваться.

- У меня для тебя важное поручение, которое я могу доверить только своей дорогой родственнице, - тихо, вкрадчиво проговорила вдовствующая королева.

Ода подошла совсем вплотную, чувствуя, как по коже ползет холод, хотя теплый южный ветер согревал все вокруг. И Паучиха поведала ей на ухо, так что никто, кроме нее, не смог бы расслышать, о том, что ей, графине де Кампани, надлежало сделать уже завтра.

Такое поручение не обрадовало Оду. Но она, побледнев, кивнула своей госпоже в ответ.

- Ты меня поняла? - настойчиво спросила Бересвинда Адуатукийская.

- Да, государыня! - придворная дама снова учтиво кивнула в ответ. - Я исполню твое поручение, дабы моя дочь и принцесса-внучка не уезжали никуда от Дурокортерского двора.

- Я надеюсь на тебя, милая родственница! - Бересвинда улыбнулась, но улыбка ее напоминала холодный взблеск молнии, отраженный в темной воде.

Ода отступила на шаг, лихорадочно размышляя. Постаралась внутренне сосредоточиться, чтобы рассуждать здраво. 

У графини было ощущение, что она пытается пройти над пропастью по тонкой доске, на которую нельзя даже поставить рядом обе ноги. Один неверный шаг - и полетишь кувырком, не в ту сторону, так в эту.

Дело в том, что у Оды тоже имелись кое-какие тайны от королевы Бересвинды, которым та, если бы узнала, весьма удивилась бы, а после пришла в ярость. Постепенно графиня все больше убеждалась, что ее дочерью руководит не одна лишь дружба с Альпаидой, и даже не только давняя преданность Карломану. Если уж Матильда, унаследовавшая, хвала богам, государственный ум от своего отца,  готова бросить вызов королеве-матери - значит, чувствовала за ее противниками силу, с которой можно одержать победу в политической борьбе.

Хоть герцогиня Окситанская в разговоре с родителями намекала им очень осторожно, на что надеется, но Ода и Гуго недаром столько лет служили при королевском дворе. И не та же ли надежда помогала Альпаиде Кенабумской выдержать все нападки королевы-матери, привела ее сегодня, сияющую гордостью, в тронный зал? Достаточно убедительные признаки говорили, что Бересвинда Адуатукийская еще не одержала окончательной победы. Хоть она и думала, что сместила Дагоберта Старого Лиса, который открыто враждовал с ней, с поста коннетабля, но недавно графиня узнала, что и здесь все не так просто.

Услышав накануне, перед назначением нового коннетабля, разговор Хродеберга с Ангерраном, Кродоар убедилась, что против королевы-матери способны действовать и те люди, которых она ценила, которым доверяла, насколько способна на это. Уж если Хродеберг, до сих пор безупречно верный рыцарь королевы Бересвинды, теперь говорил с племянником об ее отстранении от власти, и готов этому способствовать, - значит, ее дела совсем не так хороши, как ей кажется. И, в таком случае, впрягаться в ее триумфальную колесницу было бы просто глупо! Если королева-мать, убежденная в своей правоте, вместо того потерпит сокрушительное поражение, все, кто был до сих пор в ее деятельных помощниках, разделят ее поражение.

Она не могла отказаться выполнять приказ королевы-матери. Увы, графине де Кампани было известно лучше многих других, насколько мстительна ее повелительница, и какие жестокие кары обрушивает на непокорных. И, как бы ни угрожало дело повернуться в будущем - сейчас Бересвинда Адуатукийская была могущественна, никто в стране не смел открыто противостоять ей. Если Карломан Кенабумский, как все верили, умирал, а принц Дагоберт уступил пост коннетабля своему сыну, - кто же мог тягаться с матерью самого короля?! Всем надлежало повиноваться ей, хотя бы и надеясь, что в один прекрасный день ее победа обернется поражением. А может быть, и нет, и тогда надо будет постараться остаться в чести у всевластной победительницы - ради себя и своей семьи.

Словом, Кродоар де Кампани согласилась выполнить приказ своей царственной повелительницей, но про себя надеялась поспособствовать победе над нею. Она не сомневалась, что ни одна из придворных дам на ее месте не посмела бы отказаться. Но про себя решила рассказать обо всем Матильде. Пусть та, как подобает ученице мудрого Карломана и его знающей супруги, придумает, как обезвредить ловушку, которую готовит королева-мать! Оставалось надеяться, что она при этом выведет свою мать из-под подозрения. И что сила, на сторону которой она встала, действительно превозможет власть королевы-матери, что это - не пустая надежда родных Карломана, не желающих смириться, что счастье их рода умирает вместе с ним. Или не умирает?..

Во всяком случае, и королеве Бересвинде, и графине де Кампани было ясно, что борьба еще не закончена.  Только ли безутешная Альпаида готова была длить противостояние, сколько хватит сил, или за ней стоял некто другой, но еще ничего не было решено. Королева-мать сочла, что пришло время крайних мер, когда все средства хороши для победы. Тогда как ее придворная дама, пообещав служить ей, втайне уже готова была способствовать победе ее противников.

[katarsis]

Ну, и что она на сей раз затеяла? Выглядит так, будто она решила отравить Альпаиду.

[Артанис]

Благодарю, эрэа katarsis!

Ну, и что она на сей раз затеяла? Выглядит так, будто она решила отравить Альпаиду.

Именно так!
Если одержать моральную победу не удается, значит, пора переходить к более сильнодействующим средствам.

Глава 29. Победы и поражения (продолжение)

Ночь сомкнулась над Дурокортером, простерла свои темные крылья, рассыпала звезды по всему небу, даря отдых обитателям города и королевского замка.

Но не все спокойно почивали в эту ночь.

В кабинете майордома горели свечи в высоких канделябрах. Ибо там беседовали временный хозяин кабинета, виконт Ангерран Кенабумский, и Варох, второй сенешаль. Даже наедине они сидели каждый в своем кресле, строго соблюдая придворный чин.

Перед ними на столе лежала знаменитая шкатулка с компроматом против королевы-матери.

Бледный и сосредоточенный Ангерран выглядел сегодня особенно похожим на отца. Он руками водил по инкрустациям на шкатулке, скрывая напряжение. Варох с мрачным видом наблюдал за ним. Стараясь внешне сохранять спокойствие, он внутренне тревожился.

Ведь даже предусмотрительный Карломан не мог учесть всех возможностей...

После долгого молчания, Ангерран, наконец, проговорил, разглядывая изображения на шкатулке:

- Все же то, что мы задумали, очень опасно!..

Варох тяжело вздохнул, вновь увидев в Ангерране его мудрого отца.

Как бисклавре, Варох сейчас особенно сильно желал, чтобы Карломан очнулся как можно скорее. Ибо борьба за власть все обострялась. Чем ближе час церемонии вложения меча в руки "умирающему", тем более подлые и жестокие интриги будут твориться при дворе.

Вслух же Варох сказал о том, на что все родные и близкие графа Кенабумского надеялись всей душой:

- Менее суток останется до того времени, как мы все сможем вновь войти к Карломану! Я горячо надеюсь, что именно тогда Карломан откроет глаза.

Сын графа Кенабумского кивнул в ответ, но барон-оборотень заметил, как хмурится молодой человек. И проговорил, стараясь успокоить его:

- Твоему отцу нужно время, чтобы придти в себя. Но вода вейл действует, не сомневайся, Ангерран!

Первенец Карломана кивнул. Ведь он сам видел в огне знамения будущего, которые сулили надежду. Видения говорили ему, как его отец возьмет на руки ребенка, что родится у них с Луитбергой!..

Он вспомнил наяву все, что видел в огне.

В покоях Кенабумского замка полулежала-полусидела в постели Луитберга, одетая в ночную сорочку. Оперевшись на локоть, она с безграничной нежностью глядела на колыбель с младенцем, покачивающуюся на столбах под балдахином. Сам Ангерран видел себя стоящим рядом с ними, улыбающимся жене и младенцу. Затем дверь отворилась, и вошла Альпаида, а вместе с ней Карломан. Ангерран обернулся к родителям и жестом пригласил их благословить младшего внука...

Оторвавшись от своих мечтаний, Ангерран тяжело вздохнул и проговорил:

- Чем ближе церемония вложения меча, тем сильнее свирепствует королева-мать! Последние часы до того, как мой отец очнется, покажутся нашей партии целыми годами.

Варох с горечью согласился, кивнув в ответ.

***

Ранним утром следующего дня Ротруда находилась одна в своих покоях, расположенных рядом с комнатами фрейлин молодой королевы.  Был еще ранний час, и статс-даму пока не призвали на церемонию одевания.

Стоя у окна, Ротруда смотрела на запечатанное письмо, которое ей подбросили ночью. Утром она нашла его у своих дверей.

Ротруда стояла нерешительно, не смея взять письмо и сломать печать. Она была бледна, ибо догадывалась, что в этом послании.

Наконец, поджав губы, статс-дама молодой королевы развернула письмо.

***

Несколько позднее этим же утром король Хильдеберт и его супруга встретились в одном из залов дворца с королевой-матерью. Царственная чета возвращалась со службы из домашнего святилища, от Теоделинды. Кримхильду сопровождали дамы Малого Двора, а Хильдеберта - его паладины.

Бересвинда Адуатукийская, направляясь навстречу им, беседовала с Гербертом о погребальных приготовлениях в честь Карломана.

Встретившись с сыном и невесткой, королева-мать выразительно прищурилась.

Впрочем, между ними не происходило никаких особенных нежностей, которых она могла не одобрить. Король со своей женой держались за руки, скорее как хорошие друзья, нежели как муж и жена. И Кримхильда, по себя желавшая более темного сближения с мужем, думала до появления свекрови, как скоро она сможет взять у Теоделинды любовный напиток для Хильдеберта.

Король же неотступно думал о том, что почти всем казалось совершенно неизбежным и неотвратимым. Чем ближе становился роковой час, тем сильнее его мучили мрачные мысли.

- Жрецы уже готовят святилище для будущих ночных бдений у тела дяди Карломана! - в его голосе, в выражении лица ощущалось невыносимое страдание.

Кримхильда с глубоким сочувствием поглядела на мужа и погладила его по руке. Но не успела ничего сказать. Ибо им навстречу вышли королева-мать со свитой и Жрец-Законоговоритель.

Шагнув вперед, король поцеловал руку своей матушке.

- Приветствую тебя, государыня! - затем повернулся к Герберту: - И тебе доброго дня, почтенный Жрец-Законоговоритель!

Герберт учтиво склонил голову. А королева-мать обратилась к сыну и невестке, что присела перед ней в глубоком реверансе, как и все дамы Малого Двора:

- Приветствую тебя, мой царственный сын, и ты, дочь моя!

В то время, как королевская семья обменивалась приветствиями, по обычаю королевского двора, дамы, сопровождавшие молодую королеву, размышляли, каждая о своем.

Ротруда чуть отстранилась от остальных. Внимательно наблюдая за королевой-матерью, она побледнела. Ида Моравская, хорошо знавшая Ротруду, заметила, что та нервничает, но пока не придала этому серьезного значения. Гораздо больше герцогиня Земли Всадников тревожилась за молодую королеву, вновь встретившуюся лицом к лицу со своей неумолимой свекровью. Поэтому Ираида стояла возле Кримхильды, готовая незаметно подсказать ей совет или поддержать.

Альпаида тоже остановилась чуть подальше. Взглянув на нее, королева-мать не удивилась. Она решила, что графиня Кенабумская опасается ее.

Рядом с теткой короля стояли Матильда Окситанская и Луитберга. Фредегонда также остановилась возле Матильды и внимательно наблюдала за всем. Она чувствовала, что закручивается новый виток смертельно опасных интриг.

Кродоар де Кампани застыла рядом со своей дочерью. Она была напряжена, как до предела натянутая струна, глядя на королеву Бересвинду. Уж Оде-то было хорошо известно, что ради блага королевства та пойдет на все!

Между тем, королева-мать, свита ее фрейлин и Герберт сделали вид, что встреча застигла их врасплох.

- Ах, мы совершенно не ожидали такой встречи, государь! - выдохнула Бересвинда. - Никто представить не мог, что в столь ранний час вы будете здесь...

- В самом деле, государь: государыня Бересвинда любезно обсуждала со мной предстоящую печальную церемонию, не ожидая вашего появления, - поддержал ее Герберт.

- Сегодня утром мы с Ее Величеством молились в домашнем святилище, и возвращаемся оттуда, - пояснил король Хильдеберт.

Паучиха сдержала улыбку. Конечно же, на самом деле Ода заранее сообщила ей, где можно встретить короля с утра, и их появление здесь было отнюдь не случайным.

После приветствия Бересвинда Адуатукийская взирала уже только на своего царственного сына, на Кримхильду и на Альпаиду. Все остальные, по мнению королевы-матери, не заслуживали внимания.

Глядя краем глаза, она проговорила горестным тоном:

- Через два дня, четвертого числа хеуимоната месяца, состоится церемония вложения меча в руки графу Кенабумскому перед его смертью! Нам надлежит позаботиться о том, чтобы к этому дню все было готово, таков долг ближайших родственников! Ангерран сейчас заменяет отца на посту майордома. Весьма похвально, что благо Арвернии для него важнее собственного горя! Коннетабль Хродеберг готовится к предстоящей войне, а принц Дагоберт разбит отчаянием. А Альпаиде, должно быть, очень больно готовить почетное погребение для своего возлюбленного супруга! - Паучиха внимательно задержала взор на графине Кенабумской. - Я понимаю, что ты чувствуешь, любезная сестра, ибо сама пережила моего царственного мужа!.. Поэтому попыталась помочь вам в подготовке погребальных церемоний, вместе с Гербертом, Жрецом-Законоговорителем и вашим близким родственником.

Слова матери всколыхнули жгучее чувство вины в душе Хильдеберта. Он еще острее почувствовал свою неизбывную вину перед дядей Карломаном, который был обречен умереть от его, Хильдеберта, руки. Поглядев на бледную, изможденную тетушку Альпаиду, он почувствовал себя виновным вдвойне. Ему хотелось хоть чем-то помочь ей. И он обратился к матери:

- Прошу тебя, матушка, позаботься о графине Кенабумской! Ей очень нужна поддержка близких людей. Пока вы со Жрецом-Законоговорителем обсуждаете приготовления к погребению, тетушка Альпаида поможет вам.

Так король, желая помочь родственнице, фактически отдал ее в руки своей матери, веря, что Бересвинда желает ей добра.

Кримхильда нахмурилась, но промолчала. А все ее дамы напряглись еще сильнее. Луитберга переглянулась с Матильдой в жестокой тревоге за названую матушку. Ода и Ротруда сильно побледнели.

Бересвинда Адуатукийская ответила сыну:

- Мне будет очень приятно позаботиться о сестре Альпаиде и помочь ей с тягостными приготовлениями к погребению Карломана! Я провожу ее вместе с Гербертом к жрецам Хель, ибо они уже готовы дать отчет о проделанной работе.

Альпаида ни взглядом, ни жестом не показывала, что ей нежелательно общество королевы-матери. Как можно любезнее, но при этом показывая, что ее не удастся сломить, ответила Паучихе:

- Я готова последовать за тобой, государыня! Я понимаю, чего ты желаешь, и выдержу любые будущие испытания. Ради моего Карломана!

Король был едва ли не единственным среди присутствующих, кто принял все за чистую монету. Он с удивлением наблюдал, как любезны между собой его матушка и тетушка. А вот Кримхильда видела, что королева-мать готовит новую интригу.

Бересвинда Адуатукийская сделала незаметный знак Оде де Кампани, и та достала из сумочки аккуратно сложенный платок из розового шелка, источающий тяжелый, сладкий аромат хиндских благовоний. Протянула его Альпаиде:

- Возьми его в подарок, любезная графиня! Должно быть, во время траурных приготовлений он не раз пригодится тебе.

Чуть помедлив, Альпаида взяла платок, поклонившись дарительнице:

- Благодарю тебя за твои добрые намерения, почтенная графиня де Кампани!

И, обернувшись к королевской чете, графиня Кенабумская спокойно проговорила:

- Я лишь сожалею, что не смогу повидать Аделарда. Вчера мне не удалось побеседовать с ним на службе в храме Циу. А, когда вся наша семья соберется накануне того, как вложат меч в руки Карломану, будет не до разговоров.

Тогда Ираида Моравская незаметно подала знак молодой королеве. И Кримхильда, помня о своем обещании, обратилась к супругу:

- Государь, я прошу тебя: давай съездим снова в храм Циу! Проверим, как готовится воинское братство к будущему походу, а заодно проведаем Аделарда.

Королева-мать не изменилась в лице, только благодаря железной выдержке. Но убедилась в очередной раз, что Кримхильда действительно пагубно влияет на короля.

Герберт отреагировал на упоминание храма Циу равнодушно.

Альпаида подошла к королевской чете и любезно произнесла:

- Теперь я могу со спокойным сердцем последовать вместе с мудрой королевой-матерью и моим братом, чтобы заняться подготовкой к печальным приготовлениям...

Король склонил голову, вновь чувствуя, как жестокую рану, свою виду перед семьей дяди Карломана. Он стремился хоть чем-то порадовать тетушку Альпаиду, и согласился поехать в храм Циу, коль скоро она желала этого. Одновременно, ему хотелось чем-либо выразить свою любовь к Кримхильде. Да и сама служба, обряды в честь воинственного бога понравились Хильдеберту, королю-рыцарю.

Молодая королева кивнула в ответ супругу.

- В таком случае, нам пора! - произнес король. - Матушка, до встречи тебе! Позаботься о тетушке Альпаиде.

А Кримхильда кивнула на прощание графине Кенабумской, и проговорила:

- Любезная графиня, я оставляю с тобой Луитбергу! Она тоже часть вашей семьи, и поддержит тебя в трудную минуту.

Жена Ангеррана подошла к свекрови. А королевская чета со своей свитой удалились прочь.

[katarsis]

Благодарю, эрэа katarsis!

Ну, и что она на сей раз затеяла? Выглядит так, будто она решила отравить Альпаиду.

Именно так!
Если одержать моральную победу не удается, значит, пора переходить к более сильнодействующим средствам.

Уж не для этого ли платочек? Надеюсь, Альпаиду предупредили.
И ведь Бересвинда даже не понимает, что сама себе могилу копает

[Артанис]

Благодарю, эрэа katarsis!

Уж не для этого ли платочек? Надеюсь, Альпаиду предупредили.
И ведь Бересвинда даже не понимает, что сама себе могилу копает

Возможно, и для этого платочек!
Судя по поведению ее родных в начале предыдущей порции, Альпаида должна быть в курсе.
Бересвинда думает, что ее некому закопать. Хотя бы ее власть.

Глава 29. Победы и поражения (продолжение)

Следом за королем и королевой удалились и дамы Малого Двора. Ида, Ротруда, Матильда и ее мать последовали за Кримхильдой, напряженно размышляя, каждая - о своем. Вместе с ними ушла и Фредегонда, что не была посвящена в придворные интриги, однако внимательно наблюдала за происходящим. И догадалась по услышанным речам, по глазам говоривших, их позам, жестам, что королева-мать готовит некую интригу против Альпаиды Кенабумской, но та собирается обернуть ее замысел в свою пользу.

Итак, дамы удалились вслед за королевской четой. Ушли за королем и его паладины. А Альпаида с Луитбергой остались наедине с королевой-матерью и Гербертом, не считая свиты фрейлин.

Заполучив Альпаиду в свои руки, Бересвинда Адуатукийская держалась с ней спокойно и с виду приветливо, однако взгляд ее похолодел. Герберт, не зная, что именно задумала королева-мать, проговорил:

- Прошу тебя, государыня: давай все же продолжим путь! Пусть жрецы Хель дадут нам отчет в своих приготовлениях. А моя благородная сестра, наконец, выскажет свои пожелания по поводу похорон благородного графа Кенабумского.

Альпаида, встрепенувшись, окинула королеву-мать вдохновенным взором. И согласилась с братом:

- Уважаемый Жрец-Законоговоритель прав. Я готова выдержать еще и это испытание, - ее тонкие бледные пальцы сжимали платок розового шелка, подарок Оды.

И все четверо направились к жрецам Хель, сопровождаемые позади фрейлинами вдовствующей королевы.

Не теряя времени, Бересвинда Адуатукийская начала, идя вместе с Альпаидой по коридорам замка, вновь давить на собеседницу:

- Поверь, любезная сестра: вчера, когда ты появилась на церемонии в честь коннетабля, да и сегодня, я еще раз убедилась в твоей несокрушимой стойкости и верности! Должно быть, и сам Карломан восхитился бы тобой, если бы мог увидеть, насколько его супруга преданна ему!

Альпаида с той же любезностью ответила Бересвинде:

- Государыня, должно быть, ты ради своей любви к моему брату Хродебергу готова помочь его сестре с погребальными приготовлениями?

Слова Альпаиды, в свою очередь, больно ударили по Бересвинде. Что ни говори, ее собеседница столько лет была счастлива со своим супругом. А что осталось у нее самой от ее любви с Хродебергом?..

Но она сдержалась и не ответила Альпаиде ничего.

Герберт, не знавший о разлуке Бересвинды с Хродебергом, нахмурился. Про себя он решил ради своего брата не притеснять сестру. Тем более, что королева-мать сама с этим успешно справлялась.

Итак, они следовали по коридорам замка. Позади Альпаиды шла Луитберга, молча, но готовая при необходимости придти на помощь названой матушке.

Пока они направлялись к жрецам, продолжалась словесная битва между королевой-матерью и графиней Кенабумской. Луитберга и Герберт не вмешивались в беседу, а фрейлины отстали.

***

Между тем, королевская чета собиралась ехать в храм Циу. Хильдеберт загорелся желанием, подсказанным Кримхильдой. Воинственные жрецы Однорукого Аса интересовали воинственного короля, пожалуй, даже сильнее, чем донарианцы, с их таинственными магическими обрядами, не совсем понятными ему. Поглядев вчера на яростные и в то же время слаженные, отточенные до последнего движения военные танцы жрецов Циу, король не мог их забыть. А от мысли, что скоро эти посвященные бога войны пойдут защищать землю Арвернии, так же решительно и спокойно, как на танец, он чувствовал глубокую благодарность к ним. Ему хотелось повидать их еще раз.

Малый Двор по-прежнему сопровождал свою королеву, как и паладины - короля. Матильда шла, бледная и напряженная, как тетива туго натянутого лука. Ее синие глаза ярко, сухо блестели.

Состояние герцогини Окситанской заметила Фредегонда. Она не была посвящена в интриги, однако своим чутьем вейлы уловила неладное.

Графиня де Кампани вела себя сдержаннее, чем обычно, никого не поучала, не высказывала недовольство, не давала советов менее опытным дамам, сосредоточенно размышляла о чем-то про себя.

Ротруда, отрешенная, молчаливая, иногда поглядывала на Оду. Ираида Моравская, как всегда, не отходила от королевы.

Хильдеберт же, направляясь вместе с Кримхильдой к дворцовым дверям, теперь воодушевленно говорил ей, держа под руку:

- Благодарю тебя, моя дорогая Кримхильда, что посоветовала мне поехать в храм Циу! Его воинское братство - одна из опор моего престола. Особенно теперь, ввиду скорой войны на востоке. Я буду очень рад повидаться еще раз с воинственными жрецами, к которым, к тому же, присоединился мой кузен Аделард... - король повернул голову к жене, и та увидела, как воодушевленно блестят глаза мужа. - Скажи, Кримхильда, ты видела, как прекрасны их обряды, их ритуальные танцы с мечами и факелами?! Это было великолепно! Я расспрошу, как они готовятся к будущим сражениям. Хотелось бы мне поглядеть на братство Циу в будущем сражении против междугорцев!.. Я не сомневаюсь, что ты, моя Нибелунгская Валькирия, тоже способна восхититься воинственной красотой их боевых состязаний. Ведь тебя боги наградили отважным сердцем, и ты способна видеть красоту в смертоносном блеске оружия, в жестокой точности движений воина, в отваге и бесстрашии!

- Это правда, государь! Я тоже наблюдала, не отрываясь, за обрядами в честь Циу, - согласилась Кримхильда.

Она не лукавила, ибо в ней действительно жил отважный дух, благодаря которому она могла разделять воинственные увлечения своего супруга. Но сейчас молодая королева сдержала вздох, видя, как быстро ее царственный супруг позабыл обо всем, воодушевленный новой встречей со жрецами Циу. Она, конечно, понимала, что Хильдеберт искал возможности хоть ненадолго отвлечься от своей вины, которая виделась ему безысходной. Глубоко сострадая мужу, Кримхильда признавала, что он имеет право немного порадовать себя. Тем более, что он так трогательно желал разделить с нею свое утешение! Но вместе с тем, молодоая королева замечала про себя, как неосмотрительно он доверился своей матушке, поручив ей заботу о графине Кенабумской. Понятно: видно, для Хильдеберта его мать по-прежнему лучшая на свете, и он не мог поверить, чтобы она была способна причинить кому-то зло, тем более - близким родственникам... Что ж, оставалось лишь надеяться на будущее, которое непременно должно все расставить по местам!

И Кримхильда не обмолвилась мужу ни словом, собираясь поехать вместе с ним в храм Циу.

***

А тем временем, Альпаида Кенабумская вместе с королевой Бересвиндой и своим братом, Жрецом-Законоговорителем, находились у служителей Хель. Дамы сидели в креслах, Герберт же стоял несколько поодаль, наблюдая за здешними обитателями.

Между тем, участники погребального братства, сидя за столом напротив знатных заказчиц, собирались отчитаться за сделанные приготовления к предполагаемым похоронам Карломана Кенабумского. Предъявили им счета за редкие средства, закупленные у поставщиков, дабы никто не сомневался, что золото из королевской казны действительно расходуется по назначению.

Одновременно, жрецы погребений принесли показать своим гостям и сами образцы бальзамических смол, притираний, драгоценных чужеземных масел, употреблявшихся для бальзамирования лишь знатнейших особ.

- Погляди, госпожа! - с воодушевлением говорил старший из жрецов Хель, обращаясь к Альпаиде. - Вот в этом сосуде - смола из кедровых деревьев, что сохраняет плоть нетленной. Это - ароматный нард, а здесь содержатся смола фисташкового дерева, воск диких пчел и сок можжевельника. Вот - ладан и смирна, что помогут сохранить естественный вид тела, и к тому же придадут ему приятный запах... О, можешь не сомневаться, благородная графиня: эти средства бросят вызов неумолимому течению времени, и навек сохранят тело твоего супруга столь же прекрасным, как при жизни!

Жрец Хель говорил с воодушевлением фанатика, влюбленного в свое ремесло, и не задумывался, что для других его работа, хоть, безусловно, благочестивая, могла показаться жуткой.

Но королева-мать, внимательно проверявшая в это время предъявленные счета, и не пыталась урезонить жреца. Напротив, сама добавила, растравляя раны Альпаиды:

- Моя дорогая сестра, я уверена: мы устроим погребение, достойное Карломана Кенабумского, Почти Короля!

Ледяная дрожь пробежала по телу Альпаиды, однако она стойко выдержала и этот удар, даже не дрогнула, лишь выпрямилась в своем кресле. И замерла в такой позе, молча, стараясь не расплескать остатки сил.

Наблюдая за ней, Паучиха мысленно усмехнулась, однако владела собой настолько хорошо, что внешне при этом ее лицо осталось скорбным. Но краем глаза она следила, как Альпаида судорожно сжала обеими руками шелковый платок, источающий дурманящий, пряный, таинственный аромат благовоний.

А жрец Хель снова обратился к ней:

- Есть ли у тебя особые пожелания к погребению твоего доблестного супруга, госпожа графиня? Посоветуй хотя бы, из чего лучше сделать гроб для майордома? Из черного дуба, железного по крепости, или из драгоценного красного дерева? Гроб, разумеется, будет обтянут черным бархатом, а на нем будет сделана вышивка золотом. Изобразить ли только имя и герб графа Кенабумского, или ты желаешь добавить еще какую-либо надпись?

Альпаида слышала, как люди вокруг говорили об ее Карломане, точно о покойнике. И собирала внутри всю надежду, что осталось совсем немного времени, и скоро все узнают правду. Но ей не по силам было сейчас отвечать им, так, будто все действительно идет в соответствии с их ожиданиями. Графиня Кенабумская берегла силы и опасалась выдать тайну.

Поэтому она подала знак Луитберге, и та, уловив желание свекрови, отвечала вместо нее:

- Госпожа графиня хочет сказать, что для вечной постели своего супруга она желает черный дуб. Иных надписей, кроме имени и герба графа, не нужно, - молодая женщина очень тщательно выбирала слова, чтобы нечаянно не усугубить страданий графини и не навлечь беду.

Жрец Хель кивнул и аккуратно вписал в счет стоимость дубовых досок, черного бархата и золотого шитья. Королева-мать деловито проверила записанные суммы и удовлетворенно кивнула. Как известно, Бересвинда Адуатукийская превосходно умела считать!

Одновременно она не упускала из вида Альпаиду, отмечая про себя, то та держится все с той же несокрушимой стойкостью. Однако, видя шелковый розовый платок в руках графини, подарок Оды, Паучиха не особенно беспокоилась.

Что же до Герберта, то он во время всей беседы оставался несколько отстранен. Слушая речь жреца Хель, он время от времени одобрительно кивал, поддерживая стремление как можно пышнее почтить Карломана. В сторону своей сестры Жрец-Законоговоритель иногда поглядывал с удивлением, ибо знал всю силу ее любви к супругу, и удивлялся, как, в таком случае, она еще находит в себе силы сопротивляться.

Сам же Герберт не обращался к Альпаиде и не напоминал ей о неизбежной утрате, ибо такие напоминания и без него сыпались со всех сторон. Жрец-Законоговоритель полагал, что выполняет таким образом обещание, данное брату. Он оставил в покое сестру и не усугублял ее состояния, а что до прочего - защищать Альпаиду он не обещал. Этим пусть займется сам Хродеберг, благо, у него гораздо больше к тому возможностей!

При мысли о брате он подумал про себя: успел ли уже Хродеберг побеседовать со своей дамой сердца и убедить ее смягчиться?

Увы, Герберт не подозревал, что его брат навсегда расстался с королевой-матерью, и более не имеет на нее влияния! Он, как и большинство обитателей королевского двора, думал, что Хродеберг все еще остается единственным, кого иногда слушается царственная вдова. Верил, что Хродеберг убедит ее пощадить Альпаиду.

На самом же деле Бересвинду Адуатукийскую уже никто и ничто не могло остановить в том замысле, который она уже начала выполнять с помощью Оды де Кампани. Паучиха была убеждена, что заботится о благе Арвернии и своего царственного сына. И потому втайне злорадствовала, глядя, как Альпаида сжимает в руках шелковый надушенный платок.

[katarsis]

Жрецы Хель, кстати, могли бы и помягче разговаривать. Всё-таки, они постоянно общаются с родственниками умерших, и должны были заметить, как их слова воспринимаются.

[Артанис]

Благодарю, эрэа katarsis!

Жрецы Хель, кстати, могли бы и помягче разговаривать. Всё-таки, они постоянно общаются с родственниками умерших, и должны были заметить, как их слова воспринимаются.

У них, видимо, профессиональная деформация. Кроме того, им редко приходится готовить погребение такого знаменитого человека, как Карломан. Да и отношение к жизни и смерти выработалось специфическое: в духе "все мы там будем".

Глава 29. Победы и поражения (продолжения)

В святилище Циу королевскую чету встретил Нитхард, жрец и наставник Аделарда.

- Приветствую тебя, государь Хильдеберт, и тебя, прекрасная королева Кримхильда! Для меня большое счастье показать вам все святилище Циу! - с достоинством проговорил жрец.

- Мы будем рады увидеть все: как вы готовитесь к предстоящей войне, чему учите своих молодых воиноа, - воодушевленно проговорил Хильдеберт.

Нитхард провел королевскую чету и их спутников по помещениям, где жили участники братства, где они трапезничали, учились, приносили молитвы своему небесному покровителю и тренировались владеть оружием. Также жрец показал королю со свитой библиотеку братства и великолепные арсеналы, заполненные до отказа.

- Наши мастера-оружейники в этом святилище и в других работают денно и нощно, - проговорил Нитхард с нескрываемой гордостью, показывая королю ряды лежащих на подставках мечей, шлемов, щитов, надетые на болванки рыцарские доспехи, отмеченные знаками Циу.

Король с разрешения жреца взял в руки один из мечей, полюбовался закалкой синей стали, затем сделал несколько выпадов, закрутил меч над головой. Засвистел воздух, рассекаемый на части.

- Великолепно! - с волнением произнес Хильдеберт, возвращая меч обратно на стойку. - Прошу тебя: покажи теперь, почтенный Нитхард, что умеют ваши молодые воины!

Исполняя желание гостя, жрец вывел знатных посетителей на плац, где их встретили ученики братства Циу, в простых черных одеяниях, без знаков отличия. Среди них находился и кузен короля, Аделард. Он почтительно приветствовал Хильдеберта и Кримхильду. На ней младший сын Карломана на мгновение задержал взгляд. Но он мог теперь смотреть на королеву спокойно, и его лицо больше не вспыхивало, как пылающий угодь, а сердце не билось так отчаянно. Это все осталось позади него...

- Приветствую вас, государь Хильдеберт и государыня Кримхильда! - звонким голосом проговорил Аделард, склонив голову вместе со всеми учениками братства. - Если ты желаешь, мы покажем тебе бой. Может быть, мы еще не так многому успели здесь научиться, но у нас превосходные наставники, и мы хорошо тренируемся!

Аделард сделал знак одному из стоящих рядом - рослому, почти на голову выше него, широкоплечему и мускулистому парню. Тот вышел вперед, а остальные ученики расступились, освобождая место бойцам.

Те выхватили мечи и начали биться. Столкнулись со звоном мечи, оба противника стремительно перешли в движение, уходя из-под ударов противника и пытаясь нанести свои. Закипел стремительный и жестокий поединок.

Сперва казалось, что могучий противник должен победить Аделарда. Он наступал вперед, тесня соперника с каждым шагом, парировал его выпады с такой силой, что сын Карломана порой едва удерживал меч в руках. Но он был ловчее и подвижнее противника, и скоро начал использовать свои преимущества. Поднырнув под руку великану, так что его меч просвистел над головой, Аделард вынырнул в опасной близости и задержал меч, который в настоящем сражении обрушил бы на грудь противнику. Тот отступил, признавая себя побежденным.

- Во славу доблестного Циу! - провозгласили оба бойца, подняв мечи над головой, и собравшиеся участники братства тоже отсалютовали богу войны, прося у него благословить их оружие.

Молодые воины, посвященные Циу, показали необыкновенное владение клинком в поединке, который в настоящем сражении стал бы смертельным. Но не жестокое искусство войны, не победу над сильным врагом приносили служители Циу перед лицом своего бога, - свою стойкость и бесстрашие перед любой опасностью.

Хильдеберт не сводил восхищенного взора с поединка. Кримхильда радовалась возможности побыть рядом с мужем, и заодно исполнить просьбу Альпаиды.

- Вот как сражаются наши бойцы, даже те, кто лишь недавно ступил на путь Циу, - произнес жрец Нитхард.

Не менее пристально, чем королевская чета, следила за поединком и юная Фредегонда. Она видела, как Аделард победил противника крупнее и мощнее себя. Значит, сила не главное. И более слабый способен, действуя ловко и рассудительно, одолеть сильного, но простодушного соперника. И это применимо не только в сражении...

После поединка Аделард подошел к своему царственному кузену. Тот приветственно протянул ему руку.

- С победой тебя, Аделард! - воодушевленно произнес король.

- Благодарю тебя, государь! - поклонился еще разгоряченный после поединка Аделард. - Однако мое искусство еще очень слабо в сравнении с тем, как владеют клинком многие опытные воины среди нашей братии! Недаром братство Циу, созданное еще Карломаном Великим, все эти века доблестно защищало Арвернию. Недаром известны в истории случаи, когда сотня посвященных братьев сдерживала вражескую тысячу воинов. А в сильной крепости однажды десять рыцарей Циу уничтожили большой отряд междугорцев и сами погибли, но не пустили врага через границу! И, поверь, государь: нынешние братья не уступят в доблести своим предшественникам! - горячо проговорил молодой человек.

Хильдеберт кивнул, оживляясь, как всегда, когда речь заходила о сражениях и подвигах.

- Ты прав, кузен! Я рад, что у меня есть для защиты моего королевства братство Циу! - проговорил он во всеуслышание.

В этот момент Ираида Моравская, стоявшая, как и все дамы Малого Двора, позади королевы Кримхильды, сделала ей чуть заметный знак. Увидев его боковым зрением, молодая королева ласково обратилась к мужу:

- Прошу тебя, государь: помни всегда, что витязи Циу - твои вернейшие соратники в предстоящей войне! Я знаю, ты готовишь Священный Поход. Но альвы, право, могут подождать, когда Арвернии угрожает такой сильный враг, как Междугорье! Мой царственный супруг, я верю, что наша сегодняшняя поездка в храм Циу - знамение для тебя!

Король кивнул в ответ, однако ничего не ответил супруге, и лицо его сохраняло задумчивое выражение. В обществе Кримхильды и братства Циу он вновь чувствовал себя молодым, и даже забывал на время о чувстве вины. Но лишь братство Донара, Ги Верденнский и Священный Поход давали ему возможность очиститься от пролитой крови окончательно.

Дамы Малого Двора тоже размышляли сегодня, каждая о своем. Графиня де Кампани за время визита в святилище не произнесла ни слова, не выражала никому привычного осуждения. Кримхильда мысленно даже удивилась ее непривычной покладистости. Ираида Моравская не отходила от молодой королевы, и даже не заметила, как стоявшая поодаль Ротруда почему-то время от времени бросала взоры на графиню де Кампани.

Рядом Ираидой и своей матерью стояла Матильда Окситанская, как всегда, прекрасная и загадочная. Она внимательно изучала все, что происходило здесь, не только каждое высказанное слово, но и все полутона, оттенки отношений, таившиеся в несказанных словах, в интонациях, жестах и выражениях лиц. Время от времени она делала знаки стоявщей рядом с ней Фредегонде. И та, поглядев на наставницу, тоже следовала ее примеру, приглядывалась ко всему происходящему. Особенно внимательно она взирала на короля, королеву и Аделарда, понимабя, что от них все зависит. Недостаток опыта внучка вейлы восполняла врожденным чутьем.

Проведя не так уж мало времени в святилище Циу, король понял, что пора заканчивать визит. И он обратился к своему кузену Аделарду:

- Скажи на прощание: доволен ли ты своей судьбой?

- Моя жизнь здесь достаточно хороша, государь! Я следую своему предназначению, а такие вещи чувствует каждый человек. Если бы моих родных не постигло горе, я, вероятно, был бы счастлив здесь.

- Твой отец, мой дядя Карломан, гордился бы тобой! - произнес Хильдеберт, мрачнея.

Аделард почувствовал, что семейные несчастья дают право ему, сыну Карломана, говорить с королем начистоту. Тем более, что чувство вины, которое испытывал сам Хильдеберт, позволяло одержать над ним победу.

И он обратился к царственному кузену с просьбой:

- Государь: поверь, что мой отец хотел бы, чтобы ты прежде всего сохранил Арвернию в целости и сохранности, защитил бы свой народ от междугорцев! Он не пожелал бы, чтобы ты мстил альвам за его кровь.

Тут и Нитхард, жрец Циу, подтвердил слова Аделарда:

- Сам доблестный граф Кенабумский был в нашем святилище в один из последних своих дней. И тоже просил нас быть готовыми к большой войне. Но мы, милсотью нашего покровителя, Однорукого Аса, всегда стремимся быть готовыми сражаться!.. И надеюсь, что граф Кенабумский в самом деле остался бы доволен нами, а также и успехами своего младшего сына, - жрец с гордостью поглядел на Аделарда, которым скромно потупил взор, ибо ему не полагалось слушать похвалы о себе.

Хильдеберт не ответил прямо, но кивнул, мысленно обещая возвысить братство Циу. Ему самому, воинственному королю, они были гораздо ближе по духу, чем донарианцы с их обрядами и зачарованным оружием, ибо у него не было склонности к мистике. А упоминание о дяде Карломане растрогало его и вместе с тем пробудило незатухающее чувство вины.

Он взял жену за руку, ища утешение в ее присутствии. И Кримхильда, чувствуя его горячее прикосновение, обещала себе в скором времени непременно добиться его любви. И мысленно считала, через сколько дней будет готово у Теоделинды любовное зелье, чтобы ее супруг научился выражать свою любовь во всех проявлениях.

Пока же она учтиво кивнула, когда ее супруг прощался с кузеном и его наставником.

- Пусть доблестный Циу пошлет вам несокрушимое мужество! - пожелал он. - Я буду рад побеседовать с вами впредь!

- Мы будем рады храбрым защитникам Арвернии, - добавила Кримхильда, как бы углубив смысл последней фразы короля. И тот кивнул, соглашаясь.

Фредегонда, следившая за этой сценой, убедилась, как помогают женские хитрости играть на чувствах мужчины, в особенности если женщина красива, и мужчина рад исполнять ее жадения. Внучке вейлы ли было не понять, как можно лаской и вовремя сказанным словом добиться покорности? Одновременно она заметила, как ловко Аделард сыграл на чувстве вины короля, убедив его возвысить братство Циу.

А пока что королевская чета, побывав в храме Циу, направилась к своей карете, в сопровождении фрейлин и паладинов.

***

А в обиталище жрецов Хель, между тем, продолжали обсуждать предполагаемые условия похорон Карломана Кенабумского.

Королева-мать, под предлогом помощи "своей дорогой сестре" напомнила старейшине погребального братства:

- Все ли ты записал сегодня и поставил в счет? Не потребуется ли что-нибудь еще? Удобнее сейчас спросить обо всем у графини Кенабумской, пока она сама нашла в себе силы присутствовать перед тобой!

Черный жрец кивнул и обратился к Альпаиде:

- Прежде всего скажи, как долго, ты предполагаешь, будет находиться забальзамированное тело твоего благородного супруга в дворцовом святилище?

Альпаида глубоко вздохнула, расстелив на колнях шелковый платок. Она так и не смогла заставить себя промолвить ни слова, и Луитберга вновь ответила вместо свекрови, уловив ее жест:

- Графиня Кенабумская предполагает, что наилучший срок - десять дней, чтобы все желающие могли проститься с ее благородным супругом!

- Значит, десять дней! - кивнул жрец Хель. - В таком случае, я рекомендую тебе, почтенная графиня, заказать тысячу свечей, каждая высотой в локоть, из превосходного белого воска, что будут гореть вокруг вечного ложа твоего супруга, по сто свечей каждые сутки. Также следует нанять хор плакальщиц с самыми лучшими голосами, что станет петь погребальные гимны.

- Пусть они поют гимны и вспоминают подвиги графа Кенабумского! - важно изрекла королева Бересвинда, беря перо и своей рукой вписывая в счет немалую сумму новых расходов. И, поглядев на Альпаиду, добавила задушевным тоном: - Точно так же, с погребальными гимнами и хвалебными песнями, провожали в Вальхаллу и моего царственного супруга! Карломан заслуживает не меньших почестей, чем его брат, король Арвернии. Я думаю, ты согласишься?

Альпаида кивнула, по-прежнему молча, а Луитберга вновь ответила вместо нее по поводу предложенных мер:

- Графиня Кенабумская одобряет свечи и пение плакальщиц у вечной постели доблестного майордома! И благодарит почтенных служителей Хель за приложенные старания.

- А также благодарю Ее Величество, королеву Бересвинду, и брата моего, Герберта, Жреца-Законоговорителя, за все, что они сделали, чтобы поддержать меня в это тяжкое время, - последние слова произнесла уже сама Альпаида.

Тем временем Герберт, подойдя к жрецам Хель, что-то негромко сказал им и они, поклонившись, вышли.

Тогда Луитберга, подойдя к Альпаиде, помогла ей встать с кресла. За этим внимательно наблюдала королева Бересвинда, глядя, как графиня Кенабумская судорожно сжимает надушенный платок.

Поглядев, Бересвинда тоже поднялась на ноги. У нее были новые заботы, поскольку она полагала, что с графиней Кенабумской скоро будет покончено. Ей очень не понравилось, что Кримхильда увлекла короля в храм Циу, и что сам король стал излишне симпатизировать воинственным жрецам.

К ней приблизился Герберт, и королева-мать заговорила с ним, так тихо, что никто из присутствующих больше не слышал ее.

- После церемонии вложения меча, когда король соберет Совет, ты должен помочь мне! Постарайся укрепить короля в необходимости Священного Похода. Напоминай ему о гнусном колдовстве проклятых богами альвов, о необходимости отомстить за Карломана.  Скажи, наконец, что не Циу, а Донар очистил Срединный Мир от ледяных великанов, и сделал его пригодным для людей, и что служители Громовержца и по сей день остаются наиболее полезными среди воинских братств... Словом, все что угодно, но мой царственный сын не должен отдать первенство братству Циу!

Герберт послушно кивнул. Ему ничего не мешало исполнить этот приказ.

- Я буду способствовать твоей воле, государыня! - обещал он.

Королева-мать вздохнула с облегчением и вновь перевела взор на Альпаиду, бледную и изможденную, опирающуюся на руку невестки.

- Пойдем, моя дорогая сестра! - ласково обратилась она к графине Кенабумской. И та, в сопровождении Луитберги, последовала за ней, сжимая в руках платок, наделенный благовониями.

Но, если бы здесь нашелся провидец, способный проникнуть в мысли Альпаиды, он встретил бы усмешку, не менее острую, чем у королевы Бересвинды. Ибо они с Луитбергой были заранее предупреждены о замысле Паучихи. И, в тот момент, когда она отвлеклась, беседуя с Гербертом, быстро подменили платок, пропитанный сильным медленнодействующим ядом, на точно такой же с виду, источающий те же благовония, но совершенно безопасный. А смертоносный подарок Оды был спрятан в сумочке у Луитберги.

Так обе царственные дамы и их спутники направились дальше. При этом Бересвинда Адуатукийская не сомневалась, что одержала окончательную победу над Альпаидой, которая должна была зачахнуть и умереть через несколько дней после Карломана.

Но кто победил и кто проиграл в действительности? И что принесет победителю его успех?

[katarsis]

Платочек, значит, отравленный Ну, в целом, неплохо. Платок подменили, а Бересвинда думает, что всё в порядке, и Альпаиду трогать перестанет. Надеюсь. А платочек-то, между прочим, вещественное доказательство. Правда, передавала его Ода, и если кого и можно надёжно с его помощью обвинить, то только её. А чтобы предъявить обвинение матери короля, доказательства должны быть железобетонные.

[Артанис]

Благодарю, эрэа katarsis!

Платочек, значит, отравленный Ну, в целом, неплохо. Платок подменили, а Бересвинда думает, что всё в порядке, и Альпаиду трогать перестанет. Надеюсь. А платочек-то, между прочим, вещественное доказательство. Правда, передавала его Ода, и если кого и можно надёжно с его помощью обвинить, то только её. А чтобы предъявить обвинение матери короля, доказательства должны быть железобетонные.

Дальше идет еще более тонкая интрига, смотрите сегодняшнюю порцию.
Альпаиду спасли, а Бересвинде преподали урок. Вот только нельзя поручиться, что всерьез и надолго.
Да, она и рассчитывала, что в самом крайнем случае можно будет свалить на Оду.
Посмотрим, что дальше будет!

Глава 29. Победы и поражения (окончание)

Вечером того же дня королева-мать гуляла по саду, любуясь белоснежными лилиями, избранными принцессой Бертрадой для своей свадьбы с принцем Хильпериком. За это время расцвели еще несколько бутонов, и выглядели они столь очаровательно, что, право, могли украсить свадьбу, хоть и скромную, самых знатных особ.

За королевой Бересвиндой, как всегда, следовали фрейлины, но держались поодаль, не мешая своей госпоже.

Гуляя по саду, Паучиха размышляла о том, как удачно ей удалось устранить Альпаиду. Теперь, без ее помощи, легко будет справиться и с Кримхильдой!

Правда, Альпаида была еще жива, но Бересвинда не сомневалась, что та обречена умереть, ибо отравленный платок должен был подействовать.

Вечер был жаркий, но, как ни долог летний день, он все-таки близился к концу. Закат окрасил небо алыми яростными сполохами, словно в высоте горел пожар войны.

Бересвинда расхаживала среди цветов. Ее черное шелковое платье шелестело, касаясь травы и листьев, пока она вдыхала ароматы цветов.

С ветки дуба, близ открытого окна покоев Карломана, за Бересвиндой наблюдал черный ворон. Но она не замечала его.

В саду появились Хродеберг и Ангерран. Они задумчиво беседовали о предстоящей войне.

- Нам следует быть готовыми к тому, что донарианцы все-таки убедят короля начать Священный Поход, - серьезно проговорил сын Карломана.

- Тогда нам придется воевать и с внешним врагом, и с внутренним, - нахмурился новый коннетабль. -Сражаться на две стороны труднее более чем вдвое! Придется готовить большое войско. Если только нам хватит военной силы и средств на две войны разом!

Королева-мать слышала их разговор. Но не придала значения этим словам, ибо горячо ратовала за Священный Поход. Ее гораздо больше взволновал сам Хродеберг. Она все еще любила его, горячо, как преждею. У нее в груди сильнее забилось сердце, когда она увидела его стройную фигуру, услышала знакомый до боли голос.

Дядя и племянник прошли по тропинке, огибавшей широкие клумбы с цветами, и потому не заметили стоявшую по другую сторону Бересвинду. Так она подумала. На самом же деле все было подстроено.

Они шли медленно. И вдовствующая королева, стоявшая в окружении цветов, наблюдала за ними. В особенности за своим бывшим возлюбленным.

Беседуя с племянником, Хродеберг остановился возле одного из кустов. Чувствуя сильную жару, он расстегнул камзол. И Беерсвинда увидела в лучах кровавого заката, как он вытер пот со лба тем самым платком, пропитанным ядом, что был подарен Альпаиде! Сладкие густые благовония, которыми он был пропитан, показались Бересвинде запахом смерти. Сердце ее пропустило удар.

Хродеберг же проговорил, не подозревая, какая буря бушует в сердце бывшей любовницы:

- Какая жестокая жара! Если такая же погода будет во время предстоящей войны, то наши враги зажарятся в собственных доспехах, раньше, чем отведают наших мечей!

Ангерран, обмахиваясь рукой, заметил:

- Но ведь и нашим воинам будет трудно выдержать такую жару! Будем надеяться, что она не будет твориться постоянно.

Наблюдавшая за ними из-за кустов королева-мать слушала их разговор. Но все внимание ее было приковано к шелковому платку в руках ее возлюбленного. Как мог этот платок, предназначенный погубить Альпаиду, попасть в руки Хродебергу?!

И Бересвинда не выдержала. Усилием воли заставила свое лицо и голос быть спокойными, и проговорила:

- Господа! Подойдите сюда!

Хродеберг и Ангерран подошли к ней и поклонились.

- Приветствую вас, виконт Кенабумский и герцог Блезуа! - обратилась она, не выдав своей тревоги.

- Здравствуй, государыня Бересвинда! - должно быть, к ней обратились оба собеседника, однако она видела и слышала одного лишь Хродеберга, стоявшего перед ней. Он пока что выглядел здоровым и бодрым, как всегда, однако времени прошло еще совсем немного...

Скрывая волнение, Бересвинда спросила:

- Как дела у вас? Я услышала сейчас, как вы обсуждаете предстоящую войну и другие государственные заботы... Поведайте, что именно вы решили, вдове, живущей в тишине Дурокортерского замка! В то время, как вы готовитесь действовать, мы, женщины, занимаемся мало значимыми, на мужской взгляд, делами. Сегодня утром я вместе с графиней Кенабумской обсуждала со жрецами Хель предстоящее погребение доблестого майордома...

Ангерран кивнул.

- Благодарю тебя за помощь, государыня! Моя матушка и Луитберга поведали мне о том, что ты сделала для ниъ.

Разговаривая с королевой-матерью, Ангерран отмечтил, что она глядела не на него, а на Хродеберга, скрывая жестокое волнение за него.

Сам же Хродеберг обратился к Бересвинде:

- Для нас большое счастье встретить тебя, государыня! - сын Старого Лиса сделал вид, будто рад видеть ее, хотя на самом деле им владели совершенно иные чувства. - Я не так давно был у Альпаиды. Ей снова нездоровится, и королева Кримхильда отпустила ее на сегодня от Малого Двора. Заодно, моя сестра подарила мне вот этот платок, поскольку даже его запах напоминает ей о печальных траурных приготовлениях...

Бересвинда побледнела при виде отравленного платка в руках человека, который был ей дороже всех, кроме ее сына. Руки и ноги у нее похолодели, а голова и сердце горели испепеляющим пламенем. Ей хотелось выхватить смертоносный подарок из рук Хродеберга, но она не стала, ибо тем самым выдала бы себя с головой.

Еще никогда королеве-матери не было настолько трудно владеть собой, как в эту минуту. Что за злосчастная шутка судьбы?! Или это коварный Лодур устроил, чтобы отравленный платок достался Хродебергу? Или такова цена победы над ними, кто способен был погубить Арвернию? Жизнь Альпаиды во благо королевства за жизнь ее брата! Но ведь Хродеберг должен жить не только для нее, Бересвинды, но прежде всего - для Арвернии! Его воинский дар нужен, чтобы победить междугорцев!

Пока она, глядя на Хродеберга, лихорадочно искала способ спасти его, Ангерран наблюдал за нею, пытаясь понять, что скрывается за этим мраморным челом, проснулись ли в темной душе Паучихи сожаления о содеяннном, когда по ее вине мог погибнуть Хродеберг...

Вслух же сын Карломана проговорил, поклонившись королеве-матери:

- Государыня, к сожалению, мы должны идти! Король ждет нас, чтобы обсудить замыслы предстоящей войны.

Бересвинда едва не затрепетала, видя, что Хродеберг готов уйти, взяв с собой роковой дар смерти. Принудив себя сохранять спокойствие, она проговорила:

- Господин коннетабль, я прошу тебя: после беседы с королем приходи ко мне сюда, в сад, снова. Расскажи, о чем у вас пойдет речь! Будем заботиться, каждый со своей стороны, о благе королевства!

- Я обещаю придти, государыня! - твердо произнес Хродеберг, поклонившись в ответ. А его племянник отметил про себя, как настойчиво просил королева-мать нового коннетабля снова придти на встречу к ней.

Однако их в самом деле ожидал король, и оба мужчины удалились в сторону замка, идя между освещенными закатом кустов и клумб.

Бересвинда, не отрываясь, глядела вслед Хродебергу, пока он не удалился прочь. А тогда, подозвав одну из фрейлин, приказала:

- Быстро позови сюда графиню де Кампани!

***

Ода спустилась в сад так быстро, как только можно было преодолеть значительное расстояние. Хорошо зная свою царственную покровительницу, она сразу поняла, что случилось нечто неладное.

Едва приветствовав пришедшую, королева-мать потребовала, убедившись, что ее свита стоит вдалеке и ничего не услышит:

- У тебя с собой противоядие от хиндского зелья, которым пропитан платок для Альпаиды?

Поклонившись, графиня де Кампани удивилась про себя: о ком так беспокоится королева-мать, и для чего ей так внезапно потребовалось противоядие? Но задавать вопросы было не в интересах Оды, и она решила, что королева-мать, сама имевшая дело с хиндским ядом, желает иметь противоядие под рукой.

Склонив голову, она достала из сумочки простой глиняный флакончик, заткнутый пробкой из зеленого воска.

- Вот оно, государыня!

Бересвинда открыла флакончик, дава стечь на руку одной капле зелья и попробовала его. Да, это было оно, прозрачностью и вкусом похожее на простую воду, только немного гуще.

- Благодарю, Ода! Ступай! - королева-мать махнула рукой, отсылая графиню. Та удалилась, размышляя про себя, что ее царственная покровительница все же непривычно нервничала сегодня.

***

А Бересвинда Адуатукийская, сжимая флакончик сквозь ткань подвешенной на поясе сумочки, стала прохаживаться по тропинке, между цветочных кустов, вглядываясь в сгущавшиеся сумерки, ожидая бывшего возлюбленного.

Закат еще не совсем догорел, но фонарщики уже зажгли в королевском саду масляные лампы, когда Хродеберг, наконец, снова спустился в сад. Его по-прежнему сопровождал Ангерран. Но Бересвинда едва заметила сына Карломана, с трудом сдерживая вздох облегчения при виде Хродеберга.

- Приветствую вас! - обратилась она к обоим мужам. - Поведайте, о чем говорил вам мой царственный сын!

Паучиха уже о многом узнала через своих шпионов, и не особенно нуждалась в новостях. Но ей был необходим благовидный предлог для беседы, и она слушала, ища возможность перейти к тому, для чего позвала Хродеберга.

А новый коннетабль отвечал деловитым тоном:

- Его Величество король Хильдеберт весьма одобрил наши первые приготовления к будушей войне, государыня. Кроме того, король высказался, что особенно рассчитывает в предстоящих сражениях на воинское братство Циу, и собирается сделать им богатые пожертвования, чтобы они могли собрать большую боевую силу.

- Ах, братство Циу! - нахмурилась королева-мать. Впрочем, она не очень беспокоилась, надеясь на Герберта, который обещал ей помочь склонить короля к Священному Походу и братству Донара.

Гораздо больше Бересвинду сейчас тревожило совсем другое. Но она не могла в присутствии Ангеррана даже намекнуть о флакончике, лежащем у нее в поясной сумочке.

Уловив ее затруднения, Хродеберг пояснил:

- Государыня, Ангерран согласился сопровождать меня на случай, если король узнает о сегодняшней встрече в саду... Он и так не очень охотно назначил меня коннетаблем... Король может поинтересоваться, о чем здесь говорили...

Против этого Бересвинда ничего не могла возразить. Портить отношения со своим царственным сыном ей вовсе не хотелось, и свидетель сугубо деловой беседы был им полезен.

Тем временем, Ангерран отошел в тень большой акации и устало проговорил:

- Какое жаркое лето! Я надеялся, что хотя бы под вечер станет прохладнее, но земля так раскалилась, что вся пышет зноем, и в воздухе ни малейшего движения.

Если Бересвинде и было сейчас жарко, то скорее - от сжигающей ее тревоги за бывшего возлюбленного. Но она старалась держаться со светским искусством, не ведая что разговор о погоде ее собеседники завели не случайно.

Хродеберг склонил голову, и вновь отер лоб розовым платком.

- И впрямь, жарко, как в Муспелльхейме! Признаться, в такую жару очень хочется пить...

Словно камень с плеч, упал тяжкий груз с души у Бересвинды. Она охотно развязала сумочку и подала Хродебергу флакон.

- Я взяла с собой немного воды на случай жажды. Но с великой радостью передам ее тебе, доблестный коннетабль! Можешь оставить себе и весь флакон. Сам же передай мне, пожалуйста, этот платок из розового шелка, на память о сегодняшней встрече!

- Благодарю, государыня! - проговорил Хродеберг с печалью о тех долгих годах, когда эта ужасная женщина была ему дороже всех на свете. - Дарю тебе на память этот платок! Он красив, и надушен дорогими благовониями, хоть и слишком сладкими, на мой воинский вкус.

Он свернул и передал Бересвинде платок, который она аккуратно положила в свою сумочку, чтобы сжечь без остатка по возвращении в покои. А Хродеберг открыл восковую пробку на флаконе и сделал вид, что пьет. Затем закрыл флакон и спрятал в пояс. Противоядие он намеревался взять для Альпаиды.

- Благодарю, государыня! Сегодня ты спасла меня от жажды, - проговорил он, учтиво поклонившись ей в пояс.

Вдовствующей королеве было сейчас радостно слушать его голос, прямо как в их лучшие годы, когда он говорил ей о любви. Теперь она в самом деле спасла ему жизнь, хоть он никогда не узнает об этом, как полагала Бересвинда. В действительности же Хродебергу с Ангерраном было известно все.

- Для меня большая честь помочь защитнику Арвернию, нашему доблестному главнокомандующему! - заверила она. - Однако совсем уже стемнело, так что нам пора разойтись по своим покоям, господа! Спокойной вам ночи! - пожелала Бересвинда, чувствуя, что сама вряд ли сегодня заснет. Мысль о том, что она могла погубить Хродеберга, приводила ее в ужас, и она едва могла поверить, что все обошлось.

- Да пошлют боги и тебе, государыня, спокойной ночи и легких, приятных снов! - пожелали оба государственных мужа, откланявшись.

И Ангерран с Хродебергом направились к одному входу в королевский замок, а Бересвинда Адуакийская со свитой - к другому.

По дороге дядя с племянником не разговаривали о случившемся. Уши могут быть и у зеленых кустов, а не только у каменных стен. Однако думали оба об одном и том же: о Паучихе, о ее стремлении погубить Альпаиду, и о своем замысле, что увенчался успехом. Но станет ли произошедшее уроком для королевы-матери? Переосмыслит ли она свои деяния, увидев, как легко погубить того, кого любишь, и причинить непоправимое зло королевству, которое якобы она защищает? Или Бересвинда Адуатукийская сделает исключение для Хродеберга, а кого-то другого, кто в следующий раз покажется ей угрозой для королевства, по-прежнему без зазрения совести уберет с дороги? Одно лишь время могло ответить на их невысказанный вопрос...

Наконец, когда оба государственных мужа вошли во дворец и стали подниматься по лестнице, ведущей в покои Альпаиды, Ангерран тихо сказал дяде:

- Поживем - увидим, как сложится теперь! По крайней мере, мы спасли матушку и добыли для нее противоядие. А заодно переиграли королеву Бересвинду. Будем довольны достигнутой победой!

Хродеберг молча кивнул, сжимая рукой за поясом шероховатый глиняный флакон с противоядием. И они с племянником продолжили свой путь.

Так в междоусобной борьбе при Дурокортерском дворе родные Карломана Кенабумского одержали тихую и незаметную победу. Впрочем, Бересвинда Адуатукийская считала победительницей себя, хоть в эти минуты и дрожала от ужаса в своих покоях, осознав, какой великой для нее ценой едва не оказалась оплачена ее победа. Но в душе королевы-матери уже пробуждалась радость, что Хродеберг вовремя спасен, а Альпаида не подозревает ни о чем и не уйдет от судьбы, назначенной ею.

Мудрые люди, однако же, еще в древности сказали: "Хорошо смеется тот, кто смеется последним". Как видно, тот, кто записал эти слова для последующих поколений, видел не раз, как уже верная победа оборачивалась поражением, и в самом успехе порой крылась причина будущего жестокого крушения. И напротив, видел, как тот, кто сегодня был разбит, умудрялся воспрянуть и сторицей возместить свои утраты. То и другое вполне возможно было, ибо интриги Дурокортерского двора - отнюдь не первая и наверняка не последняя драма на свете.

Бересвинда Адуатукийская верила в свою победу. Ее противники всей душой верили в возвращение Карломана к жизни и полагали, что окончательная победа будет одержана, когда королеву-мать отстранят от власти. Однако кто из них обладал даром предвидения в такой мере, чтобы узнать, чем обернутся сегодняшние победы и поражения в их отдаленных перспективах, быть может - много лет спустя?..

Пока одни лишь норны, белоснежные девы, убранные золотом, ведали об этом, взвешивая жребии судьбы каждого из живущих.

[katarsis]

Было бы хорошо, если бы Бересвинда после этого хоть что-то поняла. Но надежды мало