Печать

[Красный Волк]

Всей душой присоединяюсь . Тоже очень-очень бы хотелось увидеть иллюстрации к этой великолепной вещи от Тани . И, в том числе - портреты Саламандры, Йеспера, Франчески, Танкреди, Комара с Гвоздем... А какая бы у Тани роскошная Шеад с кочергой получилась!

[passer-by]

Всей душой присоединяюсь . Тоже очень-очень бы хотелось увидеть иллюстрации к этой великолепной вещи от Тани . И, в том числе - портреты Саламандры, Йеспера, Франчески, Танкреди, Комара с Гвоздем... А какая бы у Тани роскошная Шеад с кочергой получилась!

Да!!!  И портреты. Конечно же.  Может быть даже часть акварели, а часть карандашные рисунки.
Ой, хочу увидеть наяву. 

[Tany]

Всей душой присоединяюсь . Тоже очень-очень бы хотелось увидеть иллюстрации к этой великолепной вещи от Тани . И, в том числе - портреты Саламандры, Йеспера, Франчески, Танкреди, Комара с Гвоздем... А какая бы у Тани роскошная Шеад с кочергой получилась!

Да!!!  И портреты. Конечно же.  Может быть даже часть акварели, а часть карандашные рисунки.
Ой, хочу увидеть наяву. 

Спасибо, девочки! Подумаю Пока что у меня чисто бытовые проблемы

[Марриэн]

Спасибо. 
Извините, что долго не отвечала: отпуск, грибы, картошка и ремонт - сложное сочетание.

Да уж, ночка у Комара выдалась весёлая. Но зато и компенсацию получил

И полный раздрай в голове тоже. 

Насчет иллюстраций: Tany, если будет время и желание, я только за, ибо сама когда-то рисовала, но это было давно и почти неправда. Так что я, по мер сил и возможности, словами.  А освоить какую-нибудь нейросеть времени пока нет.

Продолжение грядет - наверно, к концу недели.

[Марриэн]

Глава четвертая. Призраки прошлого

– Кто так ставит палатку, скажите на милость?! Перекосилась вся! У тебя руки откуда растут?!
Молоденький легионер, недавно зачисленный в гвардию Саламандры, вздрогнул от громоподобного голоса Терезы, опустил топорик, обушком которого забивал  колышки, и с умоляющим выражением лица уставился на командира. Капитан Крамер возвел глаза горе, но промолчал. Лишь легонько кашлянул, привлекая внимание.
–  Тереза, уймись, –  не поворачиваясь, сказала Эрме. Она сидела на камне и смотрела, как  дотлевает широкий закат над долиной Ривары. –   Займись делом.
За спиной раздалось сдержанное фырканье, но результат оказался достигнут. Тереза перестала донимать легионеров, что растягивали парусиновый шатер, и отправилась подальше, к кострам, – контролировать приготовление ужина. Эрме мысленно пожелала терпения поварам и вернулась к собственным невеселым мыслям.
Отряд расположился на вершине плоского холма, высоко возвышавшегося над берегом. Три десятка легионеров обустраивали лагерь: разводили огонь, кормили и чистили лошадей, пытались плескаться в мутной воде внизу. Все, как обычно. Эрме предоставила Крамеру распоряжаться рутинными вечерними делами, а сама ушла сюда, на край плоской вершины, где, словно гигантские сковороды, лежали плоские грубо обтесанные плиты — остатки стены, что когда-то шла по гребням холмов, словно хребет дракона. 
Камень нагрелся за день и припекал даже сквозь лошадиную попону. Поневоле вспомнился веселый дурень Йеспер Варендаль,  как он валялся тогда на каменной плите, после того, как пришиб бродильца. Кажется, что это было так давно, ведь прошло всего ничего — дней десять или чуть больше...
 
… Они покинули Тиммерин с поспешностью, несомненно удивившей местный люд, поспешностью, почти напоминавшей бегство. Эрме и сама бы не могла сказать, что гонит ее прочь. Просто очнувшись от болезненного оцепенения на башне Тиммори, она вдруг отчетливо осознала, что должна возвращаться в Виренцу. Когда, спустившись вниз, она отыскала сначала кувшин воды, а после Крамера и донесла до него свое желание, то встретила со стороны капитана живейшее понимание и полное одобрение. Крамер столь расторопно отдавал приказы, что и люди, и лошади были готовы к путешествию сразу после завтрака.
Тадео, конечно,  расстроился, но удерживать Эрме не стал. Наверняка понимал, что после всего случившегося кузине нужна передышка на осмысление. Простились они на том же месте, где и встретились, на берегу озера, над которым гудел горячий ветер.
- Пиши почаще, - сказал Тадео. — Не забывай.
- А ты приглядывай здесь. Сдается мне, что-то странное завелось в  твоем озерце.
- В оба глаза. Не беспокойся. Если что — просто заброшу сеть покрепче, и ни одна рыба не ускользнет.
Когда Эрме обернулась на перевале, Тадео стоял на том же месте, приложив ладонь к глазам: крупная фигура в белой рубашке с закатанными рукавами посреди колючего кустарника над режущей глаз блеском озерной гладью. 
Когда-то еще увидимся, с грустью подумала Эрме.
Темп они взяли приличный, и к закату уже увидели башни Таоры. Здесь пришлось остановиться  на несколько дней: дела в личном владении Эрме требовали присмотра.
Но вскоре перед ее отрядом, пополнившимся прибывшими из Фортеццы Чикконе легионерами, вновь лежала дорога.
И вот путешествие близилось к концу. Плоский Пригорок – один из множества  в долине Ривары  был последним ночным привалом перед Виренцей. Завтра поутру они двинутся в путь и к полудню наконец достигнут дома.
И она примет нормальную ванну, закроется в башне и обстоятельно обдумает все случившееся за эти дни. Но это позже. Сейчас хотелось просто смотреть, как алый пронзительный свет покидает небо, и пряди его гаснут над долиной, над плоскими вершинами Взгорьев Вилланова, что тянулись от самого горизонта, над рощами и деревеньками, над широкой сильной рекой.       
Закат – странное время. Эрме отчего-то всегда любила его куда больше рассвета. Рассвет призывает к действиям, порой поспешным и необдуманным, закат заставляет размышлять и вспоминать.
А закат не скованный стенами, шпилями и куполами и вовсе прекрасен. Отчего живописцы так редко изображают закаты?   
Надо будет заказать полотно себе в кабинет, подумала Эрме. Живописцы продают свой талант, как и все прочие. Пишут портреты знати и купцов, фрески на заказ от фламинов и обитателей палаццо. Жители городов не обращают внимания за мир за пределами кольца стен.   
Пишут то, за что платят. Что ж, она знает, кому заплатить за закат.
Поясница ныла. От укусов москитов  чесалось все лицо. Одежда пропиталась потом.
И все же несмотря на все неудобства Эрме любила дороги. 
Родись она мужчиной, не носящим имени Гвардари, наверняка стала бы или ученым-травником или путешественником. А лучше и тем и тем одновременно, бывали же в истории странствующие собиратели растений, составившие те книги, по которым сейчас учатся школяры. Порой ей нестерпимо хотелось оставить все и сбежать подальше, туда, где не придется ежечасно решать чужие проблемы.
Но она прекрасно понимала, что все это лишь игра воображения. Не бросишь ведь ни Джеза, ни город, ни дела. А Лаура? Эрме точно знала, что не успокоится, пока еще может повлиять на решение дочери. И, наверно, не успокоится и после. Трудно смириться, что у тебя не будет внуков…
Да и где она нужна на чужбине? Доля изгнанников тяжела, никто никого нигде не ждет. Так что мечты о свободе останутся мечтами.  Остается лишь смотреть, как умирает еще один день жизни.
– Монерленги, ужин готов, – Крамер подошел почти неслышно.
– Без меня, Курт. Пусть едят и устраиваются на ночь.
Плоская вершина продувалась насквозь. Древние камни выветрились, и сейчас сложно было представить, что именно здесь было много веков назад – город или просто сторожевой пост, обращенный к низкому берегу. Эрме вспомнилось свое давнее путешествие – бесславное бегство домой из Аранты. Тогда они тоже прятались на похожем холме, неподалеку от  границы. Интересно, помнят ли Крамер или Ройтер, как они сидели под защитой старой стены,  испещренной непонятными символами, и размышляли, сумеют ли перейти границу или попадутся мужниным родичам?
Дед тогда долго не мог простить ее своевольства, сорвавшего его тайные планы. Что ж, подумала Эрме, привычно крутанув на пальце перстень, он сумел отыграться на славу.

… Следующие два года после того, как дед надел на ее палец Искру, показались Эрме невероятно тяжелыми.  Лукавый Джез таскал ее с собой повсюду: на переговоры, на пиры и охоты, на заседания Совета, где Эрме не понимала и половины рассуждений советников.
И везде она встречала удивленные и недоверчивые взгляды: город и мир с подозрением принимал новую Саламандру. Выбор Джеза Гвардари заставлял усомниться в здравости ума старого правителя, но озвучить такую версию никто не решался. К Эрме приглядывались, выискивая слабые стороны и недостатки. От такого пристального внимания даже ей, выросшей, по сути, на виду, становилось не по себе.
Жаловаться было бесполезно, оттого она и не жаловалась. Лишь однажды она посетовала на свалившее на не бремя отцу, но Оттавиано Таорец только бросил раздраженно:
– Он выбрал. Терпи.
На третий год случилось несчастье. На оленьей травле конь герцога на скаку оступился, попав в рытвину, и выбросил наездника из седла. Лукавый Джез сломал ногу и с той поры мог передвигаться только с помощью костыля и Рамаля-ид-Беоры. Дядя Алессандро теперь заменял отца практически на всех приемах и публичных собраниях,  и Эрме пришлось состоять уже при наследнике. Она с грустью подтвердила свое давнее подозрение: дядя Сандро слишком упрям, вспыльчив и поспешен для правителя.
А еще внезапно осознала, что все же что-то вынесла для себя за два года натаскивания и пусть с трудом, но все же способна разобраться в политических хитросплетениях. Так продолжалось еще с полгода.
Как-то поздним вечером, когда палаццо уже угомонилось, а Эрме, сидя у себя в кабинете, размышляла: лечь спать, прочитать деловые письма, отложенные герцогским секретарем, или все же отдыха ради полистать новое сочинение Руджери, явился Рамаль и сообщил, что дед приглашает ее для беседы.
Разумеется, она пошла. Пошла, не зная, что разговор этот станет последним.

[Красный Волк]

Читаешь - и словно сама смотришь глазами Эрме на алый закат, расплесканный над долиной. И это словно твоя ладонь ощущает тепло нагретого за день солнцем древнего камня... Текст буквально смакуешь, как старое густое вино, наслаждаясь каждой фразой . И снова - огромное спасибо за продолжение, эрэа Марриэн!  

[Марриэн]

Спасибо. 

Дед ждал в малом кабинете, примыкавшем к спальне. В комнате было полутемно и приятно прохладно. Сквозь приоткрытые окна лился стрекот цикад. 
Лукавый Джез сидел на кушетке, вытянув поврежденную ногу. Рядом был прислонен уже ставший привычным костыль. На маленьком, по эмейрской моде, столике черного дерева Рамаль расставил серебряные с чернением беррирские бокалы, блюдо с яблоками и виноградом и кувшин вина.
 – Эшеде, даббар, - сказал по-беррирски дед, и Рамаль бесшумно удалился, притворив резные двери. Эрме и Лукавый Джез остались вдвоем. 
– Вы кого-то ждете? – спросила Эрме, заметив, что зажжены три светильника из черного камня. Дед всегда помнил заведенный бабушкой старый истиарский обычай – зажигать светильники по числу гостей.
- Может быть, - негромко ответил дед. – Садись, Диаманте, поговорим.
Эрме удивил его тон. Дед пребывал в расслабленно-меланхоличном расположении духа – редкое явление. Эрме и не припоминала, когда видела его таким в последние годы.   
Она опустилась в кресло напротив герцога. 
- Как там снаружи? Спускалась в город сегодня?
- Нет.
- Зря. Виорентис надо слушать. И слышать. Он точно раковина, в которой поет море. Ты же любила ездить в Школу и в Чинкаро?
- Теперь у меня нет на это времени, вы же знаете, ваша светлость, - стараясь спрятать раздражение, ответила Эрме.
- Знаю. И это я виноват, не так ли?
В голосе Джеза слышалась легкая тень язвительности. Это успокаивало.
- Как я могу жаловаться на ту великую честь, что вы мне оказали? – Эрме позволила себе вложить в ответ столь же малую толику насмешки.
Лукавый Джез  улыбнулся.
- Ты о той самой чести, что заставляет тебя скрежетать зубами и мысленно проклинать меня каждый Совет? Не отнекивайся, я прекрасно знаю это твое выражение лица. Как будто кислую сливу откусила, но не можешь поморщиться и просто стискиваешь зубы.   
- Вы выбрали странное наказание за строптивость, - заметила Эрме.
- Наказание за строптивость?! – Лукавый Джез рассмеялся. – Скажи, что ты считаешь нашим фамильным свойством? Давай, Диаманте!
Эрме приподняла бровь.
- Упрямство! – припечатал дед. – Это наше кровное упрямство! Наказывать Гвардари за строптивость, это все равно, что наказывать птицу, за то, что стремится летать! Нет, это не наказание… Это...
Он откинулся в кресле, вперив в нее пристальный взор. Сейчас он снова напоминал себя прежнего — жесткого, насмешливого, чуткого к миру, словно натянутая струна.
- Ну, вот ты. Как бы ты поступила на моем месте? Как бы ты выбрала Саламандру? Только начистоту и без уверток.
- Все были уверены, что вы сделаете Саламандрой моего отца, - проговорила Эрме.
- Оттавиано? Да, это был бы логичный вариант. Но задумайся. Твой отец слишком любит войну, Диаманте. Война его возбуждает, словно шалава похотливого юнца, уж прости мне такое сравнение. Человек войны дурной советчик в деле мира. Он везде будет искать возможность обнажить меч.
Эрме дернула плечом. Сравнение слегка покоробило, но, поразмыслив, Эрме не могла не признать, что отчасти слова герцога справедливы. Отец по-настоящему оживлялся лишь, когда назревала очередная военная экспедиция. Все остальное время он пребывал в состоянии равнодушно-скептическом, отдавая все время тренировкам и изучению трактатов по воинскому искусству.
- Допустим, - медленно произнесла она. – Но есть же дядя Сандро… Ты ведь носил Искру, будучи герцогом. Он бы тоже мог…
- Самой-то не смешно? – ответил дед. – И не сравнивай. Что до меня, ты же знаешь, что иного варианта тогда и не было. Но Сандро не тот случай, сама понимаешь. Кто дальше? Малолетний мальчишка, твой кузен? Так, что ли?   
-  Что ж, я оказалась меньшим злом? – Эрме взялась за кувшин и разлила вино по бокалам. Герцог погладил пальцами бороду, щурясь на пламя светильников.
- Оказалась бы, - ответил он. – если бы все эти резоны имели бы смысл.  Но они… лишь…       
Он сделал легкий жест  пальцами.
- Знаешь, когда на Эклейде дует ширами, то мир наполняется песком и пылью, горячей и жгучей. Она заслоняет  все вокруг, и даже солнце кажется лишь размытым пятном. Там даже есть поговорка: за пылью не видно солнца.  Здесь то же самое.
- Что вы имеете в виду, ваша светлость? – напряженно спросила Эрме. Тон герцога ей совершенно не нравился. На что он сейчас намекает? — Объяснитесь. 
- Уповаю, что ты никогда этого не поймешь! - рявкнул Лукавый Джез.
Эрме замолкла, удивленная резким ответом. Герцог взял свой бокал, погрел между ладонями.
- Раскрой окна пошире, Диаманте. Здесь душно.
Эрме послушно встала и подошла к окну. Створки, собранные из разноцветного стекла и так были полуоткрыты, и она растворила их полностью. В кабинет ворвался свежий ночной ветер.   
- Твоя бабка говорила, что шелест листвы в Чиамаро напоминает рокот прибоя. Она скучала по морю, по Истиаре. Не признавалась, но скучала. До последнего надеялась, что случится чудо, и остров станет свободен. Гадала. Искала знаки. Когда появился Николо Барка, она сказала мне, что слышит, как судьба стучится в двери. Увы, судьба постучала и ушла.   
- Но чудо случилось, - заметила Эрме. – Аддиров на Истиаре больше нет, не так ли?
- Там никого нет, - ответил герцог. – Никого. Только лава, пепел и черный песок. И прибой, голос которого некому услышать. Ты ведь никогда не видела моря, Диаманте?   
- Не довелось, - Эрме еще раз взглянула на темные улицы и вернулась на свое место у стола.
- Я впервые увидел море в шестнадцать, и оно пробило мне сердце своей красотой. А потом я встретил твою бабушку...
Лукавый Джез усмехнулся.
- Знаешь, когда я попросил ее руки, она сказала, что даст согласие, если я спрыгну со Скалы Черного солнца.  Бешеная высота. Камни внизу. Прибой и пена. И чайки… Я сквозь сон иногда слышу, как они орут.
- И ты?
- Мне было шестнадцать.  Я прыгнул. Не умея плавать. Надеясь лишь на богов. Герцог. Саламандра. Влюбленный придурок.
Последние слова было произнесены словно бы с мягкой насмешкой над прошлым. Насмешкой, таящей в себе то ли печаль, то ли гордость.
- И как же ты выжил?
- Они прыгнули следом.
- Они?
- Оливия. И Лодовико Небастард. Они меня вытащили. И тогда я понял одну вещь, Диаманте. Не важно, какой глубины пропасть под ногами. Гораздо важнее, кто за тобой туда прыгнет. И есть ли он вообще — такой человек… И когда я подумал об этом, стало страшно...
- Страшно?! Тебе?!
- Я ведь мог не попасть на Эклейду. Мог прожить целую жизнь впустую. Не встретить, не узнать, не найти. Пройти мимо будущего, не столкнувшись с ним.
- Но ты столкнулся…
- Лицом к лицу. Но я уже перестал бояться будущего.
Значит, мне суждено бояться  вечно, с грустью подумала Эрме. 
- Итак, моря ты у нас не видела, - вернулся к своему прежнему тону герцог. - Пожалуй, это следует исправить. Осенью  отправлю тебя с посольством в Фортьезу к Маноэлу.
- Для чего?!
- А вот это, дорогая моя Саламандра, пока тайна, - Лукавый Джез улыбнулся одними глазами. - А тайны должны созреть, как вот эти яблоки. За тайны и прибой, - он поднес бокал к губам.
Эрме удивленно приподняла брови, но тост поддержала.
- А сейчас иди, Диаманте. Отдыхай, пока можешь. Оставь старика с его мыслями.     
Когда она уже подошла к дверям, герцог проговорил вполголоса.
- Ты осторожнее, Диаманте. Ступеньки на лестнице крутые. Не оступись.
Она обернулась в удивлении, но герцог уже сидел, прикрыв глаза рукой, и словно прислушивался к ночи за окном.
Эрме осторожно растворила дверь и вышла прочь, в темный коридор. Здесь никого не было: ни стражи, ни Рамаля-ид-Беоры.  Это настораживало. Беррир никогда не отлынивал от дела.
Когда она уже дошла до поворота коридора, то какое-то шестое чувство заставило ее обернуться.
Дверь в кабинет герцога была приоткрыта. Идущий из кабинета свет бросил на резную створку чью-то длинную тень. Видение длилось лишь миг – дверь осторожно закрылась. Эрме насторожилась. Чуть помедлив, она развернулась и решительно направилась назад к кабинету. Постучалась.
- Кто там? – отозвался дед. – Ты вернулась, Диаманте? Что стряслось?
- Мне показалось, что кто-то зашел в кабинет, - напрямик сказала Эрме, отворяя дверь и шагая внутрь.
- Сквозняк, - герцог стоял у стола, опираясь на костыль. – Я прикрыл дверь сам. Не собирать же здесь половину дворца из-за такой мелочи.
Сквозняк? Она затворила дверь плотно.
- А где Рамаль? Его нет за дверью.
Эрме быстро оглядела кабинет. Никого лишнего. Ничего не изменилось за эти считанные минуты.
- Выполняет мое поручение. Не беспокойся, Диаманте. Иди с миром. Иди.

И она пошла к себе. И спала полностью спокойно — последний раз в жизни.
А перед рассветом в дверь снова постучал Рамаль-ид-Беора.

[passer-by]

Наконец-то я уже добралась до своего вроде компа, а тут такая радость. Есть продолжение!!!

Знаешь, Марриэн, без лишней лести, как говорится, но это таки вполне профессионально, ведь здесь не только убедительное, казалось бы немногословное, но такое красочное и "вкусное" описание окружающего героев бытия, не только чёткое, буквально несколькими фразами, описание образа каждого из героев, такое совершенно зримое, но здесь и само повествование, столь динамичное, что заставляет в полном нетерпении ждать следующую страницу. Действительно, это замечательный ВИТРАЖ!
Здоровья тебе дорогая и пусть твоё пёрышко остаётся таким же лёгким и острым дальше и везде.

[Красный Волк]

"...Не важно, какой глубины пропасть под ногами. Гораздо важнее, кто за тобой туда прыгнет. И есть ли он вообще - такой человек..." Изумительно сказано. Точно золотой вязью по стали выбито... Спасибо, эрэа Марриэн!

[passer-by]

"...Не важно, какой глубины пропасть под ногами. Гораздо важнее, кто за тобой туда прыгнет. И есть ли он вообще - такой человек..." Изумительно сказано. Точно золотой вязью по стали выбито... Спасибо, эрэа Марриэн!

Да! Да! Да!
Эти слова буквально проехались по моему сердцу и душе! Эрэа Красный Волк, как всегда, увидела самую суть. 

[katarsis]

Эти окна в прошлое из воспоминаний героев, пожалуй, не менее интересны, чем сам сюжет. Видимо, потому, что в прошлом происходили не менее (а, может, даже и более) драматические события, и на них хочется взглянуть, хоть одним глазом.
Лодовико Небастард упоминался и в воспоминаниях Франчески. Неординарная была личность. И он, значит, в молодости дружил с Джезом. А Джез, значит, в 16 лет был уже герцогом и Саламандрой. Это объясняет его политическую хватку, но и задаёт новые вопросы. Да и сам разговор задаёт вопросы. Почему он решил устроить вечер воспоминаний? И кого ждал? И что случилось потом?

[Tany]

Спасибо, Марриэн Тут уже все все сказали, могу только присоединиться к нашим подругам.

[Марриэн]

Спасибо.
Всякие внеинтернетные дела и внезапное приближение новогодья отрывают от продолжения, но немного текста сейчас будет.

- Постель готова, монерленги. – Тереза подошла, с внушительной тяжестью ступая по камням. – Ложились бы. Завтра, поди, спозаранку подымитесь. 
Эрме поморщилась. Вторжение  камеристки разрушило ровное течение мыслей, но по сути Тереза была права.   
Закат отгорел. Сумерки поглощали долину, заполняя низины мглой. Река тоже погасла, сделалась темной и неприветливой. Дальняя деревенька уснула, потушив огни. 
Эрме встала и сопровождаемая топающей чуть в отдалении Терезой направилась к палатке. Здесь и впрямь все было готово: и раскладная кровать с одеялом и настоящей подушкой, и крошечный столик со свечой. Тереза даже достала письменный прибор, на случай, если монерленги одолеет прихоть сочинительствовать.     
В маленькой жаровне курилась ароматная смола от москитов, которые здесь у реки бывали навязчивы.   
Эрме торопливо сбросила сапоги и верхнюю одежду, и Тереза утащила все чистить. Эрме погасила свечу, повалилась на постель, уверенная, что в момент заснет.
Но мысли снова вернулись.  Ибо, раз начав вспоминать ту ночь, нельзя было не вспомнить утро...

Герцог Гвардари сидел, откинувшись в кресле, и, казалось, пристально наблюдал, как рассвет чуть трогает красным облака и черепичные крыши его города. Города, которым он правил десятки лет, города, которым гордился, к отец гордится пусть порой непутевым, но все же умным и сильным ребенком, способным постоять за себя.
Города, который был за века до того, как Лукавый Джез появился на свет, и остался, отпустив своего владыку в вечность.
Над погасшими светильниками еще вился дымок. Словно легкое дыхание, что вот-вот истает, спугнутое порывом утреннего ветра.   
Они трое стояли и смотрели. Растерянные, потрясенные и опустошенные безвозвратностью потери. Точно малые дети, внезапно оказавшиеся один на один с огромным пугающим будущим.
Я была здесь вчера ночью, с болью в сердце думала Эрме. Почему я ушла? Почему оставила его одного?!
Одного… Взгляд вновь зацепился за светильники, но расплести мысленную нить и превратить ее в слова она не успела.
Оттавиано Таорец очнулся первым. Дернул выбритой до синевы щекой. Медленно встал на колени перед креслом. Заговорил.
- Ныне восходящего по пути предвечному… провожаем мы...
Голос его звучал отрешенно и до странности спокойно. Таорец столь часто видел смерть, что она не могла его по-настоящему шокировать.
- Да будет благословен твой путь…
Эрме внезапно ощутила, как начинает качаться потолок. Она сжала кулаки и заставила свой голос присоединиться к размеренным словам отца.   
- На свету и в тени, над водой и над звездами...
Какие жесткие плиты на полу. Жесткие и такие стылые, что кости ноют от прикосновения камня даже через одежду.   
- Да увидишь ты свою тропу…
- Да  с честью ответишь ты за сделанное и не сделанное, за сказанное и умолкшее не произнесенным... 
Слова не шли с губ. Эрме сжала пальцы так, что ногти в пились в ладонь. Она надеялась на слезы, но слез не было. Слезы кончились со смертью герцогини Оливии — вот тогда она рыдала так, что болела грудь. Только гулкий стук крови в виске, настойчивый и жуткий, словно кровь вот-вот расколотит череп.
Дядя Сандро остался стоять. Губы его тряслись, голос дрожал и срывался, но он стоял, ибо герцог Гвардари не преклоняет колени.  Герцог стоит прямо, иначе он недостоин быть герцогом.
- Эрмелинда, - позвал отец, и Эрме не сразу поняла, что он обращается к ней. Слова колебались, то звеня, то звуча приглушенно, словно сквозь толщу воды. Смысл ускользал, распадаясь на звуки. Она словно очутилась в тумане, из которого нет спасения.
- Эрмелинда!
Диаманте, едва не крикнула она в ответ. Я Диаманте! 
И внезапно поняла, что никто и никогда больше не назовет ее так — с полной уверенностью, что это имя всецело и по праву принадлежит ей. Только бабка и дед и никто кроме не называл ее этим именем. Отец всегда иронически морщился, мать же просто перекашивало от ненависти при мысли о «проклятой королеве» и всей этой «эклейдской  пакости».
И вот теперь она одна. Лишенная части себя. Уверенности, что есть кто-то, кто знает больше, кто-то умнее, и сильнее, и всегда скажет, как правильно,  и никак иначе.
- Монерленги! — Оттавиано, казалось, готов был вновь влепить ей пощечину. Как тогда на границе. Все началось с арантийской границы. Нет, раньше. С того дня, когда умер Энцо, и она впервые поняла,  что отныне выбирает сама. За себя, за дочь, за людей, что пошли за ней… все десять человек ее крошечного войска.
Выбирает сама. Нет. Саламандра не выбирает. Саламандра — не выбор.
Саламандра есть долг, воплощенный в человеческом обличье.
Она поднялась на ноги.
Именно Саламандра удостоверяет, что правитель мертв. Саламандра называет имя нового герцога и вручает герцогский жезл, цепь и корону.
Саламандра закрывает глаза прошлому и приветствует будущее.

Пальцы дрожали. Она никак не могла снять тяжелую цепь — звенья зацепились за воротник сзади. Приложить усилия она боялась, словно это могло причинить вред умершему.
Оттавиано за ее спиной скрипнул зубами, но промолчал. Эрме была благодарна и за это.
- Позвольте, монерленги, - голос Рамаля-ид-Беоры раздался столь неожиданно, то Эрме вздрогнула. Она забыла, что мажордом тоже здесь.
Он бережно приподнял голову Джеза и держал тело, пока Эрме дрожащими пальцами поднимала цепь. Затем беррир столь же бесшумно, как и прежде, отступил к стене. Смуглое лицо его оставалось непроницаемым, движения мягкими и выверенными. 
Эшеде, даббар, внезапно вспомнила Эрме слова деда, обращенные к Рамалю-ид-Беоре. Ее знание беррирского было крайне посредственным, но здесь перевода не требовалось.
Ступай, друг. Друг. Именно так герцог Гвардари звал свою молчаливую тень, несмотря ни на какие придворные протоколы и должности. Либо по имени, либо «даббар». Герцог — безродного беррирского гребца, спасенного во время второго путешествия на Истиару с пиратской галеры. И это Джез  Гвардари, который частенько говаривал, что для того, чтобы счесть друзей ему довольно пальцев на одной руке...   
Она развернулась и пошла к дяде Сандро, держа цепь, но руки все еще дрожали, и в тот самый момент, когда Алессандро Гвардари чуть склонил голову, готовясь принять герцогскую реликвию, золотые звенья вдруг вырвались из пальцев Эрме и водопадом обрушились на каменный пол.
Тяжелый звон прошел по кабинету. Казалось, даже оконные стекла задребезжали в ответ.
Дядя Сандро со свистом втянул в легкие воздух. Глаза его расширились.
Уронить символ власти, передаваемый наследнику, считалось крайне дурной приметой. 
- Успокойся, брат, - негромко сказал Оттавиано. — Мы не на коронации. Никто не видел. Никто не узнает.
Он перевел взгляд на беррира. Рамаль-ид-Беора смотрел прямо перед собой. Не на цепь, не на наследников, но лишь на герцога, сидевшего в кресле. Казалось, дальнейшие дела этого города его не волновали. 
Эрме, чувствуя, как пылают щеки, нагнулась и подняла цепь. На миг замерла и, совладав с чувствами, быстрым движением надела цепь на Сандро. Поправила гербовый медальон. Поклонилась.
- Приветствую тебя, Алессандро сын Джезарио рода Гвардари. Правитель Виорентиса Нагорного. 
Слова горчили, не желая идти с губ.
Ответной фразы не прозвучало. Новый герцог Гвардари не удостоил приветствием свою Саламандру. Впрочем, иного она и не ждала. Здесь, за затворенными дверями можно было не соблюдать этикет. Герцогу можно.
Оттавиано Таорец следил за этой сценой, странно искривив губы.
- Рамаль, разошли гонцов, - приказал он. — Через час Малый Совет должен быть здесь, под дверью в полном составе. А Меллерманн через четверть часа. И Руджери.
- И Верратис, - быстро добавила Эрме, готовясь отстаивать свои слова с боем.
- Зачем тащить сюда этого ксеосского выскочку? — пробормотал герцог Алессандро. 
- Она права, брат, - прервал его Оттавиано. - Мы должны удостоверить естественность  смерти так, чтобы не осталось сомнений. Пусть будут оба.   

[passer-by]

Спасибо, Марриэн, порадовала в предновогодье.
Всегда жду, всегда удивляюсь, как тебе удаётся так точно, буквально несколькими фразами описать, будь то просто пейзаж или  душевная боль. Это изумительно. 


 

[katarsis]

Наконец-то, долгожданное продолжение Эх, побольше бы!