Печать

[Артанис]

Благодарю, эрэа katarsis!

М-да... Маразм крепчал. Почему Альпаида?!!   Как будто мало в Дурокортере желающих повлиять на короля. Она с королём и не говорит почти. Где тут, вообще, логика??? А, ну да, с королём говорят сыновья Альпаиды. А у них что, своих голов нет, они могут только за мамой повторять? Если уж Паучиха так уверена, что это месть за Карломана, так он, вообще-то, им отец. Нет, мы упрёмся в одну версию и будем на её основе строить планы. Бересвинда бы, хоть, подумала, что Альпаида не станет интриговать против собственного брата!

К сожалению, Бересвинда судит об Альпаиде по себе. Она сама всю жизнь стремилась влиять на всех своих сыновей, и не сомневается, что сыновья Альпаиды тоже исполняют ее волю. Что они выросли самостоятельными личностями, в отличие от некоторых, не задумывается.
Отчасти основанием служит то, что Альпаида и Карломан действительно поддерживали Кримхильду. Но, разумеется, королева-мать сильно демонизирует их обеих - и свою невестку, и Альпаиду.

Глава 22. Отвергнутый сын (начало)

Утром следующего дня Герберт, новый Жрец-Законоговоритель, находился в своих покоях при храме. Он был уже облачен в одеяние, соответствующее его новому сану. Внимательно осматривался по сторонам, оглядывая покои, в которых не раз бывал и прежде, но лишь теперь вошел сюда хозяином.

По стенам жреческих покоев были развешаны гобелены с изображением девяти миров, стоявших на ветвях ясеня Иггдрасиля: небесный мир Асгард; Ванахейм - мир земных богов; мир светлых альвов; подземный мир темных альвов; Мидгард - Срединный Мир, где живут люди; Хель - мир мертвых; Йотунхейм - страна древних великанов; Мусспельхейм - край вечно пылающего пламени; Нифльхейм - край ледяных великанов, страна туманов и холода. Великолепные изображения на гобеленах завораживали взор, от них не хотелось отводить глаза.

Под гобеленами, висевшими на стенах, были начертаны золотом изречения основных законов мироздания. Вдоль стен стояли шкафы с книгами и священными свитками, стоявшими в футлярах.

Сейчас Герберт находился в покоях, ожидая своего предшественника - Турольда, который должен был ввести его в курс дел.

Пока старец еще не пришел, Герберт приблизился к шкафу, наугад достал книгу в кожаном переплете, который был украшен эмалевым изображением Мирового Древа. Он открыл книгу на первой попавшейся странице. Ибо жрецы знали, что ничего случайного на свете не бывает; первое же услышанное или прочитанное слово будет знаком от богов.

Раскрыв книгу, Герберт прочел:

"Если предназначение ведет будущего жреца или жрицу к служению богам, никто не вправе препятствовать им. Даже если близкие родичи желают запретить ребенку, чувствующему душевную склонность к жреческому призванию, боги все равно приведут его к начертанной Норнами судьбе. Ибо, если некто предназначен быть жрецом или жрицей, и его путь ведет к служению Небесам, никто и ничто не в силах этому помешать."

Прочтя эти слова, Герберт злорадно усмехнулся. Его ли боги привели в храм любыми способами, не спросив собственного желания? В его судьбе все произошло вопреки сказанному в этой книге: никто не препятствовал ему получить жреческое звание... кроме него самого!

Но в следующий миг Герберт неосознанно кивнул, вспомнив своего умершего в детстве брата Норберта. Он в самом деле был предназначен служить богам. И, если бы он был жив, все пошло бы совсем иначе...

Герберт вспомнил своего покойного брата настолько ясно, будто все произошло совсем недавно. Норберт, хоть и был еще мал, всегда с большим удовольствием приглядывался, как жрецы исполняют свою службу. Жрец в домашнем святилище охотно позволял младшему сыну Дагоберта помогать им, а родители не препятствовали Норберту исполнять роль служки. Брат своим чистым, звонким детским голосом подпевал священные гимны и наизусть помнил саги о сотворении мира, о подвигах богов и героев, хоть они и были написаны древним, устаревшим слогом. И все хвалили его: и родители, и жрец, и наставники.

Думая о покойном Норберте, Герберт тяжело вздохнул. Он до сих пор сожалел о своем младшем брате, умершем более тридцати лет назад. Ибо они были дружны. Хоть сам он втайне завидовал вниманию старших, каких пользовался Норберт, но при этом любил его. А, кроме того, именно после смерти Норберта и его собственная жизнь изменилась до неузнаваемости. Как же жаль, что брату было суждено умереть от красной лихорадки так рано!

И Герберт, держа в руках книгу, смотрел поверх нее, уже не видя витиевато, убористо написанного текста. Перед ним воочию разворачивались картины прошлого, вспоминавшиеся столько раз, что оно уже не могло по-настоящему остаться позади него.

Поздней ночью малолетний Герберт, средний сын принца Дагоберта, проснулся в своей спальне от страшного сна. Он видел, будто они с младшим братцем Норбертом катались в лодке по пруду возле замка. Сперва было светло, светило солнце, и они весело смеялись. Но вдруг лодка стала бешено раскачиваться, вокруг вздыбились волны, как с море, и обоих братьев начало швырять от одного борта к другому. И вот, Норберта выбросило из лодки, и он, не вскрикнув, пошел ко дну. Герберт рванулся за ним, наклонив лодку, но успел увидеть лишь бледное лицо брата, уходившее в зеленую глубь воды, да мокрые пряди его волос, клубившиеся, как водоросли...

И Герберт проснулся с жутким воплем. Несколько мгновений у него еще бешено билось сердце, прежде чем он понял, что лежит по-прежнему в своей постели, что вокруг нет никакой воды и лодок, и брата тоже рядом нет.

Тем не менее, страх за Норберта никак не отступал. Ибо Герберт знал, что его брат тяжело болен. Всю последнюю седьмицу к нему в спальню не пускали ни его, ни Хродеберга с Альпаидой, а родители ходили мрачные, подавленные. Третьего дня Герберт все же заглянул в спальню к младшему брату, когда служанка принесла лекарство. Норберт лежал в постели, тяжело дыша, накрытый одеялом до самой шеи, и на его исхудавшем лице ярко горели красные пятна. Он метался на подушках и что-то неразборчиво шептал в бреду. Герберту было жутко глядеть, настолько болезнь изуродовала его брата, и тот не был похож на себя!

И вот, теперь этот кошмар, от которого стыла кровь в жилах... После него Герберт уже не мог спокойно заснуть, не мог и лежать в своей постели, будто ничего не случилось. Ему было жутко и тоскливо, хотелось развеять гложущую тревогу. Он решил разбудить старших брата или сестру, рассказать им свой сон, найти у них поддержку, что была ему так нужна.

И мальчик поднялся с постели, сунул ноги в мягкие замшевые сапожки, позволявшие ходить совсем бесшумно. Его знобило после пережитого ужаса и от холода, сменившего уют постели. И он накинул теплый плащ прямо поверх ночной сорочки, прежде чем незаметно, как тень, выскользнуть из своей спальни.

Коридор, где оказался Герберт, был ярко освещен масляными лампами, так что было светло, как днем. Он без труда добрался до спальни Хродеберга, постучал, сперва тихо, затем все сильнее. Никто не отозвался. Тогда он постучал в дверь спальни Альпаиды. И вновь никакого ответа! Да что же: они спали так крепко, что не слышали его, или их не было ночью в своих спальнях?..

- Хродеберг! Альпаида! - позвал Герберт. Но все бесполезно. Не только брат с сестрой не отозвались, но и никто другой не вышел к нему. А ведь его крик и стук должны были услышать хотя бы няньки, всегда ночевавшие поблизости от спален господских детей. Что же, все куда-то ушли, оставив его совсем одного? Как будто он уже никому не нужен в собственном доме?

Герберт тяжело вздохнул, чувствуя себя покинутым всеми. И он направился к себе в спальню. Но по пути заметил яркий свет, горевший на лестнице, ведущей к домашнему святилищу в замке принца Дагоберта. И, повинуясь безотчетному любопытству, мальчик направился в ту сторону.

Вскоре он услышал приглушенные голоса, говорившие что-то неразборчивым, но, несомненно, печальным тоном. И Герберт, бесшумно ступая в замшевых сапожках, вошел в приоткрытую дверь.

Над потолком висели ветви кипариса, целые гирлянды их было подвешены и над алтарем, и терпкий запах хвои смешивался с ароматами благовоний.

В святилище шла служба. Не успел Герберт удивиться, почему ее затеяли среди ночи, как увидел своих родителей. Принц Дагоберт, весь в черном, прямой и строгий, бережно поддерживал под руку принцессу Гербергу, тоже в черном траурном платье, склонившую голову, с дрожащими плечами. Возле них у стены стояли Альпаида и Хродеберг, и Герберт видел вполоборота их лица, бледные, исполненные печали. Они также облачились в траур.

Затем Герберт увидел жреца, служившего в их замке. Тот стоял в середине зала, тоже в траурном одеянии, и лицо его выражало глубочайшую скорбь.

Будь Герберт тогда немножко старше, он наверняка сразу понял бы, что здесь происходит. Но тогда он только смотрел во все глаза, пока не отвел взгляд от собравшихся людей и не взглянул на высокий мраморный помост в середине святилища. На помосте, в  маленьком гробу, обитом черным бархатом, покоилось неживое, изглоданное безжалостной болезнью тело маленького Норберта.

Впрочем, в первый миг Герберт даже не понял, что это тело его брата. В гробу лежал предмет, изваяние, лишенное искры жизни. Так, верно, выглядели первые люди на свете до того, как Всеотец Вотан с братьями вдохнули в них душу.

Но затем мальчик осознал, что это его брат, и он мертв. У лежащей в гробу фигуры были черты его лица, застывшие навсегда, обезображенные красными волдырями, но все еще родные. Это был Норберт!

В этот миг домашний жрец, служивший в замке, начал речь над гробом мальчика. Его голос дрожал, ибо ему тоже было жаль Норберта, которого он сам учил грамоте и священным сагам.

- О, как рано исполнился твой жребий, невинный отрок Норберт, сын Дагоберта! Короток оказался срок, что определили тебе Вещие Сестры в белоснежных одеяниях! Оставив нас всех, и безутешных родных своих, ты в этот миг летишь в обиталище Хель, где тебя, дитя славного рода, проводят в селения добрых людей. Ибо ты покидаешь Срединный Мир, будучи телом и душой чист перед богами и перед людьми. Не жалуйся, что земная жизнь твоя была коротка - ибо дальнейшая будет вечной, пока стоят небо и земля! И даже после того, как рухнет ясень Иггдрасиль, и старые небо и земля сгорят в пламени Мусспельхейма, ты, невинное дитя, будешь среди тех, кого воскресший светлый бог Бальдр приведет к жизни на обновленной земле. Утешься осознанием своей судьбы, и пусть утешатся родные твои!

Герберт, застывший возле одной из колонн, смотрел и слушал, затаив дыхание. Не все было понятно ему в запутанных объяснениях жреца. Он сознавал лишь одно: Норберта, его всегда ласкового, любящего и любимого брата, больше нет!

И он почувствовал себя бесконечно одиноким, словно блуждал один в темном лесу. Стоя у колонны, мальчик дрожал от холода, как бы ни кутался в плащ, и молился, чтобы хоть кто-нибудь из родных обернулся к нему. Но никто его не заметил. Даже Хродеберг, обычно приглядывавший за младшими братьями, сегодня и не вспомнил, что среди их семьи кого-то не хватает. Он хотел было оглянуться ко входу в святилище, услышав шорох. Но в этот миг отец подвел матушку еще ближе к гробу для прощания с сыном. И Хродеберг, обнимая за плечи Альпаиду, последовал за ними, так и не заметив стоявшего в тени младшего брата.

И тот, словно впрямь превратившись в тень, молча стоял и слушал, как прощались родные с его братом, стараясь ни всхлипом, ни шорохом не выдать своего присутствия. Он ждал, что хоть кто-нибудь сам вспомнит о нем. Но родители не оглядывались, поглощенные своим горем, и он оставался совсем один - отвергнутый сын и брат. Только когда служба подошла к концу, он все так же тихо вернулся к себе в спальню, не замеченный никем.

На другой день Герберт слег в сильной лихорадке, на лице, а потом и на всем теле у него появилась такая же красная сыпь, что была и у несчастного Норберта. В бреду ему все время виделись кошмары, еще страшнее того сна с тонущим братом, и в этих видениях его мучило невыносимое одиночество. На него нападали чудовища, и никто из родных не приходил к нему на помощь. А, когда мальчик выздоровел, на него камнем с неба обрушилась весть, что родители отдали его в жрецы, ибо вымолили его жизнь на этом условии. Но Герберт уверен был, с той поры и на всю жизнь: он просто не нужен им, они были рады о нем позабыть!

Вернувшись в настоящее, новый Жрец-Законоговоритель положил раскрытую книгу на стол. Злорадная усмешка скользнула по его устам. Ничего, теперь он, отвергнутый в детстве сын, напомнит о себе всем - отцу, сестре, брату! Он высоко поднялся на храмовой службе, хоть и не лежала к ней душа, но он достиг всего сам, без помощи могущественных родичей. И теперь - он мог поклясться Мировым Древом! - заставит родных, вычеркнувших его из своей жизни, вспомнить о нем вновь.

Недаром же королева-мать заметила его и выдвинула на сей высокий пост! С ее помощью Герберт, отвергнутый сын, надеялся отомстить за себя.

[Артанис]

Глава 22. Отвергнутый сын (продолжение)

В это время в покои вошел Турольд. Он кивнул, приветствуя своего преемника.

- Доброго дня тебе, Турольд! - произнес Герберт, обернувшись к старцу и пытаясь скрыть свои свои важные размышления. - Прошу тебя, поясни, что еще необходимо мне знать в моих новых обязанностях!

- Для того я и пришел, - отозвался Турольд, остановившись в паре шагов от молодого жреца, так что из разделял только стол. Но тон и выражение лица старца были холодны. Он не одобрял, что вместо него стал Жрецом-Законоговорителем именно Герберт. Ибо старец понимал, что тот примет сторону королевы-матери. И он проговорил, надеясь увещевать своего преемника:

- Помни в своем ответственном сане, что ты - прежде всего служитель богов, и только им будешь давать ответ за то, как исполнял их волю, но не земным правителям! Жрец обязан прежде всего чтить свое призвание и следить, чтобы исполнялись законы, созданные владыками небесного Асгарда. Ты не только вправе, но даже обязан оспаривать волю короля, если она противоречит законам Небес.

Герберт кивнул в ответ, не оспаривая слова Турольда, но и не соглашаясь. Для него не имело значения, что в действительности требует от него звание Жреца-Законоговорителя. Важно было лишь добраться до высшей власти, какую ему мог предоставить жреческий сан. А самое главное - показать отвергнувшей его семье, чего он смог добиться и без их поддержки!

Турольд понимал, что творится на душе у Герберта. Проговорил мягко, надеясь убедить его:

- Прошу тебя, посвященный Герберт: будь нынче снисходителен к своим родным, ибо они и так сейчас переживают тяжкое горе! Для твоего почтенного отца, принца Дагоберта, трагедия с его племянником и зятем, благородным Карломаном Кенабумским, стала тяжелейшим горем. Ибо нет для родителя несчастья страшнее, чем пережить своих детей!

Турольд старался всеми силами убедить Герберта, дабы тот не принял сторону королевы-матери в предстоящем противостоянии.

Но Герберт в ответ строптиво сверкнул глазами:

- Я по рождению сын Дагоберта, а не Карломан! Он сам отрекся от меня, и за это платится теперь.

Турольд глубоко вздохнул, понимая, насколько трудно будет достучаться до оскорбленного сердца Герберта.

- Пойми, благородный Герберт: твои родители отдали тебя в жрецы вовсе не потому, что не любили! Напротив, они желали спасти тебе жизнь, в минуту отчаяния дав обет посвятить тебя на службу богам! Быть может, ты живешь только благодаря тому, что твои родители исполнили свое обещание!

Герберт кивнул в ответ, не желая более открывать Турольду, что у него на душе, ибо понимал, что выглядит при этом уязвимым, как капризное дитя. В этот миг ему вспомнилось, как другие родители отдавали на службу в святилище таких же детей, каким некогда был он сам. Точно так же - и все-таки совсем иначе! Ибо те дети следовали своему призванию, о чем он недавно прочел в священной книге. Тогда и родители, и дети улыбались и плакали при прощании. Они радостно следовали своему высокому призванию, хоть и жаль было расставаться. Увы, участь Герберта была совсем иной - о нем просто забыли!

Вновь вспоминая прошлое, Герберт замкнулся в себе, не желая более жаловаться своему предшественнику. Он скрестил руки на груди, словно закрываясь, и лицо его заледенело.

Турольд тяжело вздохнул, видя, что переубедить Герберта невозможно. Разве что сама жизнь когда-нибудь откроет ему глаза. И да помогут боги, чтобы к тому времени не было слишком поздно!

В этот миг в дверь постучали. Вошел посланец королевы-матери с ее письмом.

- Ее Величество королева-мать Бересвинда Адуатукийская послала письмо Жрецу-Законоговорителю! - проговорил он, поклонившись Герберту и передав свиток, скрепленный печатью Паучихи.

Герберт сделал знак, отпуская посланца. Затем, сломав печать, прочел письмо. Многозначительно кивнул, как бы одобряя то, что прочел.

Увидев выражение его лица, Турольд вновь попытался увещевать своего молодого преемника:

- Прошу тебя, Герберт, угодный всемогущим богам! Твой долг - служить Небесным Владыкам, не вмешиваясь в распри власть имущих. Не забудь о чувствах родных Карломана Кенабумского, которые приходятся и тебе ближайшей родней!

Герберт задумчиво отозвался:

- Я помню свой долг, почтенный Турольд! Но мне пора идти. Королева-мать призывает меня!

Сказав так, новый Жрец-Законоговоритель свернул письмо и вышел из своих покоев.

Турольд, поглядев вслед своему преемнику, тяжело вздохнул. Его донельзя огорчало, что Жрецом-Законоговорителем сделался столь озлобленный человек, готовый служить не богам, а собственной мести. И вдобавок кому - ближайшим родственникам, по надуманному предлогу! Боги не могли одобрить такого.

***

И вот, новый Жрец-Законоговоритель стоял перед королевой-матерью. При этой встрече они рассчитывали получить пользу друг от друга. Вместе с тем, цели у них несколько различались. Герберт люто ненавидел своего отца, и охотно довел бы его до сердечного приступа. Но он не думал слишком много об Альпаиде, которая казалась ему сломленной горем. В то время как для Бересвинды Адуатукийской главным противником сейчас была Альпаида, поддерживающая Кримхильду. Дагоберт же, перестав быть коннетаблем, не был больше опасен. И Паучиха призвала к себе Герберта, рассчитывая, что он поможет ей изводить свою сестру.

Герберт вошел в покои королевы-матери, размышляя про себя. Все-таки отчасти слова Турольда дошли до его сердца. Он готов был сочувствовать брату, к которому никогда не испытывал настоящей неприязни, и сестре, которая и так жестоко страдала, оплакивая умирающего Карломана. Но для отца в его сердце по-прежнему не оставалось ни малейшего доброго чувства.

Бересвинда Адуатукийская пристально взглянула своими черными глазами на нового Жреца-Законоговорителя, своего ставленника.

- Приветствую тебя, благородный Герберт! - поздоровалась она.

Он склонил голову в знак почтения.

- Здоровья и долгой жизни тебе, благословенная богами правительница Арвернии, мудрая королева Бересвинда!

Королева-мать тонко улыбнулась, чувствуя все же себя несколько польщенной.

- Чтобы править Арвернией, необходимо быть ежеминутно готовым к трудной борьбе, преодолевать опасные интриги врагов! - многозначительно проговорила она. - И в таких условиях каждый разумный правитель должен полагаться на преданных людей. Когда ты возвышаешь человека, то вправе ожидать, что он будет оказывать тебе важные услуги!

Герберт кивнул, уловив ее намек.

- Государыня, я готов сделать все возможное, чтобы сломить принца Дагоберта!

Но, к его удивлению, королева-мать сделала отвергающий жест.

- Твой отец, принц Дагоберт больше не опасен для покоя Арвернии, а стало быть, не в силах помешать мне! Сейчас я прошу тебя помочь мне побороть твою дражайшую сестрицу Альпаиду. Ибо она, несомненно, поддерживает мою невестку Кримхильду. Без помощи Альпаиды эта белокурая девчонка ни дня не выстояла бы против меня! Я жду, что ты поможешь мне сломить навсегда графиню Кенабумскую!

Королева-мать, говоря все это, не сводила с Герберта пристального взора, ожидая от него полной покорности.

Однако Герберт, внимательно слушавший ее, про себя был весьма изумлен. Он прежде не сомневался, что главный враг Паучихи - его отец, коннетабль Дагоберт. Что до Альпаиды, то, увидев ее недавно, похожую на живую покойницу, он не мог представить, чем она может казаться королеве-матери опасной.

И, чем дальше он слушал речь Бересвинды, тем яснее вспоминались ему слова Турольда. Ведь тот просил его быть милостивее со своими родственниками. Герберту было жаль сестру, ибо она и так казалась совершенно сломленной трагедией с Карломаном.

Правда, он и радовался падению Альпаиды, которая отняла у него наследство отца. Но считал, что она уже достаточно наказана, потеряв своего возлюбленного мужа. Ибо у Альпаиды всю жизнь была сильнейшая внутренняя связь с ее любимым Карломаном. И никто не удивился бы, если после его смерти скоро скончалась бы и она.

Герберту вспомнилось лето 808 года, когда граф Кенабумский был тяжело ранен на войне в Окситании. Тревожная весть за сутки облетела весь Дурокортер. И знатные люди, и простые горожане тревожились за майордома Арвернии, пожалуй, куда сильнее, чем если бы кому-то из королевского рода сейчас угрожала опасность. В главном храме столицы сейчас толпы людей молили богов о спасении майордома, приносили жертвы за него.

В тот день Герберт сопровождал Турольда, Жреца-Законоговорителя, к Альпаиде, чтобы успокоить ее, как подобало.

Графиня Кенабумская сидела на скамье в своих покоях, застывшая и бледная, как мраморная статуя, сжимая платок судорожно стиснутыми пальцами. Рядом с ней сидели Хродеберг и Ангерран, время от времени прикасаясь к ней, разделяя ее боль. Напротив них остановились Турольд и Герберт. Жрец-Законоговоритель старался утешить графиню:

- Благородная Альпаида, поверь мне! Рана, полученная майордомом, достаточно серьезна, но вестник, посланный принцем Дагобертом, заверил, что его жизнь вне опасности. Граф Кенабумский спасен, и его раной занимаются самые лучшие лекари!

Вид Альпаиды был красноречивее всех слов. Она взглянула на старого жреца покрасневшими от слез и бессоницы глазами, как бы убеждая себя, что он говорит правду.

- Благодарю тебя, почтенный Турольд! - проговорила она слегка дрожащим голосом. - Я верю: если бы мой муж ушел навсегда, я почувствовала бы сразу...

При этих словах Ангерран взял ледяные руки матери в свои ладони, а Хродеберг обнял сестру за плечи, успокаивая.

- Поверь, все будет хорошо! - проговорил он.

- Как только батюшка поправится немножко, его привезут в Кенабум для излечения, и мы поедем к нему: ты, я, Аледрам с Аделардом, - ласково убеждал Ангерран.

Из груди Альпаиды вырвался глубокий вздох.

- Да пошлют боги, чтобы это все сбылось!.. Ах, Карломан, я никогда не смогу привыкнуть к тому, как ты рискуешь жизнью, даже если это необходимо!..

Герберт молчал, но переглянулся с Хродебергом, сочувственно обнимавшим Альпаиду. Жреца тронула и глубокая внутренняя связь сестры с ее мужем, и заодно родственная забота Хродеберга. Они были по-настоящему близкими людьми, что поддерживали друг друга в несчастье. Герберт, отвергнутый сын, со странными чувствами убеждался, насколько сплоченная семья у тех, к кому он сам должен был принадлежать по рождению. Но вместе с тем он еще сильнее убедился, что стал им совершенно чужд. Отрезанный ломоть от семейного каравая принца Дагоберта. И ощутил жестокую ревность к тем, кто даже в несчастье держались вместе.

Так было шесть лет назад. И вот, ныне вновь Карломан получил рану, на сей раз смертельную, и сломленная горем Альпаида в настоящий момент даже не имела возможности плакать над ним у его постели. На сей раз ей не приходилось надеяться на лучшее. И Герберта удивило, за что королева-мать собирается мстить его сестре.

Обратившись к своей царственной собеседнице, Герберт постарался ее убедить:

- Государыня, в Альпаиде ли все дело? Ведь у нее нет никакой власти. Твоим самым опасным врагом всегда был коннетабль, принц Дагоберт. Начни сперва с него!

В ответ Паучиха обожгла жреца таким яростным взором, что тот едва не попятился от нее. Она проговорила надменным тоном:

- Выполняй то, ради чего я даровала тебе звание Жреца-Законоговорителя, Герберт! Начни подготовку к грядущим похоронам Карломана, и при этом наноси удары посильнее по Альпаиде. Напоминай ей как можно чаще о неотвратимости ее утраты.

Герберт начал понимать, что ввязался в весьма неприятное дело. При всей своей нелюбви к старшей сестре, он понимал, что Хродеберг ему не простит, если по его вине с ней что-то случится.

Все еще отчаянно пытаясь выкрутиться, жрец настойчиво обратился к королеве-матери:

- Все же я осмелюсь напомнить тебе, государыня, что принц Дагоберт до сих пор был главным врагом и тебе, и мне! Он сделал все возможное, чтобы король перестал чтить тебя так, как чтил до сих пор. Он гораздо опаснее едва живой Альпаиды!

Бересвинда сумрачно нахмурилась в ответ, давая понять, что не желает, чтобы ее собственный ставленник давал ей непрошеные советы.

Обоим почтенным союзникам оказалось не так-то просто договориться...

[katarsis]

Пошли первые разногласия. Интересно, что же Герберт, в итоге, выберет?
И, между прочим, он прав. Альпаиде до Бересвинды особого дела нет, это Дагоберт мечтает её свергнуть. Понятно, что Герберт не о королеве-матери заботится, а для своей пользы пытается её переубедить, но ей точно стоит прислушаться. Хотя, это трудно, когда считаешь себя самой умной.

[Артанис]

Благодарю, эрэа katarsis!

Пошли первые разногласия. Интересно, что же Герберт, в итоге, выберет?
И, между прочим, он прав. Альпаиде до Бересвинды особого дела нет, это Дагоберт мечтает её свергнуть. Понятно, что Герберт не о королеве-матери заботится, а для своей пользы пытается её переубедить, но ей точно стоит прислушаться. Хотя, это трудно, когда считаешь себя самой умной.

Про выбор Герберта смотрите дальше.
Справедливости ради, Герберт не знает, что Дагоберт уже не при власти. Впрочем, принцем крови-то он остается, да и Хродеберг, если надо, его послушает (но этого уже не знает сама Бересвинда).
Да, возможно, ей бы стоило прислушаться к Герберту. Но она не станет.

Глава 22. Отвергнутый сын (окончание)

И Герберт понял, что выбора у него нет. Он обязан служить королеве-матери, как последний из ее слуг, ибо для этого его возвели в сан Жреца-Законоговорителя. Хотя он и не мог понять, за что королева Бересвинда так взъелась на несчастную Альпаиду. Однако он осознал, глядя в грозное лицо вдовствующей королевы, что переубеждать ее бесполезно.

И он проговорил мягким, обволакивающим голосом, тщательно подбирая слова, чтобы их можно было истолковать как угодно:

- Хорошо, государыня! Я исполню твою волю, как ты велишь! Как подобает Жрецу-Законоговорителю, начну подготовку к будущему погребению Карломана Кенабумского. Чтобы достойно проводить столь знаменитого человека, необходимы множество церемоний. И с кем же я могу обсудить их ход, как не со скорбящей вдовой? Я непременно поинтересуюсь, высказывал ли Карломан когда-либо, каких похорон он желал бы для себя, и чего желает она. Как бы трудно ни было Альпаиде, ей придется принять участие в подготовке похорон. И мой долг, как родственника и как Жреца-Законоговорителя, будет находиться рядом со страдающей сестрой и утешать ее...

Как бы хорошо ни владела собой Бересвинда Адуатукийская, тут в ее глазах мелькнули мрачные, яростные огоньки.

- Я рассчитываю на тебя, Герберт, что ты устроишь надлежащим образом погребение майордома! И поддержишь свою дражайшую сестру, графиню Кенабумскую, как подобает жрецу и брату! - многозначительно произнесла она.

Даже Герберту стало не по себе от злорадных интонаций в голосе королевы-матери, от требовательного блеска ее глаз. Хотя сам он пообещал своим отцу и сестре враждовать с ними вечно, но собственное поведение кажется большинству людей единственно верным и оправданным жизненными обстоятельствами. Тогда как, глядя на другого человека, как в зеркало, не каждый способен узнать в нем себя.

Не подозревая, какими сомнениями терзался в эту минуту поставленный ею Жрец-Законоговоритель, Бересвинда Адуатукийская доверительно проговорила ему, чуть понизив голос:

- Верно, для Альпаиды будет невыносимо пережить своего возлюбленного супруга Карломана! Всем известно, какой трогательный пример супружеской любви они являли всю жизнь, на радость всем близким. Не могу представить, что станет с ней без него! Быть может, лучше было бы Альпаиде упокоиться в Кенабумском святилище вместе со своим доблестным супругом! Ибо я и другие знающие люди с тревогой замечаем, что рассудок Альпаиды помрачился от горя, и она использует свое влияние на сыновей и близких ее семье людей, чтобы отомстить за Карломана. Отомстить королю, а стало быть - всей Арвернии, покой которой мы призваны беречь!

Голос королевы-матери прозвучал столь требовательно, что Герберт мгновенно понял, что она желает исполнения своей воли во что бы то ни стало, хоть и высказала ее смягченно, иносказательно. И выбора у него не было. Теперь новый Жрец-Законоговоритель осознал, что ему придется и впредь выполнять ее приказы, если он хочет жить и пользоваться благами своего высокого звания.

"Паучиха, вот уж истинная Паучиха! Не успеешь оглянуться, как тебя оплетут сетью, а затем высосут все соки!" - с затаенным, все возрастающим раздражением подумал Герберт, начиная теперь понимать, что сулит ему договор с королевой-матерью. К тому же, этот договор оказывался бесполезен для него, ибо он не получал желаемого, если Бересвинда решила оставить в покое самого опасного врага, коннетабля Дагоберта. А между тем, Герберт был убежден, что от его отца исходила опасность гораздо сильнее, чем от Альпаиды. И, если она в самом деле последует вскоре за Карломаном, и отец, и Хродеберг поймут, кто ее довел до могилы, даже если ее смерть будет совершенно естественна. И вот тогда уже точно следует ожидать быстрой, решительной и беспощадной мести виновным!

Но Герберт не стал предупреждать королеву-мать. Ибо что толку говорить, когда тебя не слышат? Кроме того, жрец не возражал теперь, чтобы она пала под гнетом собственных ошибок. Заботился лишь о том, как бы при этом ему самому не рухнуть с высоты вместе со своей царственной покровительницей.

Королева-мать, в свою очередь, не сказала своему ставленнику, что Дагоберт уходит на покой, и коннетаблем становится Хродеберг. Пусть узнает вместе со всеми, не воображает, будто она общается с ним доверительнее, чем с другими!

Вместо того она многозначительно повторила свой приказ:

- Итак, Герберт, тебе поручаю подготовку погребальных церемоний в честь графа Кенабумского... И состояние Альпаиды, здоровье которой внушает нам всем большие опасения!

Он кивнул, и в ушах его вновь прозвучал отзвук слов Турольда: "Будь нынче снисходителен к твоим родственникам!" Но до милосердия ли ему, когда он сам обязан слепо повиноваться Паучихе, и вряд ли она уступит ему, если бы он вдруг решился противоборствовать ей, как учит Турольд. Сам-то он ничего не добился, противореча королевской воле, лишь получил отставку! А что боги явят свою волю перед всеми и поддержат своего верного слугу, Герберт не особенно надеялся. Он сознавал, что служит прежде всего не Владыкам Асгарда, но своим собственным земным интересам. А стало быть, если боги и защищают своих истинных служителей, то он им, верно, ни к чему. Приходилось рассчитывать на себя одного.

Вслух же Герберт проговорил:

- Я выполню твою волю, государыня, и пусть вороны Вотана увидят то, что произойдет!

Бересвинда Адуатукийская, казалось, немного расслабилась, надеясь, что проблема Альпаиды скоро будет решена. Все-таки, жена Карломана была сейчас очень слаба, и можно было надеяться, что скорбь о муже, особенно если ее все время подогревать, сломит в ней даже жажду мести.

Прежнее хищное, яростное выражение ее лица, напряженные движения, горячий блеск глаз, втайне пугавший Герберта, исчез. Перед новым Жрецом-Законоговорителем вновь стояла правительница Арвернии, заботившаяся лишь о благе своего царственного сына и земли, доставшейся ему от предков.

- Мне нужно от тебя кое-что еще, Герберт! - проговорила она значительно более мягким тоном, чем до того.

Жрец сразу насторожился и затаил дыхание, ожидая, что она сообщит ему.

- Я рассчитываю, что ты, как Жрец-Законоговоритель, поддержишь в скором времени новый Священный Поход, что намерен устроить король вместе с бароном Ги Верденнским! Будь с ними рядом, когда начнется подготовка, найди примеры из священных саг и книг, свидетельствующие, что истребление вредоносных альвов угодно богам! Покажи, что все жречество Арвернии, а не только донарианцы, поддерживают будущий Священный Поход. Убеди как можно больше людей в его необходимости. Будь возле моего царственного сына и заверь его, что он исполняет предназначение, данное ему богами, и что истребление альвов очистит его от невольно пролитой крови Карломана. Вскоре после его погребения мы и начнем готовиться к Священному Походу!

Герберт, как от него и ожидала королева-мать, почтительно кивнул, однако на сей раз мудро промолчал, не давая никаких обещаний. Ибо в священных книгах можно, конечно, было найти обоснования для Священного Похода, но вообще-то, в них далеко не всех альвов описывали врагами всего живого. Лишь некоторые - например, потомки Имира, каменные и ледяные великаны севера, - были такими. В священных книгах говорилось, что многие из альвов, напротив, помогали богам и людям.

Что ж, Турольд так и заявил бы в лицо королеве-матери, и самому королю, и Ги Верденнскому. Ибо он служил властителям Асгарда, а не Мидгарда. Но Турольд уже стар, ему нечего терять. А он, Герберт, еще рассчитывал насладиться местью отцу, отвергнувшему его, еще надеялся пожить в почете, что предоставлял ему сан Жреца-Законоговорителя. Он радовался, когда люди внимали исходящим из его уст священным изречениям и толкованию знамений, и казалось, будто они верят ему, как богу. А, чтобы сберечь все, к чему стремился с юности, он рассчитывал угодить и небесным владыкам, и земным. Не так, как на его месте поступил бы Турольд.

Но все-таки, то, что слова его предшественника то и дело вспоминались Герберту во время разговора с королевой-матерью, означало, что они проникли в его душу гораздо глубже, чем он сам думал. И теперь новый Жрец-Законоговоритель подсознательно старался, блюдя свою выгоду и выполняя поручения вдовствующей королевы, хоть отчасти соответствовать своему долгу, как его просил предшественник.

Его царственную собеседницу, по-видимому, удовлетворило молчаливое согласие жреца. Она уважительно кивнула ему:

- Если ты выполнишь мои просьбы, Герберт, тебя и впредь ждет великая честь и почет от самых могущественных людей Арвернии! А теперь ступай. Займись своими обязанностями.

Герберт изящно, как подобало политику, а не служителю богов, склонился перед королевой-матерью.

- Пусть Всеотец Вотан и Госпожа Фригг неустанно оберегают твою власть, государыня Бересвинда! Ибо на тебе держится благополучие Арвернии! - проникновенным голосом проговорил он.

- Да пребудут всемогущие боги и с тобой, Жрец-Законоговоритель! - пожелала Бересвинда на прощание. - Ибо ты стоишь на страже интересов Арвернии, благословенной богами. Следовательно, все, что ты сделаешь на благо королевства, будет угодно им!

Герберт, покидая приемный покой, подивился изворотливому уму Паучихи: приведенный ею аргумент сделал бы честь любому выпускнику жреческих школ. Про себя же он думал, что нынешняя его служба скорее под стать коварному Лодуру, сыну Лаувейи, нежели небесным богам!

Однако выбирать не приходилось. Королева-мать не из тех, чьей волей можно пренебречь или выполнить ее наполовину.

Но Герберт решил, прежде чем приступить к выполнению приказа, сходить к Хродебергу и посоветоваться с ним. Старший брат был единственным из всей семьи, кого он не винил ни в чем, и между ними всегда сохранялись дружеские отношения. Так что Хродеберг выслушает его и даст совет. А самое главное - его брат был близок к королеве-матери. Быть может, он убедит ее оставить Альпаиду в покое? Говорили, что Хродеберг - единственный, перед кем смягчается королева Бересвинда, эта железная женщина с сердцем хищного зверя. Герберт с трудом представлял, как может его брат делать ее покорной. Но, если ему это удается, то, по мнению Герберта, сейчас было самое время вмешаться.

И он незаметно для себя направился в сторону покоев Хродеберга, надеясь, что в сей ранний час маршал запада еще у себя. Тогда он скажет ему об опасности для Альпаиды. Такое предупреждение - самое большее, что мог сделать для своих родных Герберт, отвергнутый сын. Он спасет от гнева королевы-матери свою сестру, которая вместе с мужем и детьми отняла у него наследство отца! Такая услуга с его стороны виделась Герберту огромной, ибо он всю жизнь убеждал себя, что, угрожай опасность ему, никто из родных, кроме, может быть, Хродеберга, не придет на помощь. Ни отец не откликнется на призыв сына, ни сестра не поможет брату, которого позабыла. А вот он убережет ее от опасности, - это ли не милосердие, о котором говорил ему Турольд? Пусть Альпаида живет дальше, пусть и без своего Карломана, пусть привыкает к одиночеству. Он, ее брат, живет в одиночестве с самого детства. А у нее все-таки останутся ее сыновья и их семьи, отец и Хродеберг.

Но, распаляя себя так, Герберт все же направлялся к Хродебергу, чтобы попросить его оберегать Альпаиду. Ибо в нем, как выяснилось, не до конца погасли родственные чувства к тем, кто отрекся от него. В обычное время он мог сколько угодно ненавидеть родных. Но сейчас его сестра была в опасности и в тяжком горе, и внезапно стала ближе ему. Кроме того, помогая Альпаиде, Герберт рассчитывал сохранить отношения и с единственным из семьи, кого вовсе не желал видеть своим врагом - с Хродебергом. И он надеялся, что задуманное им дело угодно Высшим Силам.

[Карса]

Бересвинда в своём репертуаре. Правда, мне тоже непонятно её стремление отомстить Альпаиде. Неужели она не понимает, что месть Альпаиде, буде она свершится, лишь усилит у живых родственников графини Кенабумской ненависть к самой Бересвинде и заставит с удвоенной силой искать возможность ограничить власть королевы-матери? Такого в своих рассуждениях накрутила... словно Альпаида - Паучиха № 2.
Мне почему-то кажется, что Герберт когда-нибудь раскается в своей ненависти к родственникам и в душе примирится с ними.

[katarsis]

Герберт, конечно, товарищ своеобразный, но Альпаиду трогать не хочет. По крайней мере, пока. Пока она в таком состоянии. Правда, и Бересвинду злить не хочет тоже. Хорошо бы ему найти какой-нибудь выход из разряда: формально делаешь, что тебе сказали, а результат выходит  совсем другим (а на все обвинения удивлённо хлопаешь глазками: я же всё точно сделал, как вы и сказали). Ну, или, может, Хродеберг ему какой-нибудь выход подскажет.

[Артанис]

Благодарю, эрэа Карса, эрэа katarsis!

Бересвинда в своём репертуаре. Правда, мне тоже непонятно её стремление отомстить Альпаиде. Неужели она не понимает, что месть Альпаиде, буде она свершится, лишь усилит у живых родственников графини Кенабумской ненависть к самой Бересвинде и заставит с удвоенной силой искать возможность ограничить власть королевы-матери? Такого в своих рассуждениях накрутила... словно Альпаида - Паучиха № 2.
Мне почему-то кажется, что Герберт когда-нибудь раскается в своей ненависти к родственникам и в душе примирится с ними.

Бересвинда считает, что Дагоберт вполне безопасен, и, если его дочь погибнет, и он долго не протянет, а Хродеберг будет верен ей, даже когда они расстались. Ангерран еще не настолько опытен в политике, его братья - подавно.
И да, она именно что судит об Альпаиде по себе, и ждет от нее аналогичного поведения.
Насчет Герберта хочется верить в лучшее. Но вот как и когда это будет?

Герберт, конечно, товарищ своеобразный, но Альпаиду трогать не хочет. По крайней мере, пока. Пока она в таком состоянии. Правда, и Бересвинду злить не хочет тоже. Хорошо бы ему найти какой-нибудь выход из разряда: формально делаешь, что тебе сказали, а результат выходит  совсем другим (а на все обвинения удивлённо хлопаешь глазками: я же всё точно сделал, как вы и сказали). Ну, или, может, Хродеберг ему какой-нибудь выход подскажет.

Да, к счастью, он не захотел совершать подлость.
К тому же, он-то, в отличие от Бересвинды, верно оценивает своих родственников: что они отомстят за Альпаиду, если с ней что-то случится.
Он неглуп, что-нибудь придумает! Если уж Ода пообещала дочери участвовать в изведении Альпаиды только наполовину, то Герберт наверняка сумеет выкрутиться.

Глава 23. Близкие люди (начало)

Ранним утром того же дня, маршал Хродеберг навестил своего отца, чтобы поведать о своем назначении на пост коннетабля.

Дагоберт Старый Лис сегодня чувствовал себя получше, чем накануне, но все же выглядел не совсем здоровым. Несмотря на ранний час, был уже в парадных одеждах, собираясь куда-то пойти. Но сразу предупредил, что время у них еще есть. И теперь, сидя в кресле напротив сына, он внимательно наблюдал за ним, слушая его с усиливающейся гордостью.

- Мы своего добились, батюшка! - горячо, увлеченно произнес Хродеберг. - Король выбрал меня твоим преемником, и я постараюсь, командуя войсками Арвернии, действовать, как поступил бы ты на моем месте. А для меня большая честь следовать твоему примеру!

Дагоберт улыбнулся, в уголках его тонких губ появились морщинки. Он растроганно взглянул на сидевшего рядом сына, и протянул ему руку.

- Я горжусь тобой, Хродеберг, мальчик мой! Верю, что ты справишься на предстоящей войне с междугорцами.

Хродеберг глубоко вздохнул.

- Спасибо тебе, батюшка!

- Но мне хотелось бы знать, - проговорил старик, пристально глядя в глаза сыну. - Стало ли спокойнее у тебя на душе?

Хродеберг понял, о чем говорит отец, и чуть помрачнел. Все-таки трудно смириться, что женщина, которую он любил столько лет, не была достойна его преданности!

- На душе у меня спокойно, батюшка, - тихо, но твердо проговорил он. - Правда, рана еще не зажила, но я сделал окончательный выбор, и сжег за собой все мосты.

Бывший коннетабль уважительно, как равному себе, взглянул в глаза своему старшему сыну.

- Ты одержал величайшую победу, сын - победил самого себя! Теперь ты сможешь победить и междугорцев!

Хродеберг польщенно улыбнулся отцу.

- Благодарю тебя, батюшка! Я постараюсь не обмануть твоих надежд. Сегодня на девять часов утра меня с Ангерраном пригласил король, и мы поведаем ему о замыслах будущей войны, что разрабатывали вместе с тобой и с Магнахаром.

Старик кивнул, одобряя, что его сын готов решительно приступить к новым обязанностям.

- Мне тоже пришло приглашение от короля, только на половину девятого! Видимо, король желает уведомить меня о назначении нового коннетабля. Что ж, зная, что им будешь ты, я могу пойти к королю со спокойным сердцем! Ну а ты возьми с собой к королю чертеж междугорской границы, где отмечены важные крепости, охраняющие переходы с нашей стороны, места, где удобно будет встретить врага крупными силами, с указаниями, сколько потребуется войск для защиты этих участков, и подсчеты, как быстро они смогут собраться. Не зря я поручил тебе составить этот чертеж!

Новый коннетабль Арвернии склонил голову перед предусмотрительностью своего отца.

- Если я смогу быть достойным главнокомандующим, батюшка, я всегда буду помнить, что меня всему научил ты! - в этих словах была величайшая благодарность, какую только он мог выразить отцу.

Дагоберт с гордостью поглядел на своего старшего сына. Он знал, что Хродеберг достоин быть полководцем. И радовался про себя, что тот освободился от давнего наваждения. А теперь, да помогут всемогущие Асы, и у Альпаиды с Карломаном все будет хорошо!

***

Этим же ранним утром Альпаида тоже уже поднялась с постели. С ней вчера заночевали ее невестка Луитберга и Матильда Окситанская. Первая оставалась со свекровью всю ночь, а вторая ушла к себе после того, как Альпаида заснула. Но сегодня, едва рассвело, Матильда вновь навестила графиню Кенабумскую, готовая помогать ей и впредь выстоять в эти трудные дни. Ради Карломана, который был столь дорог им обеим.

- Как ты чувствуешь себя, благородная Альпаида? - осведомилась Матильда после обычных приветствий, поглядев в лицо графине. - Вижу, что сегодня тебе получше?

- Да, спасибо тебе, Матильда, и тебе, Луитберга, за вашу помощь! - ответила Альпаида окрепшим голосом.

Она была рада видеть молодую женщину, столько сделавшую для нее. Сама она уже была одета в простое темное, почти траурное платье. Обретя наконец-то надежду, графиня Кенабумская смогла расслабиться и спокойно проспала всю ночь, зная теперь, что ее муж скоро придет в себя и будет здоров, как прежде. Теперь она выглядела не такой изможденной, и вправду ощущала себя гораздо бодрее, чем прежде. И готова была лицом к лицу встретить все превратности жизни в королевском замке.

- Сегодня я пойду вместе с тобой к Малому Двору, к свите королевы Кримхильды, - решительно указала она Матильде.

Та, хоть и с восхищением взирала на старшую подругу и наставницу, в первый миг попыталась отговорить ее.

- Благородная Альпаида, не лучше ли тебе на сегодня еще остаться в своих покоях? Ведь королева Кримхильда отпустила тебя по состоянию здоровья! Если ты выйдешь, королева-мать вновь примется терзать тебя своими лицемерными соболезнованиями.

Но дочь принца Дагоберта, урожденная принцесса крови, была настроена решительно. Она взглянула на Матильду своими светлыми, лучистыми глазами. И герцогиня Окситанская с радостью отметила, что в них уже не плещется через край боль, что глаза ее, хоть и глядели из глубоких провалов, все же прояснились. В них даже мелькнула лукавая улыбка, хоть губы Альпаиды улыбнуться пока еще не смогли.

- Я не стану прятаться в своих покоях, как трусливая мышь! Если мои отец и брат сейчас противостоят королеве-матери, то и я должна быть достойной их, и встретить лицом к лицу любые испытания, что пошлет мне судьба!

Речь Альпаиды была исполнена внутреннего благородства, вовсе не всегда присущего благородному происхождению. И Матильда вновь признала про себя, что лишь графиня Кенабумская достойна любви лучшего из мужчин.

- Если ты так желаешь, я охотно составлю тебе общество при Малом Дворе, - заверила она. - Но все же прошу тебя, Альпаида, быть осторожной! Королева-мать не оставит тебя теперь в покое.

- Если не меня, то она примется изводить королеву Кримхильду. Без этого Бересвинда Адуатукийская не может, ей непременно нужно найти виновника всех несчастий и сорвать на нем злость. Так пусть уж лучше буду я.

Растерявшись вчера, когда Бересвинда сыпала соль на еще не зажившие раны, напоминая ей о трагедии с Карломаном, сегодня Альпаида готова была спокойно выдержать любые испытания. Ее поддерживали видения в пламени на алтаре, где Карломан, живой и здоровый, будет вновь рядом с ней. В этих видениях открывалось будущее, где они находились вместе, то вдвоем, то в окружении своих сыновей, родственников и ближайших друзей, всех близких людей, которые разделяли с ней горе, и скоро разделят вместе радость спасения Карломана!

Луитберга, глядевшая на свекровь с не меньшим восхищением, чем Матильда, осторожно проговорила:

- Все-таки берегись, матушка! Ведь только вчера тебе было плохо.

- А сегодня хорошо! - прервала ее Альпаида не резко, но решительно. - Я все решила. Пойду к Малому Двору.

Тогда Матильда проговорила, понизив голос:

- Вероятно, сегодня моя мать примется, по приказу королевы Бересвинды, вновь растравлять твои раны под видом заботы. Но она пообещала мне бить по тебе вполсилы: чтобы не вызвать недовольства королевы-матери, но и не причинить тебе боли.

Альпаида признательно взглянула на Матильду, понимая, чем обязана ей. Несомненно, только она могла убедить свою мать, графиню де Кампани, до сих пор верно служившую Паучихе, сделать уступку!

- Благодарю тебя, моя дорогая Матильда! Одна лишь ты способна обезоружить свою матушку. Все-таки, наши родные - самые близкие люди, и даже долг перед королевством не отменяет любви к ним. Родных не выбирают, они такие, как есть. Но бывает, что их пути расходятся слишком далеко. И тогда, спохватившись, человек становится готов пожертвовать и жизнью, а не только королевской милостью, чтобы самые близкие не становились ему чужими. Вот и тебе с твоими родителями в этот трудный час довелось по-настоящему понять друг друга, - задумчиво произнесла Альпаида, думая не только о семействе графа де Кампани, и об отце и Герберте. Она-то знала, что сердце ее отца точит много лет подряд в том числе и враждебность младшего сына. И ей было очень жаль, что даже в это трудное время Герберт не сумел вновь сблизиться с семьей.

Матильда же кивнула ей в ответ.

- Человек, конечно, не может выбрать себе родных. Но зато в его власти выбрать по-настоящему близких людей, что порой дают ему не меньше, чем родные по крови!

Герцогиня Окситанская смолкла, словно устыдившись чересчур восторженных речей. Но Альпаида поняла ее и протянула обе руки, пожимая ладони той, кто вполне могла сделаться ее соперницей в борьбе за любовь Карломана, но кого она сумела сделать своей надежной подругой. И вот - пришел час, когда Матильда сторицей отплатила ей!

Обе женщины стояли в середине покоев графини Кенабумской, держась за руки, и глаза их улыбчиво сияли, хотя уста еще сковывало опасение навлечь беду.

Луитберга, сидевшая в кресле, всей душой стремилась радоваться вместе с ними. Она тоже почитала Карломана и Альпаиду, как своих родителей, и видела, как трудно ее мужу с тех пор, как он вынужден был заменить раненого отца. Она последние дни почти не видела Ангеррана. И она тоже искренне надеялась, что скоро ее свекр придет в себя, и скоро все это благополучно завершится.

- Когда Карломан очнется, я расскажу ему о тебе, Матильда, о том, как ты все эти жуткие дни заботилась обо мне, словно дочь или младшая сестра, - пообещала Альпаида. - И, если когда-нибудь тебе будет грозить опасность, и ты попросишь помощи, мы с Карломаном рады будем помочь тебе.

- И мы с Ангерраном тоже, ибо ты - его друг с детства, - присоединилась Луитберга.

Матильда кивнула, глядя сияющими глазами то на одну женщину, то на другую.

- Благодарю вас от всего сердца! Вы знаете, я отдала бы что угодно, чтобы граф Кенабумский вернулся к жизни, если бы это зависело от меня! Просто так, ничего не желая для себя. Лишь бы он жил на свете, выполнил все, к чему предназначен богами, и ты, Альпаида, была бы счастлива с ним. А я сочту за честь для себя быть другом для него и для тебя!

Бывшая королева Арвернии не лукавила при этих словах. Именно теперь она ощущала, что ей еще не хватает силы духа, как у Альпаиды, чтобы стойко выдержать любые несчастья. И теперь она будто вернулась в дни юности, когда Карломан и Альпаида по очереди или же вместе давали ей уроки истории, политики, иностранных языков и обычаев, философии, изящной словесности, - гораздо больше, чем давали ей наставники в детстве, а после - королевский двор. Что именно тогда так сильно манило ее почти каждый день в покои их четы? Только ли удовольствие видеть Карломана и надежда когда-нибудь завоевать его сердце? Да, конечно, и это тоже: она радовалась его присутствию, ловила его взгляды, слушала его голос с замиранием сердца, видела его во сне и грезила наяву. Но и сами по себе уроки быстро увлекли энергичную, честолюбивую и любознательную девушку. Ей понравилось изучать науки и узнавать людей. Однако и это было еще не все. Теперь-то Матильда сознавала, что Альпаида тогда сделала для нее не меньше, чем ее великолепный супруг. Глядя на нее в то время, юная Матильда убедилась, что лишь столь образованная, наделенная блестящим умом, разбирающаяся в политике, как государственный муж, и вместе с тем - настолько красивая, элегантная, обладающая природным вкусом и тактом женщина и может быть достойна любви Карломана. Альпаида поставила для нее высшую планку, и сама же доверилась порядочности Матильды, позволяя ей общаться с Карломаном. Только теперь герцогиня Окситанская смогла осознать, сколько мудрости проявила Альпаида, сделавшись ее наставницей. И она надеялась, что, поддерживая ее в дни несчастья, сможет хоть немного отблагодарить за все, чем была обязана ей и Карломану.

И с тех пор, как она это осознала, страстная, хоть и несбыточная, любовь Матильды к великолепному графу Кенабумскому переродилась в совсем другую любовь, не менее сильную, но ровную, как пламя, что горит всю ночь, даря свет и тепло, а не сжигая дотла. Для нее по-прежнему величайшим счастьем было вновь увидеть Карломана живым и здоровым, беседовать с ним, видеть радость в его искристых зеленых глазах, его тонкую и вместе с тем ясную улыбку. И рядом с ним вполне естественно было быть Альпаиде, что снова обретет супруга. Бывшая ее наставница как-то незаметно стала для Матильды столь же близкой, как и сам Карломан. Оба они сделали для нее никак не меньше, чем собственные родители, граф и графиня де Кампани. Если бы не родители ее друга Ангеррана, Матильда не только не узнала бы настоящей любви и дружбы, но и не развила бы свой ум и не смогла разобраться в политике, в которую пришлось окунуться с головой. И вместе с тем, не научилась бы, на примере Карломана и Альпаиды, как важно и в политике оставаться человеком. Как же могла она не испытывать благодарности к ним обоим?

Альпаида же, держа за руки Матильду, словно дочь, о которой некогда мечтала, вместе с ней радовалась, что скоро Карломан вернется к жизни, и все тревоги развеются навек. А пока она могла разделить с близкими людьми томительное ожидание. Поддержка Матильды и Луитберги сама по себе утешала ее и придавала сил.

Две женщины, объединенные любовью к одному человеку и настоящей дружбой, глядели друг на друга, делясь теплом своей души. И на сердце у них, впервые за время, казавшееся обеим бесконечно долгим, стало легче.

Луитберга сидела молча, не напоминая им о себе, но молча, благоговейно наблюдала за ними.

[katarsis]

Радует, что Альпаида чувствует себя лучше. Силы ей, наверняка, ещё понадобятся.

[Артанис]

Благодарю, эрэа katarsis!

Радует, что Альпаида чувствует себя лучше. Силы ей, наверняка, ещё понадобятся.

Вероятно, да! Пока еще Карломан придет в себя, нервов ей, должно быть, потреплют еще.

Глава 23. Близкие люди (продолжение)

Тем временем Дагоберт и Хродеберг, выйдя из покоев, направились по коридору. Бывший коннетабль собирался к королю, а его сын и преемник провожал отца. Сам же он был намерен зайти за Ангерраном, что в этот утренний час был, вероятно, в кабинете майордома. Под мышкой Хродеберг нес футляр, в котором лежал чертеж восточной границы, с отмеченными на нем военными объектами.

Идя по коридору, отец с сыном негромко беседовали.

- Союз Междугорья и Тюрингии - опасный противник, сын мой! - говорил Дагоберт. - Если не самый трудный за всю историю Арвернии, то, по крайней мере, при жизни последних поколений. Нет стыда признать, что в наше время ни у кого в бывшей империи Карломана Великого нет такого большого и столь превосходно обученного войска, как у них. Тебя ждет трудная задача, и большая честь, если ты победишь!

Хродеберг тихо улыбнулся отцу.

- Эта ноша тяжела, батюшка, но я понесу ее, как ты меня учил! Лучше скажи, что ты сам станешь делать на покое? Не заскучаешь ли?

Дагоберт многозначительно пожал плечами.

- Отдохну для начала, смогу проводить больше времени со своими родными. Я просто уже забыл, что такое свободное время! Но наблюдать за тем, что происходит при дворе, не перестану! - глаза старого воина резко сверкнули, когда он подумал о кознях Паучихи.

В этот миг из-за поворота послышались шаги. И навстречу своим отцу и брату вышел Герберт, неожиданно столкнувшись с ними лицом к лицу. Он направлялся в покои Хродеберга, но никак не ожидал встретить его вместе с отцом. И остановился напротив них, как вкопанный.

Они также остановились напротив, пристально взирая на родственника. Все трое склонили головы, учтиво приветствуя друг друга.

- Доброго дня тебе, близкий к богам Жрец-Законоговоритель, - Дагоберту очень хотелось обратиться к младшему сыну по имени, но он знал, что тот не обрадуется.

- Здравствуй, доблестный коннетабль, принц Дагоберт! - Герберт пронизывал отца яростным взглядом, в то время как на брата взглянул гораздо мягче. - И тебе доброго утра, маршал Хродеберг!

- Приветствую тебя, Герберт! - мягко проговорил старший брат, в противоположность исполненным напряжения интонациям отца и Герберта.

- Я не ожидал встретить вас здесь, - принужденно проговорил жрец, не зная, что сказать еще.

- Мы беседовали о семейных делах, как подобает близким людям, - проговорил Дагоберт нерешительным тоном.

Герберт молчал, сохраняя ледяное выражение лица.

Дагоберту стало трудно видеть перед собой младшего сына, отвергавшего все попытки к примирению. И он проговорил на прощание:

- Мне пора идти, ибо на этот час назначена аудиенция у короля, - с этими словами он ушел прочь. А его сыновья остались в коридоре одни. И оба направились в сторону покоев майордома, не глядя друг на друга.

Хродеберг проговорил, как бы невзначай:

- Батюшка сильно сдал сразу после трагедии на ристалище! И наша сестра очень сильно переживает то, что случилось с Карломаном...

Герберт живо подхватил разговор о сестре, ибо ради этого он и пришел. Речь об отце он пропустил мимо ушей. В его душе не было сочувствия к отцу, отдавшему его в жрецы. Идя вместе с братом по коридорам дворца, он спросил:

- Каково нынче здоровье Альпаиды?

Хродеберг не любил притворяться, и потому ответил чистую правду, которую можно было истолковать как угодно:

- Альпаида разделит судьбу своего супруга.

Герберт понял это так, что Альпаида умрет вслед за Карломаном. И убедился, что сестра безопасна в будущем. Опасаться следовало не ее, а отца.

Новому Жрецу-Законоговорителю было о чем призадуматься. Ибо, если Альпаида умрет, ему совсем не хотелось разрушить отношения с братом, навлечь на себя месть отца и своих племянников. Значит, ему следовало предупредить Хродеберга о том, что королева Бересвинда собирается извести Альпаиду, воображая, что та влияет на королеву Кримхильду.

Сам же Хродеберг заметил нерешительность брата. Но выжидал, что тот скажет.

- Трагедия на ристалище на многих повлияла, - тяжело вздохнул он.

Герберт понял, что речь об Альпаиде и об отце - им обоим несчастье с Карломаном сильно подорвало здоровье. О том, что Дагоберт - больше не коннетабль, он не знал, разве что на уровне слухов. Из опасений перед отцом, он решился все же предупредить брата:

- Твоя дама сердца, королева Бересвинда, видит в Альпаиде своего главного врага, и желает погубить ее! Быть может, ты сумеешь доказать ей, что этого нельзя делать?

Герберт не знал, что Хродеберг расстался с Бересвиндой и лишился возможности влиять на нее.

Хродеберг вздрогнул и убавил шаг, но продолжал идти рядом с Гербертом. Он ужаснулся замыслам королевы-матери, несмотря на то, что видел, на какую изощренную жестокость она бывает способна.

- Расскажи, Герберт, что просила тебя сделать королева Бересвинда! - произнес он напряженным голосом.

- По приказу короля и королевы-матери, надлежит начать подготовку к похоронам Карломана. А вдова и сыновья обязаны вместе со жрецами сделать все необходимое! Что почувствует Альпаида, когда ей станут постоянно напоминать о ее потере?

Хродеберг кивнул в ответ. Он сразу вспомнил, как королева Бересвинда прилюдно соболезновала Альпаиде, посыпая соль на ее раны.

- Благодарю тебя, Герберт! - с глубокой признательностью обратился он к брату, внимательно поглядев ему в глаза. - Прошу тебя, будь милосерден хотя бы к нашей сестре! Она и так слишком много выстрадала в последнее время, после ранения Карломана. Да и не виновата она перед тобой ни в чем. Ни она, ни Карломан не желали принимать твою долю наследства, и даже отказывались от нее.

Герберт кивнул и поспешно отвел глаза. Если они не хотели, значит, отец нарочно обошел его, потакая более любимым детям! Как можно простить такое отношение? Нет уж, того, что он сделал, предупредив об опасности для Альпаиды - чересчур для них! Слова Турольда о снисходительности к родным вновь всплыли в памяти нового Жреца-Законоговорителя, но он ожесточил свое сердце.

- Наша сестра и так сломана, ее можно и пожалеть, - буркнул он. - На месте королевы-матери, я бы сейчас куда больше опасался коннетабля.

Хродеберг лишь сдержанно кивнул в ответ на слова брата. И не открыл ему, что теперь коннетабль - он, и что между ним и Бересвиндой произошел разрыв. Про себя же решил, не теряя времени, рассказать отцу, Ангеррану и самой Альпаиде,  что королева-мать желает извести ее. И тогда они вместе продумают защитные меры.

Ибо, хотя самого страшного, к счастью, не произошло, и Карломан останется жить, но Хродеберг понимал, что борьба при дворе только начинается. Если королева-мать поймет, что сломать Альпаиду не удалось, может придумать иной, еще более жестокий замысел. От того, сумеет ли их семья надежно отстранить Бересвинду Адуатукийскую от власти, зависели, быть может, много человеческих жизней.

Братья направились вместе, беседуя, к кабинету майордома.

- Каждый человек делает свой выбор, Герберт, и я тебя не упрекаю ни в чем; ты в своем праве, - произнес Хродеберг. - Но все же я очень рад, что ты не действуешь слепо в интересах королевы-матери, и не забыл, кто для тебя близкие люди! И наша семья, и сама Арверния зачтут тебе эту помощь!

Младший брат радовался про себя, что сумел выбраться из тенет Паучихи, и тому, что старший принял его так тепло. Только с одним человеком он не мог примириться - с отцом. Об этом и сказал Хродебергу:

- Я могу помочь в трудный час тебе и Альпаиде. Ибо не вы отвергли меня, желавшего лишь мирной жизни под отеческим кровом!.. Впрочем, я сделал, что мог. А дальше ты сам решай: повлияешь ли на свою возлюбленную королеву Бересвинду или вместе с Альпаидой решишь, как ей защищаться.

Хродеберг глубоко вздохнул, понимая с горечью, что Герберт ненавидит отца еще сильнее, чем прежде. Но все-таки его радовало, что брат не опустился до окончательной подлости. Значит, родственные чувства еще не угасли в нем, и старший сын Дагоберта надеялся восстановить отношения с младшим братом.

Так, пока каждый из братьев был погружен в свои напряженные размышления, они дошли до кабинета майордома. Здесь им следовало расстаться. И Хродеберг тепло обратился к брату:

- Доброго дня тебе, Герберт, и до скорой встречи! Я надеюсь встретиться с тобой, хотя бы сегодня вечером. Если ты не возражаешь, давай погуляем с тобой в саду!

Герберт же, услышав его предложение, остановился так резко, что едва не налетел на брата. Поднял на него изумленные глаза, но его изумление было радостным. Ибо он втайне всю жизнь завидовал тем, кто рос дома, в окружении любящих родственников. Хотя с Хродебергом, в отличие от остальной семьи, он никогда не враждовал, все же думал, что и старший брат давно считает его чужим. Проявление родственной приязни с его стороны тронуло жреца. И он, чуть помедлив, кивнул.

- Я буду рад прогуляться с тобой! Благодарю за приглашение, Хродеберг. Не забудь, что я тебя предупредил. И до встречи!

Герберт свернул в сторону, и скоро шаги его затихли в переходах Дурокортерского замка. А Хродеберг подошел к кабинету майордома, думая о том, что нужно предупредить родных о кознях королевы-матери против Альпаиды. И постучал в дверь кабинета, который сейчас занимал его племянник Ангерран.

***

В это время первенец Карломана и Альпаиды сидел за столом в кресле майордома. Напротив него расположился Варох, второй сенешаль. Ангерран рассказывал ему о последних перестановках при дворе.

- Итак, теперь дядя Хродеберг будет коннетаблем Арвернии! Король долго сопротивлялся, но все же признал, что он лучший среди нынешних военачальников.

Варох улыбнулся.

- Очень хорошо! Хродеберг в самом деле лучший коннетабль, что может у нас быть.

В этот миг в дверь постучали.

- Войдите! - крикнул Ангерран.

В кабинет майордома вошел тот, о ком они говорили, и тщательно закрыл за собой дверь.

- Здравствуй, дядя Хродеберг! - кивнул ему временный хозяин кабинета. - Проходи и садись! Как принял дедушка твое назначение?

- Мой почтенный отец сейчас у короля, полагаю, они обсуждают передачу жезла коннетабля, - ответил Хродеберг. - Он возлагает на меня большие надежды!

- И ты их оправдаешь, я верю! - ответил Варох. - Позволь поздравить тебя с новым назначением, о чем мы как раз только что говорили.

Ангерран кивнул в тот миг, как узнал, что его дед сейчас у короля. А Хродеберг сел на место коннетабля за большим столом. Лицо у него оставалось задумчивым, так что племянник, а тем более оборотень Варох, сразу поняли, что он пришел не только выслушать поздравления.

Хродеберг сообщил, не теряя времени:

- Тучи сгущаются над нашей семьей и с другой стороны! Только что меня встретил в коридоре мой брат Герберт, которому королева-мать выхлопотала сан Жреца-Законоговорителя. Он сообщил, что его царственная покровительница собирается продолжать изводить Альпаиду. Она рассчитывает, что Альпаида сломается под тяжестью своей потери!

При этих словах Варох напряженно вздрогнул, а лицо Ангеррана застыло и стало суровым.

- Значит, Паучиха хотела бы похоронить моих родителей поскорее, и уложить их вместе в одну могилу? - переспросил он. - Ну, она поторопилась! Мы еще поживем. И мой дед, и матушка сегодня же узнают об ее умыслах, и мы что-нибудь придумаем!

Варох улыбнулся при этих словах. Ему нравилось, что семья его друга и кузена Карломана встречает любую беду грудью и поддерживает друг друга, как сплоченная стая бисклавре.

Но больше всего Ангеррана удивило другое.

- Так значит, дядя Герберт сообщил тебе? Признаться, не ожидал от него помощи! Матильда смогла примириться со своими родителями, так что они станут служить королеве-матери лишь вполсилы. Но привлечь на нашу сторону Герберта гораздо труднее!

- Я сам приятно удивлен, но это так! - ответил Хродеберг. - Он искал меня, чтобы предупредить об опасности для Альпаиды. Отца он пока не в состоянии простить, но все же, он еще не забыл, что у него есть родные!

- Матушка и отец будут благодарны ему, когда узнают, - проговорил Ангерран. - А пока что, поблагодари дядю Герберта, когда увидишь, от моего имени! Быть может, он рано или поздно поймет, что все родные с великой радостью примут его в свой круг, если только он сам пожелает!

Варох при этих словах покачал головой, словно сомневаясь в родственных чувствах Герберта.

Здесь следует сказать несколько слов о том, какими были отношения у Герберта, обособившегося от всей родни, с Варохом и с Ангерраном. Сына своей сестры Герберт недолюбливал, видя в нем лишь того, к кому перейдет его доля наследства. При встрече оба держались с холодной вежливостью. Герберт разговаривал с племянником не так отчужденно, как с отцом, но гораздо холоднее, чем с братом. Ангерран же видел, что его дядя-жрец служить лишь собственному честолюбию, и не доверял ему. Видя, какую боль причиняет его родным, особенно деду, враждебность Герберта, он тоже не стремился общаться с ним, но, безусловно, хотел бы, чтобы тот когда-нибудь примирился с близкими людьми.

Что до Вароха, то он разве что здоровался с Гербертом, избегавшим друзей Карломана. Тот же, хоть и был жрецом, не подозревал, что муж сестры и его друг - оборотни, не имя понятия, как крепкие узы связывают бисклавре в одной стае, особенно если те сражались вместе. Но об их дружбе с детских лет Герберт хорошо знал, и втайне по-хорошему завидовал им. Ибо он помнил, как в детстве дружил сам с умершим братом Норбертом. И ему было бесконечно жаль, что и в этом Карломан щедро награжден богами, а он, Герберт, еще в детстве лишился единственного человека, что любил его.

Ощущая его чувства, Варох не доверял Герберту.

Но в этот раз никто не возражал предупредить Альпаиду об опасности.

[katarsis]

Хродеберг, видимо, решил ещё раз попытаться переубедить Герберта, потому и пригласил прогуляться. Но вряд ли это ему удастся. Если получится убедить хоть в чём-то - уже будет достижение.

[Артанис]

Благодарю, эрэа katarsis!

Хродеберг, видимо, решил ещё раз попытаться переубедить Герберта, потому и пригласил прогуляться. Но вряд ли это ему удастся. Если получится убедить хоть в чём-то - уже будет достижение.

Может, и надеется переубедить. Но и просто так, брат же все-таки.

Глава 23. Близкие люди (окончание)

Ангерран, Варох и Хродеберг оставались в кабинете майордома, беседуя о делах государства, но также и о близких людях.

Когда Ангерран высказал надежду, что Герберт еще вернется в лоно семьи, Хродеберг проговорил с надеждой:

- И мне тоже хочется верить, что мой брат еще не совсем потерян!

Но про себя он нахмурился, предчувствуя, что все будет не так просто. Слишком велика была обида Герберта на отца. И да позволят боги, чтобы, если он все же прозреет, к тому времени не было слишком поздно!..

Видя неловкость среди родных, Варох проговорил:

- По крайней мере, сейчас Герберт проявил куда больше благородства, чем можно было ожидать от ставленника королевы-матери!

- Скорее всего, сейчас Герберт предупредил нас не столько из братских чувств, но больше ради собственной выгоды, - печально заметил Хродеберг.  - Отца он ненавидит по-прежнему... Но об этом нам нечего разговаривать! Давайте лучше обсудим, как нам действовать впредь!

И они принялись обсуждать насущные вопросы, касающиеся нынешних политических событий. При этом все трое чувствовали единство между собой, поддерживали друг друга и разделяли общие интересы.

Варох проговорил, блеснув яркими синими глазами:

- По крайней мере, у нас с вами есть и счастливые известия! Самое главное - Карломан будет жить. А это значит, что королева Гвиневера Армориканская сделает все мыслимое и немыслимое, чтобы Совет Кланов проголосовал за сохранение мира с арвернами!

Ангерран кивнул, сдерживая тревогу. Он тоже хорошо знал решительность своей царственной бабушки и возможности, какими она обладала. Хоть и тревожился, зная, насколько беспокойный народ "дети богини Дану". Как-никак, он осознавал в себе кровь обоих народов, и ему было больно, что подданные его бабушки стремятся поднять восстание против Арвернии. Он переглянулся с дядей Хродебергом, на лице которого тоже отразилось тревожное выражение.

- Я молю богов, чтобы мне не пришлось первым же приказом в звании коннетабля направить войска против мятежных "детей богини Дану"! - вздохнул он. - Да еще в такое время, когда с востока нам в спину дышат междугорцы!

Варох прикрыл глаза, словно пытаясь представить, что происходит в эти минуты в далеком Чаор-на-Ри. Увы - он не был ни Карломаном, ни своим дедом Номиноэ, чтобы уловить происходящее, тем более среди такой массы людей и ши.

- Сегодня вечером прилетит ворон с известием об исходе Совета Кланов. Вот тогда и узнаем. А конный гонец прибудет из Арморики лишь через несколько дней.

Ангерран и Хродеберг переглянулись с Варохом, сдерживая затаенную тревогу.

- Благодаря прадедушке Риваллону, мы узнаем правду, какой бы она ни была, несколькими днями раньше всех остальных обитателей королевского замка, - сдерживая напряжение, проговорил первенец Карломана. - По крайней мере, даже при худшем исходе у нас будет время, чтобы хоть как-то подготовить обстановку при дворе. Хотя, конечно, если начнется восстание, всем будет трудно!

Варох взглянул на молодого человека, так сильно похожего на своего отца, и попытался ободрить его:

- Я верю, если боги вернули Карломана к жизни, значит, не позволят "детям богини Дану" скатиться до безумия. Теперь все должно пойти к лучшему!

Ангерран печально улыбнулся ему.

- Я надеюсь, что твои предчувствия не подведут, дядя Варох!.. И вот еще что: когда мы получим с вороном послание, о чем бы там ни сообщалось, не следует никому говорить об этом! - он выразительно взглянул на обоих собеседников. - Для всех мы узнаем об исходе Совета Кланов, только когда приедет посланник королевы Гвиневеры. Лучше не разъяснять при Дурокортерском дворе, как приходят вести из Арморики!

Мысли у всех троих царили невеселые, но тут Варох и Хродеберг позволили себе иронические усмешки.

- Воронов почтенного Риваллона сочтут колдовскими птицами, ибо "дети богини Дану", как всем известно, водятся с альвами, - усмехнулся барон-оборотень.

- Нынче Ги Верденнский вновь готов поднять Священный Поход, - нахмурился Хродеберг. - Конечно, еще не дошло до такого, чтобы родственников короля, участников Королевского Совета объявляли вне закона богов и людей! Но все же, зачем нам лишнее внимание?

- Значит, мы будем готовиться, что бы ни ждало наши земли - мир или война. Но не подадим виду, что узнали обо всем раньше времени, - подытожил Ангерран. - А пока остается лишь молить богов, чтобы горячая кровь "детей богини Дану" сегодня отступила перед здравым смыслом! Если же вожди кланов большинством голосов решат воевать, то король ответит на их гнев собственным. И больше никто не сможет направлять события, точно разъяренную четверку коней!

Все помолчали, представляя, на что способен в ярости король Хильдеберт. Всем воочию послышался удар клинка, обрушившегося на Карломана. Все также знали и бешеную ярость "детей богини Дану", когда те мстили за старые и новые обиды. Трудно было представить, что королева Гвиневера - при всей своей мудрости, лишь старая женщина, чей сын лежал при смерти, - сможет удержать свой воинственный народ.

- Лишь тот, кто властвует над собой, способен по-настоящему править другими, - заметил Варох, как бы отвечая на общие сомнения.

Ангерран и Хродеберг тихо вздохнули. Каждый из них подумал, что было бы, будь король более сдержан; ведь его ярость послужила причиной всему. Однако сетовать было бесполезно, приходилось работать с тем, что есть.

- Если действовать осторожно и без суеты, мы можем многого добиться даже при неблагоприятном развитии событий, - заметил первенец Карломана. - Есть еще время переиграть тех, кто завладел вниманием короля в последнее время. Так или иначе, скоро все решится! И, надеюсь, когда отец придет в себя, он увидит, что мы не дали Арвернии пошатнуться в те дни, когда он не мог влиять на события.

Все трое внимательно переглянулись.

- Я думаю, даже моему отцу придется считаться с некоторыми перестановками в Королевском Совете, - задумчиво проговорил Ангерран. - Например, барон Верденнский. Отец, конечно, убедит короля, что не нужен Священный Поход против альвов.  Но просто так, без причины, вернуть в забвение барона, отменить привилегии для донарианцев, восстановленные королем, не вправе даже майордом.

Варох сверкнул глазами при упоминании о донарианцах. Мысленно он сказал себе, что надо оповестить живущих в Арвернии ши, чтобы держались тихо, не привлекая внимания людей.

- Причина уже есть - они совершили самовольное убийство кельпи во владениях самого Карломана, без его ведома, и даже до того, как король вернул им привилегии времен Хильдеберта Строителя. Думаю, что Карломану это не понравится, - усмехнулся Варох.

Они помолчали несколько мгновений, размышляя каждый о своем: что еще необходимо учесть, чтобы не пошло прахом их государственное и семейное дело.

- Думаю, что уж теперь-то Карломан лишит королеву-мать влияния на короля, как только узнает, как она правила в его отсутствие, - Хродеберг произнес эти слова не с легким сердцем, но убежденный в необходимости решительных действий. - Но сперва мы должны позаботиться о том, как уберечь Альпаиду от ее нападок в эти дни.

- Я скажу матушке обо всем, и она больше не поддастся королеве Бересвинде и ее посланникам, - заверил Ангерран. - Она может сделать вид, что ее угнетает жестокая скорбь, чтобы не внушать подозрений. Я уверен, теперь матушка выдержит все, окрепнув телом и душой! Ее поддерживает твердая вера, что отец скоро очнется.

- Да помогут боги, чтобы так сбылось! - горячо пожелал Хродеберг. - Стало быть, я могу со спокойным сердцем отправиться к королю и изложить ему замыслы будущей войны с Междугорьем!

- Тебе необходимо быть собранным, и думать лишь о полях будущих сражений, - назидательно произнес Варох. - Ни один король не доверится полководцу, который выглядит хмурым и беспокойным, готовясь отражать врага.

- Я постараюсь, - вздохнул Хродеберг. И, подняв глаза, спросил у оборотня: - А как обстоят дела с нашим другом, графом Альбрехтом Бёрнландским?

- Он покинул вчера храм в полной уверенности, что его тайное послание будет доставлено по назначению, - усмехнулся Варох. - Я отвлекал его, сколько мог, да и рыцари из Шварцвальда и Нибелунгии не зря устроили перед ним целое представление. Альбрехт вышел из храма, гордый собой. По крайней мере, его губы улыбались, а вот змеиные глаза его разве что заблестели ярче обычного. Но ему невдомек, что ко двору Междугорья придет подложное послание! - на всякий случай оборотень все же придержался за дубовую столешницу, чтобы не сглазить.

- Пусть Магнахар продолжает приглядывать за нашим "почетным гостем", - приказал Ангерран. - Если граф Бёрнландский не заподозрит неладного, будет продолжать игру в узелки. Пусть герцогиня Земли Всадников обучит Магнахара и двух-трех воинов его сопровождения узелковому письму! Ведь невозможно каждый раз бежать к ней за помощью. Если же Альбрехт пронюхает о наших приготовлениях раньше времени, бросить его в темницу, как было условлено!

Варох одобрительно кивнул.

- Я передам Магнахару и Иде с Гворемором твое поручение, - пообещал он. И подмигнул Хродебергу: - Таким образом, мы можем быть уверены, что междугорцы не узнают раньше времени о наших военных приготовлениях, если даже у нас осведомлены о них лишь немногие!

Хродеберг достал из футляра и показал обоим мужам совета чертеж междугорской границы. Все трое склонили головы, словно видели перед собой уже не начертанные на пергаменте линии, но каменистые отроги Белых Гор, перевалы, где может пройти враг, ущелья и горные реки, через которые придется переправляться, высокие каменные замки, стерегущие эти перевалы, долины и луга, достаточно просторные, чтобы там могла развернуться рыцарская конница, и пологие дороги, где она могла пройти. Хродеберг, Ангерран и Варох старались учесть буквально все, заткнуть все слабые места там, где боги не воздвигли достаточно мощных природных укреплений, выставить сильное войско для защиты границы. Они указывали друг другу, замечая, что еще можно сделать для обороны. Взгляды их скользили по чертежу, и пальцы чертили воображаемые линии, указывая направление своих и союзных войск, наиболее вероятные действия противника. Подсчитывали, сколько потребуется войск при наиболее вероятных вариантах хода войны, сколько понадобится оружия, теплых вещей, коней для арвернских рыцарей и кнехтов, и, самое главное - провианта, без которого и лучшее войско на свете много не навоюет! Войска обещал привести Союз Карломана, но кормить всех в любом случае предстояло арвернам. Вздыхали: очень уж затратным делом выходила война! Но все понимали, что меньшей ценой не получится одолеть грозный союз Междугорья и Тюрингии.

Беседуя над чертежом, все трое воодушевились, спорили порой горячо, как сделать лучше. Поправляли друг друга и соглашались: да, так вернее! Но ни один не старался навязать свое мнение другим, не упирался попусту, не раздражался. Тут беседовали горячо увлеченные, объединенные общим делом люди.

Хродебергу их разговор подсказал несколько удачных идей, которые он решил использовать на войне, а сейчас собирался сообщить королю, делясь с ними военными замыслами.

- Благодарю вас, друзья! - тепло обратился он к племяннику и сенешалю. - Теперь я еще лучше представляю ход будущей войны. Точнее, ее начало. Разумеется, враг в любой миг может преподнести сюрприз, и на войне приходится реагировать по обстоятельствам. Однако, продумав оборону границ, можно определить, с чего начнет противник.

- Ну, теперь удачи тебе при встрече с королем! - пожелал Варох будущему коннетаблю.

Ангерран же проговорил с горячей надеждой:

- Надеюсь, что отец скоро увидит мирную Арморику и войско Арвернии, готовое к войне! И что Союз Карломана выступит против общей угрозы, как единое целое!

- Да будет так! - почти слитно отозвали Хродеберг и Варох.

Будущий коннетабль свернул чертеж и вложил обратно в футляр. Затем поднялся из-за стола: пора было идти к королю.

- Пора! - глубоко вздохнул он, ощущая себя путником в самом начале долгого и трудного пути.

Ангерран и Варох тоже поднялись на ноги и дружеским жестом протянули руки Хродебергу. Тот ответил им тем же, и трое мужчин скрестили руки в крепком дружеском пожатии. Переглянулись, без слов выражая полное понимание и поддержку.

- Вместе мы сильнее десятка самых влиятельных людей, но мыслящих порознь, - проговорил Ангерран, исполненным благодарности своим дядям, родному и двоюродному. И те кивнули в ответ.

- Мы поддерживаем друг друга, как подобает близким людям. Мы - одна стая, - веско произнес Варох.

Затем, разжав рукопожатие, все трое покинули кабинет майордома. Ангерран с Хродебергом направились к королю, а Варох - к Магнахару, чтобы передать ему дополнительные поручения, касавшиеся государственных забот.

[katarsis]

Ну, пока, вроде, всё идёт неплохо. Альбрехт под контролем, Альпаиду об опасности предупредят, армориканцы проголосовали за мир. Всё бы хорошо, если бы не братство Донара. А вот эта проблема всё растёт.  Успеет ли Карломан придти в себя вовремя?

[Артанис]

Благодарю, эрэа katarsis!

Ну, пока, вроде, всё идёт неплохо. Альбрехт под контролем, Альпаиду об опасности предупредят, армориканцы проголосовали за мир. Всё бы хорошо, если бы не братство Донара. А вот эта проблема всё растёт.  Успеет ли Карломан придти в себя вовремя?

Да, чтобы не сглазить! Не зря Варох за дубовый стол подержался...
Насчет братства Донара со временем узнаем.
А вот Альпаиде придется принимать решительные меры еще до того, как ее предупредят. Смотрите дальше.

Глава 24. Волчица и шакалы (начало)

При Малом Дворе собралась вся свита молодой королевы.

Кримхильда Нибелунгская сидела в кресле в приемных покоях. Рядом с ней в креслах пониже устроились Матильда и Фредегонда. Позади стояли Ираида Моравская и Ротруда. Несколько в стороне, возле окна, стояла графиня де Кампани с пергаментом в руках.

Королева и все ее дамы были облачены в скромные темные платья почти без украшений. Ведь для всех сейчас шли последние дни жизни умирающего Карломана. Весь Дурокортерский замок ожидал, что очень скоро всем придется облачиться в траур по великому майордому Арвернии.Хотя среди собравшихся дам многие были посвящены в тайну живой воды, но им приходилось соответствовать общему настрою. Они разговаривали мало, не улыбались, старались не поднимать глаз, как подобало людям, погруженным в глубокую печаль. Королева и придворные дамы достаточно хорошо умели владеть собой, чтобы скрыть свою надежду на лучшее.

Между тем, из-за полутраура, связанного с последними трагическими событиями, распорядок Малого Двора сильно изменился. И об этом им сочла необходимым напомнить Ода де Кампани, зачитывающая дамам новое расписание. Она держалась, как всегда, строго, в глазах ее мелькали жгучие огоньки. Договорившись с дочерью, она готова была пощадить Альпаиду Кенабумскую, не жалить ее ядовитыми речами. Но собиралась отыграться на королеве Кримхильде, дабы угодить своей царственной покровительнице, Бересвинде Адуатукийской. На всякий случай, если королева-мать узнает об обстановке при Малом Дворе, Ода готова была угодить ей.

Сосредоточенным, резким голосом она зачитывала с пергамента расписание дня для молодой королевы. Казалось, будто строгая наставница поучает непослушное дитя:

- В виду нынешних печальных событий все обязанности Ее Величества королевы Кримхильды подчинены предстоящей в скором времени церемонии вложения меча в руки умирающему графу Кенабумскому, майордому и дяде короля, а также последующим печальным церемониям! Недопустимыми следует признать любые увеселения и конные прогулки. Освободившийся досуг Ее Величество имеет право потратить на угодные богам молитвы в святилище, на благотворительность, на посещение приюта для сирот, нищих и больных, устроенного благочестивыми жрецами при приделе Идунн. А также на общение со своим царственным семейством, с которым Ее Величество объединяет боль общей утраты...

Высокий ледяной голос графини ввинчивался в уши слушавших. Молодая королева не желала глядеть на говорившую и медленно скользила взглядом по темному, строгому платью, обтягивающему узкую грудь Оды. В этот момент Кримхильда, очень прямо сидевшая в кресле, сжимая руку своей кузины Фредегонды, чувствовала, как прикосновение юной вейлы излучает тепло и прибавляет ей сил, как и оберег матери, как всегда, висящий у нее на шее. Ее кузина, как и сидящая рядом Матильда, и Ида с Ротрудой, что всегда так хорошо понимали свою госпожу, были здесь настоящей семьей молодой королевы. Пожелания графини де Кампани приводили Кримхильду в ярость. Разве мало она в эти печальные дни молилась богам? Разве мало жертвовала на храмы и на помощь неимущим? А поддержка, что она выражала своему царственному супругу - она что, вообще не должна идти в счет?! При мысли же о том, что ей, быть может, скоро придется встретиться со своей неумолимой свекровью, у Кримхильды все холодело внутри. Про себя она считала, как скоро Теоделинда приготовит любовное зелье, чтобы с его помощью заручиться любовью и надежной защитой короля.

Тем временем, Фредегонда, касанием рук помогавшая своей царственной кузине, одновременно все замечала вокруг себя, старалась во всем разобраться. Внучка вейлы доверяла не только своим глазам и ушам, но и врожденному дару, что был ей куда полезнее, чем пока еще небогатый опыт четырнадцатилетней девушки. В отличие от Кримхильды, она смотрела сейчас на графиню де Кампани, ибо почувствовала, что та сегодня не такая, как всегда. Словно бы раздвоилась: старалась угодить, разумеется, королеве-матери, и одновременно - кому-то еще. Графиня старалась держаться, как всегда, сурово и надменно, но это давалось ей с большим напряжением, чем всегда. Фредегонде стало любопытно: что причиной тому?

В это время направление взгляда Фредегонды проследила Матильда. Она часто поглядывала на дверь, ожидая, когда придут Альпаида с Луитбергой. И при этом перехватила испытующий взор самой юной фрейлины, устремленный на графиню де Кампани. Мысленно усмехнулась, вновь убедившись, насколько проницательна девочка, за которую просила мать Карломана. И впрямь, она далеко пойдет при дворе!..

Фредегонда же уловила, что на нее кто-то глядит, и в свою очередь обратила взор к Матильде, через плечо сидевшей между ними королевы. Ей хотелось бы спросить у герцогини, знает ли она, что заставило ее мать усомниться в своей службе королеве-матери. Или кто?..

Видимо, вопрос этот столь выразительно читался в ее взгляде, что Матильда поняла его и кивнула, без слов отвечая на невысказанную мысль девушки.

Фредегонда опустила глаза, удовлетворив свое любопытство. Значит, это Матильда воздействовала на свою мать или же на обоих родителей. Девушке было известно, что граф де Кампани - один из первых людей в Королевском Совете, мудрый и опытный муж. Кто мог убедить его с женой хоть отчасти изменить свои взгляды? Только дочь! Вероятно, это связано с тем, что чета графов де Кампани служит королеве-матери, а их дочь всем сердцем предана Карломану. Должно быть, герцогиня Окситанская убедила родителей не содействовать Паучихе слишком сильно и щадить близких графа Кенабумского. Быть может, она намекнула им, что скоро все изменится...

Сделав вывод, Фредегонда задумалась о родственной любви вообще. Ради своих близких почти каждый человек способен сделать такое, на что не пошел бы ни для кого другого. Родная кровь сильнее и политических обязательств, и лютого страха, и личной выгоды. Так и должно быть, ибо горячий зов родной крови рассеял мрак Мировой Бездны и соединил живущих крепкими узами родства задолго до всех королей и королевств, до того, как самих богов пленил яркий блеск золота...

Тем временем, Ида Моравская, стоявшая за спиной молодой королевы, втайне знала, как и еще некоторые из присутствующих здесь женщин, что все изменится, когда Карломан вернется к жизни. И она втайне вместе с Кримхильдой негодовала на наглость шпионки королевы-матери, как и вообще на трудности арвернского этикета, столь стеснявшие молодую королеву. И на родине Ираиды, в Моравии, и в Арморике знатные женщины пользовались гораздо большей свободой, чем здесь.

Ротруда же, не знавшая в точности, чем окончились ночные похождения, в которых участвовал и ее сын, печалилась о том, что, как все думали, должно было вскоре произойти. Статс-дама сожалела о Карломане, как и все, знавшие его. Также она сочувствовала молодой королеве, которой без поддержки майордома придется еще тяжелее, с ее мстительной свекровью. И еще Ротруда всем сердцем жалела Альпаиду, которую так сильно угнетала трагедия с ее супругом. Неудивительно, что последние дни графиня Кенабумская не появлялась при Малом Дворе по состоянию здоровья, на нее же без слез было не взглянуть! Но сегодня герцогиня Окситанская сказала, что супруга (еще не вдова!) майордома обещала придти. Ротруда и восхищалась выдержкой Альпаиды, и глубоко сочувствовала ей.

Матильда, как и она, ожидала появления жены Карломана, слушая, как ее мать зачитывает новое расписание для королевы. Дойдя до обеденного времени, Ода сделала паузу, переводя дыхание.

И в этот миг двери в покои молодой королевы распахнулись, и вошла Альпаида. Она, как урожденная принцесса крови, имела привилегию входить без доклада, и сейчас воспользовалась ею.

Младшие по званию фрейлины, сидевшие в смежных покоях, придержали двери, пропуская Альпаиду, бледную, но собранную. На шаг позади графини стояла ее невестка Луитберга. Но все взгляды обратились лишь на высокую фигуру Альпаиды в темном, почти траурном платье, исхудавшую, но прямую, как копье. Хотя Альпаида этой ночью в самом деле хорошо отдохнула и чувствовала себя гораздо крепче, чем раньше, все же крайняя худоба и провалы под глазами не могли пройти за один день.

При виде Альпаиды, королева Кримхильда поднялась на ноги из уважения к ее страданиям.Матильда и Фредегонда последовали ее примеру, и все дамы почтительно склонили головы перед графиней.

Медленно двигаясь, как все последние дни, словно все ее тело окостенело, Альпаида приблизилась к королеве. Луитберга следовала за ней чуть позади, как бы поддерживая изможденную свекровь. Глядя на бледное лицо графини Кенабумской,  никто не угадал бы случившуюся в ее жизни чудесную перемену, ибо она вполне отыгрывала свою роль.

Молодая королева милостиво обратилась к ней:

- Приветствую тебя, благородная графиня Кенабумская! Как и все, здесь присутствующие, я вместе с тобой глубоко скорблю о трагедии в твоей семье! И вдвойне восхищена твоим мужеством, когда ты, едва оправившись от болезни, пришла к моему двору, хотя я позволяла тебе отдохнуть. Садись же рядом со мной, как подобает, и побеседуем с тобой дружески!

В ответ Альпаида сделала церемонный книксен и обратилась к королеве:

- Приветствую тебя, государыня Кримхильда! Премного благодарна тебе за дозволение отдохнуть. Но разве я могла в столь суровый час покинуть тебя, думая лишь о собственных страданиях? Те, кто несчастен, кто утратил близких и чувствует себя одиноким, всегда близки друг другу.

Альпаида села одновременно с королевой, по правую руку от нее. Слева вслед за ними опустилась в кресло Матильда. Фредегонда стала теперь позади кресел, рядом с Ираидой и Ротрудой, оставшимися на своем месте, а Луитберга - рядом с Альпаидой. Графиня де Кампани по-прежнему стояла чуть поодаль, внимательно наблюдая теперь за Альпаидой.

Посвященным в тайну живой воды, конечно, следовало молчать до того знаменательного дня, как Карломан придет в себя. Но королеве Кримхильде очень хотелось сказать Альпаиде хоть что-то утешительное. И она проговорила, тщательно подбирая слова, так, чтобы те, кому не полагалось знать правды, не поняли истинного смысла ее намеков:

- Благородная графиня, я надеюсь, что, какие бы тучи не скрывали солнце, оно всегда вернется и согреет нас своим теплом. Не удастся мрачным тучам затмить его, что бы ни случилось. Будем же исполнены надежд на светлый день! Пока же длится ненастье, я сделаю все, чтобы тебе и твоей семье было легче пережить его.

Кримхильда говорила от души, ибо знала о живой воде и горячо верила, что Карломан скоро будет здоров. Однако ее речь весьма удивила собравшихся дам. Про себя Матильда и Фредегонда, тоже знавшие, что к чему, не могли одобрить такую откровенность молодой королевы. Им показалось, слишком легко догадаться, что речь о Карломане! Однако графиня де Кампани, хоть и не сводила глаз с Альпаиды, не выражала особенных догадок. Но зато цепко ловила все, что произойдет.

Сама же Альпаида сдержала улыбку, услышав пылкую речь Кримхильды. Молодая королева исполнена самых лучших намерений, но слишком горяча и непосредственна! С одной стороны, эти качества к лучшему. Такая женщина и может, в конце концов, завоевать сердце ее воинственного супруга, с другой король заскучал бы. С другой стороны - такая откровенность опасна при Дурокортерском дворе, под самым носом у королевы Бересвинды, в присутствии ее вернейшей шпионки, графини де Кампани! Многому еще придется научиться Кримхильде, прежде, чем она по заслугам сможет править королевством Арвернским!

И дочь Дагоберта Лиса, надежная подруга жизни Карломана, ответила на намеки королевы в том же духе, так, чтобы отвести внимание Оды от королевы и направить на себя:

- Благодарю тебя, светлейшая государыня, за помощь твою и поддержку! Клянусь золотым ожерельем Фрейи, что и я, и все близкие мои будем всю жизнь благодарны тебе, и в свою очередь поддержим, чем можем. Но сейчас я не нуждаюсь в защите, ибо собралась с силами, и готова выдержать все. Даже новые укусы шакалов, ибо они не опасны матерой волчице.

С этими словами графиня Кенабумская, горделиво подняв голову, взглянула на Оду де Кампани. И та отвела глаза, не выдержав ее сверкающего взора. Пергамент, что графиня продолжала держать, вдруг задрожал в ее пальцах, как на ветру. Она почувствовала, что Альпаида сильнее духом, чем она, даже, может быть, сильнее, чем сама королева Бересвинда!

Все услышали эту речь графини Кенабумской, и поняли, что под шакалами подразумеваются люди королевы-матери. И те, кто уловил обещание, что Карломан скоро вернется к жизни, горячо обрадовались про себя. Другие же просто подивились стойкости Альпаиды и ее воинственному духу.

Матильда Окситанская, лучше всех понявшая, почему Альпаида была вынуждена так сказать, вновь бросила предостерегающий взор на свою мать. И Кродоар де Кампани, до этого дня - верная наперсница Паучихи, теперь всерьез призадумалась, как ей держаться с Альпаидой. Что можно ей сказать, чтобы исполнить поручение, не навлекая подозрений грозной Бересвинды Адуатукийской, и в то же время - выполнить просьбу дочери, близкой к Карломану и его семье?

"Так каков же Карломан, если одна вера в его возвращение дарит людям новые силы? - вдруг подумала Ода, глядя на Альпаиду, исполненную решимости. - Может, он и впрямь больше, чем простой смертный? И глупы те, кто ждут его смерти и преследуют его близких..."

[katarsis]

Значит, Альпаида вышла ко двору. Конечно, Кродоар и Герберт будут бить вполсилы, но сама Бересвинда будет бить в полную. К счастью, силы к Альпаиде возвращаются.

[Артанис]

Благодарю, эрэа katarsis!

Значит, Альпаида вышла ко двору. Конечно, Кродоар и Герберт будут бить вполсилы, но сама Бересвинда будет бить в полную. К счастью, силы к Альпаиде возвращаются.

Поглядим, как получится! Пока что здесь дальнейшее развитие событий и, возможно, новое испытание сил для Альпаиды.
Ее могла сломать лишь гибель Карломана. Достаточно ему спастись, и Альпаида соберется с силами.

Глава 24. Волчица и шакалы (продолжение)

Все-таки, графиня де Кампани не имела права отступить даже перед самым сильным противником. Ведь ей предстояло давать отчет своей царственной покровительнице! И Ода приблизилась к молодой королеве, сделала реверанс, сжимая в руках пергамент с королевским расписанием.

- Государыня, позволь напомнить тебе о тех обязанностях, что тебе предписывает твой долг! В такие скорбные дни, - Ода сделала особый акцент на этих словах, адресованных Альпаиде, - королеве очень важно быть примером для своего народа!

Кримхильда, в свою очередь поглядев на Альпаиду, ответила графине де Кампани:

- Ты права, почтенная графиня! Долг королевы - служить достойным примером подданным, - она дала понять, что ее не следует учить государственным обязанностям.

Матильда снова пронзительно взглянула на свою мать, мысленно напоминая, что она обещала не переступать важную грань в придворных взаимоотношениях.

Заметив, что происходит между королевой, Матильдой, ее матерью и Альпаидой, Ротруда, не знавшая о живой воде, подумала, что графиня Окситанская просить мать о милосердии к супруге обреченного Карломана. Те же, кто знал правду, внимательно поглядели на Альпаиду. Даже сейчас, когда все складывалось к лучшему, ясно было, что графине Кенабумской придется еще многое пережить, прежде чем она обнимет своего возвращенного к жизни супруга.

Альпаида же обратилась к молодой королеве, но сперва взглянула на Оду:

- Любой поступок королей - пример для подданных, хороший или дурной. Правитель обязан сохранять величие и в радости, и в печали. Когда в стране беда, король и его родные обязаны воодушевлять свой народ, помочь ему выстоять и показать всем пример стойкости. Когда страна благополучна, король должен сохранять трезвую голову на хмельном пиру, сохранять бодрость и не позволять народу превращаться в сытое стадо. Таков долг королей и их близких. Ныне я обязана подавать другим пример стойкости в горе, быть опорой своей семье и народу Арвернии, как был прежде мой супруг, благородный граф Кенабумский.

Таков был ответ Альпаиды, понятый слушателями, как подобает.

Королева Кримхильда и все присутствующие глядели на Альпаиду с немым восхищением. Матильда вновь пристально переглянулась со своей матерью. Фредегонда заметила их взоры. И убедилась, что эта партия окончательно выиграна. Графиня де Кампани уступила, на время смирившись, что ей не победить Альпаиду.

А королева Кримхильда проговорила, обращаясь к графине Кенабумской:

- Ну что ж, я готова выполнить свой королевский долг! Навестим приют для сирот при храме Идунн. Тебя же, благородная Альпаида, я прошу сопровождать меня. Ты была мне примером в последние трудные дни, и я готова учиться у тебя и впредь.

Альпаида охотно кивнула.

- Я согласна. Но пусть и Луитберга будет с нами. В ее присутствии мне будет спокойнее.

- Конечно! - проговорила молодая королева, поднявшись с кресла. - Поедем в приют прямо сейчас!

Кримхильда в сопровождении дам Малого Двора покинула свои покои. По пути через коридоры королевского замка каждая из них размышляла о своем, готовясь к продолжению интриги.  Кродоар де Кампани готовилась нанести новый удар по Альпаиде во время пребывания в сиротском приюте. Матильда взглядом показала Фредегонде, чтобы та была начеку. Девушка кивнула, пообещав себе, что будет и дальше учиться, наблюдая за их сложными взаимоотношениями.

Ида и Ротруда расценили согласие Альпаиды сопровождать молодую королеву каждая по-своему, в зависимости от того, что было им известно. Ротруда, не знавшая, что Карломан будет жить, думала, что Альпаида ищет утешения и желает утешить других. Ираида Моравская же поняла, что графиня хочет сделать доброе дело, исполненная надежды на спасение своего мужа, в благодарность предвечным богам.

Королева и ее дамы отправились к храму в карете, запряженной четверкой вороных коней. Их сопровождали конные воины и слуги.

Едва карета королевы подъехала к храму, и слуги помогли знатным посетительницам ступить на землю, как из придела Идунн вышел ее главный жрец, Хельгор. Он же руководил и приютом для детей-сирот. Оповещенный заранее о приезде королевы, жрец был облачен в траурные одежды. Он глубоко поклонился приехавшей королеве и ее спутникам.

- Приветствую тебя, государыня Кримхильда! Благодарю за то, что ты посещаешь нас в сии скорбные дни!

Королева сделала знак сопровождавшим их слугам, и те принесли несколько увесистых мешочков с золотом.

- Прими пожертвования на содержание сирот, почтенный Хельгор, - проговорила она. - Да послужат они на благо людей и в память о майордоме Арвернии, Карломане Кенабумском.

Увидев Альпаиду, поддерживаемую под руку Луитбергой, Хельгор поклонился и ей почти столь же почтительно, как и Кримхильде.

- Всей душой соболезную тебе, благородная графиня Кенабумская! Благодарю за то, что ты в своей скорби вспомнила о наших нуждах!

- Прими и от меня дары во имя моего благородного супруга! - обратилась к жрецу Альпаида. - Пусть дети, воспитанные вами, вырастут достойными, полезными для Арвернии людьми!

Жрец повел приехавших дам под своды храма, к приделу Идунн. Следуя за ним, каждая размышляла о своем. Графиня де Кампани шла за королевой, молча. Она выбирала момент, когда можно будет вновь укусить побольнее Альпаиду, хоть та и назвала себя волчицей. Матильда же вновь нашла взглядом Фредегонду, намекая ей, чтобы та училась тонким интригам. Ибо противостояние, начатое при Малом Дворе, еще не закончилось.

Ида и Ротруда, каждая по-своему, готовились к встрече с детьми-сиротами. С одинокими, не имеющими ни близких людей, ни средств к существованию, если бы не попечения жрецов. С теми, кто знал и холод, и голод, нищету и страдания. Смотревших недоверчивыми звериными глазами на всех, кому норны по неким скрытым от людей причинам послали гораздо больше земных благ, чем им. И никакая благотворительность не сможет в полной мере вернуть этим детям того, чем обделила судьба.

Ротруда была более готова встретиться с сиротами, ибо ей доводилось встречать подобных им во владениях своих родных. Ираида же, принадлежавшая к высшей знати, переживала, стыдясь собственного благополучия перед лицом людских страданий.

Луитберга следовала за Альпаидой, готовая в любой миг придти ей на помощь. Ибо им снова пришлось придти в храм, где только вчера королева Бересвинда терзала графиню Кенабумскую притворным сочувствием. Воспоминания о вчерашнем дне сами по себе могли жестоко ранить ее названую мать.

Жрец проводил дам в придел Идунн. Там, перед алтарем, стояла прекрасная статуя богини вечной молодости, изваянная из светло-розового, почти как настоящее тело, мрамора. Волосы богини были покрыты золотом, глаза - из лазоревой эмали, зубы, открытые в полуулыбке - из элефантовой кости. В руках богиня держала корзину с волшебными яблоками.

Склонившись, перед фигурой Идунн, Хельгор проговорил:

- Вечно юная Идунн, супруга бога поэтов Браги, дарит богам в своих яблоках обновление молодости и неувядающую силу. Так и мы, ее скромные служители, заботимся о том, чтобы наши воспитанники получали необходимые материальные блага, и росли бы полезными для человеческого общества людьми.

По знаку молодой королевы, ее слуги сложили дары к ногам изваяния Идунн.

- Да будут вечно плодоносить яблони Идунн! - пожелала королева Кримхильда, следуя за жрецом далее. За ними приготовились идти и все дамы Малого Двора.

Придел Идунн, украшенный лепными гирляндами из яблок, составлял двухэтажное здание, гармонично встроенное в ансамбль Храма Всех Богов. Но приют располагался позади здания, отделенный от него садом. Туда и повел жрец своих знатных посетительниц.

В саду медленно созревали на солнце яблоки и вишни, на клумбах цвели царственные ирисы и изящные лилии. Возле фонтана, окруженного гранатовыми деревьями, доносились голоса детей. Там играли младшие воспитанники под присмотром жрецов-наставников. Девочки и мальчики тоже были все облачены в одежды из черного сукна, вместе со взрослыми надев заблаговременный траур по графу Кенабумскому. Но они могли здесь развлекаться, не заботясь о борьбе за существование. Детство брало свое, и большинству из них ничто не мешало придумывать себе игры и развлечения, как всем малышам на свете.

Увидев идущую по дорожке королеву и ее свиту, наставники сделали знак детям, и те поклонились, во все глаза глядя на знатных гостей. Им уже сказали, кто должен навестить их сегодня. И самые младшие думали про себя: кто же из этих изысканных женщин - королева? Им казалось, что каждая из них достаточно величественна, чтобы быть похожей на сказочных королев.

Чуть поодаль дети более старшего возраста помогали одному из жрецов ухаживать за садом, пропалывая сорняки на цветочных клумбах. В стороне другая группа детей увлеченно слушала повествование одного из жрецов:

- Деяния майордома Арвернии, графа Карломана Кенабумского, будут вовек памятны в истории! Став регентом во время юности своего старшего племянника, короля Хлодеберта VII, он помог усмирить мятеж принцев крови и добился от них повиновения короне. И позднее майордом помогал юному королю править. А впоследствии, когда разгорелась война в Окситании, граф Кенабумский весьма способствовал славным победам арвернского оружия...

Эту речь услышали жрец Хельгор и королева Кримхильда со своей свитой. Лицо и глаза Альпаиды, услышавшей похвалу ее супругу, осветились тайной радостью.

Графиня де Кампани, идущая на шаг позади графини, удивилась, с какой силой духа держалась жена Карломана, еще недавно казавшаяся совершенно сломленной. Ода понимала, что Матильда вовсе не случайно просила отца не торопиться и выждать. Родных Карломана не следовало недооценивать!

Итак, королева со свитой следовали по направлению к сиротскому приюту. Те из его обитателей, кто в этот час находились в саду, были предупреждены о явлении высоких гостей заранее, и почтительно приветствовали королеву, а также графиню Кенабумскую, идущую рядом с ней. За ними следовала и вся свита.

- Да хранят тебя боги, государыня Кримхильда! - обращались воспитанники, кланяясь. - Приветствуем графиню Кенабумскую, супругу доблестного майордома!

Кримхильда торжественно кивнула, отвечая им:

- Да хранят вас боги, воспитанники храма Идунн! Вкусите от яблок забот ваших наставников, и растите достойными людьми!

А иногда королева указывала рукой на Альпаиду, давая ей слово. И графиня отвечала звучным голосом:

- Счастья вам, дети! Желаю вам счастья от своего имени и от имени моего супруга, графа Карломана Кенабумского, майордома Арвернии!

Направляясь к приюту, королева со свитой уже видели перед собой крыльцо, к которому вела широкая утоптанная тропа. Но здесь их ожидала большая неожиданность...

Дело в том, что несколько ранее в сиротский приют пришли жрецы Донара, чтобы попытаться убедить старших мальчиков вступить в воинское братство.

- Вы уже почти взрослые, скоро выйдете из приюта в большой мир, - убеждали они, соблазняя и искушая юношей. - Никто из вас не имеет ни родственников, ни полезных знакомств, ни денег, ни даже собственного жилья. Куда же вы пойдете? Наниматься в работники к чужим людям, зависеть от воли хозяев. Разве не лучше служить могучему богу? Вас научат сражаться, чтобы защищать мир людей от злобных детей Имира! У вас будет самый могучий покровитель, какой только может быть - сам Донар Громовержец! Вы получите крышу над головой и надежное содержание, обретете друзей на всю жизнь и станете героями. Поразмыслите над тем, что вам предлагают!

Один из юношей выступил вперед, глаза у него воодушевленно разгорелись.

- Я хочу вступить в братство Донара! - воскликнул он.

Один жрец положил руку на плечо юноше, ласково улыбнувшись.

- Очень хорошо! Ты выглядишь крепким, из тебя получится хороший воин. Пойдем с нами. А что же вы? - обратился он к остальным старшим воспитанникам. - Решитесь ли последовать за вашим товарищем в братство великого Донара?

Но остальные юноши, немного подумав, замотали головами. Немногим из них хотелось сражаться с могучими альвами, о силе и чародействе которых каждый арверн с детства слышал страшные сказки. Один из них произнес:

- Нет, господин жрец! Лучше искать работу в городе, чем идти воевать, да еще непонятно с кем!

Старший из "опоясанных молотом" скрыл разочарование, и проговорил с достоинством:

- Служба могучему Донару подходит не для каждого человека. Что ж, каждый да сделает верный выбор!

И донарианцы вместе с пареньком, согласившимся присоединиться к ним, направились к выходу из приюта. Идя по переходам, жрецы беседовали между собой, а юноша-новобранец слушал их.

- Надеюсь, что теперь нам, братству Донара, удастся истребить альвов, этих коварных потомков Имира! - с горячей надеждой произнес первый из жрецов.

- Да приведет всемогущий Донар начать новый Священный Поход! - вторил ему второй жрец. - Самое главное - чтобы на сей раз он охватил и Арморику! Ведь там самое опасное гнездо альвов. Пока мы не очистим эту страну, никакая победа не будет полной!

Так беседовали донарианцы, не смущаясь присутствия только что завербованного ими юноши. А тот, слушая их, не знал, радоваться ли ему, что он примкнет к великой силе, станет служить могучему богу, или же бояться этой силы.

Так, беседуя между собой, донарианцы вышли на крыльцо, куда как раз подошла молодая королева со своей свитой. К этому времени жрецы Идунн, служившие здесь, вышли на крыльцо вместе со своими воспитанниками. К ним присоединились и донарианцы вместе с юношей. Они тоже остановились на крыльце, выжидая.

- Здравствуйте, воспитанники приюта при храме Идунн и их заботливые наставники! - проговорила королева.

- Приветствуем тебя, государыня Кримхильда! - раздался звучный хор голосов.

Молодая королева торжественно склонила голову, помня, что прибыла сюда из-за трагического случая.

- Счастья вам, питомцы храма Идунн! Я прибыла к вам вместе с графиней Альпаидой Кенабумской и со своими придворными дамами, чтобы вместе с вами помолиться за судьбу графа Карломана Кенабумского, великого защитника Арвернии и заступника нуждающихся!

Так встретились королева и свита с обитателями приюта Идунн; два разных мира, две противоположных крайности. Блеск королевского двора - и бедность, заброшенность одиноких детей, лишь в этом приюте получивших достойные условия для жизни. Но всегда ли первые были счастливее вторых?..

В этот самый миг оба жреца-донарианца неприязненно взирали на Ираиду Моравскую, и она уловила их взгляды. Они не доверяли герцогине Земли Всадников, поскольку всех обитателей Арморики подозревали в связях с альвами, они же ши.