Неужели Комару назад, за стену, придется за письмом возвращаться?..
А вот сейчас и узнаем.
Сказать, что Одо растерялся – не сказать ничего. Где он выронил письмо? Когда сидел над разломом, оно точно было в кармане – он проверял. Значит, либо когда крался по топкому дну, либо кода бежал, не чуя под собой ног.
И что теперь делать?
Искать пропажу? Да ни за что! Одо знал, что не сунется больше в терновник ни за какие коврижки. И так еле ноги унес...
Вернуться и покаяться перед клиентом? Но сознаться в своем разгильдяйстве было стыдно, а солгать, будто письма доставлены – страшновато.
Внезапно в голову Одо пришла простая мысль: если нельзя доставить послание письменно, почему бы не сделать это на словах, как гонцы древности? Что там было? Сначала строфа из Виршеплета, затем обращение к «королеве снов и сердец», а в конце – двусмысленное упоминание о постели. Послание было несомненно обращено к женщине. Неужели она не войдет в положение несчастного курьера?
Приободрив себя такими рассуждениями, Комар отправился наконец в дальнейшее путешествие по ночным улицам квинты Сальвиа.
Квинта Сальвия была старой, но, как ни странно, самой зеленой частью города. Остатки древнего борго, что когда-то стоял на вершине Шалфейного холма в месте слияния Ривары и ее притока – речушки Тармы, давно ушли под землю, город разросся, в конце концов шагнув и через большую текучую воду, и в черте Виренцы оказались все те маленькие рощицы, что пятнали зеленью окрестные пригорки. Часть, разумеется, вырубили на дрова, но за остальное грудью встала Лекарская школа, и теперь то и дело на пути Комара поялялись купы деревьев, стиснутые каменными заборчиками или стенами домов и усадеб. Эти тенистые уголки дышали слабой прохладой, чуть облегчая духоту.
Комар, сторожась, переулками выбрался на улицу Кипарисов – центральную дорогу, что соединяла квинту Сальвиа с Замковой площадью. Впереди уже виднелся Шалфейный перекресток, где в сердце дорог высилась статуя герцога Просперо, учредившего Лекарскую школу и написавшего для нее устав – Правила Просперо, по которым и по сию пору жили обитатели сего заведения, да и все члены ученой корпорации.
Но Одо туда не пошел. Повинуясь полученным указаниям, он перед перекрестком свернул в узкую боковую улочку, где не горел ни один фонарь, а стены домов высились, точно отвесные скалы. Кое-где сквозь стены перевешивались плети дикого винограда и лоретийской ежевики.
В полной тишине Комар добрался до третьего по счету дома. Тот ничем не выделялся среди соседей – тот же рыжевато-бежевый известняк, то же узкое крылечко с плоской плитой порога, в которую была вбита железная скоба – чтобы зло не проникло в дом. Дверь – крепкая дубовая, с тяжелым медным кольцом в виде оскаленной собачьей головы – тоже не привлекала внимания.
Но было кое-что приметное. Соседние дома спали, но это жилище бодрствовало. Сквозь приоткрытые ставни виднелся свет и движущиеся тени. Одо показалось, что он слышит голоса.
Набравшись смелости, Комар взялся за дверную ручку и постучал ей трижды. Он надеялся на скорый ответ, но время шло, и никто не спешил отворить гонцу врата.
Одо повторил попытку. Послышались торопливые шаги.
– Да кто там еще? – воскликнул раздраженный женский голос.
Скрипнул засов, дверь распахнулась и на порог, чуть не столкнувшись с Комаром нос к носу, выскочила девушка с фонарем в одной руке и кочергой в другой.
В первый момент Одо заметил лишь ее глаза — дикие глазищи, рассерженные, точно у кошки, которой прищемили хвост. И выражение лица у нее было неласковое: вот-вот отоварит прокопченной железякой.
Одо отшатнулся. Девица приняла это как знак поражения и надменно вздернула нос. Она подбоченилась и угрожающе наставила кочергу на Комара.
– Тебе чего? – быстро спросила она, изумленно изогнув тонкую черную бровь.
– Я… я принес послание для джиори Мелании Рамирес, – промямлил Одо, мучительно соображая, неужели именно этой дикой кошке адресовано потерянное письмо.
– Послание?! Давай сюда!
– Э… личное, – ответил Комар, решив, что на «королеву снов и сердец» девушка не тянет.
– Мама занята. Рожает мне сестру. Или брата. Пока не родит, не поймем.
Одо озадачился. Такой поворот дела он никак не мог предусмотреть.
– А.. ты?
– Я Шеад, – ответила девушка, наполовину отворачиваясь от Комара и вслушиваясь в звуки из глубины дома, но не опуская кочергу. – Желаешь – жди, но ждать можно долго. А лучше отдай письмо и топай отсюда.
Наступил щекотливый момент. Комар в нерешительности покусал губу.
– Я не могу отдать, – признался он. – Я его потерял.
Девчонка округлила на него пронзительно-зеленые глаза.
– Как это потерял?! Ну ты и растяпа!
Одо почувствовал, что краснеет — и скорее от раздражения, чем от смущения. Что она себе позволяет!
– Не страшно, – с деланной бравадой заявил он. – Я же могу рассказать содержание...
– Так ты его прочел?! Ну ты и наглец!
Кочерга угрожающе ткнула пространство. Сумасшедшая, право слово!
– Я… нет, ты не поняла! – запротестовал Одо. – Я же его писал...
– Писал?! Ты?!
– Потому что я писарь! Мне поручили написать письмо под диктовку и отнести. Я потерял, но запомнил и могу все пересказать! Слово в слово!
Одо выпалил все это одним махом, пока девушка не обозвала его еще кем-нибудь обидным и не огрела кочергой. Шеад закусила губу.
– Это кто же тебе диктовал?
– Высокий темноволосый мужчина. У него один глаз и сломана рука. Он запечатал письмо печаткой с вьющимся растением и буквами Б.А.Т.
Кочерга опустилась.
– Баштар? – словно бы с недоверием переспросила девушка. – Он ведь назвал свое имя?
– Не назвал, но...
Девчонка сорвалась с места и со словами: «Мама! Баштар вернулся!» унеслась во внутренние помещения дома, забыв затворить дверь. Слышно было, как она стуча то ли каблучками, то ли кочергой, несется на второй этаж.
Одо подумал и решил, что может войти. Он перешагнул через порог.
Внутренний крытый дворик был квадратным и очень маленьким. Место, где обычно богачи устраивают питьевые фонтанчики и ставят статуи, а зажиточные горожане - горшки с цветами, украшала одинокая фигурка, вырезанная из дерева. Украшала — громко сказано, ибо такой уродец, по мнению Одо, мог лишь испоганить вид жилища.
Маленький человечек с огромными звериными ушами, сидел, полусогнувшись, и пялился на дверь и заодно на Одо. Черты его лица были грубы и напоминали и зверя, и человека одновременно, а вместо рук были крупные лапы, напоминающие собачьи. А еще у него был пушистый хвост.
– Бродилец, что ли? – пробормотал Одо. Это ж додуматься надо — ставить статую бродильца в доме! Извращение какое!
– Сам ты бродилец, – раздался голос за спиной. – Это мурар. Лисий братец. Защитник дома.
Девушка вернулась быстро и бесшумно. Поставила кочергу на подставку у очага и деловито бросила на пути Одо тонкую, словно кружевную, цепь из черного металла.
– Перешагни, – приказала она. Одо, недомевая, повиновался.
– Ты чего?
– Теперь выпей, – пропустив мимо ушей его слова, потребовала она и протянула Одо стакан.
Он удивился и недоверчиво поднес стакан к носу. Вода пахла зеленым диким лимоном, растертым с чем-то сладковатым.
– Зачем?
– За делом! Если ты человек, вреда тебе не будет. Пей или вали прочь!
Одо глотнул — жидкость и впрямь оказалась настоянной на горьковатом лимоне водой с мятой и медом. Он внезапно понял, как его мучает жажда, и залпом допил до дна.
– Не шеул, – успокоенно пробормотала девушка. – Конечно, нет, но надо же было убедиться.
– Что такое шеул?
– Вор душ, – пояснила девушка. – Бродит под дверьми домов, когда женщины рожают, и крадет свежие души, заменяя на гнилые и пустые. А как жить жизнь с пустой душой? Ужас. Не знал раньше?
– Впервые слышу, – признался Одо. Девушка явно не была вирентийкой, но ни легкий акцент, проскакивавший в речи, ни странные обычаи Комару знакомы не были. – А цепь?
– Гневное серебро, – бросила девушка, подбирая цепь с пола и обвивая вокруг талии, словно изящный тонкий пояс. В дальнейшие объяснения она не вдалась.
– Давай говори, писарь, – потребовала она. – Мама разрешила. Только слово в слово!
Одо зачитал строфу из Виршеплета. Девушка покивала, ничуть не удивившись. Видимо, это был условный знак, смекнул Одо. Он перешел к прозе, с легким смущением продекламировав последнюю фразу.
– Простыни, – хмыкнула Шеад. – С ароматом гвоздики?
– Нет, – пробормотал Одо. – Про гвоздику не припомню.
– Конечно, не припомнишь. Это же Баштар. Он не…
Крик ребенка прервал ее слова. Девушка встрепенулась и снова бросилась верх по лестнице. Признанный человеком Одо огляделся, надеясь обнаружить еще лимонной водицы, не обнаружил, зато внезапно понял, что до жути устал. Ноги просто огнем горели.
Он присел на скамью неподалеку от двери и тут же с неудовольствием понял, что этот самый «мурар» словно бы пялится прямо на него. Ну и мордень, простите Благие! Одо прикрыл глаза, чтобы не видеть деревянного непотребства и...
– Эй! Эй, гонец!
Он торопливо вскинул голову, щурясь на свет и с трудом вспоминая, где находится. Девица безжалостно трясла его за плечо. Деревянный страж ухмылялся из-за ее спины всей своей жуткой лисьей пастью.
– Просыпайся. Не в таверне.
– Я нечаянно, – сконфуженно пробормотал Комар, покачивая головой. Шея затекла – просто жуть!
Шеад кивнула, чуть отступив, и окинула его критическим взглядом с головы до ног.
– Мама сказала ты пантайриос – посланник удачи. Пришел в опасный час с доброй вестью. Как твое имя?
– Одо. Одоардо Бер...
– Только имя, – перебила его девушка. – Одоардо. Одо, нет, это слишком мягко и кругло. Ардо, Дуда, Доар... Вот! Доар! Доар Рамирес — так зовут моего нового брата! Ну, что ты моргаешь?! Не знаешь, что детишек называют в честь пантайриосов?!
Одо только головой покачал. Быстрота, с которой девушка мыслила и принимала решения, сбивала с толку.
– Я... мне нужно идти, – пробормотал он. – Поздно уже.
Она кивнула.
– Пойдем, провожу тебя.
Они прошли к дверям — не к тем,через которое явился Одо, а к другим, малым, выводящим в незнакомый переулок, тенистый и пустынный. Небо светлело, было почти свежо и спокойно. Ночь покидала Виренцу.
Девушка повесила фонарь на крюк на крыльце.
– Знаешь, что еще делают с гонцами, приносящими добрые вести? – внезапно спросила она. Одо только пожал плечами. У него не осталось сил разгадывать загадки.
Зеленоглазая вдруг приблизилась вплотную, так что Одо различил веселые искорки ее взгляда, и вдруг легким движением положила ладони на его плечи и прижалась губами к его губам. Одо совершенно растерялся, а когда опомнился, миг был уже безвозвратно упущен.
Девушка отстранилась и взбежала обратно на крыльцо.
– Удачи, гонец, – улыбнулась она.
И захлопнула дверь, оставив ошарашенного Комара на улице.
Куда Одо пошел дальше, он помнил с трудом. Просто тащился переулками, пялясь на светлеющие звезды. Все вокруг кружилось так, что Комар уже с трудом разбирал, где сон,а где явь.
Слишком много всего свалилось на него за две эти ночи. Мир словно сорвался с места, заставив события нестись в бешеном темпе. Вчерашняя драка на мосту, вонючая камера префектории, легкие деньги, вскружившие голову сильнее вина, ночной город, обдавший жарой и соловьиными трелями, страшные глаза каменного человека и жуткий голос, сам собой ворвавшийся в мысли...
И губы на его губах — мягкие, теплые губы, подарившие легкий привкус мяты.
Идиот! Он понять не успел, не то что ответить. Вот Гвоздь бы точно не растерялся!
Слишком много для одной краткой весенней ночи. Для одной головы. И для одного неспокойного сердца.
Опомнился он, лишь когда пробил первый утренний колокол. Комар огляделся и понял, что в своей прострации добрел аж до самых Западных ворот. Рассвет румянил небо и городские крыши. Надрывались, приветствуя солнце, петухи. Скрипели двери. Виренца просыпалась, готовясь к новому дню, полному суеты и рутины.
Из-за ворот раздался требовательный сигнал горна. Стражники оживились, торопливо растаскивая внутренние створы. Слышались команды поднимать решетку и отворять внешние ворота. Это было необычно — ведь все городские ворота открывали лишь после второго колокола, дабы горожане не забывали об утренней молитве.
Одо вместе с кучкой ранних пташек, ожидающих возможности выбраться за стены, подошел поближе – полюбопытствовать.
Загадка разрешилась быстро. Как только решетка поднялась, раздалось лязганье подков, и на площади перед воротами колонной по двое показались верховые легионеры-греардцы. Алые ящерицы на плащах, латах и стяге знаменосца объяснили все еще прежде, чем Одо разглядел за спинами воинов женщину верхом на тонконогой беррирской лошади.
В город вернулась Саламандра.
Автор
Тема: Вирентийский витраж - III (Прочитано 7969 раз)